Никиты Стифата, монаха и пресвитера Студийскаго монастыря, на книгу божественных гимнов преподобнаго Отца нашего Симеона

Весьма возвышенное, поднимающееся превыше чувств (содержание) того, что написано здесь, и высота богословия и глубина непосредственнаго знания его не для всех, думаю, понятна и доступна, потому что, будучи озарена божественными отблесками неприступнаго света превыше всякаго человеческаго разумения, она требует для постижения предлагаемых вещей таковых, которые, благодаря здравому разуму, обладают крепкими душевными чувствами, чрез дыхание Духа окрылены умом к высоте и имеют ясный образ мыслей, весь всецело обращенный к небесам и проникающий в глубины Божии. Поэтому я, воздавая должное почтение учителю (своему), счел весьма благовременным, очень полезным и пригодным предупредить тех, которые пожелали бы разумом склониться сюда, дабы некоторые, худо, разумеется, и без опыта воспринимающие божественныя, сверхчувственныя вещи, по неопытному наблюдению глубин Духа и имея ум необученный упражнением в божественных вещах, не причинили самим себе вреда от этих вещей вместо пользы.

Итак, должно знать, что кто предпочитает склониться к писаниям богословов, привлекаемый к этому любовию к чтению, тот прежде всего, будучи верным, должен телом и духом убежать мира и всего вообще находящагося в мире, стряхнувши с себя временное наслаждение удовольствиями, — положить, следовательно, доброе основание на твердом камне веры чрез делание и соблюдение заповедей Христовых и на нем искусно созидать дом добродетелей, совлечься ветхаго человека, тлеющаго в похотях его, и облечься в здраваго, обновляемаго во Христа, достигши, конечно, возможно высокаго совершенства, пришедши в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова. Должно же ему еще предочиститься, предосветиться и просветиться Духом; прежде узреть всякую тварь чистым оком ума, научившись прежде предугадывать вдали слова и движения ея; стать вне видимых низменных вещей, то есть превыше всякой плоти и чувства. Потом, ясно открывши уста, силою привлечь благодать Духа, и исполнившись оттуда благ света, соразмерно очищению, внятно богословствовать о бывших в нем свыше священных отображениях. И таким образом, имея как бы дальновидный ум, склониться пред тем, что написано здесь. Я говорю о сочинении, принадлежащем возвышеннейшему и богословнейшему уму блаженнейшаго и треблаженнаго отца Симеона. Поэтому кто влечется еще вниз грудью и чревом, то есть земными помыслами и вещественными пожеланиями своими, будучи связан узами обольщающаго мирского чувства, кто нечист и сильно поврежден в чувствах ума, того мы предупреждаем, чтобы он не дерзал читать написанное здесь, дабы, смотря на лучи солнца с гноем на глазах, не был он ослеплен, потеряв и то слабое зрение очей (какое имел). Ибо прежде должно очиститься от всякой болезни и нечистоты помыслов, и таким образом приблизиться к чистому и сверхбезпредельному, в безпредельность светящему солнцу и беседовать с ним, — как к тому, которое сообразно нам является чувственным образом, так и к Солнцу правды и посылаемым от Него разумным и мысленным лучам, потому что изследовать глубины Духа свойственно только тем, которые освещены с вершины, конечно, очищения невещественным светом Божиим и стяжали совершенно просвещенный ум вместе и душу. Прочим же весьма полезно и прилично бить себя в грудь, испрашивая милости свыше.

Итак, могущему верно изучить слова этого божественнаго Отца и изследовать их глубину должно с разумением смотреть на его изступление и обожение, как он, будучи как бы вне плоти и тела и всякаго чувства, восхищаем был духом от земли к небесам и к Богу, чудным образом удостаивался божественных откровений и видел в себе действия божественнаго Света, богоприлично действовавшия в нем; как он, одержимый любовию к Богу, как бы уязвленный ею, призывал и называл Его различными божественными наименованиями, подражая в этом великому Дионисию и подобным образом совосхищаемый с ним от земли. Так как и в последнем было то же самое: испытывая действия божественнаго Света, этот высокоумный муж, подобно ему, славно воспевал Бога, как виновника всех вещей, многоименно от всех имеющих (в Нем) причину вещей называя Его «то благим, то прекрасным, то мудрым, то возлюбленным, то Богом богов, то Господом господей, то Святым святых, то вечным, то сущим и виновником веков, то подателем жизни, то премудростию, то умом, то Словом, то ведущим, то содержащим все сокровища всякаго знания, то силою, то сильным, то Царем царствующих, то ветхим деньми, то нестареющимся и неизменным, то спасением, то правдою, то освящением, то искуплением, то по величию превосходящим все, то являющимся в тонком дыхании ветра, в душах и телах, и в тех, в коих Сам Он пребывает, равно как на небе и на земле, будучи всегда и везде Самому Себе тожественным, находясь в мире и будучи премирным, пренебесным, пресущественным, являясь солнцем, звездою, огнем, водою, дыханием росы, облаком, камнем и скалою, — всем существующим и будучи ничем из существующаго». Отсюда и сам великий в божественных вещах Дионисий в сочинении «О божественных именах», подобно изступлению в Боге этого божественно–великаго Отца, как бы сосвидетельствуя ему чрез свои писания, говорит совершенно то же: «Итак, Причине всего, существующей превыше всего, прилична и безыменность и все то, чему принадлежат существующия имена, дабы она точно была царем всего сущаго, и около нея было все и от нея, как причины, начала и конца, зависело, и сама она, по речению, была «всяческая во всех» (1 Кор. 15:28); и по справедливости воспевается основание всего»… И немного спустя: «все в ней просто и неограниченно предшествовало существующему, по причине всесовершенных доброт одной ея — всевиновной Премудрости, которая от всех существующих вещей соответственным образом воспевается и именуется. Поэтому богословы чтут не одни эти божественныя наименования, заимствованныя от частных промыслительных действий ея, совершенных уже или еще предусматриваемых, но и от таких божественных явлений, просвещавших таинников и пророков, какия когда–либо были в священных храмах или где–либо в другом месте. Сообразно тем или другим причинам и силам они именуют вышеобразную и вышеимянную Благость, прилагая к ней образы и подобия человека, или огня, или янтаря, воспевая глаза ея и уши, лицо и волосы, руки и хребет, крылья и плечи, задняя и ноги, пририсовывая к ней венки и седалища, кубки и чаши и некоторыя другия таинственныя изображения».

Да, этот божественный муж (Симеон), вконец очистившись душою, о чем громче сильнозвучащей трубы вопиют уже писания его, удостоился великих откровений, неизреченных созерцаний, таинственной беседы и божественных гласов, свыше чудным образом провозглашенных ему, — вкратце сказать, удостоился апостольской благодати, весь возжегшись от Божественнаго Духа, от божественнаго огня. Поэтому, и не вкусив вполне внешняго знания наук, красноречием слов, обилием (божественных) имен и разсудительностью он выше всякаго ритора и мудреца возвысился до высоты премудрости, как поистине мудрый в божественных вещах и богослов весьма сведущий в догматах. И не диво. «Ибо премудрость Божия, по словам Премудраго, по чистоте своей сквозь все проходит и проникает. Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя… Она — одна, говорит он, но может все и, пребывая в самой себе, все обновляет и, переходя из рода в род в святыя души, приготовляет друзей Божиих и пророков; ибо Бог никого не любит, кроме живущаго с премудростию» (Прем. Сол. 7:24–25; 27–28). По этой причине, возжелав премудрости, он возлюбил доброту ея, и возлюбив по Соломону, взыскал трудами любомудрия и подвижничества, и обрел ее. Найдя же, умножил со слезами и не без труда, поэтому и дано было ему разумение. Он призвал ее с твердою верою, и сошел на него Дух премудрости; отсюда он в продолжение всей жизни имел от нея неусыпаемый безыскусственный свет. А чрез него и пришли к нему все вместе блага жизни вечной и неисчислимое богатство премудрости и ведения. Подлинно, безхитростно научившись от Бога неизреченным таинствам, он без зависти сообщил о них всем чрез свои писания для духовной радости вместе и пользы. Он не уподобился неразумному рабу, скрывшему данный ему от Бога талант, но, как верный домоправитель, благоразумно не зарыл, по писанному, богатства неисчерпаемой мудрости, которое получил от Бога. «Без хитрости, говорит он, я научился, и без зависти преподаю, не скрываю богатства ея» (Прем. Сол. 7:13). Поэтому язык его — разженное сребро, душа его полна правды, уста его, как истиннаго праведника, ведали возвышенныя речи, и гортань его изливала благодатные токи и неизреченную Божию премудрость. Происходило же это от великаго поистине смиренномудрия его и чистоты. «Ибо уста смиренных, говорит Соломон, поучаются премудрости; и в добром сердце мужа почиет премудрость, в сердце же неразумных она не познается» (Притч. 11:2; 14:33). Будучи действительно исполнен смиренномудрия, он непрестанно имел сердечное попечение о премудрости Божией, которая, по сказанному, познается вообще смиренными сердцем, а не неразумными мудрецами мира. И свет Божий поистине всегда был дыханием его. Имея последний в уме, как бы светильник, он говорил и весьма ясно со знанием писал о том, что умно, как оракул, видели очи его. Я то говорю, говорит он, что видели очи мои. И говоря это, он весьма ясно от существующих вещей воспевал Божество, как являющееся общим достоянием для всего сущаго. Так как «благо вообще не пребывает несообщимым ничему из существующаго, как говорит великий в божественных вещах Дионисий, но оно само по себе постоянно благоприлично является в то время, когда осенит сверхсущественный свет чрез соответствующия озарения каждой из существующих вещей, и к возможному созерцанию себя, сообщению и уподоблению простирает умные токи, как обычно ему и священноприлично ниспадающие».

Итак, следуя во всем предшествовавшим ему богословам, Симеон не изследовал в гимнах и священно–благоговейных размышлениях того, что сокровенно в Божестве превыше ума и естества, как говорит о богословах Дионисий, а всецело почитая неизреченныя таинства благоразумным молчанием, в священных помышлениях простирался к озарявшим его лучам. И ими обильно просвещаемый и освещаемый, проникался от них премирными образами и впечатлениями для богоначальных и богоприличных гимнов и священных песнословий, делался способным к созерцанию даруемаго чрез них соответственно его состоянию богоначальнаго Света и с любовию воспевал благоподателя Господа, как виновника всякаго священноначалия и светоявления. Таков древний вид проявления родоначальной Премудрости. Ибо свыше нисходящая благодать Духа, которая сопребывала с древними верными мужами, издревле любомудрствовавшими отеческою философиею, возбуждала таким образом умы их к исполненным любви божественным гимнам и разнаго рода стихословиям. Чрез это она дивным образом показывала их для современников поэтами — составителями песней, гимнов и божественных мелодий. Они же обычно соделывались таковыми и премудро достигали этого не от обучения познаниям и совершеннаго упражнения в науках, но от философии, которая изследует свойства души, от высшаго подвижничества и хранения главных добродетелей. Кто расположен к сказанному, тот пусть убедится в том из письменнаго документа, обратившись к Филону Иудею, как–то к сочинению его, надписанному таким образом: «О жизни созерцательной или о молящихся»; из него он узнает достоверность наших слов. Для подтверждения сказаннаго мы возьмем оттуда некое краткое изречение, где он так говорит: «Таким образом, они не созерцают только возвышенные предметы наблюдением чистаго ума, но и составляют в различных стихах и мелодиях песни и гимны, необходимо начертанные наиболее священными числами».

Итак, что богоглаголиво воспето этим Отцом в божественных наименованиях, то говорит и Дионисий великий, посвященный в таинства божественных речений. Но всякое как бы сказать священное песнословие богословов, вырабатывающее выразительныя божественныя наименования для благодетельнаго прояснения Божественной природы, никто не обретет без душевнаго, разумеется, усилия и не изследовав божественных Писаний чистым умом. Да и тот же самый Отец, будучи весьма твердо уверен относительно наших слов, так ясно прибавляет в пользу сказаннаго, говоря в другой раз: «Боговидные умы, подражая Ангелам, насколько возможно, и соединяясь с ними, то есть с божественными ангельскими силами (так как у обоженных умов во время прекращения всякой умственной деятельности бывает такое же единение с пребожественным Светом, как и у тех), воспевают его совершеннейшим образом чрез обнажение от всех существующих вещей. Это поистине — умы сверхъестественно озаренные по причине блаженнейшаго единения с ним, потому что он есть виновник всего существующаго, сам же — ничто из существующаго, как сверхсущественно изъятый от всего». Итак, зная это, божественный отец Симеон, как премудрый богослов, воспевал Божественную, сверхъестественную природу то как безымянную, то как причину всякого имени именуемаго, богословствуя о ней, как о безымянно пребывающей превыше всего. С одной стороны, собирая из различных богословских учений то, что является предметом настоящаго сочинения, и пользуясь для своих целей сказанным, как бы некоторым образцом, он выступил на путь развития умных божественных наименований. С другой стороны, разсматривая богозрящим умом богоявленные образы и созерцания, удостоверяемый божественным преданием Апостола, он приложил «святая святым». И священно усмотренныя им божественныя видения он без зависти показал тем, которые волею судеб следовали за ним, как первый — вторым и слабейшим, соразмерно с их состоянием, преподав по достоинству священные предметы сознательно и всецело участвующим в священническом совершенстве. «Шуток же и насмешек не посвященных в таинства тех предметов он удалялся, лучше же сказать тех самых людей, когда некоторые оказывались таковыми, будучи сам свободен от такого богоборчества». Правда, это удаление он позволял себе делать не для многих, пока был и являлся в живых, хотя и доверял тому великому Дионисию, который так пишет к Тимофею: «Смотри, говорит, как бы не обратить тебе в посмешище Святое Святых. Будь же богобоязлив и таинства Божии почитай умным и незримым ведением, храня эти не подлежащия сообщению и непорочныя таинства от несовершенных и священноприлично сообщая их одним только посвященным из иереев со священным просвещением. Так предало нам — богопочитателям богословие». Поэтому и мы, научившись у него этому и зная высоту и глубину и широту его мудрости, чрез сказанное и настоящее (свое) слово отлучаем совершенно тупых и не посвященных в таинства, не желая износить им этих предметов, и ясно раскрывая их одним тем, разумеется, которые имеют уши священно отверстыми по причине попечения их о нравах и о божественном разумении, просто сказать — святым по жизни и высшему ведению. Ведь этого и божественный Павел желает, пиша так к Тимофею: «сия предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити» (2 Тим. 2:2).

Итак, восшедшие от любомудреннаго деяния к созерцанию и пришедшие в глубину богословских мыслей пусть с верою обратятся к этому исследованием души, и я вполне уверен, они трижды получат великую пользу. Прочие же, ум которых разсеян по многим разным предметам и омрачен тьмою неведения, которые не знают, что означает иногда деяние и созерцание и откровение божественных таин, те пусть воздержатся от чтения здесь написаннаго. Ибо имеющие ум, не вмещающий возвышенных речей и откровений, попирают обычно и оскверняют божественные предметы, не будучи в состоянии возвести взор ни к чему из того, что превышает нас. Тогда как до ангельской жизни всякая душа, будучи безсмертной и умной, возвышается не иначе, как хорошо, наконец, очистившись помощию Божественной силы, согласно словам священнотаинника Дионисия, который говорит таким образом: «Подобно тому, как в некотором круге бывает неблуждающее тело, так и для нея самой (то есть души) во всяком кругообразном движении и единовидном собрании отвне умных сил ея проявляется богодарованный ей благодетельный закон, который, обращая ее от многих внешних предметов и собирая сначала в себя саму, а затем в состояние простоты, соединяет чрез соединенныя воедино ангельския силы. Ибо чрез них, как добрых руководителей, души с их добрыми свойствами вслед за священными и святыми умами возводятся к тому же самому благодетельному закону всех вещей, и соответственно очищению их, приобщаются изливаемым оттуда озарениям, по мере силы обильно участвуя в даре Добровиднаго». Не думаю, чтобы справедливо было возвышенныя созерцания ея (то есть души) подвергать опасности и исполненное любви богословствование передавать недоверчивому слабому слуху, заткнутому от зависти и неверия, или лучше сказать, душам, покрытым густою тьмою неверия и попираемым лошаками и ослами или драконами и змеями, нечистыми, говорю, и гибельными страстями, потому что святые предметы несообщими для всех, ведущих жизнь собакообразную и свинообразную. Таковым они не даются, как оракул; им, конечно, и не бросают жемчужин слова. Восходящим же чрез крайнюю чистоту до подобнаго состояния святости, предметы эти сообщаемы бывают с несказанным и божественным наслаждением для них, и так как они суть ясные светы и порождения Божественнаго огня, то и усвоиваются направленною к ним мудростию и возвышенностию. Да будет так.

После же того, как поистине божественная и чистейшая душа наставника нашего возвысилась до таковой высоты и удостоилась таких видений и такой благодати рыбарей — Апостолов, достигши, благодаря ясности огненнаго ума своего, того благодетельнаго закона всех вещей; теперь все души праведных, восходя на ту же высоту, обильно приобщаются озарениям ея. О чем во всеуслышание вещают творения его: излияния любви в его божественных гимнах, как не о том, что святая душа его растворилась с Тем, Кто свят по природе, и с древними святыми, как свет со светом, огонь с огнем и луч с солнцем, как вторичное с первичным, как образ и подобие со своим Первообразом и самою Истиною? Как не воспеть гимнами ту душу, которая, будучи достойна всяких гимнов и похвальных слов, превосходит их и всякую славу земную вместе и человеческую? Да падет же зависть, всегда завидующая добру, и да будет восхвален Симеон, весьма достойный гимнов и всяких хвалений. Ради этого и мы со священными свидетельствами наиболее пространно изложили это слово, направленное против порицателей святых. Ведь если эти откровения и голоса не суть гласы Божии и души обожившейся, бывшей вне всякаго мирского чувства и всецело святой, то едва ли что–либо другое из дел человеческих, совершаемых нами со всяким усердием, может показаться вполне возможным для Бога и похвальным для людей, хотя для высшей Божией мудрости и знания и это не является славным и знаменитым.

Итак, эти (строки) к исполненным любви божественным гимнам учителя предложены нами ради одержимых завистию к добру, неверием и неведением, чтобы те, которым попадутся они, или пусть сделаются сперва лучшими по самому намерению, став выше зависти и клеветы, дабы прославить, насколько возможно, того, кто славил Бога деянием и словом и созерцанием, освятив в своих членах то имя, которое превыше всякаго имени, или, как не вкусившие (духовных) благ и совершенно не вмещающие, по причине присущей им тупости, возвышенных созерцаний, пусть и в руки не берут этих гимнов и не изследуют с любопытством того, что написано здесь.

Поиск по сайту: