Глава двадцать пятая. Сегодня наш первый день на этой войне

Львов.

Сегодня наш первый день на этой войне. Задача: уничтожить базу ополченцев, находящуюся в пяти километрах от нас. Их прибежище- подвал старой школы. С такой новой техникой, еще не обстреленной, но пахнущей кровью, совершить такое проще простого. Командующий генерал, нацепивший все медали и ордена, вальяжно прогуливаясь по территории быстро сформировано го военного городка, решил проследить за выполнением операции. Меня поставили наводить орудие на цель. Руки немного дрожали, но приходилось справляться с волнением. Солнце ослепительно сияло в полдень, даже листва далеких деревьев, не укрыла бы нас своей желанной тенью. Ветра не было вовсе, даже мелкие крупинки желтого песка не колыхались на земле с места на место. Вот проходит рота солдат навытяжку перед новым командованием, у каждого из них впереди была жизнь, не обремененная тяготами войны, но теперь на этих полигонах смерти они потеряют спокойствие до конца жизни. Глаза убитых долго будут сниться, и ухмылка презрения не уйдет со рта. Мы выстрелили по команде: огонь. Страшно. Я переживал сейчас за десятки человеческих судеб, и что-то внутри ёкнуло при ужасном взрыве. Но был приказ, не выполнить который невозможно. Приказ- это поступок, снимающий с тебя ответственность правовую, но с души этот ком, наполненный слезами и смертями, никогда не упадет.

Начинало смеркаться. Нас послали на зачистку территории обстреленной днем. Страшно. Я не мог дозвониться до Риты второй день, похоже, увлеклась своими репортажами. Когда-нибудь война закончится, и мы с ней, сидя в кресле на веранде, будем твердить слова любви. Только бы увидеть ее сейчас, знать, что все в порядке.

Как прекрасен солнечный закат, играющий розовыми бликами с горизонтом. Тяжелыми шагами убийц мы добрались до этой школы, хотя теперь это даже было не здание. Бетонные плиты, наваленные друг на друга, придавили десятки людей, разрушив будущее солдат. Я увидел среди обломков маленькое зеркальце, маленькую игрушку, маленькую ручонку. Это был ребенок. Но как он здесь мог оказаться? Мы, что стреляем не по солдатам? Это война, где убивают всех без разбору. Здесь разбор никому не нужен. Всем плевать, лишь бы продвигаться дальше. Мы, солдаты, словно фашисты зачищаем территорию, ставя свою душу в один ряд с громкими убийцами ушедшего века. Я попытался разобрать кирпичи, расшвыривая в разные стороны. Ребенок, одетый в тонкие колготки и сандалии, с взъерошенными волосами, в неестественной позе, принятой смертью, глядел широко открытыми глазами на своего убийцу. На меня. Я заплакал. Громко и навзрыд. Ведь, у меня дочь. Маленькая девочка, которая никому еще не успела навредить, но она сейчас далеко и в безопасности. Мы пробирались дальше, разбирая оставшиеся осколки бетона. Мертвые старики, почти все как один, принявшие смерть как должное, без эмоций на лице, застыли словно статуи навеки. Еще один ребенок. Грудной малыш. Его голову размозжил камень, величиной с кулак. Кровь, застывшая на лице, и соска в руках. Грязная пеленка стала саваном для этого ангела. Он должен был жить. Мы ему не дали. Много девушек, будущих матерей, парней, будущих отцов, мы нашли под завалами. Мы искалечили их судьбы и отняли жизнь. Теперь ничто не вернет их обратно на эту землю. За что?

Мертвых тел, которые покинули души, было так много, что мы только успевали вынимать оттуда. Страшно. Десятки людей, с застывшими на лице гримасами боли и отчаяния, были вынесены из этого обрушившегося на них ада.

Я увидел руку. Кожа на ней была очень бледной, даже с синеватым оттенком наступившей смерти. Что-то родное дрогнуло в душе. Я поднял огромный камень и увидел другую руку. На ней колыхался браслет. Браслет, который я подарил месяц назад Рите. Не может быть. Я, как завороженный стал смотреть в одну точку, глаза наполнились туманом и слезами. Я с яростью раскидывал эти кирпичи, накрывшие еще одну жизнь. Глаза. Это ее глаза. Даже в ночи под отсветами фонаря, я не перепутал их ни с чьими другими. Я хватаюсь за голову, снимая фуражку. Истошный вопль вырывается из груди. На ее лице в уголках губ осталась нежная улыбка заботы, а по щеке тонкой струйкой заледенела слеза.

Внезапно раздались выстрелы. Я не пытался доставать оружие и убегать. Я принял средство, которое мы использовали сами. Первая пуля, которая прошла навылет, даже не достала сердце, изнывавшее от боли. Я не упал, а шел дальше по пути к гибели. Я желал, чтобы попали в этот мотор жизни, чтобы умертвили его. Хватит терпеть муки и страдания. Невозможно сопротивляться.

Лишь очередь пуль задела сердце, бившееся еще пару секунд. Мгновенное облегчение от отошедшей душевной болезни, выразилось на улыбке. Улыбке презрения ко всему человечеству, допустившему трагедию народов. Глаза, казавшиеся пустыми, наполнились литрами слез от боли, пропуская внутрь свет полной луны на этой холодной и чуждой земле.

Поиск по сайту: