ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕЛА

возникает давление. У меня возникает чувство покинутос­ти и темноты, как будто жизнь теряет смысл. До настоя­щего времени тело было для меня инструментом».

Терапия прошла через ряд кризисов, и из каждо­го Салли выходила, усилив контакт с собой, и станови­лась при этом сильнее. Всякое агрессивное движение ужа­сало ее, она реагировала на него чувством отчаяния и беспомощности. Утверждение негативного отношения осо­бенно пугало ее. Один такой кризис был спровоцирован простым маневром: Салли лежала на кушетке, била по ней кулаками и повторяла «Я не буду. Я не буду. Я не буду.» Утвердившись в этом, она вскочила с кушетки, побежала в угол комнаты, и, забившись в него, заплакала. Ее ужас был таким сильным, что какое-то время она сопротивля­лась моей попытке утешить ее, но потом позволила мне сесть рядом и обхватить ее руками. Она сказала, что нет никого, к кому можно было бы обратиться в страхе и страдании. Она не может довериться мне насколько, на­сколько ей необходимо.

Во время следующей сессии Салли отметила: «Я поняла, что никогда не поддавалась матери. И, в резуль­тате, я не могла функционировать. Я была парализована, и вся моя жизнь состояла в ожидании чего-нибудь, что освободит меня». Салли подразумевала, что жила, нахо­дясь в позиции бессловесного неповиновения, боясь ска­зать «нет» и неспособная сказать «да». Этот негативный пласт ее личности был функционально идентичен ее мы­шечным контрактурам, которые парализовали всякие аг­рессивные движения. В этот раз Салли опять била по кушетке, повторяя: «Нет, я не буду». Теперь она не испы­тывала паники, но, когда волна чувства захлестывала ее и откатывалась, ее бросало то в жар, то в холод.

На следующей неделе Салли опять вернулась к мысли о том, что она парализована:

«Всю жизнь я сдерживаю движения. Я не могу быть самой собой. Я почувствовала себя лучше после кри­зиса, когда я так сильно заплакала, но теперь я пришла в точку, откуда не могу двинуться.»

Два месяца я концентрировался на физическом ас­пекте проблемы Салли. Несмотря на хореографическую подготовку, она жаловалась на одеревенелость и боль в теле. Теперь она начала понимать, что сделала танцы сво­ей профессией из-за того, что ей хотелось с помощью движений оживить собственное тело. Я считаю, что та­кой момент характерен для многих профессиональных танцоров. Хотя танцы помогают оживить тело, они не снимают и не высвобождают хронических напряжений мускулатуры. Теперь, используя позы и движения, описан­ные мной, Салли растягивала свое тело, дышала и двига­лась. Толерантность ее тела была очень ограниченной. Она впадала в панику, если возникали непроизвольные движения. Много раз она убегала, пугалась и хотела пре­кратить все это. Я мягко уговаривал ее, и она позволяла привести себя обратно. В конце каждой сессии мне было видно, как смягчаются контуры ее тела, как разглаживает­ся кожа, и в глазах появляется выражение, сообщающее о том, что ей лучше, они становятся более живыми и боль­ше соприкасаются с ней самой. Это улучшение не сохра­нялось до следующей сессии, однако нового состояния с каждой неделей становилось все легче достичь.

Через несколько недель я заметил, что Салли на­чинает оттаивать. Она выглядела печальной и жаловалась на чувство застоя в груди, которая до этого момента была «мертвой» областью, где отсутствовали чувства. Салли от­метила также чувство наполненности и боли в области таза. Во время разговора Салли начала глубоко рыдать. «Я никогда не была ребенком, — сказала она, — мне надо было подрасти и уйти от матери». Мы не занимались фи­зической работой в эту встречу, и Салли позволила печа­ли заполнить ее. Пока она плакала, ей удалось заметить, что глубоко в вагине появилось чувствование. Она сказа­ла, что почувствовала внутри себя бутон, который может открыться в цветок. Каждый шизоид скрывает внутри себя потерянного ребенка, он прячет его и от себя самого, и от внешнего мира. Дилемма шизоида состоит в том, что

270

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕЛА

он не смеет принять ребенка внутри себя и, соответствен­но, не может принять реальность своего тела и мира.

Подавление ребенка превентирует спонтанное стремление и прикосновение, которое характерно для дет­ского отклика на объект любви. Салли обнаружила, что боится физического контакта со мной. Она не осмелива­лась протянуть руку и коснуться меня. Когда я уговорил ее сделать это, движения пациентки были неловкими и стесненными. Когда я двинулся, чтобы прикоснуться к ней, она отскочила в сторону. Я мог коснуться ее только в тот момент, когда, под влиянием страха и тревоги, она регрессировала в позицию беспомощного и испуганного ребенка.

Приняв ребенка внутри себя, Салли получила воз­можность протягивать руки и прикасаться ко мне. В это время, несмотря на отвержение, пережитое в детском воз-, расте, она встретилась с позитивным откликом со сторо­ны «заменителя матери» — терапевта. Постепенно она ус­воила, что может что-то требовать от жизни, и фиксиро-ванность, которая задерживала ее эмоциональное разви­тие, начала разрешаться.

После летнего перерыва терапия началась с по­пытки мобилизовать более сильные агрессивные чувства пациентки. Я заметил, что ее нижняя челюсть расслаби­лась. Временами она бывала примкнутой и тяжелой, но в какие-то моменты выглядела расслабленной и податливой. Салли сказала, что боится сделать злое лицо, потому что тогда она выглядела бы как ее мать, полная злобы и не­нависти. Это была первая сессия, во время которой она позволила себе закричать, когда лежала на кушетке и лу­пила по ней кулаками. Она закричала: «Я не буду!», а за­тем сказала по поводу своих действий: «Это хорошо, но не реально».

Еще она сообщила о том, что чувствует нереаль­ность своего поведения. Она сказала, что не может быть частью мира людей, что она какая-то нарочитая и особен­ная. Ее взаимоотношения с людьми скрывали тот факт, что она не существует, что она одинока. Это заявление побуди-

ло ее говорить об отце. Она вспомнила сцену, в которой он лежал при смерти в кислородной палатке. Она стояла, застыв, позади его кровати, неспособная притронуться к нему или что-нибудь сказать. В ее глазах не было слез, и это соответствовало ее отношению к тому, что происходи­ло. Салли чувствовала, что не могла прикоснуться к жизни, и что жизнь тоже не затрагивала ее.

Чтобы помочь Салли почувствовать, заключенную в агрессивных движениях силу, я предложил ей, стоя пе­ред кушеткой, бить по ней теннисной ракеткой. Ее реак­ция на это предложение удивила меня. Она осторожно под­няла ракетку, примерилась, сделав предварительный удар, потом вдруг резко бросила ее, будто это было заряженное ружье или живая змея. Ее затрясло, и она отскочила на другой конец комнаты. Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла в руки ракетку. Замахнувшись для уда­ра, она опять бросила ракетку и снова отпрыгнула прочь, размахивая руками, словно птица — крыльями.

На протяжении нескольких сессий Салли снова и снова била кушетку с помощью теннисной ракетки. Каж­дый раз ей удавалось бить все сильнее и она все меньше боялась этого. Иногда, после нескольких ударов, она бро­сала ракетку и начинала плакать. Пациентка боролась со страхом, который испытывала перед силой. Некоторое вре­мя спустя, я предложил ей выразить восклицанием злость, крикнуть при ударе что-нибудь, вроде «Будь ты проклят!» или «Я ненавижу тебя!». Но она не могла этого сделать. Пока она держала в руках ракетку, у нее возникала только экспрессия испуга, глаза и рот были широко открыты, но она не издавала ни звука. Наблюдая за ней, я пришел к выводу, что есть еще и другая причина, по которой Салли стала танцовщицей. Она так боялась эмоциональных ситуа­ций, что не могла произнести ни слова, и с помощью танца пыталась выразить свои чувства. Позже, когда ее сила воз­росла, она била кушетку и выкрикивала при этом снова и снова: «Придурок! Ты придурок!». Салли чувствовала при этом, что это обращено к матери. Она возвращалась к той

Поиск по сайту: