Конструктивность идеологических систем

Идеологическими системами Ватцлавик считает любые учения, теории, концепции, претендующие на объяснение порядка мироздания, т.е. носящие онтологический характер. В данном аспекте акцент дела­ется не на политическом или социальном значении идеологий, а на той роли, которую они играют в эпистемологии вообще. Любая идеологи­ческая система претендует на полноту объяснения, на своего рода все­знайство, в противном случае она не могла бы выполнять свои основ­ные социальные функции - с одной стороны, обеспечивать членов об­щества каким-то минимумом мировоззренческих истин (что является неотъемлемой потребностью любого мыслящего существа), а с дру­гой стороны, на базе этих истин консолидировать групповое сознание, приводить разрозненные индивидуальные представления о реальности к единому мировоззренческому знаменателю, обеспечивая тем самым взаимопонимание и слаженность действий внутри данной идеологиче­ской группы.

Такого рода всезнайство становится возможным благодаря логи­ческой замкнутости любой идеологической системы, т.е. каким бы разветвленным и запутанным ни казался ее объяснительный аппарат, в конечном итоге оказывается, что факт (догма) А доказывается сущест­вованием факта (догмы) Б, а факт Б- существованием факта А. Самый простейший пример: Бог есть, так как об этом написано в Библии, а Библия всегда говорит истину, так как она дана человеку Богом. Не выходя за рамки подобного замкнутого цикла объяснить можно все, что угодно. Необъяснимым остается лишь основополагающий постулат, догма. «Если некое объяснение мироздания, например, в лице идеологии, утверждает о своей возможности объяснить буквально все, то необъяснимым остается лишь одно, а именно - сама объяснительная система» [Watz. 1997, S.202]. Заметим, что приверженцы той или иной идеологии от этого не страдают, поскольку феномен объяснения объ­яснения («объяснения в квадрате») сродни феномену слепого пятна в нашем зрительном поле, т.е. в повседневной жизни мы его просто не замечаем. Однако это не означает, что его нет (необходимость его су­ществования диктуется тем обстоятельством, что в самой сетчатке должно существовать какое-то физическое пространство, в котором сходятся нейронные окончания от отдельных зрительных рецепторов, образуя зрительный нерв; естественно, в этом месте зрение невозмож­но). В случае, если вдруг мы все же обнаруживаем дефицит такого объяснения объяснения (как при помощи специального эксперимента обнаруживаем эффект слепого пятна (см. стр.165 данного издания)), то в силу вступают такого рода доводы, как высказывание Тертуллиана: «Credo, quia absurdum est»[6], или сентенция Гегеля «тем хуже для дей­ствительности»[7].

Доказать истинность идеологической системы, не выходя за ее пределы, т.е. не привлекая доводы (постулаты, догмы) извне, невоз­можно. Однако это вовсе не означает, что истинность одной (меньшей) идеологической системы может быть окончательно доказана в рамках другой (большей) объяснительной системы. В конечном счете, мы упираемся в необходимость доказывать истинность внешней системы, что невозможно сделать, не выходя, в свою очередь, за ее пределы. Данный феномен хорошо известен в философии науки под названием парадокса Рассела. В строгой форме такого рода замкнутость объясни­тельных систем проанализирована (доказана) К. Гёделем в отношении формальных систем с арифметическими свойствами. «Отныне для нас со всей научной очевидностью, которая присуща математике, прежде всего, благодаря хорошо известным эпохальным работам Гёделя (1931)[8] о формально неразрешимых предложениях, является доказан­ным тот факт, что ни одна система, чья сложность соответствует по крайней мере сложности арифметики, никоим образом в своей логической закрытости и последовательности не может быть выведена сама из себя (т.е. без рекурсивного обращения к недоказуемым в ее преде­лах теоремам, принадлежащим некоей более общей системе)» [Watz. 1997, S.176]. Фактически, в этом заключается конструктивность любой формальной системы, любого объяснительного аппарата, любой идео­логии. Коль скоро мы не в состоянии доказать, логически опереться на некую конечную инстанцию, расположенную где-то извне, во внешней объективной действительности, по ту сторону нашего человеческого мышления, то нам остается признать мнимость любых идеологических систем (к которым, в том числе, относится и наука), их принципиаль­ную плюралистичность, относительность, их конструктивность, или по-другому, конструируемость наблюдателем.

Однако, вернемся к той основной проблеме, которую Ватцлавик пытается разрешить в своих работах - к проблеме возникновения кон­фликтных ситуаций в области коммуникационной действительности. Одним из ярких примеров такого рода ситуаций служат конфликты между разными идеологическими утопиями, систематически случаю­щиеся на протяжении всей истории человеческой цивилизации. Мир­ному разрешению конфликтов зачастую мешает убежденность каждой из сторон в истинности (реальности) своей идеологии и ложности (ил­люзорности) идеологии противника. Сложность таких ситуаций за­ключается в том, что такого рода споры происходят на уровне дейст­вительности второго порядка, где, согласно Ватцлавику, в принципе не может существовать никаких объективных, научно верифицируемых истин:

«Если в области действительности первого порядка имеет смысл в случае расхождения мнений попытаться установить, чье мнение от­носительно того или иного факта является верным, а чье - неверным, то в области действительности второго порядка спорить о научно ус­танавливаемой "истине" или привлекать таковую для разрешения кон­фликта просто бессмысленно. Приведу лишь один из многочисленных примеров: в конфликте между арабскими государствами и Израилем не существует никаких "научных", "объективных" решений, точно так же, как их не существует в конфликте между двумя общающимися ин­дивидуумами. Общение не принадлежит к области реальности первого порядка, чья "истинная" природа может быть как-то установлена. Оно является чистой конструкцией общающихся сторон и как таковая от­вергает любую объективную верификацию» [Watz. 1997, S.225].

5. Коммуникационная действительность и природа обще­ния.

Конструктивистский подход к вопросу о том, что представляет собой реальность, позволил Ватцлавику не только обозначить два ключевых аспекта действительности, указав при этом на их «мнимый» характер, но и внести определенный вклад в понимание феномена коммуникации, широко обсуждаемого в конструктивистском дискурсе. Называя действительность второго порядка коммуникационной дейст­вительностью, не мыслимой вне контекста общения двух или более существ, обладающих когнитивными способностями (речь идет не только о человеческом обществе, но и о животных сообществах, об общении между животными и человеком и даже о контакте с гипоте­тическими внеземными пришельцами), анализируя проблемы этой действительности, Ватцлавик фактически пытается понять природу общения как такового. В чем же суть базовых тезисов его концепции коммуникаций?

В традиционно ориентированных теориях общения, основы­вающихся на корреспондентных представлениях об истине, информа­ции, смыслообразовании, общение (и понимание) между двумя инди­видуумами возможно постольку, поскольку обе стороны одинаково правильно отражают окружающую их объективную действительность. В случае конфликта всегда можно выяснить, кто из собеседников прав, а кто - заблуждается. Для этого достаточно призвать в судьи эту са­мую объективную действительность и посмотреть, чье мнение соот­ветствует ей в большей мере. К сожалению, на практике этот рецепт оказывается неэффективным именно ввиду отсутствия какой-либо ре­ферентной системы, реальности, внешней по отношению к контакти­рующим сторонам. Любая система оценок, смыслов, интерпретаций конструируется самими индивидуумами в процессе общения, образуя так называемую «общечеловеческую реальность» («zwischenmenschliche Wirklichkeit» [Watz. 1997, S.21]). «Суть человеческих отношений, как уже было упомянуто в начале, - это чистое конструирование, ле­жащее в области представлений, которые в большей или меньшей сте­пени совпадают у контактирующих сторон» [Watz. 1997, S.54-55].

В конструктивистской эпистемологии соотношение действи­тельности и знания о действительности носит противоположный ха­рактер таковому в корреспондентных теориях познания. Представле­ние о реальности, будучи вначале сконструированным в процессе об­щения (которое надо понимать в самом широком смысле как социум), затем «попадает наружу», за пределы сознания, ее породившего. Как это происходит, хорошо иллюстрируется Ватцлавиком на примере процессов смыслообразования и «открытия» упорядоченности в пер­возданном хаосе:

«Если мы перетасуем колоду карт, а затем обнаружим, что все карты распределились строго по мастям и в числовом порядке, мы воспримем это как нечто невероятное. Если же математик скажет нам, что такой исход является в такой же степени вероятным, как и любой другой, то первоначально мы можем ему даже не поверить, пока до нас наконец-то ни дойдет, что, и действительно, любая последователь­ность, выпавшая после перетасовки карт, является в такой же мере ве­роятной или невероятной, как упомянутая. Данная последовательность кажется необычной по причине, не имеющей ничего общего с вероят­ностью как таковор, а лишь с нашим представлением о порядке; мы приписали особый смысл, важность, ценность именно этой последова­тельности, объединив все другие как не имеющие порядка, или, выра­жаясь технической терминологией, как случайные)) [Watz. 1977, р.55-56].

Продолжая мысль Ватцлавика, зададимся вопросом, одинаково или по-разному будут видеть мир существа, придающие различный смысл и значение различным последовательностям карт, явлений, со­бытий? «Упорядочивая последовательности тем или иным образом, мы создаем то, что без всякого преувеличения может быть названо разны­ми реальностями» [Watz. 1977, р.62]. Нечто подобное происходит и в отношении смыслообразования, т.е. присущ ли миру некий априорный смысл, который нам предстоит лишь постигать? «Этот вопрос носит возвратный характер, так как сама его постановка - это следствие уже существующего ответа, т.е. следствие приписывания, придания смыс­ла, что вообще делает возможным вести речь (спрашивать) о смысле» [Watz. 1997, S.169]. И далее: «...Мир не содержит или не содержит какой-то смысл вообще, - сама постановка вопроса о смысле является бессмысленной» [Watz. 1997, S.I90]. Весьма показательным является тот факт, что человек не может существовать вне определенного смы­слового пространства, не конструируя, таким образом, ту или другую действительность. Не имея доступа к «реальной» реальности, мы, как когнитивные существа, тем не менее, не можем существовать вне ре­альности сконструированной, не набрасывать смысловую сеть на пе­реживаемые события:

«Уже тот страх, который может возникнуть даже в относительно незначительной ситуации непонимания происходящего, указывает на наличие необходимости налагать порядок на события, осмыслять их последовательность, - на необходимость, присущую как человеку, так и животным. Если люди оказываются в ситуации настолько для них новой, что прошлый опыт не в силах им помочь, они, тем не менее, все-таки как-то ее осмысливают, зачастую не осознавая этого. [...]...Невозможно не осмыслять ход событий, как невозможно придумать заведомо случайную числовую последовательность» [Watz. 1977, р.93,94].

В то время, когда Ватцлавик работал над книгой «Насколько ре­альность реальна?» (в середине 70-х годов), конструктивизм еще не был столь популярным и не вызывал таких острых дискуссий, которые проходили в последующие десятилетия. Одной из ключевых тем, до сих пор актуальных в философских спорах о радикальном конструкти­визме, является вопрос о том, как избежать обвинения в солипсизме, если конструктивистские авторы утверждают, что реальность сущест­вует лишь в голове наблюдателя? Подробный анализ этого вопроса дан в следующих главах, посвященных другим конструктивистам. Здесь же хотелось бы отметить то, как Ватцлавик еще на заре зарождения конструктивистского дискурса сформулировал данную философскую проблему в терминах присущих ему рассуждений о наличии или от­сутствии некоего априорного порядка:

«Мы видим, что вопрос о том, имеет ли наша реальность какой-то порядок, является вопросом первостепенной важности. На него су­ществует три возможных ответа:

1. Реальность не имеет порядка. В таком случае реальность пред­ставляется равнозначной неразберихе и хаосу, а жизнь - психоделиче­ским кошмаром.

2. Мы справляемся с нашим экзистенциальным состоянием неве­дения путем придумывания порядка, забывая о том, что мы сами его изобретаем, а затем переживаем как нечто "по ту сторону", именуемое нами реальностью.

3. Порядок существует, являясь творением некоего высшего Су­щества, от которого мы зависим, но который сам от нас не зависим. Общение с этим Существом становится, таким образом, самой важной задачей человека.

Большинство из нас в состоянии отвергнуть вариант 1. Однако никому из нас не удается избежать принятия решения - не имеет зна­чения, насколько неявно, неосознанно - в пользу варианта 2 или 3» [Watz. 1977, р.212-213].

Совершенно очевидно, что вариант 2 - это позиция конструкти­визма, расположенная, по выражению Матураны, между Харибдой со­липсизма (вариант 1) и Сциллой репрезентационизма (вариант З)[9].

Поиск по сайту: