СЛОВО СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОЕ

О привязанности к родным. 2. Об отчаянии и видах его. 3. О необходимости вразумлять таковых словами Писания. 4. Кто не исполняет хоть малую какую заповедь, о том нельзя сказать, что он истинно верует. 5. Приточное изображение шествия царским путем среди соблазнов. 6. Вред для монаха от пристрастия к родным.

1. Лучше бы было для меня молчать и оплакивать грехи свои, а не брать на себя дело учителя, чтоб учить любовь вашу и другим указывать пути спасения, не потому, чтоб дело учительства было противно заповеди Христовой, — напротив оно очень Ему приятно, — но потому, что я недостоин такого духовнаго делания. Почему очень боюсь, не идет ли ко мне слово Давида, который говорит: грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя, и восприемлеши завет Мой усты твоими? Ты же возненавидел еси наказание, отвергл еси словеса Моя вспять (Пс. 49:16). Ибо кто не любит покоряться законам Божиим, тот не любит и уроков, исходящих из словес Господа, и затыкает уши свои, чтоб не слышать слов, содержащих учение о будущем суде и воздаянии грешникам, или об огне оном вечном, или о мучилищах адских, или о вечном оном осуждении, из котораго нельзя уже убежать тому, кто однажды подпал определению его. А кто не подвизается от всей души иметь всегда пред очами своими заповеди Христовы и соблюдать их, но презирает их и предпочитает делать все противное сим заповедям, тот завергл словеса Господа вспять (назад, за себя). Ибо когда Господь повелевает, взывая: покайтеся, приближибося царствие небесное (Мф. 4:17), — и опять: подвизайтеся внити сквозе тесная врата (Лук. 13:24), — а слышащий это не только не кается и не нудит себя внити чрез узкия врата, но проводит все дни жизни своей в безпечности и нерадении о душе своей, прилагая каждочасно грехи ко грехам, покоя и упитывая тело свое паче потребнаго, — что есть признак широкаго и пространнаго пути, ведущаго человека в вечную пагубу, а не теснаго и прискорбнаго, ведущаго в живот вечный, — таковый завергл словеса Господа назад за себя, и творит одни собственныя свои хотения, или лучше сказать диаволовы.

Я, бедный, первый есмь из поступающих так, и, находясь, как во рве тинном и чувствуя крайнюю бедственность свою, взываю из глубины тинной ко всем, вне ходящим около рва, говоря: братия мои, бегите дальше от этого страшнаго рва и теките прямым путем, который есть Христос; да не уклоняется никто из вас ни на десно, ни на шуе, чтоб не попасть сюда, подобно мне бедному и несчастнейшему, и не потерять вместе с земными и небесных благ. Ведайте, что вселукавый диавол, враг душ наших, всякия козни и ковы строя, чтоб, как можно, большее число нас собрать в этот страшнейший ров, между другими к тому средствами употребляет и нашу привязанность к родным. Ее какбы веревочную петлю набрасывает он на выю каждому, и всех приемлющих эту узду, тащит и низвергнув в тину грехов смертных, погружает в ров нечаяния; когда же низведет их в такия преисподнейшия глубины грешности, вяжет и там оставляет.

2. Бежим же, братия мои, молю вас, от такой пагубы души нашей. Враг душ наших диавол с таким вселукавством вводит таковых в состояние нечаяния, и с таким обольщением прикрывает его, что они и не думают, что впали в него, не слушаются Божественных Писаний, не дают веры и словам тех, которые говорят им об этом, и все ставят ниже собственнаго мудрования, или лучше сказать, невежества и нечувствия, так как не чувствуют, что петлею затянуты по выи, — что хуже всякаго отчаяния. Ибо иное дело, когда кто отчаявается в своем спасении, по причине множества грехов, в какие впал, и иное, когда кто зло считает добром и, делая его, держит убеждение, что делает добро. Кто отчаявается по причине множества грехов своих, тот, — если преподать ему учение о покаянии и человеколюбии Божием и дать уразуметь что нет грехов, сколь бы много их ни было, которых не изглаждало бы покаяние, что идеже преумножается грех, там преизбыточествует благодать, и что великая бывает радость на небесах о едином грешнике кающемся, — может быть придет в самого себя и умилится, а иной раз возжелает и избавиться от того множества грехов, облегчить совесть свою от этого неудобоносимаго бремени, и, презрев все блага мира, прибегнет к покаянию с великим рвением. Но кто зла держится как добра, тот с великим затруднением приходит в покаяние, и совсем не соглашается принимать такия целительныя врачевства. Ибо как возможно, чтоб решился на такое духовное себя–врачевание тот, кто не верует и даже в мысли не держит, что болен душею или пал?

3. Почему нам надлежит собрать, сколько можно, более духовных словес из святаго Евангелия и прочих Божественных Писаний, чтоб убедить их и показать им, в чем их заблуждение и как уклонились они от прямаго пути, коим начали шествовать, и как диавол, приступив к этим монахам с лестию, набросил петлю пристрастия на выю их; потом показать, как он увлек их в стремнины и блата грехов, как вверг в глубочайший ров нечестия, как довел до самой крайней пагубы, и там связав, бросил и удалился, в уверенности, что им уж не высвободиться. Когда же скажем все это тем, которые верят словам Божественнаго Писания, приходят в чувство, сознают грехи свои и исповедуют сами, что воистину находятся в самом бедственном состоянии; тогда дадим им и приличныя врачевства на раны их, — все от словес Божественнаго Писания. Впрочем умоляю всех вас, помолитесь Господу Богу обо мне, который, будучи неучем, вынужден есть восприять подвиг слова, для показания всего сказаннаго, да возсияет во мне благодать Всесвятаго Духа и да просветит она сердце мое и ум мой, и дарует мне силу изречь некое полезное для душ ваших слово. И о когда бы сия благодать Святаго Духа не по моему достоинству, но для собственной вашей пользы, сама благоволила внутрь слуха вашего отглашать (давать эхо) словеса истины, и тако просветить вас светом своим, и показать вам таинственно все то, о чем я сказал выше, — говоря какбы вам: на, вот путь, вот стремнина, вот враг, вот вервь, вот брат (искушаемый)! И смотри, с какою радостию принимает он петлю, и как враг увлекает его! — И потом последовательно показать все одно за другим, без всякаго опущения, наконец показать, как можем избежать сетей вражеских, сделать нас свободными от уз диавола и возвесть на небеса.

Итак, начнем от начала и с самаго верха. Господь наш и Бог, истинный Сын Бога и Отца, единосущный, единославный, сопрестольный и однопрестольный со Отцем и Святым Духом, пребывающий во Отце, который в Нем пребывает, видя наше бедственное и жалкое состояние, и это рабство, в коем мы столько лет рабствовали врагу нашему диаволу, прельстившему нас на грех, по неизреченному человеколюбию Своему сжалился над нами, восхотел освободить нас от сего рабства и обольщения диавольскаго, и для того снизшел с небес на землю и соделавшись человеком, пожил с нами человеками, грешниками и дав заповеди святым Своим ученикам и апостолам, опять возшел на небо ко Отцу Своему со славою многою, после того как повелел им: шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари…. учаще их блюсти не то и то, но вся, елика заповедах вам, — при чем говоря: вся, не оставил Он ни одной заповеди, которой бы не повелел исполнять нам. Потом что говорит? Иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры, осужден будет (Мр. 16:15, 16; Мф. 28:20).

4. Что же, брате мой возлюбленный, понял ли ты, что значит сказанное: уверовавший и окрестившийся, и потом опять: возневеровавший (????????)? Или мне сказать тебе об этом? Ибо слово это кажется простым и удобопонятным для всякаго, но содержит глубоко сокровенныя мысли. Здесь не о той одной вере говорится, что Христос есть Бог, но говорится и о вере, объемлющей все св. заповеди, когда, т. е., кто с верою приемлет все заповеди и держит убеждение, что ни одна из них не есть праздная, но что все глаголы Божии до иоты и черты суть жизнь и приносят жизнь вечную. Кто верует так всем заповедям Христовым и, как обещался во святом крещении, соблюдает и исполняет их все, не опуская ни одной, тот спасется. Напротив кто возневерует какому либо слову Христову, до единой черты или иоты, тот осужден будет, какбы отвергся он самого Христа Господа. И праведно. Ибо тот, кто верует Ему в великом, — что Он, скажем по пунктам, будучи Бог, соделался человеком непреложно и неизменно, что был распят и умер, что воскрес и явился Апостолам, вошедши к ним дверем затворенным, что вознесся на небеса и сидит одесную Бога и Отца, что имеет приити судить живых и мертвых и воздать каждому по делам его, и что прежде сего имеет воскресить всех людей, которые родились от Адама и родятся еще до скончания века, — кто всему этому верит, а не верит следующим словам: глаголю вам: яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный (Мф. 12:36), — как возможно, чтобы таковый был верен и сопричислялся к верным? Равным образом, кто верит Христу в оных страшных и великих таинствах, превосходящих всякой ум и всякое помышление человеческое, и во всем том, что совершено и еще имеет быть совершено Христом Господом нашим, а не верит Ему в следующих, изреченных Им, словах: иже хощет по Мне ити да отвержется себе и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мр. 8:34), — также: иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10:37), — и еще: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14:26), — и — иже аще разорит едину заповедей сих малых,… мний наречется в царствии небеснем (Мф. 5:19), — как возможно, чтоб такой сочтен был верным, а не паче осужден, как неверный, и даже хуже невернаго, когда он относительно важнейшаго исповедует, что верует Христу, а в малом (как ему то кажется) презирает Его, Бога и Владыку всяческих, будто лживаго, — и в отношении к прочему говорит, что верует Христу, яко Богу истинному, а в то слово Его, что Он говорит: о всяком праздном слове воздадут человецы слово в день суда, не верит, как какому нибудь ничтожному человеку? Христос горе говорит смеющимся, и ублажает плачущих, а он, смеясь, срамословя и пустословя, думает, что спасется. Даже что? — Не отвергаясь себя по заповеди Господа и не неся креста своего, думает, что последует Христу, распятому за него, и любя родных паче Христа, почитает себя достойным Христа.

Таким образом и те, которые будто приходят ко Христу и оставляют мир и мирское, но не отвергаются от всех родных своих и при этом самой жизни своей, делают все противное сему, любят родных паче Христа, — тщетно думают, что они ученики Христовы, и преступая каждочасно не одну какую–либо маленькую заповедь, но много и притом великих, напрасно воображают, что не делают ничего богопротивнаго, — мало этого, мечтают даже быть великими некими и дивными в царствии небесном. Большее же всего зло есть то, что они говорят, будто, действуя так, они нисколько не нарушают заповеди, и не только говорят так, но покушаются, неразумные, убедить в этом и нас, защищающих слово истины. Но возвратимся к нашему предмету.

Итак, все заповеди, которыя Христос заповедал Апостолам, равно заповедал Он и нам, чтоб мы соблюдали их все до одной. И мы можем их соблюсти, даже находясь в мире, но не хотим, потому что слабоваты в вере и любви ко Христу. Что это, сказанное мною сейчас, истинно, подтверждают все, которые, прежде закона, в законе и по воплощении Спасителя нашего Христа благоугодили Богу находясь в мире, с детьми и женами, и при всех попечениях мирских. Потому что совсем не имели пристрастия ко всему этому, но были отрешены от того произволением своим. Иные из них по вере и делам были более светлыми лицами, нежели те, которые проводили жизнь в горах и пещерах. Для чего и мы, опираясь на заповедь Господа, какбы прямо к нам изреченную и к нашей немощи приспособленную, отрицаемся от всего, вступаем на тесный и прискорбный путь, телесно отделяемся от мира и того, что в мире, оставляем одно место и переходим в другое — в монастырь, и начинаем подвиг добродетелей, в коем каждый подвизается, больше или меньше, как произволяет? — Для чего делаем это мы? Для того, чтобы стяжать безпристрастие к сказанному и отрешиться от привязанности к тому, так как иначе это помешало бы нам тотчас, по удалении от мира, начать шествовать путем, ведущим в царствие небесное, последуя заповедям Господа и повинуясь повелениям Его.

5. Но, прошу тебя, вникни хорошенько в силу слов, которыя сейчас хочу предложить тебе. Представь в уме своем некий царский путь, весь углаженный стопами тех, которые прежде добре и богоугодно шествовали по нему; по ту и другую сторону его вообрази горы, лощины, обрывы, высокие утесы и прорывы, а между ними предположи поля, луга, увеселительныя места с тенями и деревами полными разных плодов; представь также, что там в разных местах скрываются многие дикие звери, грабители и убийцы. Ведай теперь, что если мы, вступив на сей путь, шествовать будем по нему, подражая тем, которые прежде нас прошли по нему, — святым, то ничто из этого не может обольстить нас, привлечь к себе наше чувство или повредить нам. Когда шествуя путем заповедей Господних, мы, при проходе между сказанными предметами, не будем обращать очей своих ни на один из них, тогда никто ни из грабителей тех, ни из зверей не посмеют явно напасть на нас; не посмеют они даже и подойти к нам близко, особенно если последуем какому–либо духовному руководителю и имеем добрых спутников.

Бывает однакож, что грабители те иногда стоят вдали, иногда подходят поближе, и одни из них устрашают нас и зверски смотрят на нас, как убийцы, другие напротив ласково обращаются к нам со льстивыми и будто дружескими словами, показывая приятность мест там находящихся, красоты дерев и плодов, и приглашая нас отдохнуть немножко после путных трудов и вкусить от плодов сладких на вкус и прекрасных на вид, — и другия многия изобретают хитрости и безчисленныя употребляют уловки, чтоб как нибудь сманить нас с того царскаго пути. Так безпокоят они нас непрестанно день и ночь, и когда бодрствуем и когда спим, и иногда борют нас срамными похотями, иногда пожеланиями яств запрещенных, иногда отчаянно нападают на нас и стращают, что убьют, думая тем запугать нас и сбить с царскаго пути. Иные из них говорят, что невозможно вынесть всех трудностей этого пути; другие, что эти труды совсем тщетны, и никакой не могут принести пользы тем, кои употребляют их; третьи опять говорят, что этот путь, которым мы идем, конца не имеет, и нам показывают некоторых из тех, которые ни в чем никакого не достигли успеха. Это особенно такие, которые много времени провели в подвижничестве и никакой не получили пользы от этого долговременнаго в нем пребывания, потому что не с разумом шествовали путем заповедей Божиих, и не с правым и благочестивым помыслом, но подвизались своевольно и с гордостию. Такие всегда пресекают свое по Богу течение и, убоявшись, возвращаются вспять, а затем, опустившись в нерадении, предают себя диаволу и начинают делать одно угодное ему.

6. Но где мне пересказать вам, духовным братиям моим, все козни и ковы врага нашего диавола и злых демонов его, когда оне безчисленны? Почему возбудив внимание и любоведение подвижников тем, что сказал, прочее оставляю доследовать им самим. Я же возьмусь изображать вам, что обещал, т. е. узы пристрастия, какое имеем мы к родным, как вяжет нас лукавый диавол этим пристрастием (и особенно тех, которые победили уже многия другия страсти и украсились венцами сей победы) и посредством его бедне низвергает нас злый сей во тму и погибель. — Но внимай тщательнее тому, что буду говорить.

Представь, что ты — на сказанном выше пути, и или теперь только начал шествовать, или уже несколько времени шествовал но нему, и встретил немало нападков со стороны означенных грабителей и зверей, но, благодатию Христовою, ни их ласканиями не был обольщен, ни красотою видимых там вещей не увлечен к наслаждению, ни страхом и устрашениями не поражен, — и с царскаго того пути не уклонился, и на нем не остановился, не двигаясь вперед, ни вспять не возвратился, но все с большею и большею живостию и стремлением течешь вперед. Думаешь ли, что когда ты так течешь, диавол оставил тебя на покое, и отстал от тебя, отказавшись вести с тобою брань? Нет, нет! Не даст он тебе покоя; но зная, что мы оставили отца и матерь, и все вообще родство, и обещали Богу, когда принимали монашескую схиму, исполнять и эту заповедь вместе с другими, о коих сказано, и видя, что не мог совратить нас с царскаго пути никакими способами, — что делает? Приводит нам сначала на память родителей наших и родных, потом, имея в виду смутить ум наш и довесть нас до несоблюдения заповеди Христовой, коею повелевается нам отвергнуться родных, предлагает из Божественнаго Писания изречения, сказанныя людям, находящимся в других положениях и отношениях, говоря внутри нас: Чти отца твоего и матерь твою, заповедует Бож. Писание, — и от свойственных племене твоего да не презриши (Ис. 58:7); потому что, как говорит Апостол, кто о присных не промышляет, веры отверглся есть (1 Тим. 5:8). Не знает этот лукавый, как следует, что это сказано не для того, чтоб мы паче Христа любили родителей и родных, и их предпочитали любви к Христу, но чтоб научить нас покорности Богу; ибо если надлежит слушаться и почитать родителей своих, не тем ли паче должно покорствовать Богу Творцу и нашему и самих родителей наших? Но, о злокозненный диаволе, свойственные племене нашего суть не родные наши, но единоверные, о каковом свойстве ты не знаешь, как подобает, и предлагаешь нам родных по плоти, стараясь ввергнуть нас в любовь и пристрастие к ним.

Когда же заметим мы его прельщение, и добре поймем его, или сами собою, или с помощию руководителей наших и собратий, вместе с нами шествующих путем Христовым; то этот обольститель что скрытно подшептывает внутри ума нашего? Ты говорит, уже достиг такой меры преспеяния и совершенства, какой не знает никто из собратий твоих; ты стяжал совершенное безпристрастие и безстрастие; потому ты можешь всегда, как хочешь, равнодушно смотреть на родных своих, будто на чужих. Это влагает он в ум, и тут же представляя какого либо родственника, если не телесно, то в мысли, опять говорит скрытно: как тебе оставить на пагубу это творение Божие, видя, что он погрязает в неведении Бога, подобно безсловесным животным? Почему тебе не подать ему руки помощи, не просветить ума его и не научить познанию Бога, его создавшаго? Какое оправдание дашь, и что ответишь в страшный день суда? — Потом прекращает такую речь, и только внушает поминать его в молитвах своих и проливать о нем слезы сострадания, повторяя в сердце его следующия слова Писания: изводяй честное от недостойнаго, яко уста мои будет, — опять: елика сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25:40), — и еще: аз бых отец немощных (Иов. 29:16). И все это явно есть прелесть диавольская. Если брат тот (коему это внушается) не поддастся таким внушениям и, собравшись с силами воспоперечит врагу — диаволу, говоря: что должен я делать для родного, тоже должен делать и для чужаго, который паче есть родной мне по Богу, чем тот по плоти, то лукавый враг отвечает ему, говоря: истинно так есть, как ты говоришь, — и Бог таким именно образом печется о всех, таким образом, то–есть, чрез посредство других все знают Бога и веруют в Него; таким же образом и ты знаешь Бога и веруешь в Него, — чрез посредство или родных своих, или других людей чужих; и этот родственник твой чрез тебя познает Бога, а другие потом чрез него. Но в настоящия времена, кто как ты? И куда пойдет он, если ты оставишь его? Сгубит он душу свою, — и ты конечно будешь виновен в его погибели, если оставишь его, — Такою лестию вражьею наконец прельщается брат, — и стоит, под таким благовидным предлогом давая диаволу вязать себя вервию пристрастия, — и когда связан станет, тогда уже не противоречит ему, как совершенно убежденный бесовскими доводами.

И смотри, какая злокозненность у этого лукаваго и душерастлительнаго злодея? Как только успеет он связать брата пристрастием тем, уж не ходит более около него и не докучает ему, чтоб не открылся как либо навет его; но что делает? Берется за конец верви и отдаляется от брата, прячась во тму, яко породитель тмы, то–есть, оставляет в брате, как занозу, заботу и попечение о том родственнике, ибо знает, что тот родной, или вернее пристрастие к нему, лучше его самого, будет томить и уязвлять его непрестанно. Когда же брат войдет делом в заботы о родном своем, то, какого бы рода ни были заботы те, вместе с тем сходит с того царскаго пути, каким начал шествовать, и чем дальше отступает от него, тем глубже входит в него враг, скрываясь однакож, и только крепче держа в руках вервь пристрастия и об одном заботясь, как бы брат не распознал его козней. Оставив уже совсем царский путь, что, думаешь, говорит в себе брат тот? Спасший душу бывает что создавший ее, — и таким образом окончательно слагается думать, что делает дело христоподражательное. Если есть у него знакомые миряне, то начинает ходить к ним, — и иногда льстит им, хваля их без меры, иногда обличает строго–престрого, а нередко позволяет себе вольности в обращении и пище и нарочно выпускает некия слова, чтоб подвигнуть на смех, и вообще со всяким обращается, по нраву его, чтоб тот охотно принимал его и давал ему деньги. Если видит, что ничего не дают, начинает сам просить без стыда, всюду выставляя предлогом нужды роднаго своего. И бывает, что слышащие такия его речи, будучи сами плотяны и обладаемы теми же страстями, хвалят очень этого несчастнаго монаха и говорят, что он стяжевает себе большую награду. От этого еще более увеличивается и укореняется в нем то пристрастие, — или лучше сказать эта болесть пристрастия (к родным), подобно тому, как вервь въедается в плоть выи (подъяремнаго), глубже и глубже входит в душу его, срастворяется с нею и делается неразделимою от нея. Вследствие сего, мало–по–малу отдаляется он от чистой молитвы, и заменяет слезы по Богу слезами противными Ему, сам не понимая того. Тогда начинает он наконец завидовать тем, кои имеют, и ненавидеть их за то, что не дают ему так много, как бы ему хотелось. И не только это страждет он, но делается сверх того ленивым на всякое послушание и непокоривым. При этом научается говорить ложь, почитая ее мерою благоразумия, — думая и уверяя, что будто Богу дает, что расходует на родных своих. Сверх того и красть начинает понемножку, не думая однакож, что это настоящая кража: так ослепляет его страсть! Да и вообще, что бы и как бы ни доставал он для своих ближних, совесть никогда не обличает его, что сделал худо. Почему и враг, когда наконец ввергнет беднаго монаха во все то, что я сказал, выпускает из своих рук вервь этого пристрастия, крепко и глубоко уже укоренившагося, как какой–либо столп, проникший в преисподняя ада, будучи уверен, что она уже никогда не развяжется.

Это немногое сказал я о тех, которые начинали подвиг. Но о тех, которые и вступают на царский путь монашеской жизни с равнодушием и безпечностию, — что и сказать? У таких пристрастие к родным бывает так сильно и широко, что они чрез него уловляются всякою сетью врага, который ходит всюду, яко лев рыкая, ища кого поглотити; а они между тем охотнее согласятся умереть, чем освободиться от зуб и выдти из страшнейшей пасти этого губительнаго дракона.

Мы же, с верою приемля все сказанное, помолимся Богу от всей души, да не даст Он нам прельститься когда либо от врага, или преступив какую либо заповедь, большую или малую, соступить с царскаго пути, ведущаго в царство небесное, и попасть в оковы какой либо страсти. Но шествуя тем путем, не обращая очей своих на что либо другое, восподвизаемся тещи им с усердием, да постигнем Христа, и когда постигнем, припадем к Нему и восплачемся пред Ним, тепло моля Его, чтоб Он никогда не отступал от нас и не допускал нас соступить с пути царскаго, который есть сам Он, как говорит: Аз есмь путь, истина и живот ( Иоан. 14:6). Его убо да взыщем, Его потщимся постигнуть и удержать. Если сподобимся сего, то будем прочее жить уже с Ним и в настоящей жизни, по смерти же взыдем и вознесемся с Ним на небеса, и Он спрославит нас и дарует нам наслаждение вечных благ, — что улучить буди всем нам благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, — Коему слава и держава, со безначальным Его Отцем и всесвятым, благим и животворящим Его Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Поиск по сайту: