Глава 39. Двигаясь в автомобиле к югу по Северному шоссе, как Мэнни его называл, Пэйн жадно поглощала взглядом окружающий мир

Двигаясь в автомобиле к югу по Северному шоссе, как Мэнни его называл, Пэйн жадно поглощала взглядом окружающий мир. Все было источником очарования, от текучих линий движения по обеим сторонам дороги до просторных черных небес над головой, бодрящей ночной прохлады, врывавшейся в салон каждый раз, как она открывала свое окно.

Примерно через каждые пять минут. Ей просто нравилась перемена температуры – от теплого к прохладному, от теплого к прохладному… Совсем непохоже на Святилище, где все было моноклиматично. К тому же, на этой стороне есть прекрасный порыв ветра, который дул ей в лицо, путал волосы и заставлял ее смеяться.

И, конечно, всякий раз, как она делала это, то смотрела на Мануэля и видела его улыбку.

– Ты не спрашивала, куда мы едем, – сказал он, когда она в очередной раз закрыла окно.

По правде говоря, это не имело значения. Пэйн была с ним, они свободны, наедине, и этого более чем достаточно…

Ты сотрешь ему память. В конце ночи ты сотрешь ему память и вернешься сюда. Одна.

Пэйн сдержалась и не вздрогнула. Голос Рофа, сына Рофа, прекрасно сочетался с троном, короной и черными кинжалами, висевшими на груди. И королевский тон тоже не был декорацией. Он ждал, что ему повинуются, и Пэйн не заблуждалась, что раз она дочь Девы-Летописецы, то каким-то образом не подвластна ему. Пока она здесь, на этой стороне, это его мир, и она в нем.

Когда король произнес те ужасные слова, она зажмурилась, и тишина, повисшая после, ясно дала понять, что они с Манелло никуда не поедут, пока Пэйн не согласится.

И поэтому… она согласилась.

– Хотела бы узнать? Эй? Пэйн?

Вздрогнув, она выдавила улыбку:

– Я бы предпочла, чтобы это осталось сюрпризом.

Теперь он широко улыбнулся:

– Так даже веселее… ну, как я и сказал, хочу представить тебя кое-кому. – Его улыбка немного увяла. – Думаю, она тебе понравится.

Она? То есть женщина?

Понравится?

Серьезно, это случится, только если у этой «она» будет лошадиная морда и большая задница, подумала Пэйн.

– Как мило, – сказала она.

– Почти на месте. – Раздались тихие щелчки, затем Манелло повернул руль и свернул с большой дороги на спускающуюся с горки.

Когда они остановились в череде других автомобилей, Пэйн увидела вдалеке очертания огромного города, которые пыталась обхватить взглядом. Высокие здания с бессчетным количеством светящихся отверстий возвышались над более мелкими сооружениями, и это место не было статичным. Красные и белые огни проникали внутрь и вились вокруг их краев… несомненно, сотни машин на дорогах, похожих на ту, по которой они только что приехали.

– Ты смотришь на Нью-Йорк, – сказал Мэнни.

– Он… прекрасен.

Он усмехнулся:

– Какие-то его части точно. А темнота с расстоянием – великолепные визажисты.

Пэйн потянулась к прозрачному стеклянному окну перед собой:

– Когда я жила наверху, там не было длинных аллей. Великолепия. Ничего, кроме угнетающего молочного неба и удушающей границы леса. Все это настолько удивительно…

Позади них раздался резкий звук, а потом еще один.

Мэнни посмотрел в небольшое зеркало наверху:

– Успокойся, приятель. Еду я, еду…

Когда он нажал на газ и быстро сократил расстояние до следующей машины впереди, ей стало неловко из-за того, что она отвлекла его:

– Прости, – прошептала она. – Больше не буду.

– Можешь говорить хоть вечность, и я буду безумно счастлив тебя слушать.

Что ж, знать это – так приятно.

– Я знакома с некоторыми вещами, которые видела здесь, но по большей части все это – открытие. Чаши на Другой Стороне показывают лишь снимки того, что происходит на Земле, концентрируясь на людях, а не на предметах… если только что-то неодушевленное не является частью чьей-то судьбы. На самом деле, мы видим лишь судьбу, не развитие… жизнь, не пейзаж. Это… все, ради чего я хотела обрести свободу.

– Как ты выбралась?

В который раз? – подумала она.

– Ну, впервые… Я поняла, что когда моя мать дает аудиенции людям, пришедшим снизу, появляется небольшое окно, тем самым, в барьере между двумя мирами есть… нечто вроде щели. Я обнаружила, что могу перемещать свои молекулы сквозь крошечное пространство, которое образовывалось, именно так я это и сделала. – Прошлое затягивало ее, воспоминания ожили и горели не только в ее разуме, но и в душе. – Моя мать пришла в ярость и явилась передо мной, требуя, чтобы я вернулась в Святилище… и я отказалась. У меня была миссия, и даже она не могла заставить меня отступиться от цели. – Пэйн покачала головой. – После того, как я… сделала, что должна была… то решила, что буду просто жить своей жизнью, но были вещи, которые я не предвидела. Здесь, внизу, мне нужно питаться и… есть другие проблемы.

Ее жаждущий период, в особенности, хотя она не собиралась рассказывать о том, как наступил фертильный период, парализовавший ее. Это было таким потрясением. Наверху женщины Девы-Летописецы были готовы зачать практически все время, и, таким образом, огромные всплески гормонов не брали контроль над телом. Однако, как только они спускались вниз, и проводили здесь больше одного дня или около того, цикл становился их бременем. Слава судьбе, это происходило лишь раз в десятилетие, хотя Пэйн ошибочно полагала, что у нее есть еще десять лет до того, как ей нужно будет беспокоиться об этом.

К сожалению, оказалось, что десять лет проходит после того, как цикл впервые даст о себе знать. Даже месяц не истек с тех пор, как она покинула Святилище, когда началась ее жажда.

Вспомнив невыносимую потребность в совокуплении, оставившую ее беззащитной и отчаявшейся, она сосредоточилась на лице Мануэля. Услужил бы он ей в период жажды? Позаботился бы о ее неистовых желаниях и облегчил бы ее боль своим семенем? Способны ли люди вообще на это?

– Но ты снова оказалась там? – спросил он.

Она прочистила горло:

– Да. У меня возникли некоторые… сложности, и моя мать снова пришла ко мне. – Поистине, Дева-Летописеца была в ужасе от того, что похотливые мужчины возьмут ее единственную дочь… которая уже «разрушила» столько из дарованной ей жизни. – Она сказала, что поможет мне, но только на Другой Стороне. Я согласилась пойти с ней, думая, что все будет, как раньше… и я снова смогу найти выход. Но все вышло иначе.

Мэнни положил свою руку на ее:

– Но теперь ты избавилась от всего этого.

Избавилась ли? Слепой Король пытался управлять ее судьбой так же, как прежде мать. Хотя его причины были менее эгоистичными, в конце концов, под его крышей жили Братство, их шеллан и малышка, и всех их стоило защищать. Вот только она боялась, что Роф разделял взгляды ее брата на людей, а именно, что они были лессерами, ждущими призыва на службу.

– Знаешь, что? – спросила она.

– Что?

– Думаю, что могу оставаться с тобой в этом автомобиле вечно.

– Забавно… я чувствую то же самое.

Опять щелчки, а затем они свернули направо.

Пока они ехали, машин становилось меньше, а зданий – больше, и Пэйн понимала, что Мэнни имел в виду, говоря, что ночь улучшает облик города; в этих окрестностях не было великолепия. Сломанные окна походили на выпавшие зубы, а грязь, засохшая с торцов складов и магазинов, – на морщины. Отметины, появившиеся от гниения, по воле случая или из-за вандализма, искажали то, что когда-то, несомненно, было гладким фасадом, яркие, свежие рисунки исчезали, расцвет молодости давно проиграл стихиям и течению времени.

И люди, стоявшие в тени, были не в лучшем состоянии. В сморщенной одежде цвета тротуара и асфальта, казалось, на них давит что-то сверху, будто невидимая сила поставила их всех на колени… и так и будет их держать.

– Не волнуйся, – сказал Мануэль. – Двери заблокированы.

– Я не боюсь. Мне… тоскливо, почему-то.

– Это городская нищета.

Они проехали мимо очередной гниющей, едва служившей крышей коробки, занятой двумя людьми, делившими одно пальто. Она никогда не думала, что найдет что-то ценное в угнетающей идеальности Святилища. Но, может, ее мать создала пристанище, чтобы защитить Избранных от подобных видов жизни… как эти.

Но скоро окружение немного улучшилось. А после этого Мануэль свернул с дороги на участок, параллельный растянувшемуся новому зданию, которое, казалось, занимало довольно много места. Повсюду огни на возвышающихся рукоятях отбрасывали приятный свет на приземистое строение, блестящие крыши двух припаркованных машин и подрезанные кусты, окаймлявшие аллеи.

– Вот и приехали, – сказал он, остановившись и повернувшись к ней. – Я представлю тебя как свою коллегу, ладно? Просто подыграй.

Она ухмыльнулась:

– Я попытаюсь.

Они вышли вместе, и… о, воздух. Такой сложный букет хорошего и плохого, металлического и сладкого, грязного и божественного.

– Мне это нравится, – сказала она. – Мне это нравится!

Она раскинула руки и закружилась, вертясь на ногах, обутых как раз перед отъездом из особняка. Остановившись и опустив руки, чтобы те передохнули, Пэйн осознала, что Мануэль смотрит на нее, и ей пришлось засмеяться от смущения.

– Прости. Я…

– Иди сюда, – прорычал он, его веки были низко опущены, взгляд был пламенным и собственническим.

Пэйн тут же возбудилась, ее тело вспыхнуло. И каким-то образом она поняла, что не нужно торопиться, приближаясь к нему, что надо потянуть время и заставить его ждать, даже если не долго.

– Ты хочешь меня, – протянула она, когда они оказались лицом к лицу.

– Да. Черт, да. – Он обхватил ее талию и резко притянул к себе. – Давай сюда свои губы.

Что она и сделала, обернув руки вокруг его шеи, слившись с его крепким телом. Поцелуй так и источал собственничество с обеих сторон, и, когда закончился, Пэйн не могла прекратить улыбаться.

– Мне нравится, когда ты требователен, – сказала она. – Я вспоминаю душ, когда ты…

Он издал стон и оборвал ее, нежно прижав руку к ее губам:

– Да, я помню. Поверь мне, я помню.

Пэйн чуть облизнула его ладонь:

– Ты снова сделаешь это со мной. Сегодня.

– Я буду таким везунчиком.

– Будешь. Как и я.

Он чуть засмеялся:

– Знаешь, что? Мне нужно надеть одно из своих пальто.

Мануэль вновь открыл дверь и наклонился в машину. Вернувшись, он надел выглаженную белую куртку, на отвороте которой курсивом было написано его имя. И по тому, как он застегивал две половины, она поняла, что он пытается скрыть реакцию своего тела на нее.

Жаль. Ей нравилось видеть его в таком состоянии, гордого и возбужденного.

– Пойдем, давай зайдем внутрь, – сказал он, беря ее за руку. А потом себе под нос он, казалось, добавил: – Пока я не кончил в…

Когда он прервал предложение, Пэйн оставила улыбку там, где она появилась - у нее на лице.

При более близком изучении казалось, что здание было укреплено для осадного положения, с расчетливыми решетками на окнах и высоким забором, растянувшимся на большое расстояние. Двери, к которым они приближались, также были ограждены решеткой, и Мануэль даже не стал дергать их за ручки.

Логично обезопасить здание, подумала она. Учитывая, как выглядела большая часть города.

Мануэль нажал на кнопку, и резкий тихий голос сказал:

– Лошадиный госпиталь Трикаунти.

– Доктор Мануэль Манелло. – Он повернулся к камере. – Я здесь, чтобы проведать…

– Привет, Док. Заходите.

Раздалось жужжание, а затем Манелло придержал для нее дверь:

– После тебя, bambina.

Интерьер, в который они попали, был скудным и очень чистым, с гладким каменным полом и рядами сидений, будто люди проводили много времени в этой передней комнате, в ожидании. На стенах висели обрамленные фотографии лошадей и рогатого скота, у многих животных с поводов висели красные и голубые ленточки. Напротив располагалась стеклянная панель с выбитым на ней форменными золотыми буквами словом «ПРИЕМНАЯ», а еще были двери… так много дверей. Те, что со значком мужчины и со значком женщины… а также с надписями, вроде «ЗАВЕДУЮЩИЙ ГОСПИТАЛЕМ»… и «ФИНАНСОВЫЙ ОТДЕЛ»… и «Менеджер по персоналу».

– Что это за место? – спросила она.

– Больница. Пойдем, нам туда.

Он прошел через пару двойных дверей и подошел к человеческому мужчине в униформе, сидевшему за столом.

– Здравствуйте, Доктор Манелло. – Мужчина опустил газету, на шапке которой большими буквами было написано «Нью-Йорк Пост». – Давненько вас не видели.

– Это моя коллега, Пэ… Памела. Мы просто хотим повидать мою девочку.

Человеческий мужчина внимательно посмотрел на лицо Пэйн. А затем, казалось, встряхнулся:

– Э… она там, где вы ее оставили. Док провел с ней много времени сегодня.

– Да. Он звонил. – Мануэль постучал по столу костяшками. – Увидимся.

– Конечно, Док. Приятно познакомиться с вами… Памела.

Пэйн наклонила голову:

– С вами тоже было приятно познакомиться.

Когда она выпрямилась, повисла неловкая тишина. Человеческий мужчина был абсолютно поражен ею, его рот слегка приоткрылся, глаза были распахнуты… и очень благодарны.

– Полегче, здоровяк, – мрачно сказал Мануэль. – Можешь снова начать моргать… ну, скажем, сейчас. В самом деле. Серьезно.

Мануэль встал между ними двумя и взял Пэйн за руку, одновременно блокируя обзор и устанавливая доминирование над ней. И это еще не все. Темные специи исходили от него, запах, предупреждающий другого мужчину, что женщина, на которую он с смотрит с вожделением, доступна только через холодное, мертвое тело Мануэля.

Из-за чего она почувствовала себя так, будто в груди пылает солнце.

– Пойдем, Пэй… Памела. – Когда Мануэль потянул ее, и они вдвоем отошли, он, бормоча, добавил: – Пока у паренька челюсть не отвалилась и не приземлилась на спортивную колонку.

Пэйн подпрыгнула. И еще раз.

Мануэль посмотрел на нее:

– Тот бедный охранник чуть не испытал околосмертный опыт из-за бэйджика, вбитого ему в глотку, и ты счастлива?

Пэйн чмокнула Мануэля в щеку, заглядывая за маску гнева на его прекрасном лице:

– Я тебе нравлюсь.

Мануэль закатил глаза и притянул ее за шею, возвращая поцелуй:

– О, да.

– О, да, – передразнила она…

Кто-то об кого-то споткнулся, сложно сказать, кто, и Мануэль не дал им упасть:

– Нам лучше быть повнимательней, – сказал ее мужчина. – Пока самим не потребовалась реанимация.

Она ткнула его локтем:

– Мудрая экстраполяция.

– Ты шлепнула меня по заднице.

Пэйн выглянула из-за его плеча. И затем шлепнула его по ягодице… сильно. Когда он вскрикнул, она ему подмигнула:

– Точно. Правда. Шлепнула. – Опустив веки и понизив голос, она продолжила играть: – Хочешь, чтобы я сделала это снова, Мануэль? Может… по другой половине?

Когда она изогнула брови, он не смог сдержаться и засмеялся, наполнив пустой коридор смехом. И когда они вновь столкнулись друг с другом, он остановил ее.

– Погоди, нам нужно сделать получше. – Он взял ее под руку, поцеловал в лоб, и встал рядом. – Насчет три, начинай с правой. Готова? Один… два… три.

При условном знаке они оба вытянули свои длинные правые ноги, а затем левые… и правую… и левую…

Идеально синхронно.

Бок о бок.

Они прошли по коридору. Вместе.

***

Мэнни даже не думал, что его сексуальная вампирша может обладать чувством юмора. Что было идеальным дополнением к имеющемуся набору.

О, черт, дело даже не в этом. А в ее удивлении, радости и чувстве, что она готова на все. Она абсолютно не походила на тех хрупких, нервных особ или высохших тонюсеньких моделей, с которыми он встречался.

– Пэйн?

– Да?

– Если бы я сказал, что хочу сегодня взобраться на гору…

– О! С удовольствием! Мне должен понравиться вид с…

Бинго. Хотя, Боже, ему пришлось задуматься о жестокости жизни – наконец-то найти свою идеальную половинку… в ком-то совершенно несовместимом.

Когда они подошли ко второму набору двойных дверей, ведущих в больничную часть лошадиного госпиталя, он открыл одну половину, и без каких-либо заминок они повернулись боком и прошли через нее… и тогда это случилось.

Тогда он влюбился в нее, окончательно и бесповоротно.

Это ее счастливое щебетанье, прыжки при шаге, ледяные глаза, которые сияли, словно кристаллы. Ее история, которой она поделилась, достоинство, которое демонстрировала, и то, что она шла вразрез со стандартами, с которыми он всегда встречался… и теперь не сможет сидеть за одним обеденным столом. Мощь в ее теле, острота ума и…

Боже… он даже не подумал о сексе.

Какая ирония. Она подарила ему лучшие оргазмы в его жизни, и они даже не возглавляли его список «Я люблю тебя, потому что».

Похоже, она просто была настолько эффектна.

– Отчего это ты улыбаешься, Мануэль – сказала Пэйн. – Может, от предвкушения моей руки на твоей попке в будущем?

– Ага. Именно.

Он притянул ее для очередного поцелуя, пытаясь игнорировать боль в груди. Не стоит портить оставшееся время ожидавшим их прощанием. Оно и так скоро настанет.

Кроме того, они почти пришли к нужному месту.

– Она здесь, – сказал он, свернув налево и зайдя в палаты-стойла.

Как только дверь открылась, Пэйн заколебалась, нахмурившись, когда сквозь пахнущий сеном воздух раздалось ржание и случайный топот копыт.

– Чуть дальше. – Мэнни потянул ее за руку. – Ее зовут Глори.

Глори была последней по левой стороне, но в тот же миг, как он произнес ее имя, ее длинная, изящная шея вытянулась, и идеально пропорциональная голова высунулась из-за стойла.

– Привет, девочка, – сказал он. В ответ она издала должное приветствие, ее заостренные уши навострились, нос втянул воздух.

– Судьба милосердная, – выдохнула Пэйн, выпустив его руку и обогнав его.

Когда она приблизилась к стойлу, Глори качнула головой, ее черная грива блеснула, и ему вдруг привиделось, как Пэйн укусили:

– Осторожней, – сказал он, замедлив шаг. – Она не любит…

Как только Пэйн положила руку на эту гладкую морду, Глори шагнула вправо ради большего, подталкивая ладонь, ища должного объятия.

– …незнакомых людей, – запинаясь, закончил Мэнни.

– Привет, дорогая, – прошептала Пэйн, осматривая лошадь, наклоняясь в стойло. – Ты такая красивая… такая большая и сильная… – Бледные руки добрались до черной шеи и начали поглаживать ее в медленном темпе. – Почему ее передние ноги перевязаны?

– Она сломала правую. Очень серьезно. Примерно неделю назад.

– Могу я зайти внутрь?

– Эээ… – Боже, он поверить не мог, но Глори, похоже, влюбилась, ее глаза буквально закатились, когда ее хорошенько почесали за ушами. – Да, думаю, все будет нормально.

Он открыл щеколду на двери, и они оба скользнули внутрь. Отступая, Глори прихрамывала… на когда-то здоровую сторону.

Она так сильно потеряла в весе, что под шкуркой, словно колья ограды, были видны ребра.

И Мэнни был готов поспорить, что когда новизна ее посетителей иссякнет, то же случится с ее взрывом энергии, и быстро.

Сообщение от доктора на голосовой почте было абсолютной правдой: она слабеет. Сломанная кость срастается, но недостаточно быстро, и из-за перераспределения веса слои противоположного копыта истончались и отделялись.

Глори протянула свою морду к его груди и чуть толкнула его.

– Привет, девочка.

– Она удивительная. – Пэйн обошла кобылку. – Просто удивительная.

И теперь на его совести еще один грех. Может, привести сюда Пэйн было не подарком, а жестокостью. Зачем знакомить ее с животным, которое, скорее всего…

Боже, он даже думать об этом не мог.

– Ты не единственный ревнивец, – тихо сказала Пэйн.

Мэнни выглянула из-за головы Глори:

– Прости?

– Когда ты сказал, что познакомишь меня с женщиной, я… я надеялась, что у нее будет лошадиная морда.

Он засмеялся и погладил Глори лоб:

– Ну, она у нее лошадиная, так ведь?

– Что ты будешь с ней делать?

Пытаясь подобрать слова, он поднял гриву, падающую прямо на почти черные глаза кобылы.

– Отсутствие ответа – достаточный ответ, – печально произнесла Пэйн.

– Я не знаю, почему привез тебя сюда. То есть… – Он прочистил горло. – Вообще-то, знаю… и это довольно, блин, жалко. Все, что у меня есть, это работа… Глори – единственное, что не относится к больнице. Для меня это личное.

– Должно быть, у тебя разбито сердце.

– Да. – Мэнни резко взглянул из-за спины своей слабеющей лошади на темноволосую вампиршу, которая прижалась щекой к боку Глори. – Я… абсолютно сломлен потерей.

Поиск по сайту: