Названия растений

Соответствуют ли деревенские Макаевские названия растений научным или хотя бы общепризнанным, я не знаю. Не уверен.

Если, например, я пишу, что вдоль забора парка росла акация (а на ней росли стручки, из которых делали свистульки) и бузина (или «волчья ягода», плодами которой мы стрелялись из полых стеблей конского щавеля), то я имею в виду именно то растение, которое там росло, и которое все называли акацией или бузиной. Как бы оно ни называлось в действительности. Это же относится и к конскому щавелю.

Местные названия растений вообще доставляли большое удовольствие. Вкуснейшее как раз по весне в начале мая растение свербигу, не только называли неправильно – свиргиба, но почему-то добавляли к концу латинское окончание -ус. То есть вместо «свербиги» получалось «свиргибус». Подозреваю, что автором такого псевдонаучного переименования беззащитного растения являлся учитель биологии Димитрий Васильевич, который в виду своего среднего ветеринарного образования естественно не мог знать, что на самом деле по латыни эта трава называется Bunias.

Колоритность деревенских названий давала мне 100 очков выигрыша при игре «в слова» по теме растений. Потому что к общеизвестным и постоянно в этой игре называемым «краснокоренке» и «беложопке» я добавлял сходу выдуманные «яркоцветы» и «синелисты», и мог вести ряд подобных растений до победного конца, время от времени для правдивости перемежая его экзотическими «секвойями» и «рододендронами». А выигрывал я на каком-нибудь «черезпердачнике двудольном». Причем рододендрон вызывал у моих соперников больше сомнений в своей реальности, чем «черезпердачник», потому что наличие в живой природе пердака и его явную двудольность не решались оспаривать даже дикие старшеклассники.

Ишак-тя-нюхал!

В каком-то далеком советском году в Макаево передали на баланс ишака. Причем передали не фиктивно, как принято среди умных людей в райисполкоме – для воровства отведенного на ишака содержания, а фактически. То есть в Макаеве появился свой совершенно живой и половозрелый ишак. С какой целью направлен ишак, для производства каких-то сельхозработ или организаций неких мероприятий среди населения, сейчас не известно. Видимо причина крылась в загадочной центральной разнарядке, каковые действовали в то время во множестве, и собственно по которым, осуществлялось иногда добровольное, а чаще принудительное снабжение колхозов.

После нескольких попыток эксплуатации ишака макаевцы сделали вывод, что ишак не в пример умнее лошади, потому как работать за солому не хочет, и коли упрется, то никаким дубьем его с места не стронешь. И хоть ты тресни!

Способ как решить проблему пришел в голову тогда еще совсем молодого и смекалистого Вовки Дубровского. Поковырявшись на конском дворе, и вооружившись скорняжьей иглой и кусками разной упряжи Дубровский соорудил специальное дополнение к ишачиной сбруе. Вовка назвал его спецвожжой «На-те-в-Бампо», по имени героя Фенимора Купера Натти Бампо, которого Вовка спутал с героем Майн Рида Зебом Стумпом у которого Вовка и перенял сам способ.

«На-те-в-Бампо» хитрым образом добавлялась к основным вожжам, сочеталась с основной сбруей и охватывала круп животного в аккурат под хвостом. Напротив подхвостового пространства ишака на спецвожже торчал шип или по научному шпора. Шпора острием была направлена вглубь ишака.

Суть изобретения очевидна – если ишак отказывается идти, возница натягивает спецвожжу «На-те-в-Бампо» и шпора колет ишака в подхвост. Почувствовав укол сзади, ишак естественно начинает двигаться вперед.

В первоначальном опыте участвовал Вовка Дубровский, директор конского двора Карнаухов, два конюха, дядя Петя Куриный Бог и случайно болтающийся по двору сварщик-лепила Алепа.

Телегу к ишаку ради наглядности опыта решили не цеплять. Изобретатель спецвозжи встал спереди, а зрители, с целью не пропустить все тонкости процесса, скучковались сзади. Директор конского двора Карнаухов даже чуть пригнулся.

Дубровский потянул ишака за основные вожжи. Ишак не повел и бровью. Вовка потянул спецвожжу. Вожжа сработала как часы. Почувствовав «На-те-в-Бампо» Ишак взревел, но вместо того чтобы двинутся вперед, лягнул обеими ногами назад. Потом ишак принялся дико скакать по двору лягаясь, кусаясь и матерясь, до тех пор, пока научная шпора не покинула его недра.

В результате опыт привел к значительным жертвам среди директора конского двора Карнаухова и случайно лепилы Алёпы. Кроме того, пострадал забор, скамейка, а так же шматок сала, полбуханки хлеба за 14 коп, три помидора и почти полная четверть кислушки, которые выложили для банкета по поводу эксперимента на указанной скамейке возле означенного забора.

Через несколько дней ишак был забит на мясо, но с содержания не списан. Спецвожжа «На-те-в-Бампо» украсила своим шипом спину Вовки Дубровского с легкой руки директора конского двора Карнаухова вышедшего из медпункта. А сама история внедрения в ишака научных изобретений, пересказанная в сотне вариантов, родила в массах макаевцев устойчивый фразеологизм «Ишак-тя-нюхал».

Идиома «Ишак-тя-нюхал» в устах макаевцев могла означать что угодно в зависимости от контекста и интонации.

Увезли ветеранов без прежней помпы – на одном единственном «чирокезе». Его водитель то ли поленился развозить стариков по домам, то ли побоялся заблудиться в пяти макаевских улицах. Поэтому бритый коллега Лысова высадил всех на самом конце центральной улицы, на поскотине.

Собственно сюда на поскотину выходили три из основных улиц деревни – здесь они когда-то начинались и здесь заканчивались.

Сюда гоняли на выпас мелкий домашний скот вроде коз или свиней. Основной сельский коровий табун тоже загоняли сюда, но реже – только если он начинал или заканчивал здесь свой жвачный день.

Место это почему-то не застраивалось. Что-то отпугивало от поскотины представителей новой социальной формации, может то, что земля здесь местами подболоченная да подпруженная, может постоянные коровьи лепехи. А может быть электрическая подстанция, стоявшая тут же недалече, как-то негативно влияла своим электромагнитным полем на их зажиточную душевную организацию и транковые телефоны.

На поскотине часто играли ребятишки – гоняли на великах, бились в кондалы или вышибалы, ставили и выбивали клёк, и устраивали прочие развлечения.

А самое главное – на поскотине стояли качели…

Но ветеранам качели были без интересности.

Димитрий Василич, Егор Акимыч и Алексей Микитич пошли через поскотину. В руках у них болтались цветные хрусткие пакеты, которые вручил им напоследок глава администрации. Алексей Микитич нес сразу два пакета, один из которых все норовил прикрыть то задом, то боком от своих товарищей.

Ветераны пыхтели, скрипели, шагали. Первым молчания не выдержал самый словоохотливый в силу своей профессии, бывший учитель химии, биологии и физкультуры, а иногда еще и труда – Димитрий Василич.

- Вот всё-всё, всё также и справили торжественную в дату.

- Да-а. Э-э. Ладно все провернули, – довольно подхватил Алексей Микитич. - А вдатых я чего-то не видел. День вить еще, наверное. Рано подвдавать. Детишки же.

- И про презентацию не забыли, - продолжал Димитрий Василич. - Чего там, в пакете-то надо поглядеть…

Алексей Микитич вдруг поотстал, его окликнул Егор Акимыч:

- Идем, Микитич. Где ты тама?

- Э… Чичас я, нога чего-то не гнется. Вот ать… - Алексей Микитич с целью скрыть один из своих пакетов присел и опустил его в траву.

Ветераны встали в кружок и начали теребить свои мешки, наперебой сыпля комментариями.

Егор Акимыч:

- Ты глянь – колбаса… «Салями». Мусульманская что ли? Салям, мол?

Димитрий Василич:

- Сало. А у тебя, Лексей Микитич? Есть такая дисциплина?

Алексей Микитич:

- Э-э… А как же! Это шпик по-немецки. С перцем значит.

Егор Акимыч пошарил поглубже:

- Так, хлеб… Тю! Водочка! Глянь, Василич – водочка. «Сидорофф». Трофейная что ли?

Димитрий Василич:

- Импортная. Маде ин Герман. Немецкая значит.

Егор Акимыч почесал бутылкой бровь.

- А-а ну да, ну да… отрава небось, «Пашеничною-то» разве найдешь теперя?

- Ой, и не говори! - подхватил Алексей Микитич. - А и найдешь, так все одно у их сделана. Все иностранщики заполонили.

Димитрий Василич:

- И консервация.

Алексей Микитич:

- Не наша тоже. Эхь…

Егор Акимыч:

- Конфет коробка.

- И у меня.

- Эти-то вроде наши - «Родина» называются.

Димитрий Василич щурясь, вгляделся в мелкий текст:

- Ага. Производство «Мазер». Тоже немцы.

Егор Акимыч сплюнул:

- Вот ведь! Немцы, а! Под Родину подмазываются!

Алексей Микитич между делом ревниво заглядывал и в чужие пакеты:

- А у тебя, Димитрий Василич? И водочка есть?

- А это чего? Малявка какая-то. – Егор Акимыч вынул из пакета плотный лист лощеной бумаги. - И у тебя, а, Микитич? Так, почитаем: «Глава поселковой администрации Лысов С. М. Сердечно поздравляет вас с праздником Великой Победы и надеется, что скромные подарки от администрации украсят ваш праздничный стол». Вот завернул Лыска!

- «… а также выражает надежду, - подхватил Димитрий Василич, - что вы вашим опытом и авторитетом будете способствовать повышению политической активности населения в преддверии выборов главы поселковой администрации. И поможете сделать своим землякам единственно правильный выбор. Глава поселковой администрации Лысов Сергей Михайлович… и мэрия».

- Понятно, – заключил Егор Акимыч. - Это значит нам презент навроде магарыча. За то чтоб мы народ за Лыску агитировали. На третий срок хочет остаться. Не наворовался еще.

Алексей Микитич от осторожности даже присел:

- Ты Акимка э-э зазря-то языком не чеши. А то ить…

- Чего «а то»! Чего! Ты сам всю жизнь в бухгалтерах просидел, будто не знаешь, как чего делается! Сам, небось, мухлил! А, Димитрий Василич? Вот вы учитель, самый умный значит, скажи-ка!

Димитрий Василич повел головой по сторонам.

- Ты, Егор Акимыч, всё также и вправду зря не голословь. Что коррупция процветает, то естественно телевизионный факт. А про Лысова, раз не поймали, значить и не вор, и говорить нечего. Всё-всё…

Растолкав подарки обратно по пакетам, ветераны потянулись через поскотину дальше. Они уже почти вышли на улицу, а точнее в то место где три улицы собираются вместе в один пучок. И тут в самой его горловине Алексей Микитич не выдержал.

- Слышь… Акимыч…

- Чего?

- Эхь… Чего-то солнце припекает. Попить охота. - Алексей Микитич в доказательство того, что солнце действительно печет, снял кепку и потер сухую лысину.

- И чего?

- Дай попить-то…

- Возьми да попей.

- Да у меня ведь руки заняты.

Егор Акимыч в восхищении от этих силлогизмов даже притопнул!

- Эх ты! Жухло ты бухгалтерское! Раз уж выпить охота так давай сядем по-людски на травку или куда, да и выпьем в честь праздничка. Победа ведь все-таки.

- Да неудобно как-то, дети пойти могут, - педагогично, но не очень уверенно протянул Димитрий Василич. - К тому же мне в оранжерее поработать надо всё также, редис полить. И на колхозный рынок ехать, а то выходные ведь. У меня там овощные культуры на продажу надерганы, увянут. Нет, я не буду. Всё-всё…

Не обращая внимания на слова товарища, активисты выпить уже определили место для пикника. Искать долго не пришлось. Основой застолья стало здоровенное бревно, с незапамятных времен лежавшее здесь на окраине. Бревно за годы лежания мумифицировалось и высохло до звонкости пионерского барабана и сверкало почти таким же глянцем, отполированное сотнями деревенских задов.

- И гигиена не соблюдена. Опять же экологию нарушать… А пить из чего? – несмотря на деланно отстраненный вид Димитрий Василич не отставал от друзей.

- Вот. Айда, Митрасилич! – закончил приготовления Акимыч.

- А пить-тоть из бумажек будем. Эхь. На хороших бумажках Лыска прокламации свои напечатал. - Алексей Микитич повытаскивал из пакетов мелованные листы. - Счичас стакашечки сверну. Вот. Давай-ка, Акимыч, открывай.

- Сам открывай. Чего это мою-то. Я свою колбасу нарежу. – Егор Акимиыч уже вытащил из кармана ножик-точилку.

Сделав на непонятливость товарища досадливое лицо, Алексей Микитич начал объяснять:

- Да ить ты один живешь-то. И хозяйства у тебя нету. Все одно сам водку свою выпьешь без всякой пользы. А мне водка для хозяйства нужна. У нас ведь как? Огород вспахать – бутылка, навозу привести – бутылка, дети на выходные приедут – обратно бутылка. А у тебя чего? Одно похмелье и никакой полезности. Эхь.

- Одна органическая интоксикация, – солидно добавил Димитрий Василич.

- Чего это я один? – обиделся Егор Акимыч. - Сноха ко мне заходит. И сын, когда с вахты возвращается.

- Тык у них хозяйство-то отдельное! А пьешь ты со снохой что ли? Или как?

- Не дай бог с ней пить! Она водку на дух терпеть ненавидит! Надысь почти целую чекушку нашла у меня в старом сапоге и в парашу вылила. Во как!

- Вот и эту найдет и выльет. Лучше уж мы сами ее того… Эхь!

- Ну, ладно, Алёпа! Уломал черт языкастый!

- А колбаску Димитрий Василич достанет, – елейным голосом завершил дебаты Алексей Микитич.

Опешив от такого поворота Димитрий Василич начал какие-то протестующие жесты, - «Да я… всё-всё… всё также… Я…» - но на него не обратили внимания – водку разливали.

Егор Акимыч:

- Ну. За Победу значит…

Димитрий Василич:

- За Победу в Великой Отечественной войне над немецко-фашистской Германией…

Алексей Микитич:

- За неё родимую…

Закусили.

Мимо, оглядываясь по сторонам, шел белобрысый потный парень в кожаном плаще, в каких советские фильмы обычно изображают мотоциклистов-эсесовцев, судя по всему, горожанин. Парень подошел к старичкам.

- Здравствуйте. Не подскажете, как к дому бабки Генеральши пройти?

- Генеральшихи? А вон за тем прудом третий дом от плотины, не крашенный, - подсказал Егор Акимыч.

- Третий? Благодарю за инфу.

- На здоровье!

- Хайль Гитлер, дедки! С праздником!

- И тебя, сынок, с праздничком…

Парень ушел. Ветераны переглянулись…

- Чего?

- Эта…

- Тьфу!

Дядя Петя Куриный Бог и Вовка Дубровский опростали бутылку. Солнышко сдвинуло тень и упало друзьям на макушки. От солнца и теплой водочки им стало солово и лениво.

Деревенская жизнь текла мимо. Шли до магазина бабы и мужики, шли бабы обратно. Ребятишки мелькали. Снова приехал автобус.

Среди прочих с автобуса сошел Витька Полпотехин. Витьку встречала большая желтая в рыжину длинношерстая дворняга. Витька погладил дворнягу за ушами, потом коротко цыкнул на нее. Собака чуть отстала, но неотступно пошла следом. Стало видно, что это кормящая сука.

Витька с детства рос пацаном тихим, забитым и потому вежливым. В по-за-том месяце он дембельнулся из армии, говорили, что с Чечни, но деревенскую вежливость видно забыл не до конца, потому как и с Вовкой и с дядей Петей поздоровкался.

- Из городка? – с ответной вежливостью спросил об очевидном дядя Петя.

- Ага. Про работу ездил узнавать.

- И чего?

- Да пока ничего…

Вовка, разомлевший, кажись, поболе дядипетиного, молча и неверно показал рукой вдоль улицы. Куриный Бог проследил за его рукой.

- Во, Витька! Матя твоя бежит! Здорова, Маруся!

- Блин! – досадливо выдавил Витька, и сквозанул сквозь дыру в парк за кусты акации. Дворняга юркнула за ним.

- Где! – крикнула, подбежав, запыхавшаяся мать Витки, - Где, мой?

- Нету! – хором сказали правду Дубровский и дядя Петя. – Нету!

Маруся, она же тетя Мария, с тоской посмотрела на дыру, но не рискнула в нее и побежала вокруг.

- Чего это? – спросил Вовка.

- Да хрен их пойми! С ними всегда так, что со старыми, что с молодыми – потеха на полдеревни.

Вовка лишь хлопнул глазами, да так, что чуть не прихлопнул пролетавшую мимо молодую весеннюю муху.

Снова все стихло.

Мимо питейщиков в сторону здания правления прошел Лысов. Неожиданно он остановился, вернулся на несколько шагов и крикнул к Вовке

- Эй, Дубровский, подкалымить хочешь?

- Ну…

- Хрен загну! Работа говорю есть. Возьмешься?

- А чего… - первые полчаса после свежевыпитой пол-литры Дубровский всегда становился многозначительным и лаконичным. Вот и сейчас его «А чего...» можно понять как «А чего делать?» и в то же время как «А чего бы не взяться…».

- Раскопать кое-что надо. На Солдатских горах.

- Шанес?… - Вовка аппетитно рыгнул свиргибусом, поэтому вопрос прозвучал уже совсем не однозначно. То ли – «А есть ли для означенной работы подходящий шанцевый инструмент?», то ли «А есть ли шанс что-нибудь раскопать?», а вероятнее всего это был общий вопрос – «А есть ли шансы получить за работу шанцевым инструментом материальное вознаграждение даже в том случае, если никаких шанцев и ничего подобного раскопано не будет?»

- Да ты уже бухой что ли?! Что вы за быдло такое – с утра косые! – Лысов махнул на Вовку рукой и пошел своей дорогой. На дядю Петю Лысов даже смотреть считал ниже своего достоинства.

Дубровский и Куриный Бог проводили его медленными взглядами.

- Ящик надо просить, - горько и почти связно выговорил Вовка. – водки… А… а чего он на Солдатских горах рыть собрался.

- Так известно чего! – дядя Петя даже подпрыгнул на заднице. – Чего! Чего! Курицу его ити! Добро фашистское!

Вовка вздрогнул.

- Фашистский самолет?

Качели

О, эти качели! Вы никогда не видели и никогда не увидите таких качелей! И я не увижу…

Они были летающие! Никакие не крылатые, а именно летающие! Воздушные, тонкие! У них нет столбов, намертво вбитых в землю – вместо них качели опирались на тонкие легкие жерди, на три или четыре жерди составленных шалашом с каждой стороны. Жерди стояли высоченные – стальная перекладина, что лежала на них, терялась в высоте, где горело ослепительное солнце и белое небо, а вершины жердей уходили в самое занебесье.

Сиденье держалось на цепях. Говорили, что в городе вместо цепей ставят металлические трубки и что с ними можно крутить солнышко. Нет, на наших качелях солнышко закрутить невозможно – на летающих качелях кручение это глупая рисовка. Цепи и без того поднимали тебя на ужасающую высоту.

Конечно, на наших качелях сложно раскачаться одному, не то, что на городских. Но уж если тебя раскачают!

Качели взлетали. Где-то позади оказывались длинные голенастые жерди, толкнувшие от себя землю, а сам ты летел вперед, только вперед и вверх, а если назад, то это на самом деле не назад, а тоже вперед, просто ты будто разворачивался в другую сторону.

Когда качели стояли на земле они казались комаром-караморой – из-за тонких растопыренных ног, но в полете это сходство терялось напрочь. В отличие от тошнотных мотаний неуклюжей караморы, полет качелей был стремительным и дерзким, как, наверное, у москита. Я не видел москитов, но они, наверняка такие – стремительные, и полет их – прямой и неудержимый, и их тонкие долгие ноги, сложенные как хвостовое оперенье ракеты, нисколько не мешают полету, а делают его еще красивее.

Вот такие были качели.

Поиск по сайту: