Третья судимость

ас арестовали одновременно, в поселке Детчино, где мы работали в санатории. Там это сделать было удобнее и проще. Меня сразу отвезли в КПЗ, а Мурашкина повезли домой делать обыск, в ходе ко­торого конфисковали всяческую литературу и его собственные христианские труды. Потом я узнал, что в моем доме и ещё в пяти домах также провели обы­ски. Из отделения милиции в разные стороны выеха­ло до семидесяти человек, только в моём доме делали обыск восемнадцать человек. В тридцать шесть глаз смотрели они, как бы чего не пропустить. В доме пе­рекопали, протыкали стальным прутом всё от под­вала до самой крыши. Этой же участи подверглись двор и огород. На чердаке еще от старого хозяина осталась сплетенная из прутьев мережка для ловли рыбы, о существовании которой я и не знал, так как по крыше не лазил. Нашедший её герой радостно за­кричал остальным, что нашел радиостанцию, но бо­лее опытные назвали его «болваном» и приказали замолчать. Но слово уже вылетело, и пошла сплетня в народе, что сектанты связаны с заграницей. Во время же суда о радиостанции и речи не было.

Моя теща Мария Никитична в это время была в городе и, возвращаясь, увидела во дворе большую толпу в красных фуражках. Ей стало плохо, подско­чило давление, и та же милиция по рации вызвала скорую помощь. Соседи, видя милицейские маши­ны и милицию, с воем приехавшую скорую помощь и людей в белых халатах, не понимали, что случи­лось, были обеспокоены, взволнованы тем, что до­брые и верующие Федотовы оказались шпионами, у которых найдена радиостанция.

Людям, обманутым коммунистической пропа­гандой, было неведомо, что, при всех усилиях вла­стей, они только и нашли, что полуистлевшую ме­режку на чердаке у Федотова да Библию, открыто лежавшую на столе. Кроме того, выдернули из се­мейного альбома несколько фотографий, которые так никогда и не вернули. Но мы твердо верили и верим в написанное в той конфискованной Библии: «И вот, Я поставил тебя ныне укрепленным городом и железным столбом и медною стеною на всей этой земле, против царей Иуды, против князей его, про­тив священников его и против народа земли сей. Они будут ратовать против тебя, но не превозмогут тебя; ибо Я с тобою, говорит Господь, чтобы избав­лять тебя» (Иер. 1:18-19).

На этот, третий раз меня не повезли в Институт им. Сербского проверять, нормален ли я, так как и без того знали, что со мной всё в порядке. Из камеры предварительного заключения меня перевезли в ка­лужский следственный изолятор. Камера на двоих, размером два на три с половиной метра, находилась под самой крышей здания. Крыша была плоской, к решётке окна был приварен лист железа и оставлена только небольшая щель для доступа воздуха в каме­ру. Дело было летом, на улице стояла такая жара, что и листья на деревьях не колыхались, обмена воздуха не было, дышать было нечем.

В камере нас было двое, я и Михаил Капустин, прораб по специальности. Он воровал строитель­ный материал и продавал его, при этом всегда по­падался. Сидел он уже пятый раз, тюрьму знал, как дом родной. Он был свидетелем того, что произо­шло. Мне стало очень плохо, у меня случился ин­фаркт миокарда. Видя, что я умираю, он стал сту-

чать в двери руками, а потом и ногами, крича:

- Позовите врача! Срочно позовите врача, чело­
век умирает!

Он думал, что его не слышат. Но его прекрасно слышали, просто не хотели отвечать, думая: уми­рает, ну и пусть себе умирает... Но Михаил неис­тово продолжал бить ногами в дверь и всё же до­стучался.

Вошла женщина-врач, по званию майор, и, чтобы больше не стучали и не надоедали, сказала мне по секрету:

- Федотов, о тебе есть особое распоряжение, что­бы тебя в больницу не класть, поэтому больше не стучите, никто к вам не придёт.

- Сколько градусов жары? - спросил Капустин.

- В тени под сорок, - ответила она и вышла из камеры.

Я знал, что только Бог может мне помочь, и стал молиться Ему. И вдруг Капустин видел, как в узкую оконную щель протиснулся голубь, подлетел к мо­ему лицу и начал часто-часто махать крыльями. Воздух разрядился, мне стало легче. Михаил был удивлен: к нему голубь ни разу не залетал, хотя он дышал тем же воздухом, что и я. Сердце мое зара­ботало в другом ритме. Потом голубь тем же путем улетел. Мне вновь стало плохо, сильно кололо в груди, темнело в глазах. Вдруг тот же голубь так же протиснулся в щель и, сделав круг по камере, завис над моим лицом и снова начал сильно махать кры­льями. Михаил мог схватить его руками, его легко было поймать, потому что он не мог пролететь в эту щель, но только протиснуться. Но в груди преступ­ника билось человеческое сердце, он знал, он видел, что этот голубь несёт мне жизнь.

Следствие прошло очень быстро, всего за три ме­сяца, а потом - суд. Он состоялся в Малоярославце, куда и привезли нас с Мурашкиным. По плану, суд должен был продолжаться два дня. Один из зарубеж­ных служителей хотел попасть на этот суд, и он мог бы это сделать, потому что уже чувствовалось какое-то потепление в нашей стране, шатание и качание в

нашем правительстве. Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И.Брежнев больше занимался собой, чем страной, его интересовали парады и награды, он все глубже залезал в долги. Вот из-за этого-то ожидаемо­го гостя суд и шёл с десяти часов утра до трёх часов ночи. На суд пропустили только Ольгу Мурашкину и мою Валентину. Все места были заняты неизвест­ными людьми. Наши верующие ходили под окнами, чтобы получить хоть какую-то информацию, но су­дья приказал закрыть шторы. Тогда наши друзья ста­ли петь псалмы под окнами, и мы слышали их голоса и чувствовали, что мы не одиноки. С нами был Го­сподь и ангелы Его, как об этом говорится в Библии, в повествовании о пророке Елисее:

«Поутру служитель человека Божия встал и вы­шел; и вот, войско вокруг города, и кони и колес­ницы. И сказал ему слуга его: увы! господин мой, что нам делать? И сказал он: не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними. И молился Елисей, и говорил: Господи! от­крой ему глаза, чтоб он увидел. И открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея» (4 Пар. 6:15-17).

Приговор состряпали очень быстро (см. прило­жение), хотя он и был длиннее, чем два предыду­щих, и отмерили мне и Мурашкину по пять лет ла­герей. Могут же работать коммунисты, если их под­стёгивать, даже спать не ложатся. И откуда только резвость берётся! Мой сокамерник достучаться не мог, чтобы умирающему человеку врача прислали, а тут титаническую работу за несколько часов про­вернули. Это, наверное, потому, что конец месяца был, план выполнять надо было. Да простит мне

читатель мой юмор, но тогда нам, конечно, было не до смеха. Наша первая после ареста встреча с Мурашкиным состоялась на суде и продлилась всего один день, чтобы потом нам расстаться на пять лет. Посадили нас в «воронок» уже под утро и повезли в тюрьму. По мере нашего удаления всё тише и тише звучал прощальный псалом друзей, а потом и со­всем стих - тоже на пять лет.

Поиск по сайту: