Эпистсмология без онтологии

Надо признать, что радикальная эпистемология, несмотря на усилия своего автора, не привела к автоматической отмене вопросов, поставленных в рамках «традиционной» философии. Глубокое по­гружение в дискурс современной биологии, биокиберентики и психо­логии позволило автору использовать объяснительные модели позна­ния, в которых вопросы о соотношении знания и реальности не явля­ются ни закономерными, ни обязательными. Однако, коль скоро Гла-зерсфельд характеризует свою концепцию как философскую, то во­лей-неволей ему приходится давать ответы и на вопросы, поставлен­ные в рамках спекулятивной философии. Один из таких вопросов: не является ли эпистемология радикального конструктивизма разновид­ностью солипсизма? Основополагающий тезис радикального конст­руктивизма о том, что знание ничего не отражает и не соответствует никакой внешней действительности, моментально провоцирует во­прос о самой возможности, допустимости существования какой-либо действительности за пределами когнитивного поля познающего.

Глазерсфельд, как и другие конструктивисты, отвергает любые обвинения в солипсизме самым категорическим образом. Однако за­метим, что солипсизм понимается разными авторами вовсе неодно­значно в зависимости от контекста. Можно выделить как минимум две трактовки. Первая - онтологическая - подразумевает, что в дейст­вительности ничего не существует кроме рефлектирующего эго (ego solus ipse); все то, что это эго считает внешним миром суть плод его воображения. И вторая - имплицитно, но далеко не всегда обоснован­но выводимая из первой гласит о том, что воображаемый мир суть произвольная фантазия эго, его порождающего. Во втором случае происходит подмена истинного смысла солипсизма. Солипсизм под­разумевает единственность существования знающего я, но ничего не говорит о произвольности процесса познания. К примеру, сновидение строится из материала, не выходящего за пределы того, что уже име­ется ad hoc в сознании спящего. В сновидении события переживаются как реальные, хотя ни в какой действительности это не происходит, т.е. сновидение солиптично. Тем не менее, события, переживаемые в сновидении, все его знания и образы суть не произвольные фантазии спящего, а в той или иной мере детерминированы и подчинены опре­деленным психо-неврологическим процессам. В такой же мере по ка­ким-то закономерностям (а вовсе не произвольно) может строиться гипотетический воображаемый мир эго.

С самого начала Глазерсфельд утверждает, что знание не конст­руируется произвольным образом. Более того, вопрос о стабильности, систематичности знания объявляется одним из основных вопросов в радикальном конструктивизме: «Главный вопрос звучит следующим образом: почему же мы живем в относительно стабильном и надеж­ном мире, если мы не имеем никакой возможности ни стабильность, ни регулярность, ни любое чувственно воспринимаемое качество приписывать с уверенностью объективной действительности?» [Glas. 1998, S.28]. Итак, почему же все-таки наше знание не является произ­вольной фантазией и что служит источником его относительной ста­бильности, инвариантности?

Попытаемся вначале ответить на вопрос, из какого материала знание конструируется в процессе познания? Ответить на него помогает ссылка конструктивистов на одну из ветвей своих предшествен­ников в лице британских эмпиристов (Дж. Локка, Дж. Беркли, Д. Юма). Один из ключевых тезисов британских философов о том, что «разуму ничего не представлено кроме восприятий, и что никакая опытная данность не позволяет разуму обозреть непосредственную связь этих восприятии с объектами» [Hume 1742], дает конструктиви­стам возможность «остановить» вопрос о действительности на рубеже эмпирической данности: «...Предполагаемая онтологическая действи­тельность всегда пребывает по другую сторону нашего опытного взаимодействия...» [Glas. 1996b, р.115]. Все, что хоть каким-то обра­зом попадает в когнитивную область субъекта извне, есть некий никак имманентно не определенный, не дифференцированный материал, воздействующий на организм (причем на весь организм, а не только на органы чувств нервной системы) в виде факторов - помех, пертур­баций, возмущений. Ни о каком знании, как о знании, получаемом или ретранслируемом, речь не идет. Знание строится из эмпирическо­го материала путем его упорядочения: «Знание не должно пониматься как картина объективной действительности, скорее - как определен­ный способ организации опыта» [Glas. 1996b, p. 150]. И кто, как не сам познающий субъект осуществляет эту организацию, упорядочение, кому, как не ему принадлежит главенствующая роль в формировании инвариант знания? Тот первичный материал, который подлежит орга­низации и на который эти инварианты накладываются, определяется конструктивистами как сенсорный опыт. Можно сказать, что опыт -это единственная «реальность», о которой конструктивисты говорят, как о чем-то внешнем по отношению к субъекту, к внутреннему зна­нию: «Научное знание обеспечивает более-менее надежный способ обращения с опытом - единственной реальностью, доступной наше­му знанию» [Glas. 1996b, p. 117].

Интересно в данной связи отметить позицию Вико, как ее опи­сывает Глазерсфельд: «Вико не дает прямого ответа, однако ему уда­ется оставить в стороне сам вопрос, обращая его в бессмыслицу: если мир, в котором мы живем и который познаем, с необходимостью кон­струируется нами самими, тогда нет ничего удивительного в том, что нам же самим кажется он и относительно стабильным» [Glas. 1998, S.28].

Более подробно проблема инвариантности и стабильности кон­струируемого знания обсуждается другими авторами. Например, в ра­ботах Фёрстера, Матураны, Варелы, Рота с привлечением богатого научного материала из области кибернетики, биологии, нейрофизио­логии предлагаются конкретные модели функционирования когнитивных систем, содержащие описание тех закономерностей и правил, обязательное соблюдение которых и приводит к построению инвари­антного, нехаотического знания. По-другому, коль скоро процесс по­знания с неизбежностью подчиняется определенным законам, то, со­ответственно, и знание, полученное в результате этого процесса, ни­как не может быть произвольным.

Однако, как уже говорилось, признание непроизвольности кон­струирования картины реальности вовсе не опровергает того, что сам факт конструирования может иметь место исключительно в вообра­жении одного единственного субъекта, быть плодом его фантазии, т.е. не снимает обвинения в солипсизме. Как мы видим, можно призна­вать строгость построения воображаемой реальности, знания и одно­временно оставаться солипсистом. В конечном счете, обсуждать во­прос о том, живем ли мы в реальном мире или он нам лишь кажется, бессмысленно на том основании, что у человека нет способа это про­верить. Более того, можно утверждать a priori, что, какие бы механиз­мы или откровения ни посещали познающее сознание в «открытиях» реальностей первого, второго и других высших порядков (как пробу­ждение внутри сновидения, а затем истинное пробуждение), нет принципиальных препятствий к тому, чтобы не сказать в очередной раз, что «и это тоже» нам кажется. Крайний солипсизм оказывается бесполезным в силу своей бессмысленности[28].

«Золотую середину» между корреспондентностью и солипсиз­мом Глазерсфельд видит в позиции, провозглашающей пригодность, жизнеспособность знания (viability). Однако конкретная био­кибернетическая модель познания не может претендовать на решение философской альтернативы - корреспондентность или солипсизм. С одной стороны, этот вопрос уже изначально не содержится в конкрет­но научной когнитивной модели Глазерсфельда (и в большей степени - Фёрстера, Матураны и Варелы). Он принадлежит совершенно другому дискурсу - дискурсу спекулятивной философии и был впервые сформулирован за многие сотни лет до возникновения современных кибернетических и синергетических концепций. Таким образом, «ре­шение» проблемы сводится к ее игнорированию, к ненужности и не­необходимости ее постановки.

Такая позиция проявляется уже в характерном для конструкти­вистов отождествлении понятий «знания» и «действительности». Лю­бая действительность, о которой человек может что-то сказать, как-то ее выразить, является его внутренним когнитивным конструктом, ко­торый безразлично как называть - то ли знанием о действительности, то ли самой действительностью. В приведенной цитате эти два поня­тия употребляются как синонимы: «Свою действительность ("Wirklichkeit") я конструирую по принципу пригодности моих пред­положений. И чем активнее, я, так сказать, снабжаю своими предпо­ложениями, понятиями различные аспекты моего опытного мира, тем сложнее оказывается моя картина действительности ("Wirklichkeitsbild")...» [Richards 1984, S.10]. Такое отождествление является вполне приемлемым в свете утверждения о том, что все рав­но никакой другой - не конструируемой - действительности человек в принципе знать не может. Любые изменения в его когнитивной об­ласти (в сознании) приведут снова-таки к изменениям в той действи­тельности, которую он сконструировал и продолжает конструировать в течение всей жизни. У человека нет другого доступа к окружающей действительности кроме познавательных способностей его собствен­ной нервной системы (какой-либо объективной референтной системы координат). У некоторых авторов эта фраза звучит еще жестче: у че­ловека вообще нет никакого доступа к окружающей действительно­сти. Поскольку ничего достоверного в традиционном смысле мы ска­зать (помыслить) о реальности не можем, то ее объективное суще­ствование в такого рода недоступности равнозначно ее несущество­ванию.

Особенностью данной формулировки следует признать то, что принципиально возможность существования некоей реальности до­пускается, однако эта допустимость совершенно бесполезна для чело­века в процессе конструирования им его собственной реальности, на­зываемой знанием. Такая позиция чрезвычайно близка эпистемологии И. Канта, что позволяет самим конструктивистам называть Канта од­ним из своих главных философских предшественников. Априорность мыслительных категорий и концепция «вещи-в-себе» неизменно на­талкивают на те же выводы о принципиальной непознаваемости неко­ей реальности помимо той, которая существует в сознании субъекта.

Однако заметим, что агностицизм радикальных конструктивистов «радикальнее» кантовского, поскольку не оставляет никакой надежды на трансцендентные обоснования знания, на Божественную реаль­ность. Априорность когнитивных конструкций обосновывается не существованием высшей реальности (откровения), а особенностями функционирования живых систем.

Особенность позиции Глазерсфельда как раз и состоит в том, чтобы не вообще отрицать существование какой-либо действительно­сти, а обоснованно воздерживаться от любых утверждений онтологи­ческого характера:

«Конструктивизм не говорит о том, что не существует ни мира, ни других людей; он лишь придерживается того мнения, что, на­сколько нам это известно, и мир, и другие люди суть модели, которые мы сами и конструируем» [Glas. 1996b, p. 137].

«Конструктивизм... ничего не говорит и говорить не должен о том, что может или не может существовать» [Glas. 1996b, p. 113,114].

«Конструктивизм... не занимается ни защитой, ни опровержени­ем каких-либо утверждений метафизического характера» [Glas. 1996b, р.51]; «он [конструктивизм] был предложен в качестве теории позна­ния, а не как учение о бытии» [Glas. 1996b, p. 113].

Сам Глазерсфельд не боится даже определять свою позицию как эпистемологический солипсизм: «Радикальный конструктивизм ни в коей мере не является разновидностью онтологического солипсизма (или объективного идеализма), а может быть охарактеризован как со­липсизм эпистемологическиИ..)) [Schmidt 1996, S.35], «...Причем ха­рактеристика "эпистемологический" должна быть подчеркнута особо. Тем самым я отмежевываю свое понимание солипсизма от солипсиз­ма в традиционном смысле, который подразумевает какую-то онтоло­гию» [Glas. 1996a, S.404].

В заключение отметим, что все сказанное относительно невоз­можности «проникновения» в объективную действительность являет­ся справедливым и в отношении невозможности проникновения в мир субъективных конструкций другого человека. Получение или переда­ча знания вовсе не означает какой-то трансляции информации о чем-то из одной головы в другую. Передача знания, понимание, общение - это вторичные феномены, возникающие при совпадении процессов конструирования у контактирующих субъектов:

«Любые интерпретации чужих концепций неизбежно носят предположительный характер. Никому не дано проникнуть в сознание другого, чтобы воочию проверить, какого рода концептуальные структуры ассоциируются у него с теми или иными словами» [Glas. 1996b, р.54].

«...Когда бы мы ни пытались интерпретировать сказанное дру­гими, либо отыскать логику их поступков, осмыслить увиденное и ус-лыщанное, мы делаем это при помощи элементов, которые входят в состав нашего собственного опыта. В качестве одного из ярких при­меров можно указать на то, что интерпретации слепорожденным впе­чатлений его зрячих друзей неизбежно составляются на основе эле­ментов, не выходящих за пределы его - слепого человека - опыта. Та­кие интерпретации могут содержать корреляции, регулятивы и пред­положения, которые отличаются от тех, которые данный человек сконструировал до этого, однако они никак не могут включать в себя элементы, порождаемые визуальным опытом» [Glas. 1996b, p. 158].

Поиск по сайту: