О безстрастии и о дарованиях, каких мало–по–малу сподобляются преуспевающие в нем. 2. В чем состоит совершенство духовнаго о Христе возраста?

1. Как тому, кто хочет чисто видеть свет солнца надо иметь чистыми очи тела своего; так и тому, кто берется беседовать о безстрастии, надо иметь очи души своей освобожденными от всякой злой похоти и всякаго помысла страстнаго, чтоб, не будучи тревожим и возмущаем в уме никакою страстию, мог он чисто взирать на высоту и на глубину его, или понять, как следует, многия и великия его дарования и действия, и ясно изложить их в слове. Ибо если станет он говорить о его проявлениях и свойствах с умом возмущенным и сердцем нечистым, то, не смогши словом свободным раскрыть его действия, лишен будет и тех немногих благ его, какия, может быть, получил от него, за то, что действуя так, он некоторым образом презирает и безчестит его и затмевает светлость его. Ибо написано: имущему дано будет, и преизбудет: от не имущаго же, и еже мнится имея, взято будет от него (Мф. 25:29). Которые имеют безстрастие, те очевидно любят его и любимы суть от него преизбыточно, и когда ненасытно говорят о нем, делаются еще более безстрастными, воспламеняясь любовию, какую имеют к нему. Но которые привязаны и некоторым образом связаны еще хотя малейшею какою похотию мира и вещей мирских, или какою либо душевною или телесною страстию, эти далеки от него и много отдалены от пристани его. Почему когда начнут говорить о безстрастии и покусятся возвести ум свой на высоту его, теряют и тот мир, который, как им думалось, имели они прежде, по той причине, что емлются, как рабы, и бывают влачимы туда и сюда похотию той страсти, к какой они прилепились. И это страждут они праведно: ибо, как говорит Апостол, имже кто побеждается, сему и работен есть (2 Петр. 2:19).

Они однакож, будучи омрачаемы в уме своем тою страстию, коей порабощены, вину омрачения не на себя самих возлагают, но дерзают слагать ее на безсилие всесильнаго безстрастия, и это бывает с ними потому, что они совсем не познали опытно, каково умное чувство, созерцание и вседейственное действо сего безстрастия, но обдумывая относящееся к нему по своим мыслям и соображениям, при высоком мнении о своей внешней учености философствуют о нем иногда так, иногда иначе, и истощаются в усилиях над тем, чего не знают. При всем том они никогда не согласятся исповедать или возчувствовать свою немощность, причиненную им неверием, нерадением и долговременною привычкою к страстной жизни; но утверждают, что и другие люди все подобны им и обладают теми–же страстями. Ибо тщеславие и зависть не позволяют им признать, что кто либо другой выше их по добродетели и здравоумию.

Но богомудрые и духовные отцы не поступают таким образом и не идут против истины, — не буди тебе сказать такую хулу на святых; а чем просветились в уме своем от блаженнаго безстрастия и что познали прежде из опыта, то говорят и утверждают. Я же говорю дерзновенно то, чему сподобился научиться у сих отцев, чтоб не быть осуждену, подобно рабу скрывшему талант. И так, как дают разуметь сказанныя Христом Господом слова: много званных, мало же избранных, — и: в дому Отца моего обители многи суть, — так и знайте все вы, что святых много, а безстрастных немного, и что в среде тех и других имеет место великое различие. Но внимайте добре в точный смысл того, что — я буду говорить.

Иное есть безстрастие души, иное — безстрастие тела. Безстрастие души освящает и тело; но безстрастие тела, одно само по себе, не может полную доставить пользу тому, кто стяжал его. Иное есть недвижение (на худое) телесных (яже на земли) удов и самых страстей душевных, и иное есть стяжание добродетелей. Недвижение телесных (яже на земли) удов бывает от естества, а стяжание добродетелей от произволения (при помощи благодати), и оно обыкновенно совсем пресекает все естественныя движения. Иное есть непохотение ничего из того, что есть приятнаго и радостотворнаго в мире, и иное — возжелание небесных и вечных благ; ибо мирское приятное и радостное презирали и другие люди (не ревнующие о спасении) и большая из них часть по другим причинам (не в видах спасения), а о благах вечных весьма немногие воспринимали попечение. Иное есть неискание славы от людей, и иное есть возлюбление славы от Бога и всегдашнее ея искание; ибо человеческую славу очень многие ненавидели, потому что были обладаемы другими страстями, а славу, яже от Бога, очень немногие сподобились получить со многим трудом и потом. Иное есть довольствоваться бедною одеждою и не желать богатой, и иное — искать того, чтоб быть одеяну светом Божиим; ибо богатое одеяние презирали многие, потому что были влачимы многим множеством других пожеланий, а божественным светом одеялись только те, кои сподобились соделаться сынами света и дня.

Иное есть говорить смиренныя слова, и иное — иметь смиренное мудрование. Иное опять есть смирение, а иное — цвет смирения, и иное — плод его. Иное есть красота плода его, а иное — сладость его, и иное — действия, бывающия от плода сего. Из этого, сказаннаго мною о смирении, иное есть в нашей, а иное — не в нашей власти. В нашей власти — помышлять о том, что располагает нас к смирению, мудрствовать о том, разсуждать, говорить и то делать; но само святое смирение, с его существенными свойствами, дарами и действами, не в нашей власти, но есть дар Божий, чтоб не вздумал кто хвалиться даже и этим.

Иное есть не печалиться и не гневаться при безчестиях, поношениях, искушениях и встречающихся прискорбностях, и иное — желать этого с благодарением, когда случится что такое. Иное опять есть — молить Бога о тех, кои причиняют это, иное — прощать им, иное любить их от всей души, как благодетелей, и иное — напечатлевать в уме лица каждаго из них и целовать их безстрастно, как искренних друзей своих, со слезами чистой любви, — так, чтобы на душе не было совершенно никакого знака оскорбления, или страсти. Большее из всего сказаннаго есть, когда кто в самое время искушения таковое же имеет расположение и к тем, которые поносят его в лице, или клевещут на него, и ко всем другим, кои или осуждают его, или презирают и ставят ни во что, или плюют в лице, еще и к тем, кои по видимости притворяются друзьями, а тайно также действуют против него, как и сказанные пред сим, — и это не утаивается от него, но он то знает. И из этого опять высшее и совершеннейшее без сравнения есть мне кажется, то, если кто совсем забывает претерпенныя искушения и никогда не вспоминает тех, кои его опечалили или как нибудь обезчестили, ни когда они бывают на лицо, ни когда отсутствуют, но имеет и их наравне с друзьями своими без всякаго различения, сколько когда беседует с ними, столько же и тогда, когда вкушает вместе с ними пищу. Все это суть дела и совершенства мужей, ходящих во свете. Которые же чувствуют, что они далеки от таких порядков и правил жизни, те пусть не обольщаются и не обманывают себя, но да ведают наивернейше, что они ходят во тме.

Иное опять есть бояться Бога, и иное и исполнять заповеди Его, как написано: бойтеся Господа вси святии Его (Пс. 33:10), — и еще: уклонися от зла и сотвори благо (— —15). Иное есть бездействие (упразднение от дел), а иное — безмолвие, и иное опять молчание. Иное есть удаление и преселение с одного места на другое, и иное — странничество. Иное есть негрешение, и иное — делание заповедей. Иное есть противиться врагам и бороться с ними, и иное — победить их окончательно, покорить и умертвить: первое есть дело подвизающихся и святых, ревностно идущих к совершенству, а второе есть дело безстрастных и совершенных, которые многими трудами и потами победили врагов своих в конец, и украсились, как какою блестящею одеждою, живоносною мертвостию Христовою.

К достижению показанных совершенств многие устремлялись, одни для одной, другие для другой цели. Но весьма немногие приступали к сему с истинным страхом Божиим, с любовию искреннею и верою несомненною, — которые одни, спомоществуемы будучи благодатию Божиею, скоро навыкают деланию заповедей и преуспевают во всех сказанных выше отличиях, каждочасно возрастая в добродетелях. Другие же оставляются блуждать, как в непроходной (бездорожной, судя по слову Псалма 106:40: по непроходней, а не по пути) пустыне, — о каковых написано: отпустих я по начинаниям сердец их, пойдут в начинаниях своих (Псал. 8:13). И якоже не искусиша имети Бога в разуме, (сего ради) предаде их Бог в неискусен ум творити неподобная (Рим. 1:28). Итак, те, которые на камне послушания святым отцам положили доброе основание веры и надежды, со страхом и трепетом, и на сем основании устрояют верность заповедям, какия дают им духовные отцы, соблюдая их, как бы их налагал на них сам Бог, — такие тотчас преуспевают в отвержении себя. Творить не собственную свою волю, но волю духовнаго отца своего, по заповеди Божией, и таким образом упражняться в добродетели, — сие пораждает не только отвержение себя самого, но и умертвие всему миру. Потом, когда выйдет таковый всем чувством души из мира и станет быть вне его, как в пустыне, тогда овладевается страхом и трепетом неизъяснимым, и начинает вопиять к Богу из сердца, как вопиял Иона из утробы кита морскаго, Даниил — из рва львинаго, три отрока — из пещи пламенной, Манассия — из среды меднаго быка. Сии болезненныя и скорбныя стенания его и глас молитвы его тотчас услышав Господь всеблагий, живот Свой давший на смерть за нас грешных, извлекает его, как извнутрь кита, из бездны неведения и омрачения, наводимаго миролюбием, чтоб он не возвращался более туда, ни даже помыслом, — освобождает его, как из рва львинаго, от злых похотей, кои похищают и снедают души человеческия, и как из пещи огненной, от страстных влечений, кои господствуют во всех людях, жгут нас, как огонь, растлевают нас, с насилием тянут к неуместным деяниям и возжигают пламень страстей внутрь нас. От всего этого, говорю, Господь освобождает его, орошая его благодатию Святаго Духа и делая его чрез то неопалимым, — освобождает, как извнутрь меднаго вола, от этой плоти, земляной, тяжелой и страстной, в которой живущая душа наша бывает совсем неподвижна и неохоча ни на какую добродетель и делание заповедей Божиих, будучи крепко держима, туго вяжема и тяготима сею плотию, как естественно соединенная с нею. Когда таким образом душа освободится от тиранства плоти (не говорю, — отделится от тела чрез смерть его), тогда и она начинает взывать с Пророком говоря: растерзал еси вретище мое, и препоясал мя еси веселием: яко да воспоет Тебе слава моя (Псал. 29:12), — а также и благодарить вместе с Павлом, говоря: благодарю Бога Иисус–Христом Господом нашим, что закон духа жизни о Христе Иисусе освободил мя есть от закона греховнаго и смерти (Рим. 7:25; 8:2).

Когда благодатию Христовою совершится все сие в нем, как я сказал, и когда освободится он от неведения и омрачения, наводимаго миролюбием, когда избавится от лукавых и скверных пожеланий и от похотей смертной плоти сей, порабощающей нас закону греховному, тогда что станет он делать с сего момента и далее? Употребит ли он эту свободу на покоение себя и беззаботность? — Перестань ты говорить такия речи и держать такия предположения. — Такия предположения могут идти только к людям, кои поистине суть рабы, а не свободные. Тот же, кто сподобился получить сказанную свободу, знает, что освобожден от закона греховнаго с тем, чтоб не работать более греху, а работать правде, которая есть Христос Господь, — солнце правды, как Он именуется и есть. — Чтобы показать вам, какую любовь к Богу являет таковый с того момента и далее, представлю вам это примерами из человеческих дел, которыя бывают у нас каждодневно.

Представьте себе, что какой либо царь, сострадательный и человеколюбивый, увидев раба, поработившагося самоохотно тирану, обольстившему его, безжалостно обременяемаго работами в делании кирпичей, обделывании камней и рытии канав и служащаго нечистым похотям того злаго тирана, — идет сам своим лицем и исхищает его и освобождает от такого срамнаго и тяжелаго служения, и опять берет его в царския палаты на услужение без всякаго укора за прежнее его падение. Раб этот, освобожденный от таких и толиких прискорбностей, естественно потом всячески усиливается явить себя более ревностным и скорым исполнителем велений царя, нежели другие его сослужители, не испытавшие плена, чтоб засвидетельствовать величайшую и теплейшую свою к нему любовь, всегда нося в памяти, от каких зол он освободил его. То же самое помышляй бывающим и в том, кто получил помощь от Бога, как я сказал. И как царь оный видя, что раб тот исполняет всякое его хотение с великою готовностию и со всяким смирением, хотя совсем не нуждается в услужении его, имея множество других слуг, однакож за добрыя чувства раба того, являет к нему особенную любовь, так тоже самое бывает и с тем, о ком мы сказали. Ибо как тот, и получивший от Бога свободу духа, никогда не утомится и не перестанет от того, чтоб паки и паки, и всегда исполнять волю Божию, с наиболее теплейшею готовностию, так и вечный Царь и Бог никогда не лишит его благ вечной жизни, но будет снабжать его ими пребогато, — и сколько увидит, что тот каждодневно умножает свою к Нему любовь и услужение, столько будет умножать и Свои ему дары.

Благодеяния и дары, какие Бог дает рабам Своим, безчисленны, и никто не может вполне постигнуть их. Одни дает Он им в настоящей жизни, а другие дает в жизни будущей. Об этих дарах, какие благоутробный Бог подает любящим Его в сей жизни, скажу и я любви вашей немногое нечто, иное от Божественнаго Писания, а иное из того, что я и сам познал опытно.

Поелику люди к трем вещам показывают особое усердие и заботу, или к богатству, или к славе, или к свободе и радости, — и наслаждению, доставляемому сими двумя, то и Владыка наш и Бог тем, кои, оставя все, взяли крест свой и последовали за Ним, не возвращаясь вспять, перво–на–перво богато дарует эти же три. Вместо тленнаго богатства Он дает им всего Себя Самого. Понял ты мысль слова сего? Слышал страшное чудо? Как богатые мира сего иждивают свое богатство на свои нужды, привычки и желаемыя наслаждения, так и благий Владыка наш дарует Себя Самого истинным и верным рабам Своим, исполняет всякое их желание и потребу, как они того желают, и даже больше того, чем желают, снабжает их богатно всяким благом и подает им всегда нетленное и вечное услаждение. Вопервых они полны бывают неизреченной радости, что стяжали и имеют в себе не мир и не блага мира сего, но самого Творца и Господа и Владыку всех. После сего они одеваются светом, Самим, говорю, Христом и Богом, всем всецело во всех себе, видят самих себя украшенными неизреченною славою, как светлым каким и божественным убранством, и закрывают лице свое, не снося смотреть на непостижимое и чрезмерное сияние сего убранства своего, так что ищут какого нибудь сокровеннаго места, чтоб, укрывшись в нем, как бы сложить с себя великую тяготу славы сей и сего сияния. Потом сам Владыка Христос бывает для них и пищею и питием всегдашним и безсмертным: для тех, которые суть еще младенцы о Христе, несовершенны и не могут вкушать твердой пищи, Господь является какбы некиим световым и блестящим сосцем, который влагается в уста их и дает им сосать из себя, для каковых Христос бывает вместе и ястием и питием, и доставляет им столь великую сладость и удовольствие, что они не хотят, или лучше сказать не могут оторваться от него; для тех опять, которые уже отдоены, Христос является чадолюбивым отцем, детоводит их, учит и исправляет: ибо как любящий отец посаждает детей своих за трапезу свою и вкушает вместе с ними, а когда увидит, что они нерадят о своих уроках и занимаются другими безполезными вещами, тогда лишает их своей трапезы и слугам приказывает не давать им пищи, научая их сим способом не нерадеть об уроках своих, так и благий Владыка наш и Бог действует в отношении к рабам Своим, — чадам Его по человеколюбию и благодати; ибо им дает себя Христос, — хлеб, сходящий с неба и дающий живот миру и они питаются Им и вместе с Ним всегда вдоволь, и чрез причащение сего хлеба шествуют к вечному животу, освящаясь душею и телом. А когда вознерадят они о заповедях Его и самовольно предавшись лености, презрят их и вдадутся в дела мира сего, безполезныя и не согласующияся с благочестием, тогда Он, Питатель всего, лишает их Себя Самого, а чрез то и всего того, о чем мы говорили, и еще большаго того. Таковые, когда, пришедши в чувство и помыслив, какого блага лишились, обратятся опять к Нему и взыщут Его, как обычно бывало, но не обрящут, тогда начинают проливать слезы и плакать неутешно, подвергать себя всяким чувственным лишениям, желая и изъявляя готовность на всякую скорбь, искушение и безчестие, чтоб только человеколюбивый Отец, увидев скорбь их и произвольныя злострадания, сжалился над ними и возвратившись к ним, опять дал им Себя. Что и бывает стяжавают они паки Христа, возстановляются в прежнюю близость и славу еще с большим дерзновением, вводятся опять во вкушение благ оных, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, и паче прежняго начинают благоговеинствовать пред Отцем своим и трепетать, как пред грозным Владыкою, боясь, как бы не впасть опять в теже грехи по невниманию и не быть отогнанными от благ Отца своего. Так поступают те, которые, искренно с болезнию сердца каются, и за это улучают опять блага, о коих мы говорим. Но которые боятся трудов покаяния, малодушествуют в скорбях и стеснениях по требованию его, предаются лености и безпечному покою, — такие, как недостойные и не настоящие сыны, или, лучше сказать, как презрители, предпочитающие удовольствия телесныя вечным благам и даже Самому Богу, не сподобляются более вкушения оной духовной сладости, ни облечения одеждою божественной славы, но праведно лишенными остаются богатства благости Божией, и походят на псов, у которых нет хозяина. Ибо как эти псы блуждают по улицам и стогнам града, чтоб найти где либо кость какую нибудь, или клок старой кожи, и погрызть их, или чтоб напасть на место, где заклано животное, и полизать крови, а если встретят падалище, то бросаются на него и едят ненасытно, и отойти от него не хотят, но грызутся с другими псами и отгоняют их, пока не съедят и самых внутренностей и не оставят одни голыя кости, так и эти обходят врата богатых и бедных, чтоб набрать в лоно свое, если случится кому дать им что, золото, серебро или другое что. Так как они потеряли истинное и нетленное оное богатство, то, когда случится им понабрать кое–чего, им кажется на короткое время, что они сыты, удовлетворены и не требуется для них ничего более. Впрочем когда овладеет ими, как голод неверие с безнадежием, тогда они опять обращаются к прежнему попрошайству, полны будучи попечения об одном настоящем, несчастные и достойные слез, потому особенно, что ради временнаго и ничтожнаго небрегут о вечной всеблаженной жизни.

И они безответны. Бог явил им богатство благости Своея, сподобил их вкусить небесной благодати и соделал их причастниками Духа Святаго, как говорит божественный Павел. Но они не прославили Его, как Бога, не возлюбили, не возблагоговели пред безпредельною Его благостынею и не возблагодарили Его, но осуетились в помышлениях своих и омрачилось неразумное их сердце, и они, глаголющеся быти мудри, объюродеша. Но те, которые боятся Бога, не поступают так, но с радостию терпят обучительныя наказания Отца своего Владыки, как рабы благодарные и как сыны истинные, говоря: гнев Господень стерплю, яко согреших Ему (Мих. 7:9). И еще: недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8:18). Говорят так и смиренно постоянствуют в терпении обучительнаго наказания Господня и во всегдашнем покаянии, не малодушествуют и не тяготятся им, но пользуются им, как руководством, по сказанному нами способу, и находятся всегда в отеческом своем доме, украшенные светлым убором, вкушают пищу вместе с Отцем своим, видят славу Его и богатство, кои имеют наследовать. Когда таким образом воспитаются они и обучатся, и достигнут в меру возраста мужа совершенного, тогда и всеблагий Отец отдает в руки их все блага Свои.

2. Но скажем прежде, что есть мера духовнаго возраста и высота исполнения Христова, а потом опишем блага Отца небеснаго и покажем, какия из них дает Он в руки тех, кои веруют в Него. Слушай же внимательно.

Меру возраста исполнения Христова составляют такия черты жизни духовной, кои созерцаются духовно. Начинаю изображение черт сего возраста снизу: ноги его — вера, а святое смирение — основание его твердое и непоколебимое. Голени, колена, бедра — нестяжательность, обнажение от всего, странничество, подчинение, бывающее с разумом по любви Христовой, послушание и благоохотное служение. Внутреннейшия и сокровеннейшия части (надо полагать нервы) — непрестанная умная молитва, сладость, пораждаемая излиянием слез, радость сердца и непрестанное его утешение и покой. Жилы и мускулы (с костьми) — постоянство и терпение в молитвах (домашних) и на церковных службах, и горение желания созерцать Бога и беседовать с Ним, порождаемое молитвами и богослужением церковным, как поет Божественный Давид: разжзи утробы моя и сердце мое (Пс. 25:2); и св. Павел говорит: станите убо препоясани чресла ваша истиною (Еф. 6:14); и Апостол Петр: препоясавше чресла помышления вашего, трезвящеся, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус–Христовым (1 Петр. 1:13). Благодатию здесь называет он дар Святаго Духа, делающий нас сопричастниками и сообщниками Бога. Живот, желудок и весь снаряд внутренностей — рабочия силы души, в средине которых, как бы сердце, стоит разумная сила, имеющая под собою и вместе с собою силы желательную и раздражительную. Впрочем не они собственно разумеются под сказанными частями, а наипаче то, что направляет сии силы к единому и связует между собою, именно: кротость, простота, незлобие, сострадание, благоговеинство и страх Божий, которыя, подобно ребрам, перепонкам, покровам и связкам, сжимают те силы, покрывают и не дают им обращаться к видимым вещам мира сего, или желать что либо из них, равно как не попускают завидовать имеющим их, серчать из–за них и злопамятствовать.

Когда не бывает никакого страстнаго устремления этих трех сил вовне, т. е. к видимым вещам, тогда оне сохраняются внутри, сокрытыми. А когда оне пребывают внутри одни сами с собою и блюдутся со вниманием сказанными добрыми расположениями, тогда разумная сила здраво разсуждает и верно отличает добро от зла, и показывает определенно и властно силе желательной, к каким вещам подобает ей склоняться желанием, какия любить, от каких отвращаться: раздражительная сила стоит между сими двумя, как благопокорливый раб, готовый усердно служить желаниям их, и всегда спомоществует им, пробуждает и подвигает к мужеству и содействии добрым и противодействию злым людям. Но поелику Бог, создавший всяческая, несравненно лучше всего созданнаго, то совершенно благословно человеку, почтенному разумною силою и стяжавшему ум немятущийся, как мы сказали, и не увлекающийся страстными замыслами, вместо всего другаго или паче всего другаго почтить и возлюбить Творца всего и Владыку, и к Нему единому обратить все свое желание, показывая Его ему некоторым образом и говоря: послушай меня и воззри (на Бога), осяжи со страхом и трепетом, — вкуси безсмертныя сладости, обоняй духовное миро познай, что нет никого другаго столь прекраснаго, как Бог, или столь приятнаго, или столь сладкаго, или столь могущественнаго, или столь премудраго, или столь славнаго, или такого, который мог бы животворить, делать нетленным и безсмертным. Когда желание человека вкусит всего сего и насытится, тогда и раздражительная его сила вся соединится с разумною и желательною, и бывают три едино в созерцании тройческой единости Триипостаснаго Божества и в этом радостотворном блистании собственнаго их Владыки. Тогда и следа не остается разделения сих трех, но бывают оне едино. Когда же эти три силы души, — разумная, раздражительная и желательная, от простоты единаго и единственнаго блага обратятся к разсмотрению и различению злых и добрых вещей, сущих здесь в мире, тогда и желание, и мысль, и чувство нераздельно устремляются к тому, что противно воле Божией. Ибо тогда раздражительная сила движется только к этим и среди этих вещей.

Имел бы я и еще многое другое сказать о том, что соответствует в духовной жизни желудку, о духовном ястии и питии, о духовной алчбе и жажде; но чтоб не удлинить крайне моего слова, и чтоб, делая таинственное и сокровенное общеизвестным и явным, не дать повода тем, кои любят собирать чужия слова и богатиться чужими трудами и сокровищами, воспользоваться тем не как следует, умалчиваю о том, оставляя то прикровенным, чтоб желающие доискивались до того деятельным ведением.

Но возвратимся опять к своему предмету. До живота и желудка мы уже составили тело возраста духовнаго о Христе Иисусе. Теперь следует нам восходить до головы, чтоб представить тело духовное в его полноте и всецелости. Итак, что есть в теле духовнаго возраста о Христе грудь, спина, плечи, мышцы, руки, шея? — Под грудью его разумей благоутробие, в котором есть сосцы человеколюбия, источающия и богатно дающия млеко милостыни сиротам, вдовицам и всем другим нуждающимся, — как говорит Апостол: облецытеся во утробы щедрот (Кол. 3:12). Но откуда набирается сие млеко в сосцы, и как приготовляется, сие оставляю изыскать вам самим. Под спиною разумей то, что истинно духовные охотно берут на себя и поднимают тяготы других, и с радостию несут язвы и страсти Христовы, как говорит Апостол: должни есмы мы сильнии немощи немощных носити (Рим. 13:1). И еще: прочее труды да никтоже ми дает: аз бо язвы Господа Иисуса на теле моем ношу (Гал. 6:17), и Господь говорит чрез Пророка: плещи моя вдах на раны, ланите мои на заушение (Ис. 50:6), — чего хоть и не случится нам потерпеть, но ждать того надлежит нам всегда и каждый час быть к тому готовыми. Под плечами и мышцами разумей терпение и сносливость в искушениях и скорбях. Ими и с ними, т. е. терпением и сносливостию, направляется и идет деятельность и рук: руками же я называю деятельную силу и готовность всячески слушаться заповедей Божиих и исполнять их. Эти, т. е. деятельная сила (энергичность) и готовность на всякое послушание, без терпения и сносливости не могут установиться и окрепнуть, или не могут быть приобретены. Подле таких рук духовное тело имеет еще другия духовныя руки, коими оно утешает малодушных и нетерпеливых, поднимает падающих, обвязывает сокрушенных, возливая на раны их елей и вино; этими же руками и оно каждодневно делает и другое многое для братий, словом и делом; или же оно касается края ризы Владычней, приносит хлеб Господу своему и дает чашу в руки Его, и таким образом питает Его, питающаго всякое дыхание единым мановением своим, — питает, говорю, тою пищею, о которой сам Он сказал, что желает ея, и желает крепким желанием. И блажен тот, кто знает сие, и имеет, и приносит Владыке своему; потому что и Христос Господь, седящий на Херувимах, приимет его в царство небесное, посадит и упокоит, и препоясавшись послужит Ему, по неложному обетованию Своему. Шея этого духовнаго тела есть несомненная надежда.

Се благодатию и помощию Божиею изобразили мы все духовное тело, со всеми почти членами мужа совершенного. Остается еще неуказанною одна голова его. Но может быть вам подумается, что уже все члены показаны, — и ни один не забыт, т. е., может быть, подумаете, что достаточно и того, что сказано, для полноты добродетели и спасения души. Однакож не так есть, братия мои, — нет, не так. Ибо как тело, имеющее все члены, а головы не имеющее, мертво бывает и бездейственно; и опять голова, сама одна без всего прочаго тела, хотя все же есть голова, но будучи отделена от тела, не может показать своей действенности (энергии), так бывает и с духовным телом, котораго состав мы изобразили выше, содействием Святаго Духа, — что все, что мы сказали о нем, без головы тщетно и безполезно, хотя многие думают необдуманно, что деланием сих безглавых членов и частным их стяжанием, они исправили все сполна и всецело. Будучи мертвы, они не чувствуют, какого лишены блага, разумею, головы. Те члены, о которых мы сказали, и которые разсматривали отдельно один от другаго, для удобнейшаго понятия их значения и действия, без головы и без естественнаго соединения одного с другим, не могут совсем составиться и установиться (образоваться и прочно стоять в душе). Ибо как тело малаго младенца никоим образом не может вырость, если не имеет головы; когда же эти оба соединены, и друг другу помогают (пищу, например, тело принимает устами, потом из тела она уже возпосылается и в голову в виде питательной жидкости — крови), — тогда этим способом питается и растет весь человек, так тоже самое бывает и в духовном теле (т. е. что оно питается, живет и растет), когда поверх его утвердится и голова. Слушай внимательно, припомнив и сказанное мною прежде, — и раскрою тебе это пояснее.

Итак, имеешь веру и смирение — основы добродетелей, и поверх сих двух имеешь назданными все прочия добродетели, указанныя мною прежде, из которых построено все тело (духовнаго человека) и возведено до шеи, — надежды, которая стоит над всем прочим телом добродетелей. Впрочем она одна без соединения с главою, умирает наряду с другими членами сего тела; ибо тогда неоткуда ей принимать дыхание, или воздыхания Духа, животворящаго и движущаго все тело то и все члены его, неоткуда получать нетленную пищу. Итак, чтоб не оставить недоконченною меру возраста Христова, поверх надежды положим святую любовь, — воистину главу добродетелей, как говорят уста Христовы — божественный Павел: ныне пребывают вера, надежда, любы, три сия: больши же сих любы (1 Кор. 13:13). И еще: аще имам веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничтоже есмь. И аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, никая польза ми есть (1 Кор. 13:2–3). Все показанные мною прежде добродетели совершает вера, бывая воодушевляема в усердии к ним, учима им и укрепляема на них надеждою, посредницею между ними и любовию. Сие, сказываемое мною теперь, бывает невидимо и нечувствуемо теми, кои еще несовершенны; ибо несовершенные в добродетели не чувствуют этого и не понимают. Но когда вера, воодушевляясь надеждою, совершает все добродетели, тогда питает ими и греет главу, т. е. любовь, и делает то, что она возрастает посредством их. Опять и глава чем более бывает питаема и растет, тем более и прочему телу добродетелей сообщает силы и делает его ревностнейшим к большему и большему преспеянию. Так растут мало по малу все члены всего тела духовнаго, состоя в живой, тесной и неразрывной связи с св. любовию.

Сия любовь, — глава всех добродетелей, есть Христос и Бог наш, Который для того сошел на землю, соделался человеком, восприяв на Себя и нашу земную плоть, чтоб сделать нас причастными своего Божества существенно, или чтоб преподать нам все дары Святаго Духа, сделать нас духовными и нетленными и возвесть на небеса. Сия любовь, как говорит божественный Павел, изливается в сердца наши Духом Святым (Рим. 5:5) и есть потому причастие благодати Христовой, посредством коей соединяемся с Богом. О сей любви говорит и Иоанн Богослов: совершенна любы вон изгоняет страх: бояйся же не совершися в любви (1 Ин. 4:18). И еще: видите, какову любовь дал есть Отец наш, да чада Божия наречемся (1 Ин. 3:1). Любовию здесь называет он благодать Св. Духа, чрез которую мы получаем сыноположение и соделоваемся чадами Божиими. Сей любви никто из людей не может ни видеть, ни получить, ни сочетаться с нею, ни стяжать ее, заведомо как духовную главу свою, если не сохранит твердой и непоколебимой веры во Христа и если со всею ревностию не наздаст на ней сказанных мною добродетелей. Тот же, кто не видел ея, не соединился с нею и не вкусил сладости ея, не может и возлюбить ее как следует; ибо кого кто не видал, того как может он возлюбить, — как говорит Апостол: не любяй брата, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити? (1 Ин. 4:20). И опять, если он не возлюбит Его от всей души и от всего сердца, прежде по естественным помышлениям и по сущему в нас люблению Его, то не сподобится видеть Его. Ибо Он сам сказал: любяй Мя возлюблен будет Отцем моим; тогда, говорит, и Аз возлюблю его, и явлюся ему сам (Ин. 14:21). Из этого явно, что если кто не возлюбит Бога от всей души и не покажет любви сей отвержением себя самого и всего мира, то не сподобится увидеть Его таинственно чрез откровение Духа Святаго, — не имеет Его и главою своею, но есть тело умершее и неподвижное на духовныя дела и лишенное жизни всех — Христа.

Те же, которые сподобились соединиться с Ним и стяжать Его главою себе (прошу обратить внимание на слово сие), бывают и сами богами по благодати, подобными Сыну Божию. О, дивное чудо! Отец одевает их в первую одежду, т. е. в одеяние Господа, которое носил Он прежде сложения мира. Ибо, как говорит божественный Павел, елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. 3:27), и вместе в Духа Святаго, Который и изменяет боголепно всех их некиим дивным, неизреченным и божественным изменением, — о каковом говорит Давид: сия измена десницы Вышняго (Пс. 76:11), — и наперсник Христов, св. Иоанн: возлюбленнии, ныне чада Божия есмы, и не у явися сущим в мире, что будем: вем же от Духа, Коего дал Он нам, яко егда явится, подобни Ему будем (1 Ин. 3:2). Дает им еще Отец и ум Христов, да сияет он над главою их и открывает им тайны, которых не может выразить в слове язык человеческий. Дает Он им при этом и новыя очи, и новый слух. — И что говорить много о том, чего невозможно высказать всего? — Весь Он сам, Сын и Слово Божие вместе со Отцем и Духом Святым обитает в них. Каждый из таковых бывает сознательно, со свидетельством умнаго чувства, храмом Божиим; и тогда он вопиет с дерзновением, говоря: живу не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2:20). И еще: егда бех младенец, яко младенец глаголах, яко младенец мудрствовах, яко младенец смышлях: егда же бых муж, отвергох младенческая (1 Кор. 13:11). Сего ради вся терплю (2 Тим. 2:10), все покрывая (1 Кор. 13:7), укоряемый благословляю, гонимый сношу, хулимый молю (1 Кор. 3:12, 13), да обитает во мне сила Христова (2 Кор. 12:9).

Таков совершенный, не имеющий однакож завершения, возраст мужей духовных. Совершен он бывает, поколику сие возможно для нас; незавершим же, потому что совершенство его сокровенно в Боге. Полнота его есть смерть за Христа и заповеди Его; так что как Христос исполнил весь закон и предал Себя самого за спасение всего мира, претерпев крест и смерть и моляся в то же время Отцу своему о тех, которые распяли Его, говоря: Отче, отпусти им грех их, не ведят бо что творят: так должны и мы иметь решимость умереть за Христа и заповеди Его и за спасение братий наших, чтоб не иметь нам надежды на себя самих, но на единаго Бога, воскрешающаго мертвых. Если и не случится нам умереть насильственною и мученическою смертию, но человеколюбивый Бог наш вменит нам то, что мы умерли произволением (т. е. имели решимость и держали готовность умереть за Него) в действительное пострадание смерти, как говорит и Апостол: по вся дни умираю (1 Кор. 15:31), — не потому, чтоб он многократно умирал самым делом, но произволением. Кроме того должны мы еще молить Бога за тех, которые опечаливают нас по какой либо причине, или осуждают нас, и за тех, которые непрестанно враждуют против нас по злобе своей, — и за всех людей, верных и неверных, да просветит их Бог, чтоб верные достигли совершенства добродетелей, а неверные избавились от заблуждения и вступили в истинную веру.

До этого сказаннаго мною невозможно никак додуматься когда либо человеку самому собою или делом совершить то, если не излиется прежде богатно в душу его любовь Божия, и если ради сей любви не вселится в него Христос, Который сказал: без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. 15:5). Но такой благодати никто не может получить, если прежде не отвергнется себя, как повелел Спаситель, если, т. е., не станет работать Господу с полным усердием и не возлюбит Его от всей души. А кто не получил такой благодати, тот пусть не обольщает себя, но да ведает, что он не сподоблялся еще, и не сподобится когда либо — быть соединенным с Богом, с умным чувством, сознанием и созерцанием. Ибо те, которые получили благодать Божию и сделались мужами совершенными, и стяжали совершенный духовный возраст, в сказанной нами мере, — все соединяются с Богом, и видят Его столько, сколько и сами видимы бывают от Него. Бог пребывает в них сознательно, опять и они сознательно пребывают с Богом неразлучно.

Когда наконец придут они в такое состояние и сделаются истинно совершенными, тогда и Отец их небесный даст им в руки и сущее Его (???????????? — имение, достояние). Под руками разумей здесь несомненное удостоверение, т. е. что Он даст им сущее Его с верным удостоверением; а сущее Божие есть безсмертная, нетленная, непреложная, неизменная, вечная, неизъяснимая красота славы, какую имел Сын у Бога и Отца своего прежде бытия мира, как говорит о сем само Слово и Сын Отца: прослави мя Ты, Отче, у Тебе самого славою, юже имех у Тебе прежде мир не бысть (Иоан. 17:5). И еще: и Аз славу, юже дал еси мне, дах им, да будут едино, якоже и мы едино есмы, — якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе (Иоан. 17:22, 21). От Бога Отца нашего изливается свет, неприступный для всех грешников, но приступный для праведных, который возсиявает в них и бывает для них радостию неизъяснимою, миром, всякий ум превосходящим, сладостию, наслаждением и веселием в ненасытимом насыщении, ныне и в безконечные века. Скажу кратко (удивляясь и сам всему тому, и не имея сил сказать что либо большее), — неложный и верный Бог еще от настоящей жизни дает верным Своим, как залог, начатки всех тех благ, коих красоты око, омрачаемое страстями, не видело, о коей и ухо, заткнутое неведением, не слыхало, — и на сердце человека не всходило, что уготовал Бог любящим Его.

Так вот что есть сущее (достояние, благо) Отца, о котором я обещал вам сказать, и таким способом, как вы слышали, дает Он его любящим Его и проводящим жизнь на земле так, как бы жили на небесах, и несмотря на то, что имеют умереть, так суть, как бы были теперь уже прославлены безсмертием, ходят во мраке мира, как бы ходили во дни и в невечернем свете, дышат, как бы вдыхал в себя воздух рая сладости, имея в себе древо жизни и пищу ангелов, хлеб небесный, которым питаясь, все невещественные ангельские чины оживотворяются к безсмертию. Такие небесные человеки, и находясь среди мира и дел мирских, взывают вместе с Павлом воистину: наше житие на небесех есть (Фил. 3:20), — там, где святая любовь, которая соединяется с любителями своими, осиявает их обильно и делает безстрастными — ангелами воистину.

Кто, прежде чем всецело соединится с любовию, называет себя безстрастным, или учит других безстрастию, или берется за дела безстрастных, или опять не верит делам, которыя творят безстрастные, — таковый походит на малое детище, которое прежде времени возраста надевает на себя оружия мужей, обещает учить других воинскому искусству, говорит, что и он муж, ставит себя наравне с военачальниками и берется идти на войну вместе с ними, — что не только невозможно, но и достойно всякаго смеха. Запутается он конечно в самыя оружия, кои надел, упадет и ушибется, и может быть так, что не сможет уже и подняться. И по делам ему это. Ибо если Бог определил Моисею, как человеку робкому, не выходить на войну, не тем ли паче тому, кто еще дитя, едва могущее ходить и одеваться, прилично подождать, пока придет в возраст мужа, а прежде того не браться за невозможное. Подобное покушение в отношении к духовной брани еще более ни с чем несообразно. Брань сия несть к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6:12), — оружия воинства нашего суть не плотския (2 Кор. 10:4) и видимыя, но духовныя и невидимыя, — и самая брань сия невидима, и ведется с невидимыми врагами. Почему все те, которые, думая о себе, что суть нечто, показывают пред людьми, будто они неробки, мужественны и многоопытны в такой брани, преуспели в науке о ней, мудры и учительны и в том, как побеждать злых духов, и в том, как быть, если они победят, и всячески усиливаются посредством пустословия и сплетения умствований уверить всех о себе, что суть некие единоборцы и победители врагов, — все такие весьма худо поступают, если ничего не знают о сей брани из собственнаго опыта. И это тем хуже, что, однажды выступив на среду в таком качестве, им уж трудно бывает отказаться от того. Такие обыкновенно, при всем том, что бывают обличаемы и осуждаемы своею совестию, что неопытны суть и необученны в сей брани, никак не могут согласиться исповедать свое в сем деле безсилие и невежество; потому что сильно овладевают ими тщеславие и человекоугодие, и они боятся, как бы не случилось им потерять славу человеческую. Почему, чтоб не явиться пред ближними, что такое они суть по душе, и чтоб люди не поняли, что они обнажены от духовных оружий, что еще немощны и несовершенны, они прикрывают себя рубищем лицемерия и кожею овечьею, — и лицемерными словами стараются показать всем, что суть мужи совершенные, достигли в меру возраста исполнения Христова и сделались безстрастными, — что другие стяжали потами и трудами великими. При всем однакож таком укрывании себя, дела нередко обличают таковых. Ибо как они не утвердили оснований веры и надежды на камне и не возвели здания добродетелей на сем основании, под коим разумею Христа: то, будучи нетверды и неискусны, при встрече возстания искушений и бури помыслов, спотыкаются и бедне падают. И вообще, — если б все видели, что такое они по душе, то эти, носящие, как маску, личину только благочестия, а не самое благочестие, не посмели бы, как думаю, показаться на глаза людей или стать пред лицем человека, — особенно те из них, которые кажутся себе самим более других мудрыми и словесными и думают, что носят некий царский лик, пред каковыми благоговеинствует простой народ, и каких почитают многие и из непростых, как мудрых, благочестивых и целомудренных, хотя они совсем не походят на таковых, по тайным расположениям души, которыя исполнены всякой худости.

Но время уже нам обратиться и на другое. Благоволите теперь поучиться и славе истинно святых и безстрастных мужей, вы, которые хотите, которые то есть желаете и ищете от всей души и сами стяжать такую славу. Представлю вам картину, на которой вы увидите все убранство их оружий и их блистательность, и затем каждый из нас, сличая себя с теми святыми, узнает, в какой находится мере совершенства, и сколько все мы стоим ниже их, по мужеству, достоинству и силе.

Итак, смотри на небо в какую либо ночь безоблачную, каково оно, — потом взгляни на диск луны, полный блестящаго и чистейшаго света, и вокруг этой всесветлой луны — на круг, который многократно бывает около ея. Разсмотревши добре все это, обратись умом своим к святым, находящимся еще в мире сем с телом. Святые сии подобны небу, сердце их подобно диску луны, и святая любовь есть всемощный и вседейственный свет, несравненно блистательнейший света солнечнаго. Любовь сия возжигает и освещает сердце их и, возрастая каждодневно паче и паче, преисполняет их светом всецело; ибо любовь не умаляется и не прекращается, как свет луны, но сохраняется всегда всесветлым посредством ревности и доброделания святых. Святое же безстрастие есть как венец некий круглый, который окружает святых, заключая их среди себя, отовсюду покрывает их, как шатром, сохраняет их невредимыми не только от всякаго греха, но и от всякаго злаго помысла, делает их неискусимыми и свободными от всех врагов, и даже неприступными для них.

Видите, какова слава святых, вы, истинно ея желающие? Поняли величие образа, какой я вам представил, и то, сколько каждый из нас ниже славы и блистания святых? Этот образ представляет то, что бывает в нас. Я указал его, но не я его изобрел. Он устроен Творцем всяческих Богом. Художное Слово Бога живописало в творении, как на некоей дщице, то, что имело быть после в деле спасения, или возсоздания нашего, чтоб, взирая на образ, представляемый чувственными вещами, мы не неверовали, что и в наше время бывает и совершается духовно истина, являемая ими. Но, зная, что каждый из нас создается Богом как второй мир, большой внутри малаго сего видимаго мира, как свидетельствует вместе со мною и Григорий Богослов, не попустим оказаться в чем либо худшими безсловесных или даже и бездушных тварей, созданных человеколюбивым Богом в научение наше, но будем подражать всему доброму и избегать, сколько можем, подражания злому. — Оставлю впрочем все другое, потому что его много, и, изложив одно это в напоминание вам, окончу мое слово.

Да ведает всякий из слушающих меня, что как видим, что день бывает после ночи и ночь опять после дня, так надлежит нам веровать и быть убежденными, что мы, находящиеся во тме греха от рождения своего, можем посредством веры и исполнения заповедей выйти из нея и вступить в день божественный и в просвещение духовное, как опять из света сего и дня перейти во тму и ночь греха, когда по причине нерадения и презрения заповедей, начнем впадать в прежние грехи наши. Так будем подражать, по крайней мере, в этом служителю нашему солнцу. Как оно не перестает никогда возсиявать и освещать тварь, но всегда исполняет повеленное ему Богом, так да не попустим и мы себе сидеть по нерадению во тме чувственных удовольствий и страстей, но позаботимся паче, исполняя повеление Того, Кто сказал: покайтеся, приближибося царство небесное, очистить себя каждодневным и непрестанным покаянием, и слезами, изливаемыми по причине его и ради его, и всяким другим доброделанием, и восподвизаемся опять войти в невечерний свет Божий, так как мы есмы сыны света. Таким образом мы и сами собственным примером нашим сделаемся для ближних наших днем невечерним, и землею новою, и небесами новыми, имея в себе солнце правды, сияющее на них, т. е., возвещая им повеления Бога и славу Его, не пустыми и тщетными словами, а самыми делами, и бывая чрез то для нерадивейших братий деятельными учителями всему должному, и делая их безответными. Итак, не будем подвигать братий на нерадение, говоря им: как возможно людям исполнить то или то? — и делая их чрез то нерадивейшими на исполнение заповедей. Ибо что многое невозможно для многих, это признаю и я; но для каких? — Для таких, которые так же, как и я, нерадивы и не хотят презреть мир и вменить в уметы все блага его; для тех, которые всецело преданы суетной славе, алчут богатства и радуются похвалам и почестям человеческим; для тех, которые сверх того овладены, бедные, гордостию и тщеславием; для тех, которые самоохотно, подобно нечистым животным, валяются в блате греховных страстей и дел скверных, которые, имея жилище души своей упраздненным от Христа, Который обитает в верных, вопия к ним каждодневно: в мире скорбни будете, но дерзайте, яко Аз победих мир, — дают согласие диаволу, чтоб обитал в них. Для тех же, которые силою веры отверглись себя и последовали за Христом, с надеждою, любовию и смирением, и стяжали Его обитателем в себе, со Отцем и Святым Духом, — для таких все бывает возможно и удобоисполнимо, как говорит Апостол: вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе (Фил. 4:13).

Которые усокровиществовали в себе сего Христа, те незримо созерцают неизъяснимую красоту Его, недержимо держат Его, непостижно постигают безвидный образ Его, необразный вид Его и неначертаемый лик Его, который неукрашенно преукрашен невидным видением и нехудожною красотою. Что же такое они постигают и созерцают? Это — простый свет божества Его. Вот что богатно созерцают они умными очами своими. Его осязая невещественными руками своими, с неудержимою и преизобильною любовию невкушенно вкушают Его духовными устами ума и души своей. Но Его видением, красотою и сладостию насытиться вполне не могут они никогда. Ибо Он, являясь всегда более и более новым, все большую и большую доставляет им сладость и тем все сильнейшее и сильнейшее возжигает в них желание Себя. Если иной раз Он не так явственно является или видится им, то это причиняет им такую болезнь и такое томление, как бы они совсем Его лишились. Если же иногда восхощет Он на короткое время совсем сокрыться от них, то в это время томление их бывает как бы предсмертное и болезнь сердца невыносимая и неизъяснимая.

Чтобы лучше понять нам в примере нудность и жжение такой любви, представьте себе, что какой–нибудь бедный человек полюбит девушку, происходящую от царскаго рода, украшенную царским венцем и обладающую красотою выше всех жен, находящихся в мире. Она сидит в палатах своих, а он, любитель ея, часто приходит к ней и становится вне, будто презираемый и отвергаемый по причине бедности и великаго своего ничтожества. Если эта девушка сквозь какое нибудь маленькое и узенькое оконце протянет руку свою, всю разукрашенную золотом, и даст ее бедному любителю своему, а он, схватив ее тотчас и видя неизъяснимую ея красоту, начнет целовать ее, надеясь, что наконец сочетается браком с этою царевною и будет вместе с нею царствовать, что она обещала ему прежде с клятвою; потом после такой надежды и радости, если эта царевна вырвет руку свою из рук его, обратно втянет внутрь к себе и совсем спрячет от него, то не причинит ли она тем этому бедному и несчастному невыносимой скорби? И не возжжет ли в нем еще более пламенеющую пещь любви? Полагаю, что и вы подтвердите слово мое. Но если это так бывает обыкновенно в видимых и чувственных телах и вещах тленных и скоропреходящих; то не тем ли паче, не в несравненно ли большей силе тоже должно произойти в области мысленной и невидимой, и в отношении к тому, что нетленно и вечно? Ибо чем превосходнее вечныя блага временных, тем сильнейшую в себе любовь пораждают в душах любителей своих. И по сей–то причине любовь к Богу не попускает им быть овладенными, хотя мало некако, похотением или пристрастием к какой либо вещи. Такие и не желают ничего, ни славы, ни утех, ни денег, — даже помышлять об этом они не имеют ни охоты, ни позволения. Но как жених, хотя смотря на изображение невесты своей, нарисованное красками, и крепко прилепляется к нему и все на него смотрит, и глаз от него отвесть не хочет, питая тем пламень любви к невесте, но когда увидит потом самую невесту и то, что она непохожа на изображение, на которое он так любительно смотрел, а несравненно прекраснее, и когда притом обнимет и поцелует ее, тогда не хочется уже ему совсем и взглянуть на портрет ея, на который прежде так неотступно смотрел, переносясь от него мыслями к невесте своей; так тоже самое, и еще в высшей степени, испытывают те, которые созерцают и печатлеют в уме своем силу и премудрость Творца своего, от величия и красоты видимых творений и от них, как от некоей иконы, мало–по–малу преуспевая, приходят в любовь и веру, и чистый страх, какия надлежит иметь к Нему; но когда потом соединятся существенно с самим Богом и сподобятся узреть Его самого и сделаться причастными Его, тогда уже не обращают такого тщательнаго внимания на то, как изображают Его твари, — на эту тень Его в видимом, потому что они перестают уже тогда иметь чувство к видимому, как прежде, и ум их постоянно пребывает в том, что выше чувств, и некоторым образом сорастворяется с тем и облекается в светлость божественнаго естества во Христе Иисусе, — Коему слава во веки. Аминь.

Поиск по сайту: