Колдовство у Звериной скалы

Кругом была тайга. Она расстилалась по сопкам, перебиралась через пади. Везде виднелись огромные сосны и кедры, все было перепутано буреломом, а из земли, точно змеи, торчали корневища и поросшие мохом пни. Местами могучие сосны сменялись низкорослым березняком. А там молодой кедровник сбегал в падь. И снова тайга на тысячи верст. Сквозь тайгу, извиваясь, текла небольшая речка. Она то разделялась на несколько проток, то суживалась и шумела на быстрине, то снова широко разливалась, образуя отмели и перекаты. Бурлила речная вода, а в ней стрелой проносились быстрые хариусы и юркие гольяны.

На крутом берегу реки расположилось становище таежных людей, охотников и рыболовов. Зимой они жили в другом месте, а с наступлением весны перебрались сюда, на берег таежной реки. Здесь поставили свои легкие берестяные чумы и стали ловить рыбу и охотиться. Другие племена, у которых были олени, откочевали на склоны горного хребта, на горные пастбища, где было меньше гнуса и легче людям и скоту. Но охотник живет там, где больше добычи,– в тайге.

Много зверя в тайге. Ломая могучей грудью кустарник, гордо закинув на спину рога, проходит великан-лось. На полянах пасутся олени: рогатые самцы пугливые важенки, молодые, точно бархатные оленята. За оленями охотятся и волк, и рысь, и росомаха, и большой бурый медведь, с виду такой неуклюжий, а на деле ловкий и быстрый. Незаметно подкрадывается он к оленям, бросается на самого крупного, могучим ударом лапы ломает ему хребет и утаскивает.

Но тот год был на редкость неудачным. С конца весны подул суховей. Солнце жгло невыносимо. И в тайге стали мелеть ручьи, и родники вовсе пересохли. Высохли мелкие озера. В коричневом сухом иле гнила дохлая рыба. Пожелтела трава.

По ночам тучами в невиданном количестве поднимался гнус. Тонко гудела мошкара. Люди спасались дымокурами. Но и дым плохо помогал.

И зверь стал уходить из этих мест.

Надвигался голод. Недавно охотники обошли еще раз ловушки и тайные места, где на звериных тропах были спрятаны настороженные луки-самострелы. Ничего не попалось.

Вечером у костра было невесело. Люди глядели на пляшущее пламя, вздыхали, скупо обменивались словами. Стеной стояла черная тайга. Откуда-то доносился тоскливый волчий вон и еще какой-то стонущий звук. Люди пугливо вздрагивали и переглядывались:

– Худо, хозяин ходит! Сердится!

– «Хозяин», – так они называли лесного духа – владыку тайги и зверей.

Эти таежные охотники, ловкие и отважные люди, не боявшиеся схватиться врукопашную с медведем, больше всего страшились духов. Ночью этот страх удваивался. В темноте мохнатый пень, уродливо изогнутое дерево, крик зверя - знакомое становилось незнакомым, пугающим. Этот страх мешал им спокойно жить, охотиться, ловить рыбу. Нужно было постоянно думать о духах. Сердить духов было очень опасно. Они могли разогнать зверей, распугать рыбу, увести в сторону выпущенную из лука стрелу, наслать болезнь. Приходилось упрашивать духов, приносить жертвы. Или шаманить– колдовать. Люди верили, что если человек знает нужные колдовские приемы, то он может даже одержать верх над духами и заставить их подчиниться. Но это, конечно было дано не каждому, а только немногим. Колдунам-шаманам.

Костер догорал. Перед тем как пойти к своему чуму, старейшина сказал: «Завтра пойдем к Звериной скале. Шаманить надо...»

Они шли гуськом друг за другом по иссушенному зноем лесу. Деревья стояли почти мертвые. Не слышно было птичьих голосов. Только изредка с сухим стуком падала сосновая шишка. Шуршала осыпавшаяся желтая хвоя.

К полудню спустились в широкую падь. Здесь воздух был посвежее, гуще и зеленее трава. В центре пади стояла огромная скала. Совсем одинокая. Она напоминала спину какого-то огромного зверя, наполовину зарывшегося в землю.

Люди приблизились к скале. Один из них вышел вперед. Это был коренастый старик с длинными спутанными волосами, с диким и хитрым выражением глаз. Шаман.

Он развязал заплечную котомку и вынул ее содержимое: берестяной сосуд с медвежьим жиром, несколько комков красной минеральной краски-охры, плоскую каменную плитку с углублением посреди, каменный пест. Некоторое время шаман, что-то бормоча про себя, усиленно растирал краску, смешивая ее с жиром. Потом подошел поближе к скале и внимательно оглядел ее.

С севера скала обрывалась почти вертикальной гладкой плоскостью. Здесь шаман остановился. Обмакнув палец в краску, он уверенным движением провел по камню линию, другую, третью. Охотники молча с удивлением и страхом следили за ним. На скале происходило чудо. Вот появился олень. Он нагнул голову и выставил рога. За ним идет кабан. Ниже – лань.

А перед зверями шаман изобразил охотника, словно пересекающего им дорогу. В его руке лук, стрела целит прямо в сердце оленя.

Когда изображение было готово, шаман остатками краски вымазал себе руки и лицо. Затем он вытащил из той же сумки странной формы шапку (вверху из нее торчали два оленьих рога), бубен и, наконец, ожерелье, сделанное из медвежьих и кабаньих клыков. Все это были принадлежности шаманского дела. Шаман надел на себя шапку и ожерелье и слегка ударил в бубен. Охотники сели полукругом, лицом к изображениям на скале.

Шаман, подпрыгивая, пошел по кругу. Теперь он непрерывно бил в бубен. Но вот он запел заклинания. Он обращался к духу – хозяину тайги, уговаривал его послать людям для промысла зверей. Он обращался и к самим зверям: лесным, полевым, водяным. Близким и далеким. Он призывал их идти сюда. Все чаще и гулче стучал бубен, все громче и исступленнее, все требовательнее звучал голос шамана: «Лось! Ты могучий лось! Тебе велю – сюда иди. Ты, северный олень! Ты, младший брат лося, – тебе велю – иди сам и веди своих важенок. Идите, звери, к скале, а оттуда к реке... Идите... Идите...» Временами шаман выкликал таинственные слова, никому непонятные заклинания. Прошло много времени. Вдруг шаман остановился, точно прислушиваясь, но тотчас же снова ударил в барабан, теперь уже в другом ритме. Таинственно понизив голос, он говорил: «Ага, они идут, идут, далеко идут… вот, я вижу, идет сохатый. Иди, иди, сохатый, иди, мы ждем тебя. Мы тебе рады». Шаман изображал движения зверя.

Вот он идет, могучий лось, раздвигая грудью кусты, вот протягивает голову, срывает ветку с дерева, снова идет.

Долго еще колдовал старый шаман. Наконец он кончил. В изнеможении растянулся на земле, отдыхая. Теперь и охотники приблизились к скале. Одобрительно переговариваясь, они рассматривали изображения зверей.

Лишь к ночи охотники вернулись в становище. Завтра на рассвете они отправятся на охоту. Они должны убить зверя. Они верили, что теперь уже не вернутся без добычи. Не зря ведь колдовал шаман. Им казалось, что уже сейчас, повинуясь колдовству шамана, медленно бредут в ночи звери, все ближе подвигаясь к их ловушкам и самострелам. Завтра зазвенят стрелы и вопьются в тела животных – недаром шаман нацелил стрелу охотника на скале в самое сердце оленя.

Поиск по сайту: