|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Краткое сведение о нем 6 страница. Свидетельство же ума состоит в том, что человека ни мало не осуждает совесть, будто бы вознерадел о чем-либо таком
Свидетельство же ума состоит в том, что человека ни мало не осуждает совесть, будто бы вознерадел о чем-либо таком, к чему обязан он по мере сил своих. Если не осудит нас сердце наше, дерзновение имамы, к Богу (1 Иоан. 3, 21). Посему дерзновение бывает следствием преуспеяния в добродетелях и доброй совести.
Добродетель есть не обнаруживание многих и различных дел, совершаемых телесно, но самое мудрое в надежде сердце; потому что правильная цель привязывает его к Богу. Ум без дел телесных может совершать доброе; а тело без сердечной мудрости, если и делает что, не может извлечь из него пользы. Впрочем человек Божий, когда находит удобство к совершению доброго дела, не утерпит, чтобы не доказать любви к Богу трудом делания своего.
Предметы, когда их не видят, производят легкое и едва ощутительное движение; а предметы, когда их видят, возбуждают страсти близостью, питают их, как елей питает горение светильника, – и страсть, уже омертвевшую и угасшую, воспламеняют снова. Естественное движение, без присовокупления чего либо извне, не может возмутить чистоты произволения и потревожить целомудрие; потому что Бог не дал природе силы преодолевать доброе произволение устремляться к Нему. Если же произвольно увлекаемся иногда чувственным, и предаемся или едению и питию в превосходящем меру количестве, или сближению с женщинами, смотрению на них и беседе о них, – чем воспламеняется и быстро распространяется в теле огнь похотения; то естественно кроткое движение в теле изменяем при сем в свирепое и неукротимое, – этими прибавлениями к естеству по побуждениям воли своей. Что ни сотворил Бог, все сотворил прекрасно и соразмерно. И пока правильно сохраняется в нас мера соответственности естеству, движения естественные не могут понудить нас уклониться с пути: но в теле возбуждаются одни стройные движения, которые дают только знать, что есть в нас естественная страсть, не производя однако щекотания и смятений, сильных воспрепятствовать целомудрию.
Другие еще брани происходят от нашего разленения, и излишнего упокоения плоти, чрез оставление всего прискорбного и притрудного в порядках жизни нашей, – наипаче же неисходного пребывания в келье, и тяготы телесного труда. Прискорбность, притрудность и теснота жизни вяжут и умерщвляют сладострастие; а льгота, доволь и покой плоти развязывают, питают и возращают его. Бог и Ангелы Его радуются, когда мы в нуждах, а дьявол и делатели его, – когда мы в покое. Прискорбность и теснота расширяют и успособляют делание заповедей; а покой дает место страстям, и чрез то стесняет и пресекает делание заповедей. В утесняемом теле помыслы не могут предаваться опасным парениям. Когда кто с радостью несет на себе труды и прискорбности, тогда легко может обуздывать помыслы, потому что трудами они приводятся в бездействие. Когда человек, памятуя прежние грехи свои, наказывает себя, тогда Бог благоволительно взирает на него. Бог радуется, что, за уклонение от пути Его, сам он наложил на себя наказание, – что служит знаком покаяния. И чем более делает принуждения душе своей, тем паче приумножается Богом благоволение к нему. Всякая же радость, причина которой не в добродетели, в обретшем оную возбуждает немедленно похотливые движения.
Так, никто не может приобрести нестяжательности действительной, если не уготовит себя к тому, чтобы с радостью переносить искушения. И никто не может переносить искушения, кроме уверившегося, что за скорби, к участью в которых уготовил он себя, можно приять нечто превосходящее телесный покой. Кто лишает себя вещественного, но не отнял у себя действительности чувств, – разумею зрение и слух, – тот уготовил себе сугубую скорбь, и будет сугубо бедствовать и скорбеть. Ибо если мысленные представления вещей без самых вещей производят в человеке болезненное чувство, – что скажем, когда при нас и близко к нам самые вещи? – В этом случае от ощущений, производимых этими вещами, человек терпит то же самое, что прежде терпел при совершении дела; потому что памятование о привычке к ним не выходит у него из мысли. Как прекрасно в сем отношении отшельничество! В нем остаются искусителями только помыслы; но и к укрощению помыслов оно много и сильно содействует.
Приобрести опыт значит – не подойти только человеку к каким либо вещам и посмотреть на них, не прияв в себя ведения о них, но по долгом обращении с ними ясно ощутить на опыте их пользу и вред. Нередко вещь наружно кажется вредною, но внутри ее все оказывается исполненным пользы; и наоборот, – нередко вещь кажется имеющею пользу, но внутренне исполнена вреда. Потому пользуйся таким советником, который, все испытав сам, умеет в терпении обсудить, что требует рассуждения и в твоем деле, – и верно может указать истинно тебе полезное.
Пока ты еще на пути ко граду царствия, признаком приближения твоего ко граду Божию да будет для тебя следующее: сретают тебя сильные искушения; – и чем более приближаешься и преуспеваешь, тем паче предстоящие тебе искушения умножаются. Потому, коль скоро на пути своем ощутишь в душе своей наибольшие и сильнейшие искушения; знай, что в это время душа твоя действительно втайне вступила на новую высшую степень, и что приумножена ей благодать в том состоянии, в каком она поставлена; потому что соответственно величию благодати, в такой же именно мере и в скорбь искушений вводит Бог душу. Если душа немощна и нет у ней достаточных сил для великих искушений, а потому просит, чтобы не войти ей в оные, и Бог послушает ее; то наверное знай, что в какой мере не имеет душа достаточных сил для великих искушений, в такой же она недостаточна и для великих дарований; и как возбранен к ней доступ великим искушениям, так возбраняются ей и великие дарования. Потому что Бог не дает великого дарования без великого искушения; соразмерно с искушениями определены Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные Им.
Искушения, какие бывают душе от духовного жезла к ее преуспеянию и возрастанию, и которыми она обучается, испытывается и вводится в подвиг, суть следующие: леность, тяжесть в теле, расслабление членов, уныние, смущение мыслей, мнительность от изнеможения тела, временное пресечение надежды, омрачение помыслов, недостаток человеческой помощи, скудость в потребном для тела, и тому подобное. От сих искушений в душе бывает чувство одиночества и беззащитности, омрачение сердца и смирение. Промыслитель впрочем соразмеряет искушения с силами и потребностями приемлющих оные. В них сорастворяются и утешение и поражение, свет и тьма, брани и помощь, короче сказать, теснота и пространство. И это служит знаком, что человек при помощи Божией преуспевает.
К числу искушений телесных принадлежит: болезненные, многосложные, продолжительные, неудобоизлечимые припадки, всегдашние встречи с людьми худыми и безбожными, впадение в руки оскорбителей, нечаянные претыкания и опасные падения, разорительные случаи для них и их родных. Все сие, нами изложенное, принадлежит к числу искушений гордости. Начало оных появляется в человеке, когда начинает он в собственных глазах своих казаться себе мудрым. И он проходит все сии бедствия по мере усвоения им себе таковых помыслов гордости: сколько имеешь ты оных, столько же проникает в тебя и гордыня.
Когда угодно Богу подвергнуть человека большим скорбениям, то Он попускает впасть ему в руки малодушие. И оно порождает одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавление души, – и это есть вкушение геенны; потому что отсюда источаются тысячи искушений: смущение, раздражение, хула, жалоба на судьбу, превратные помыслы, переселение из одной страны в другую и тому подобное. Причиною всего этого твое нерадение. Сам ты не позаботился взыскать врачевства от этого. Врачевство же от всего этого одно, – смиренномудрие сердца. Без него никто не может разорить преграду сих зол. По мере смиренномудрия дается терпение в бедствиях; по мере терпения облегчается тяжесть скорбей, и приемлется утешение; по мере утешения увеличивается любовь к Богу; а по мере любви увеличивается радость о Духе Святом. Бог не отъемлет искушений у рабов Своих, но дает им терпение в искушениях, за их веру и предание себя в Его волю.
Житие умное есть дело сердца, неослабно продолжаемое с заботливою мыслью о суде, также непрестанная молитва сердца, мысль о Промысле и попечении Божием, как частном, так и общем, усматриваемом в целом мiре, и охранение себя от страстей тайных, чтоб не встречалось ничего страстного в области сокровенной и духовной.
Покаяние есть дверь милости; сею дверью входим в Божию милость, и кроме этого входа не обретешь милости. Покаяние есть вторая благодать, и рождается от веры и страха; страх же есть отеческий жезл, управляющий нами, пока не достигнем духовного рая благ: после чего он отходит от нас. Рай есть любовь Божия, в коей – наслаждение всеми блаженствами. Древо жизни есть любовь Божия, от которой отпал Адам; и с тех пор не встречала уже его радость; но работал и трудился он на земле терний. Лишенные любви Божией, если по правоте ходят, едят тот хлеб пота в делах своих, какой повелено есть первозданному по падении его. Живущий в любви плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мiре обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство; о ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ее в царстве Его. Ибо сказанное: да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? – Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103, 15). Блажен, кто испиет вина сего!
Смрадное море между нами и мысленным раем можем мы перейти только на ладье покаяния, на которой есть гребцы страха. Но если гребцы страха не правят кораблем покаяния, на котором по морю мiра сего приходим к Богу, то утопаем в этом смрадном море. Покаяние есть корабль, а страх – его кормчий, любовь же – Божественная пристань. Страх вводит нас в корабль покаяния, перевозит по смрадному морю жизни, и путеводствует к Божественной пристани, которая есть любовь. К сей пристани приходят все трудящиеся и обремененные – покаянием. И когда достигнем мы любви, тогда достигли мы Бога, и путь наш совершен, и пришли мы к острову тамошнего мiра, где Отец и Сын и Дух Святой.
Ведение естественное различает добро от зла, и оно именуется естественной рассудительностью, которою естественно без науки распознаем добро от зла. Сию рассудительность Бог вложил в разумную природу; при помощи же науки она получает приращение и пополнение. Нет человека, который бы не имел ее. Это есть сила естественного ведения в разумной душе, которая (сила) непрестанно приводится в ней (душе) в действие. Честь разумной природы – рассудительность, различающая добро от зла, и утративших оную Пророк справедливо уподобил скотам несмысленным (Пс. 48, 13).
Сия вера производит в нас страх, страх же понуждает нас к покаянию и деланию (т.е. за делание) дается человеку духовное ведение, или ощущение тайн, которое рождает веру истинного созерцания. Не просто от одной голой веры рождается духовное ведение; но вера рождает страх Божий, и при Божием страхе, когда начнем в нем действовать, от действия сего страха рождается духовное ведение, как сказал св. Златоуст: "Когда приобретет кто волю, соответствующую страху Божию и правильному образу мыслей, тогда скоро приемлет он откровение сокровенного". Откровением же сокровенного называет он духовное ведение.
Духовное ведение есть ощущение сокровенного. И когда ощутит кто сие невидимое, тогда в ощущении его рождается иная вера, не противная вере первой, но утверждающая ту веру. Называют же ее верою созерцательною. Дотоле был слух, а теперь созерцание, созерцание же несомненнее слуха.
За сим естественным ведением в человеке последует – всегдашнее уязвление совести, – непрестанное памятование смерти и некая мучительная забота, продолжающаяся до самого его исхода, – а после сего печаль, унылость, страх Божий, естественная стыдливость, – печаль о прежних грехах своих, надлежащая рачительность, памятование об общем пути, забота о напутствовании себя к оному, – слезное испрашивание у Бога доброго вшествия в сии врата, которыми должно проходить всякому естеству, – пренебрежение к мiру и сильная борьба из-за добродетели. Все сие приобретается естественным ведением, – и с этим пусть всякий сличает свои дела. Когда окажется, что человек приобрел это, тогда значит, что идет он путем естественным; а когда превзойдет это, и входит в любовь, тогда становится выше естества, – и оканчиваются для него борьба, страх, труд и утомление во всем. Вот последствия ведения естественного. – И это находим в себе самих, когда не помрачаем сего ведения сластолюбивою своею волею. – И на этой остаемся степени, пока не придем в любовь, которая освобождает нас от всего этого. Пусть всякий, на основании всего сказанного нами, сличает и испытывает сам себя, где его шествие: в том ли, что противоестественно, или в том, что естественно, или в том, что превышеестественно.
Человек достигший того, чтобы познать меру своей немощи, достиг совершенства смирения. Дарования Божии привлекает сердце, возбуждаемое к непрестанному благодарению. Господь сносит всякие немощи человеческие, не терпит же человека, всегда ропщущего и не оставляет без вразумления. Благодати предшествует смирение; а наказанию предшествует самомнение. Горделивому попускается впадать в хулу, – превозносящемуся деятельною добродетелью попускается впадать в блуд, – а превозносящемуся своею мудростью попускается впадать в темные сети неведения.
Кто защищает обиженного, тот поборником себе обретает Бога; кто руку свою простирает на помощь ближнему, тот в помощь себе приемлет Божию мышцу. Кто обвиняет брата своего в пороке его, тот обвинителя себе обретает в Боге. Кто исправляет брата своего в клети своей, тот исцеляет собственный порок; а кто обвиняет кого либо пред собранием, тот увеличивает болезненность собственных своих язв. Друг обличающий тайно – мудрый врач, а врачующий пред глазами многих есть ругатель.
Кто делает добро ради воздаяния, тот скоро изменяется. Сколько бы в сей жизни ни совершенствовался человек в своем стремлении к Богу, все идет позади Его; в будущем же веке Бог показует ему лице Свое, – не то однако, что Он есть. Праведные здесь сколько ни входят в созерцание Бога, созерцают только образ как в зеркале, а там узревают явление истины.
Когда сила вина войдет в члены, ум забывает строгость во всем: и памятование о Боге, когда овладеет пажитию в душе, истребляет в сердце памятование о всем видимом. Ощущение будущего века в мiре сем есть то же, что малый остров в море; и приближающийся к нему не утруждается уже в волнах видений века сего. Монах, пока видит нужду во времени, чтоб еще потрудиться, скорбит о разлучении с телом; а когда ощутит в душе своей, что искупил время, и получил залог свой, вожделевает будущего века. Пока купец в море, в членах у него страх, чтобы не восстали на него волны, и не потонула надежда делания его: пока и монах в мiре, страх овладевает житием его, чтоб не пробудилась в нем буря, и не погибло дело его, над которым трудился от юности и до старости своей.
Пловец без одежды погружается в море, чтоб найти жемчужину; и монах, совлекшись всего, проходит жизнь свою, чтобы обрести в себе бисер – Иисуса Христа, – и когда обретет Его, не ищет уже при Нем ничего из существующего.
Птица, где бы ни была, стремится в гнездо свое, выводить там детей: и рассудительный монах поспешает в место свое, сотворить в себе плод жизни. Облака закрывают солнце; а многоглаголание потемняет душу, которая начала просвещаться молитвенным созерцанием. Рассказывают о птице, называемой сирена, что всякий, слыша сладкозвучие ее голоса, так пленяется, что идя за нею по пустыне, от сладости пения забывает самую жизнь свою, падает и умирает. Сему подобно то, что бывает с душой. Когда впадет в нее небесная сладость, тогда от сладкозвучия словес Божиих, с чувством печатлеющихся в уме, она вся устремляется в след его, так что забывает свою телесную жизнь; и тело лишается своих пожеланий, а душа возносится из этой жизни к Богу.
В раковине, в которой зарождается жемчужина, как говорят, молнией производится некоторое подобие искры, и из воздуха приемлет она в себя вещество, а дотоле остается простою плотью: и сердце инока, пока не примет в себя разумением небесного вещества, дело его есть нечто обыкновенное, и в раковинах своих не заключает плода утешения. Пес, лижущий ноздри свои, пьет собственную кровь свою, и, по причине сладости крови своей, не чувствует вреда своего: и инок, который склонен бывает упиваться тщеславием, пьет жизнь свою, и от сладости, ощущаемой на час, не сознает вреда своего.
Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, докажи Ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития. – И Господь положил их в основание совершенства. Праздность почитай началом омрачения души, омрачением же на омрачение – сходбища для бесед. Если и полезные речи, когда нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные. Душа делается ничтожною от множества продолжительных бесед.
Смущение ума от беспорядочности (от неимения постоянных правил) производит в душе омрачение, а омрачением производится опять смущение. Мир (душевный) бывает следствием доброго порядка, а от мира рождается свет; от света же и мира просиявает в уме чистый воздух.
Ключ сердцу к Божественным дарованиям дается любовью к ближнему, и, по мере отрешения сердца от уз телесных, отверзается также пред ним дверь ведения. Как прекрасна и похвальна любовь к ближнему, если только попечение ее не отвлекает нас от любви Божией!
Хорошо заботиться и о собеседованиях с братиями духовными, пока соблюдается в этом соразмерность, т.е. пока под этим предлогом можно не утратить сокровенного делания и жития, и непрестанного собеседования с Богом. Это последнее приходит в смущение при самом начале первой; ибо ум не достаточен к тому, чтобы вести два собеседования. Вредна бывает неумеренная беседа и с духовными братиями; а на людей мiрских вредно посмотреть только и издали; даже и без видения одни звуки голоса их приводят в смятение покой сердца.
Но как первоначально создание тела предшествовало вдохновению в него жизни, так и дела телесные предшествуют делу душевному. И не высокое житие, неизменно продолжаемое, – великая сила. Слабая капля, постоянно капая, пробивает жесткий камень. Когда приблизится время воскреснуть в тебе духовному человеку, тогда возгревается радость в душе твоей, и помыслы твои заключаются внутри тебя тою сладостью, какая в сердце твоем. А пока мiр покушается снова восстать в тебе, тогда умножается в тебе парение мыслей. Мiром называю страсти, которые порождаются от парения ума. Когда они родятся и достигнут зрелости, – делаются грехами и умерщвляют человека. Как дети не рождаются без матери, так страсти не рождаются без парения мысли, и совершение греха не бывает без собеседования со страстями.
Когда душа упоена радостью надежды своей и веселием Божиим, тогда тело не чувствует скорбей, хотя и немощно. Тогда оно бывает в силах подъять сугубую тяготу, не являя оскудения в силах. Так бывает, когда душа входит в оную духовную радость. Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе благодать сердечного умиления, чтобы в нем увидеть тебе душу свою, и им войти в духовную радость. В какой мере вступил кто в подвиг ради Бога, в такой сердце его приемлет дерзновение в молитве его; и в какой мере человек развлечен многим, в такой лишается Божией помощи.
Начало сего делания состоит в следующем: предварительно удостоверяется человек в промышлении Божием о человеке, просвещается любовью своею к Творцу, и удивляется вместе и устроению существ разумных и великому о них попечению Божию. С сего начинается в нем сладость Божественная и воспламенение любви к Богу, возгорающейся в сердце и попаляющей душевные и телесные страсти. Любовь сия, при сильной рачительности и доброй совести, начинает потом воспламеняться вдруг, – и человек упоевается ею, как вином, и сердце его отводится в плен к Богу. За тем в какой мере человек старается о добром житии, о хранении себя, о том, чтобы проводить время в чтении и в молитвах, в такой же утверждается и упрочивается в нем сила сия.
Таковой оставляет дело, и часто не попускается ему даже приблизиться к оному. Этот час исполнен отчаяния и страха; надежда на Бога и утешение веры в Него совершенно отмещутся душой, – и вся она всецело исполняется сомнения и страха. Но Бог не оставляет души в таком состоянии на долго, но вскоре творит и избытие (1 Кор. 10, 13). А я замечу тебе, и дам совет: если не имеешь силы совладеть с собою, и пасть на лице свое в молитве; то облеки голову свою мантией, и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения, но не выходи из кельи. Сему искушению подвергаются наипаче желающие проводить жизнь умственную, и в шествии своем ищущие утешения веры. Поэтому, всего более мучит и утомляет их этот час колебанием ума; следует же за сим часто хула, а иногда приходит на человека сомнение в воскресении, и иное нечто, о чем не должно нам говорить. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.014 сек.) |