БЕСЕДА ПО РУКОПОЛОЖЕНИИ ВО ПРЕСВИТЕРА

Произнесена св. Иоанном в Антиохии по рукоположении его во пресвитера Флавианом, епископом антиохийским, в начале 386 г. по Р. Х. В заглавии называется первою, т. е. из всех произнесенных с церковной кафедры, беседою "о себе, и об епископе, и о множестве народа".

НЕУЖЕЛИ истинно то, что случилось со мною? Действительно ли совершилось то, что совершилось, и я не обманываюсь? Неужели настоящее ни ночь и сновидение, но действительно день, и мы все бодрствуем? Кто поверил бы тому, что днем, когда люди не спали и бодрствовали, смиренный и презренный юноша вознесен на такую высоту власти? Ночью нисколько не странно бы этому случиться. Тогда иные, уродливые телом и не имеющие даже необходимой пищи, уснувши, видали себя стройными и красивыми и наслаждающимися царскою трапезою, но эти представления были - сон и обман сновидений. Таково свойство сновидений: они изобретательны и причудливы и потешаются странными забавами. Но днем и на самом деле никто не увидит этого так легко случившимся. А ныне случилось, сбылось и свершилось, как видите, все такое, что невероятнее сновидений: и город, столь великий и многолюдный, и народ чудный и великий устремился к моему смирению, как бы надеясь услышать от меня что-либо великое и важное. Но, хотя бы я тек подобно рекам неизсякающим, и в устах моих содержались источники речей, и тогда, при таком множестве стекшихся для слушания, поток, от страха, тотчас остановился бы у меня и устремил воды свои назад; а когда я не имею не только рек и источников, но и скудной капли, то как не опасаться, чтобы и этот малый поток не изсяк, засохши от страха, и чтобы не было того же, что обыкновенно случается с телами? Что же бывает с телами? Часто держа в руке много вещей и сжимая их своими пальцами, мы испугавшись роняем все, от разслабления наших нервов и упадка телесных сил. Это же, боюсь, не случилось бы сегодня и с моею душою, и с великим трудом собранныя мною для вас мысли, хотя малыя и скудныя, от страха пришедши в забвение, не исчезли бы и не улетели бы, оставив ум мой пустым. Поэтому прошу всех вас вообще, начальствующих и подчиненных, чтобы вы, сколько навели на меня страха прибытием для слушания, столько же вдохнули в меня смелости усердием в молитвах, и умолили Дающаго глагол благовествующим силою многою (Пс. LXLII, 12) дать и мне слово во отверзение уст (Еф. VI, 19). Для вас столь многих и великих, конечно не трудно опять укрепить разслабленную страхом душу одного юноши; и справедливо было бы, если бы вы исполнили эту просьбу мою, так как для вас же я решился принять этот жребий, для вас и вашей любви, которой нет ничего сильнее и властительнее, которая и меня, не очень опытнаго в красноречии, убедила говорить и заставила выйти на поприще учения, хотя я никогда прежде не выступал на такое поприще, но всегда был в ряду слушателей и наслаждался спокойным молчанием. Но кто так суров и необщителен, что пройдет молчанием ваше собрание, и, нашедши пламенно желающих слушать, не скажет им ничего, хотя бы он был безгласнее всех людей? Итак, намереваясь в первый раз говорить в церкви, я хотел начатки вступления посвятить Богу, давшему нам этот язык; так бы и следовало; потому что не только начатки гумна и точила, но и начатки слов надлежит посвящать Слову, даже начатки слов гораздо более, нежели начатки снопов. Притом, этот плод и нам свойственнее, и самому чтимому Богу приятнее. Грозды и колосья произращают недра земли, питают потоки дождей и обработывают руки земледельцев: а священную песнь рождает благочестие души, воспитывает добрая совесть, и в сокровищницы небесныя принимает Бог. Но насколько душа лучше земли, настолько и это произрастение лучше того. Посему и некто из пророков, муж чудный и великий, - Осия имя ему, - внушает оскорбившим Бога и желающим умилостивить Его, чтобы они приносили в жертву не стада волов и не муки столько-то и столько-то мер, не горлицу и голубя и не что-либо другое подобное, но что? Возмите, говорит, с собою словеса (Ос. XIV, 3). Что за жертва слово?, - может быть, скажет кто-нибудь. Величайшая, возлюбленный, и драгоценнейшая, и лучшая всех других. Кто говорит это? Тот, кто верно и лучше всех знает это, доблестный и великий Давид. Принося некогда благодарственную жертву за победу, одержанную на войне, он так говорил: восхвалю имя Бога моего с песнию: возвеличу Его во хвалении (Пс. LXVIII, 31). Потом, показывая нам превосходство этой жертвы, присовокупил: и угодно будет Богу паче тельца юна, роги износяща и познокти (ст. 32). Так, хотел и я сегодня принести эти жертвы и обагрить кровию этих приношений духовный жертвенник; но что мне делать? Один премудрый муж заграждает мне уста и устрашает меня словами: не красна похвала во устех грешника (Сир. XV, 9). Как в венках должны быть чисты не только цветы, но и свивающая их рука; так и в священных песнях должны быть благочестивы не только слова, но и сплетающая их душа. А у меня она не чиста, не имеет дерзновения и исполнена многих грехов. Но людям такого свойства заграждает уста не только этот закон, но и другой, древнейший и прежде него постановленный. И этот закон ввел, сейчас беседовавший с нами о жертвах, Давид; ибо сказав: хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних, и немного после еще сказав: хвалите Господа от земли (Пс. CXLVIII, 1, 7), и призвав ту и другую тварь, горнюю и дольнюю, чувственную и умственную, видимую и невидимую, находящуюся выше неба и под небом, и из той и другой составив один хор, и так повелев хвалить Царя всех, он нигде не призывал грешника, но и здесь затворил пред ним двери.

2. А чтобы слова мои были яснее для вас, я прочитаю вам сначала самый псалом. Хвалите Господа с небес, говорит он, хвалите Его в вышних: хвалите Его вси Ангели Его, хвалите Его вся Силы Его (ст. 1, 2). Видишь ли хвалящих ангелов, видишь ли архангелов, видишь ли херувимов и серафимов, - эти вышния силы? Ибо, когда он говорит: вся Силы Его, то разумеет весь горний сонм. Но видишь ли здесь грешника? Как же, скажешь, можно ему явиться на небе? Пойдем же, сведем тебя на землю, переставив в другую часть хора; и здесь опять не увидишь его. Хвалите Господа от земли, змиеве и вся бездны: зверие и вси скоти, гади и птицы пернаты (ст. 7. 10). Не напрасно и не без причины при этих словах я замолчал; смутились мысли в уме моем и пришлось горько заплакать и тяжко вздохнуть. Что может быть, скажи мне, достойнее жалости? Скорпионы, и змеи, и драконы призываются к хвалению Создавшаго их; один грешник исключается из этого священнаго хора; и справедливо. Грех есть злой и свирепый зверь, не только выказывающий злость к сослужебным ему существам, но изливающий яд злобы и на славу Господню: вас ради, говорит Господь, имя мое хулится во языцех (Ис. LII, 5, Римл. II, 24). Посему пророк и изгнал грешника из вселенной, как бы из священнаго отечества, и отправил в ссылку. Так и отличный музыкант отсекает от стройной кифары разногласящую струну, чтобы она не разстроивала согласия прочих звуков; так и искусный врач отсекает загнившийся член, чтобы зараза от него не перешла на прочие здоровые члены. Так сделал и пророк, отсекши грешника от целаго тела тварей как бы разногласящую струну и как бы загнивший член. Что же мне делать? Так как я отринут и отсечен, то, конечно, надобно молчать. Итак, скажите, ужели замолчать мне? Ужели никто не разрешит мне восхвалить нашего Владыку, и я напрасно просил ваших молитв, напрасно прибегал к вашему покровительству? Нет, не напрасно. Я нашел, нашел и другой способ славословия, по вашим же молитвам, которыя среди этого недоумения заблистали, как молнии во мраке; я буду хвалить сослужителей. Можно хвалить и сослужителей; а когда они будут хвалимы, то прославление, конечно, перейдет и на Владыку. А что он и таким образом прославляется, это показывает Сам Христос в словах: да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Матф. V, 16). Вот и другой способ славословия, который можно и грешнику употребить и не нарушить закона.

3. Итак кого, кого из сослушателей восхвалить мне. Кого же другого, как не общаго учителя отечества [1], а чрез отечество и всей вселенной? Как он вас научил стоять за истину до смерти, так вы других людей научили скорее разставаться с жизнию, нежели с благочестием. Хотите ли, сплетем ему из этого венцы похвал? Хотел бы и я; но вижу неизмеримую бездну подвигов, и боюсь, чтобы слово, опустившись в глубину, не оказалось безсильным возвратиться наверх. Нужно было бы исчислить древние подвиги, - путешествия, бдения, заботы, советы, борьбы, трофеи за трофеями и победами, деяния, превосходящия не только мой, но и всякий человеческий язык, требующия апостольскаго голоса, движимаго Духом, который может о всем сказать и научить. Но, минуя эту область, обратимся к другой, более безопасной, которую можно переплыть и на малой ладье. Поведем речь о воздержании и скажем, как он поработил чрево, как презрел роскошь, как отверг богатую трапезу, и притом быв воспитан в знатном доме. Нисколько неудивительно, когда к такой убогой и суровой жизни приступает живший в бедности; он имеет в самой бедности спутницу и сообщницу, ежедневно облегчающую ему это бремя; но кто владел богатством, тому нелегко вырваться из оков его; такое множество недугов объемлет его душу, т. е. страстей, которыя как-бы густое и темное облако, заграждая взоры ума, не попускают взирать на небо, но заставляют преклоняться вниз и смотреть в землю. Нет, нет ничего другого, что столь препятствовало бы шествию на небеса, как богатство и происходящия от богатства беды. Не мое это слово, но приговор, произнесенный Самим Христом, Который сказал: удобее есть вельбуду сквозе иглины ушы проити, неже богату в царствие небесное (Матф. XIX, 23, 24). Но вот это неудобное, а лучше сказать, невозможное стало возможным; и о чем некогда Петр недоумевал пред Учителем и хотел узнать, это мы все познали на самом деле, и даже более того; ибо этот муж не только сам восшел на небо, но и вводит тута столько народа, хотя имел кроме богатства и другия, не меньшия препятствия, - молодость и преждевременное сиротство, которыя еще более могут омрачить всякую человеческую душу: такое имеют они обаяние, такую представляют отраву! Он же и над ними восторжествовал, и устремился к небесам, и прилепился к тамошнему любомудрию, не подумал о блеске настоящей жизни и не посмотрел на знаменитость предков, а лучше сказать посмотрел на знаменитость предков, - не тех, которые связаны с ним по естественной необходимости, но тех, которые близки к нему по благочестивому настроению. Посему он и сделался таким. Он посмотрел на патриарха Авраама, посмотрел на великаго Моисея, который был воспитан в царском доме, наслаждался роскошною трапезою и вращался среди шума египетскаго (а вы знаете, каковы варвары, какой исполнены они гордости и тщеславия), но, пренебрегши всем этим, добровольно перешел к глине и плинфоделанию, - царь и сын царский пожелал быть в числе рабов и пленников. Поэтому он и возвратился в блистательнейшем виде, нежели какой прежде имел и отверг. После бегства и служения у тестя и после бедствий за чужбине, он возвратился властителем царя, или лучше, богом царя: дах тя, говорит Господь, бога фараону (Исх, VII, 1). И был он славнее царя, не имея диадимы, не облекаясь в багряницу и не выезжая на золотой колеснице, но поправ всю эту пышность; ибо вся слава, говорится (в Писании), дщере царевы внутрь (Пс. XLIV, 14). Он возвратился со скипетром, которым повелевал не только людям, но небу, и земле, и морю, и естеству воздуха и воды, озерам, источникам и рекам; ибо стихии делались всем тем, чего хотел Моисей; в руках его тварь преобразовывалась, и, как бы какая покорная рабыня, увидевшая пришедшаго друга своего господина, во всем слушалась и повиновалась ему, как самому Владыке. На него взирая и этот муж сделался таким, и притом будучи оным, если только он был когда-либо юным; я не верю этому; - такой старческий ум был у него от самых пелен. Но и будучи юным по возрасту он объял все любомудрие и познав, что наша природа подобна полю, заросшему лесом, легко отсекал душевные недуги словом благочестия, как бы каким серпом, представляя земледельцу чистую ниву для посева семян, и, принимая все эти семена, внедрял их в глубину, чтобы они, укоренившись снизу, не страдали от жара солнечных лучей и не были подавляемы тернием. Так он возделывал свою душу, а похотения плоти укрощал врачевствами воздержания, возлагая на тело, как бы на какого непослушнаго коня, узду поста, и до того сдерживал его, что самыя уста похотей обагрял кровию, с надлежащею впрочем умеренностию; ибо и не напрягал тела слишком сильно, чтобы связанный путами конь не оказался негодным ему для службы, и не попускал ему впасть в чрезмерную тучность, чтобы оно, сделавшись слишком плотяным, не возстало на правящий им ум, но заботился вместе и о здоровьи его и о благопристойности. И не в юности только он был таким, но, и миновав этот возраст, не прекратил такой заботливости; напротив и теперь, когда находится в старости, как бы в тихой пристани, продолжает соблюдать туже попечительность. Подлинно юность, возлюбленные, подобна яростному морю, исполненному свирепых волн и бурных ветров; а седина вводит души состаревшихся как бы в безмятежную пристань, предоставляя им наслаждаться свойственною этому возрасту безопасностию. Ею наслаждаясь теперь и находясь, как я выше сказал, в пристани, этот муж не менее того безпокоится и о тех, которые обуреваются среди моря; такой боязни он научился у Павла, который и после того, как восходил на небо и, перешедши следующее за ним, достигал даже до третьяго неба, говорил: боюсь, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. IX, 27). Посему и этот муж держит себя в постоянном страхе, чтобы постоянно быть в безопасном состоянии, и сидит при кормиле, наблюдая не восхождения звезд, не подводные камни и скалы, но нападения демонов и козни диавола, и возстания помыслов, и, обходя вокруг своего воинства, соблюдает всех в безопасности. Он не только смотрит за тем, чтобы ладья не потонула, но принимает все меры к тому, чтобы и никто из плывущих не испытал какого-нибудь безпокойства. Благодаря ему и его мудрости мы все и плывем благополучно, распустив вполне паруса корабля.

4. Когда мы потеряли прежняго отца [2], который родил нам и этого, то наше положение было затруднительно. Поэтому и плакали мы горько, как бы не надеясь, что этот престол получит другого такого мужа. Но когда явился этот муж и стал посреди, то разогнал все наше уныние, как облако, и разсеял все печали, прекратив наш плач, не постепенно, а вдруг так, как будто бы тот блаженный сам, вставши из гроба, опять взошел на этот престол. Впрочем, увлекшись подвигами нашего отца, я незаметно продолжил беседу сверх меры, не сверх меры его подвигов, - о них я еще и не начинал говорить, - но сверх меры, какая прилична моей юности. Остановим же беседу, как бы в пристани, молчанием. Хотя она не хочет остановиться, а с ропотом и негодованием желает вполне насладиться цветами (красноречия); но, дети, это невозможно. Перестанем же гнаться за недостижимым; для нашего утешения довольно и сказаннаго. Так бывает и с драгоценными мастями: оне не только тогда, когда кто-либо прольет их из сосуда, но и когда пальцами коснется крайней поверхности его, растворяются в воздухе и всех присутствующих обдают благоуханием; тоже произошло и теперь не силою моих слов, но доблестию подвигов этого мужа. Отойдем же, отойдем, обратившись к молитвам: помолимся о том, чтобы общая наша матерь (церковь) пребывала непоколебимою и неподвижною, и чтобы этот отец, учитель, пастырь, кормчий, жил долгия лета. Если вы удостаиваете какого-нибудь внимания и меня (ибо я не осмаливаюсь ставить себя на ряду со священниками, как извергов нельзя считать на-равне с совершенно-рожденными), - если вы вообще удостоиваете какого-нибудь внимания и меня, хотя бы как некоего изверга (1 Кор. XV, 8), то помолитесь о ниспослании мне великой помощи свыше. Я нуждался в защите и прежде, когда жил сам по себе покойною жизнию; когда же я выведен на средину, - не говорю как, человеческим ли содействием или Божественною благодатию; не разсуждаю с вами об этом, чтобы не сказал кто-нибудь, будто говорю притворно, - но когда я выведен и принял на себя это крепкое и тяжкое иго, то мне нужно много рук помощи, нужны безчисленныя молитвы, чтобы я мог в целости возвратить залог давшему его Владыке в тот день, когда получившие таланты будут названы и приведены и должны будут отдать в них отчет. Итак помолитесь, чтобы мне быть не в числе связанных и ввергаемых во тьму (кромешнюю), но в числе имеющих получить хотя малое снисхождение, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава, и держава, и поклонение во веки веков. Аминь.

[1] Флавиана, епископа антиохийскаго.

[2] Св. Мелетия, предшественника Флавианова на епископской кафедре в Антиохии.

Поиск по сайту: