Знание как образ действия

Пытаясь сделать предельно понятной, свою эпистемологиче­скую позицию Глазерсфельд поясняет рядом метафор, наиболее яр­кими среди которых являются метафоры о корабле в темноте, о сле­пом путнике в лесу [Glas. 1997, S.I9,20], о сите [Glas. 1996b, р.44-45] и другие. В обобщенном виде тезис, который данные метафоры призва­ны прояснить, может быть сформулирован следующим образом: в процессе познания познающий не извлекает позитивное знание (ин­формацию) о вещах и явлениях из внешнего мира, как они есть, а ор­ганизует в ту или иную связную картину тот негативный опыт от не­удавшихся действий, который сам же рекурсивно эти препятствия внешней среды когнитивно определяет. Капитан (как некий абстракт­ный образ человека, которому недоступны никакие способы воспри­ятия окружающей действительности и который лишен лоцманских карт) не может принципиально знать ничего о судоходности и струк­туре морского фарватера кроме тех препятствий, на которые он на­толкнулся при продвижении. Точно так же путник знает о лесе ровно настолько, насколько это позволяют ему те препятствия, которые он повстречал на своем пути. Если в конечном итоге это не закончилось гибелью ни того, ни другого, то знания капитана о море будут сво­диться к тому образу действий, который позволил ему не разбиться о скалы, а знания путника о лесе - образу действий для успешного про­хождения данного конкретного пути. «...То окружение, которое на своем опыте переживает слепой путник, не содержит ни леса, ни де­ревьев, как это мог бы увидеть сторонний наблюдатель. Оно состоит только из шагов, которые путник прошел успешно, а также из шагов, которые не удались вследствие столкновения с препятствием» [Glas. 1997, S.19]. И еще цитата: «Знание субъекта не может представлять собой нечто большее, чем те структуры и схемы, которые пришли в столкновение с препятствиями; что же касается остальных структур и схем, то они в совокупности составляют один из возможных видов успешной активности. [...] Наше знание о столкновениях с тем, что мы называем "окружающей средой" или "реальным миром", может быть сформулировано и ре-презентировано только в терминах жизне­способных концептуальных структур, т.е. тех структур, которые сами контакту с препятствиями не подвергались. В лучшем случае, такое знание о столкновениях и неудачах описывает реальность в "негатив­ном" смысле» [Glas. 1996b, р.73-74]. Более того, ни что-либо опреде­ленное о существовании чего-то за пределами данного опыта, ни ощущения дефицита, недостатка чего-то в общей картине знания у путника не возникнет до тех пор, пока он не начнет снова действо­вать, натыкаться на препятствия. «...Любое опытное знание состоит из правил, указывающих на то, какие именно действия оказываются успешными для устранения данных препятствий, никакое знание о независимой внешней реальности при этом не приобретается, никакое подобного рода знание для этого и не нужно» [Glas. 1996b, p. 155].

Теоретическое осмысление принципиальной ограниченности любого знания, любого мировоззрения с позиций познающего, будь то человек, кошка или муха, дается Якобом фон Юэкскюлем в его из­вестной работе «Экскурс в окружающую среду животных и человека» (Uexkuli, 1933[26]), неоднократно упоминаемой Глазерсфельдом.

В этом месте мы подходим к чрезвычайно важному тезису в концепции Глазерсфельда и других конструктивистов о функцио­нальной неотделимости действия и познания.

Ни в философском, ни в психологическом, ни в биологическом аспектах этот тезис не нов. Тем не менее, именно его плюралистич-ность заставляет нас остановиться на нем несколько подробнее, дабы избежать разночтений и неправильных интерпретаций. В основе дей­ственного понимания знания Глазерсфельдом лежит первичное пони­мание когнитивной активности ребенка как метода проб и ошибок (формирование «операционных схем» по Пиаже). Ни ребенок, ни од­но живое существо не начнет познавать до тех пор, пока не начнет ак­тивно действовать, пробовать. И другое условие - действующий орга­низм не начнет познавать до тех пор, пока не наткнется на препятст­вие. Первая неудавшаяся попытка знаменует собой первичный акт по­знания. Причем это первичное знание возникает не как отображение полезных или вредных свойств препятствия, а как запоминание образа действия, приведшего к нежелательному результату (или не привед­шего к желательному результату). О предметах или объектах на пер­вых стадиях познания говорить вообще не приходится. Все происхо­дит на уровне действий, поступков, стереотипов поведения. Вот как об этом говорит Глазерсфельд:

«Исходным следует считать представление о том, что познание (и знание) не может рассматриваться в качестве некоего конденсата, образуемого в результате пассивного восприятия, а является результа­том активности субъекта. Такого рода активность - это вовсе не мани­пуляции с "вещами-в-себе", т.е. объектами, которые имелись бы во внеэмпирическом мире и должны были бы мыслиться структурированными в готовом виде предметами, каковыми они кажутся познаю­щему. Активность, ответственную за построение знания, мы называем "оперированием" ("operieren"), что является свойством любой когни­тивной сущности, которая, по меткому выражению Пиаже, организует как сама себя, так и свой опытный мир» [Glas. 1998, S.30].

Категоричность тезиса «познание есть образ действия» Гла­зерсфельд неоднократно усиливает прямыми ссылками на работы Пиаже: «Довольно часто в своих работах (напр. 1937, р. 10; 1967а, р. 10; 1970а, р. 15) Пиаже утверждает, что, на его взгляд, знание возни­кает в результате активной деятельности субъекта, будь она физиче­ской или ментальной. Главное, что придает знанию организованность, - это целенаправленный характер данной деятельности.

"...Любое знание привязано к действию; знать объект или собы­тие означает использовать его в той или иной деятельной схе­ме..."(Piaget 1967а, р.14-15)» [Glas. 1996b, р.56][27]

«Когнитивные структуры, о чем всегда надо помнить, неотде­лимы от действия, от их использования. Действие и использование -это нечто большее, чем случайные движения или изменения - они об­ретают свое место лишь в контексте "активностных схем". Такое по­ложение радикально отличает подход Пиаже как от бихевиористской модели стимул-ответ, так и от линейной причинно-следственной це­пи, принятой в физике, главным образом, ввиду того, что активностные схемы являются всегда целенаправленными» [Glas. 1996b, p.73].

Тезис о такого рода операциональной природе знания находит свое подробное развития в кибернетических построениях современ­ных исследователей - Фёрстера, Матураны, Варелы, где он становит­ся основой для создания конкретно-научных концепций функциони­рования биосистем как когнитивных систем (на уровнях общефизио­логическом, иммунологическом, нейронном, а также высшей нервной деятельности).

Что касается философии, то такого рода общий эпистемологи-ческий операционизм представлен позициями прагматизма (Ч. Пирс, У. Джеймс), инструментализма (Д. Дьюи) и операционализма (П. Бриджмен). Во всех этих направлениях знание рассматривается в кон­тексте действия, активности познающего, но в большей мере в тради­циях методологии, социологии и спекулятивной философии, чем с по­зиций конкретных биокибернетических моделей. Тем не менее, Глазерсфельд называет указанных мыслителей в числе предшественников радикального конструктивизма.

Значение тезиса об операциональной природе знания в ради­кальном конструктивизме настолько велико, что именно по нему Гла-зерсфельд определяет Д. Вико как «первого истинного конструктиви­ста» («der erste echte Konstruktivist») [Glas. 1998, S.16], а его работу 1710 года «De antiqissima Italorum sapientia» - «первым явным форму­лированием конструктивистской позиции» [Glas. 1996b, p.6]:

«То, что мы обычно называем "фактами", - это не элементы не­зависимого от наблюдателя мира, а составляющие его жизненного опыта. Как заметил Вико в 1710 году, слово factum на латыни означа­ет причастие прошедшего времени глагола "делать". Данное обстоя­тельство стало одним из факторов, позволивших ему сформулировать эпистемологический принцип о том, что людям дано знать лишь то, что эти люди сами построили, соединив вместе доступные им элемен­ты» [Glas. 1996b, р.П4].

«...Может быть, еще важнее то, что он предложил способ отли­чать язык мистики с его непреодолимыми метафорами от языка разу­ма, уходящего корнями в практический опыт» [Glas. 1996b, p.49].

Поскольку Вико больше известен как историк и философ исто­рии, имеет смысл упомянуть о его конструктивистской позиции в от­ношении исторического материала, не потерявшей своего значения по прошествии веков. По словам Глазерсфельда: «Как заметил итальян­ский философ Джамбаттиста Вико (1668-1744), мы не можем рекон­струировать прошлое точно таким, каким оно было, так как мы не в состоянии избежать интерпретации и осмысления наших воспомина­ний в контексте тех концепций, которые владеют нами в настоящее время» [Glas. 1996b, р.2].

Поиск по сайту: