ДЕМОНЫ И МОНСТРЫ

ет себя достаточно безопасно и не снимет маску, выразив свою негативную позицию. Позже это оборачивается тем, что негативная позиция присутствует все время, пока не появится вера в ценность терапии. Отсутствие доверия может и не быть наполненным демонической силой, но ничто не бывает более деструктивным для взаимоотноше­ний, чем глубоко скрытая негативность, которая замаски­рована видимой кооперативностью.

Деструктивность данной структуры характера со­стоит в ее нечестности. Отношения с шизоидом всегда фрустрируют, потому что, несмотря на кажущуюся коопе-ративность, он отрицает свои чувства. Если возникает конфликт, эффект его улыбки и поверхностной приятнос­ти вынуждает другого человека чувствовать себя винова­тым. Даже если видишь под маской негативное отноше­ние, чувствуется, что изменить его невозможно. В конце концов, партнер по контакту начинает испытывать явно негативные чувства и ненависть, и это не всегда удается предотвратить. Шизоид уходит, прячась и защищая себя, и не сознает, что играет роль, провоцирующую сбой вза­имодействия.

«Отыгрывание» — более осмотрительная тактика. Она включает в себя отрицание собственного доверия или веры и проецирует это на другого человека. Под прикры­тием обвинения в недоверии («Я-то вас люблю, а вот вы меня не любите!», «Я даю, а вы только берете!») могут выдвигаться требования, которые другому человеку выпол­нить невозможно. Вроде бы оправдываясь, шизоид застав­ляет партнера по взаимодействию почувствовать, что тот несет ответственность за все его, шизоида, несчастья. Та­кое поведение можно назвать «отыгрыванием», когда оно рационализировано и приписывается другому человеку или какой-то внешней силе.

Человек, находясь в контакте с телом и сознаю­щий свою собственную ненависть, не проецирует ее на других. Он сознает отсутствие сексуального чувства и не обвиняет партнера в том, что тот кастрирует или ослаб­ляет его. Но если тело отвергнуто, если его отрицают, то

реальное функционирование становится невозможным. Вы­тесненные чувства становятся демонической силой, кото­рая отрицает всякую надежду и стремление.

Тактика, состоящая в обвинении других людей, составляет суть того, что называется паранойяльным по­ведением. В этом случае индивидуум проецирует на друго­го человека свои собственные негативные чувства, осо­бенно вытесненную сексуальность и вытесненную нена­висть. Когда эта тактика сталкивается с сопротивлением, параноик реагирует иррациональной яростью, полностью лишаясь какого бы то ни было чувства ответственности за свои действия.

В приступе ярости параноик — сущий дьявол. Его взгляд становится злобным, брови искривляются, губы перекашивает злобная ухмылка, кажется, что он одновре­менно ухмыляется и рычит. Картины, изображающие дья­вола и ведьм, вероятно, созданы под впечатлением от по­добных экспрессий. В другое время лицо шизоида бывает совершенно ангельским и трудно предположить, что на нем может появиться дьявольское выражение. Уход и ри­гидность шизоида — это проявление «ослабевшего дьяво­ла» или, вернее, испуганного дьявола, что, по-моему, одно и то же.

«Голос» телесного переживания шизоида тоже, к сожалению, демонический. Подвергая сомнению всякую искреннюю интенцию, он упорно цепляется за детскую тактику, которая позволяла выжить. Если он цинично от­вергает всякие позитивные чувства, объявляя их сенти­ментальностью, то вспоминает о детских разочарованиях. Не проработав этого, невозможно преодолеть демоничес­кую силу шизоидной личности.

Чудовище или монстр имеет иной смысл и функ­ционирует по-другому. Я бы дал следующее определение: монстры — это человеческие тела, лишенные человечес­ких чувств. К примеру, одна из моих пациенток-шизоидов назвала свой рисунок человеческого тела (см. рисунок 13) «чудовищным видением». Потом она сказала: «Она нежи­вая. Она странная, жесткая и как будто убегающая прочь.

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

демоны и монстры

167

У нее невидящий звездный взгляд, какой иногда бывает у меня. Она кажется монстром. Это выражение «шизика». Иногда я вижу себя в зеркале и пугаюсь. Я вижу этот чудовищный взгляд, будто я не знаю, кто я есть или что мне делать. Я не знаю, чего хочу.

Когда я ем, то чувствую себя лучше. Но потом мое тело бывает безобразным, гротескным, несчастным. Когда я худею, мое тело становится томным и любимым. Мне оно нравится. Когда я ем, я становлюсь пассивной и вялой. Я только ем, сплю и торчу в ванной комнате. Ког­да я не ем, то становлюсь напряженной. Я не могу спать, мне не удается опорожнить кишечник. Меня начинает ли­хорадить. Между этими двумя крайностями для меня ни­чего нет.»

В этом описании ясно виден разлом в личности пациентки. Хотя она лучше чувствует себя, когда ест, соб­ственный внешний вид вызывает у нее отвращение. Это противоречит ее образу эго, состоящему в том, что она томная любимая женщина, которая, однако, только мане­кен, неспособный заснуть и опорожниться. Ее определе­ние чудовища было таково: «организм, который живет за счет других людей». Но описание чудовища как организ­ма, который ест, спит и осуществляет дефекацию, натал­кивает на мысль о ребенке. Грудной ребенок, конечно, живет за счет матери, когда та вскармливает его. Могла ли моя пациентка принести чувство, что она чудовище, из инфантильного переживания, произошедшего во вре­мя кормления грудью?

Эта пациентка была одной из двойняшек, кото­рых родила восемнадцатилетняя девушка. Она вспомнила, как мать рассказывала ей о том, что у нее рано исчезло молоко и девочкам «не хватало питания». Пациентка не могла вспомнить своих детских переживаний, связанных с кормлением, но, по-видимому, ей пришлось пережить трудный период. Она была посильнее своей сестренки и мать отталкивала ее, чтобы «не обидеть» ту девочку, что была слабее. Несомненно, что борьба девочки за грудь, вызвала у матери впечатление какого-то монстра, кото­рый не способен увидеть, что она делает то, что лучше. Мать, по-видимому, была склонна воспринимать естествен­ную потребность ребенка, которую не могла удовлетво­рить, как чудовищную.

Поиск по сайту: