Аннотация 2 страница. В кабинете у Валландера немедля разболелась голова

В кабинете у Валландера немедля разболелась голова. Он принялся обшаривать ящики письменного стола, искал таблетки. По коридору, насвистывая, прошел Ханссон. В конце концов в недрах самого нижнего ящика нашлась-таки помятая пачка дисприла. Он сходил в кафетерий, налил себе стакан воды и чашку кофе. За одним из столиков сидела шумная компания молодых полицейских, новичков, присланных в Истад за последние несколько лет. Валландер кивнул, поздоровался. Разговор у них шел об учебе в Полицейской академии. Он вернулся в кабинет, сел за стол и стал смотреть на стакан, где потихоньку растворялись две таблетки.

Думал он об Анетте Фредман. Пытался представить себе, что ждет в будущем мальчика, тихонько игравшего на полу в русенгордской квартире. Ребенок словно бы прятался от мира. Со своими воспоминаниями об умершем отце и о брате с сестрой, которых тоже не было в живых.

Валландер осушил стакан, и ему сразу же показалось, что головная боль отступила. На столе перед ним лежала папка с красной наклейкой, на которой Мартинссон написал: «Чертовски срочно!» Валландер знал, что найдет в папке. Они говорили об этом перед выходными. О происшествии, случившемся в ночь на минувшую среду. Валландер был тогда в Хеслехольме, Лиза Хольгерссон послала его на семинар, где Управление государственной полиции намеревалось обнародовать новые директивы касательно координации контроля и надзора за различными байкерскими группировками. Валландер пытался увильнуть, но Лиза Хольгерссон настояла на своем. В Хеслехольм поедет именно он, и точка. Одна из означенных группировок приобрела земельный участок под Истадом. Так что в будущем возможны проблемы.

Валландер вздохнул: пора браться за дело. Открыл папку, прочел бумаги и с удовлетворением заключил, что Мартинссон подготовил четкую, обозримую справку о случившемся. Потом откинулся на спинку стула и тщательно обдумал прочитанное.

Две юные особы – девятнадцати и четырнадцати лет от роду – вечером во вторник, в начале одиннадцатого, находясь в одном из городских ресторанов, заказали такси и велели отвезти их в Рюдсгорд. Одна из них сидела на переднем сиденье. На окраине Истада она попросила шофера остановиться: хотела пересесть назад. Такси остановилось у обочины. Тогда девчонка на заднем сиденье достала молоток и ударила шофера по голове. А та, что сидела впереди, выхватила нож и всадила ему в грудь. Потом они забрали у таксиста бумажник и мобильный телефон и скрылись. Невзирая на ранения, шофер сумел поднять тревогу. Звали его Юхан Лундберг, возраст – чуть за шестьдесят, можно сказать, всю жизнь за баранкой провел. Он смог подробно описать обеих пассажирок. Мартинссон, который выехал на место происшествия, без особого труда выяснил их имена, поговорив с посетителями ресторана, после чего обе были задержаны у себя дома. Девятнадцатилетнюю девицу поместили в следственную тюрьму. А ввиду тяжести преступления решено было и четырнадцатилетнюю тоже подержать под арестом. Когда «скорая» доставила раненого в больницу, он был в сознании. Но там ему неожиданно стало хуже. Сейчас он лежал в беспамятстве, и доктора не были уверены в благополучном исходе. Как писал Мартинссон, на вопрос о причине нападения обе юные особы сказали, что им «были нужны деньги».

Валландер скривился. Прежде он никогда не сталкивался с подобными вещами. Молоденькие девчонки – и такая дикая жестокость. По данным Мартинссона, младшая училась в школе, причем с отличными оценками. Старшая, которая сейчас сидела в следственной тюрьме, раньше работала администратором в гостинице и няней в Лондоне, а теперь должна была пойти на языковые курсы. Ни та ни другая до сих пор не имели дела ни с полицией, ни с социальными службами.

Не понимаю я этого, с грустью думал Валландер. Откуда оно берется, это полнейшее презрение к человеческой жизни? Они же могли убить таксиста. Не исключено, что в самом деле убили, если он умрет в больнице. Две девчонки. Будь это мальчишки, я бы, наверно, еще понял. Хотя бы по давней привычке.

Стук в дверь отвлек его от размышлений. На пороге стояла Анн-Бритт Хёглунд. Как обычно, бледная, усталая. Изменилась она с тех пор, как приехала в Истад, подумал Валландер. Среди однокурсников в Полицейской академии она была одной из лучших и в Истад приехала переполненная энергией и честолюбивыми планами. Силы воли ей по-прежнему не занимать. Но все-таки она изменилась. Бледность в ее лице шла изнутри.

– Не помешаю? – спросила Анн-Бритт.

– Нет.

Она опасливо села в шаткое посетительское кресло. Валландер кивнул на раскрытую папку:

– Что скажешь?

– О девчонках из такси?

– Да.

– Я разговаривала со старшей. С Соней Хёкберг. Она не запирается. Четко и ясно отвечает на все вопросы. Но не выказывает ни малейшего раскаяния. Второй девчонкой со вчерашнего дня занимаются социальные службы.

– Тебе это понятно?

Анн-Бритт Хёглунд ответила не сразу:

– И да, и нет. Мы ведь знаем, что жестокие преступления помолодели.

– А я вот не припомню, чтобы раньше нам доводилось сталкиваться с подобной историей: две молоденькие девчонки совершили нападение с молотком и ножом. Они что, были пьяны?

– Нет. Вопрос в том, стоит ли, собственно говоря, удивляться. В сущности, рано или поздно следовало ожидать чего-то подобного.

Валландер подался вперед:

– Будь добра, объясни.

– Не знаю, сумею ли.

– Попробуй!

– На рынке труда женщины теперь не востребованы. Прошли те времена.

– Это никак не объясняет, почему молоденькие девчонки нападают на таксиста с ножом и молотком, верно?

– Значит, наверняка есть другая причина, надо просто искать. Ни ты, ни я не верим, что люди рождаются злодеями.

Валландер покачал головой:

– По крайней мере, я стараюсь не верить. Хотя порой это трудновато.

– Достаточно заглянуть в журналы, которые читают девчонки такого возраста. Там опять пишут только о красивой внешности, а больше ни о чем. Как заарканить парня и самоутвердиться через его мечты.

– Разве так было не всегда?

– Нет. Посмотри на свою дочь. У нее-то есть собственные представления о том, как построить свою жизнь, верно?

Валландер знал, что Анн-Бритт права. Но все-таки покачал головой:

– Все равно не понимаю, зачем они напали на Лундберга.

– А должен бы. Ведь эти девочки мало-помалу начинают соображать, что происходит. Начинают соображать, что никому тут не нужны, более того – нежеланны. И отвечают. Так же, как мальчишки. В том числе насилием.

Валландер молчал. Он наконец понял, что пыталась сказать Анн-Бритт Хёглунд.

– Вряд ли я сумею объяснить лучше, – обронила она. – Ты бы сам с ней поговорил, а?

– Мартинссон тоже так считает.

– Вообще-то я к тебе по другому делу. Мне нужна твоя помощь.

Валландер молчал, ожидая продолжения.

– Я обещала выступить в одном из женских кружков здесь, в Истаде. Вечером в четверг. Но чувствую, что не сумею. Не могу сосредоточиться. Слишком много всего наваливается.

Валландер знал, что Анн-Бритт разводится с мужем и эта история требует от нее огромного напряжения сил. Муж ее постоянно был в отлучках, он занимался монтажом промышленного оборудования и разъезжал по всему свету. От этого процесс все больше затягивался. Еще год назад она говорила Валландеру, что их браку конец.

– Попроси Мартинссона, – предложил Валландер. – Ты же знаешь, я не мастер выступать с речами.

– Всего-то полчасика, – сказала Анн-Бритт. – Расскажешь, каково это – быть полицейским. Три десятка женщин. Они будут в восторге.

Валландер решительно помотал толовой:

– Мартинссон с удовольствием тебя выручит. Вдобавок он занимался политикой. И привык выступать.

– Я спрашивала. Он не может.

– А Лиза Хольгерссон?

– Тоже. Кроме тебя, некому.

– А как насчет Ханссона?

– Он уже через минуту переведет разговор на лошадей. А это совершенно ни к чему.

Валландер понимал, что не может ей отказать. Надо помочь.

– Что же это за кружок?

– Начинали они как маленькая группа любительниц словесности, а со временем сложился довольно обширный кружок. Собираются уже более десяти лет.

– И я должен рассказать, что такое – быть полицейским, и всё?

– Да. Ну, может быть, зададут несколько вопросов.

– Мне совершенно не хочется, но я пойду только потому, что ты просишь.

Она вроде как облегченно вздохнула и положила ему на стол листок бумаги.

– Здесь имя и адрес контактного лица.

Валландер взял листок: это в центре, недалеко от Мариягатан. Анн-Бритт встала.

– Денег не заплатят. Но кофе с тортом угостят непременно.

– Я торт не ем.

– Кстати, это целиком и полностью отвечает пожеланиям нашего стокгольмского руководства. Насчет того, что необходимо поддерживать связи с общественностью и находить новые способы информировать ее о нашей работе.

В дверях Анн-Бритт обернулась:

– Ты как будто бы собирался на похороны Стефана Фредмана?

– Я был там. Ужасно, иначе не скажешь.

– Как его мать, не помню ее имя?

– Анетта. Похоже, ее бедам конца-краю нет. Но тем не менее я полагаю, она достаточно хорошо заботится о последнем своем сыне. Во всяком случае, старается за ним присматривать.

– Поживем – увидим.

– Ты о чем?

– Как зовут мальчика?

– Йенс.

– Лет через десять увидим, не начнет ли некий Йенс Фредман мелькать в полицейских сводках.

Валландер кивнул. Разумеется, риск существует.

Анн-Бритт ушла. Кофе остыл. Валландер сызнова отправился в кафетерий, налить горячего. Молодые полицейские разошлись. С чашкой в руке комиссар прошагал по коридору к кабинету Мартинссона. Дверь была приоткрыта, но в комнате пусто. Валландер вернулся к себе. Голова уже не болела. Над водонапорной башней с криком кружили галки. Он постоял у окна, тщетно пытаясь их сосчитать.

Зазвонил телефон. Не садясь, комиссар взял трубку. Из книжного магазина сообщали, что получена книга, которую он заказывал. Валландер напрочь запамятовал про заказ. Но промолчал. Обещал зайти за книгой на следующий день.

Только повесив трубку, он вспомнил, что речь идет о подарке для Линды. Книга французская, о реставрации антикварной мебели. Валландер прочитал о ней в журнале, который попался ему под руку в приемной у врача. А поскольку все еще тешил себя надеждой, что Линда, хоть ее и заносит временами в иные сферы деятельности, остановится на своем увлечении старинной мебелью, заказал книгу, но тотчас об этом и забыл. Отставив чашку, Валландер решил нынче же вечером позвонить Линде. Последний раз они разговаривали несколько недель назад.

Вошел Мартинссон. Он вечно спешил и, как правило, в дверь не стучал. С годами у Валландера все больше крепла уверенность, что Мартинссон хороший полицейский. Но есть у него один изъян: ему хочется заняться чем-нибудь другим. В последние годы он не раз всерьез подумывал уйти из полиции. Особенно после того, как его дочку побили на школьном дворе просто потому, что ее папа работает в полиции. Одного этого оказалось достаточно. Тогда Валландер сумел убедить его остаться. Мартинссон был упрям, а порой выказывал и изрядную проницательность. Правда, упрямство подчас оборачивалось нетерпеливостью, а проницательность пропадала втуне, поскольку основополагающую работу он проделывал небрежно.

Мартинссон прислонился к косяку.

– Я пытался созвониться с тобой, – сказал он. – Но ты отключил мобильник.

– В церкви был, – отвечал Валландер. – А после забыл включить.

– На похоронах Стефана?

Валландер повторил то же, что сказал Анн-Бритт. Мол, все это ужасно.

Мартинссон кивнул на раскрытую папку на столе.

– Я прочел, – сказал Валландер. – И не понимаю, что толкнуло этих девчонок взяться за молоток и нож.

– Там же написано. Им были нужны деньги.

– Но жестокое насилие?.. Как он?

– Лундберг?

– Кто же еще?

– По-прежнему без сознания. Обещали позвонить, если что. Либо он очнется. Либо умрет.

– Тебе это понятно?

Мартинссон сел в посетительское кресло:

– Нет. Непонятно. И я не уверен, что хочу понять.

– А надо бы. Если ты намерен и дальше работать в полиции.

Мартинссон взглянул на Валландера:

– Ты знаешь, я не единожды подумывал уйти. Последний раз ты убедил меня остаться. Но что будет дальше, я понятия не имею. Однако уговорить меня наверняка окажется не так-то легко.

Вполне возможно, Мартинссон прав. Это встревожило Валландера. Ему не хотелось терять такого сотрудника. Как не хотелось услышать и от Анн-Бритт, что она тоже уходит из полиции.

– Пожалуй, надо пойти потолковать с задержанной, – сказал Валландер. – С Соней Хёкберг.

– Погоди. Есть еще одно дело.

Валландер успел встать и теперь снова сел. Мартинссон держал в руке какие-то бумаги.

– Будь добр, прочти. Это случилось сегодня ночью. Я сам выезжал на место. Не стал тебя будить.

– Что же произошло?

– Около часу ночи охранник сообщил, что возле банкомата рядом с универмагами лежит труп.

– Какими универмагами?

– Ну, где контора налогового ведомства.

Валландер кивнул.

– Мы сразу выехали. Действительно, на асфальте ничком лежал мужчина. По словам врача, скончался он недавно. Максимум пару часов назад. Через день-другой, разумеется, будем знать точно.

– Так что же произошло?

– В том-то и вопрос. На затылке у него была большая рана. Но получил ли он удар по голове или травма – результат падения, с ходу установить не удалось.

– Его ограбили?

– Бумажник был при нем. С деньгами.

Валландер задумался:

– Свидетелей нашли?

– Нет.

– Кто он?

Мартинссон полистал бумаги:

– Тиннес Фальк, сорок семь лет. Жил неподалеку. На Апельбергсгатан, десять. Съемная квартира на верхнем этаже.

Валландер жестом остановил его, переспросил:

– Апельбергсгатан, десять?

– Да.

Комиссар медленно кивнул. Вспомнил, как несколько лет назад, после развода с Моной, на танцевальном вечере в гостинице «Сальтшёбаден» познакомился с женщиной. Он тогда здорово напился, поехал домой к новой знакомой, а утром проснулся рядом со спящей женщиной, которую на трезвую голову едва узнал. Как ее звали, он тоже понятия не имел. Поспешно одевшись, сбежал оттуда и с тех пор никогда ту женщину не встречал. Но почему-то не сомневался, что живет она на Апельбергсгатан, 10.

– С адресом что-то не так? – в свою очередь спросил Мартинссон.

– Я просто не расслышал.

Мартинссон посмотрел на него с удивлением:

– Я что, неразборчиво говорю?

– Продолжай, пожалуйста.

– Судя по всему, одинокий. В разводе. Бывшая жена живет здесь, в Истаде. Дети проживают в других местах. Девятнадцатилетний сын учится в Стокгольме. Дочь – ей семнадцать – работает няней в Париже, в одном из посольств. Мы, конечно, известили жену о смерти Фалька.

– Чем он занимался?

– По-видимому, держал индивидуальную консалтинговую фирму, в области информационных технологий.

– И его не ограбили?

– Нет. Но буквально перед смертью он получил из банкомата выписку о состоянии своего счета. Когда мы его нашли, листок был у него в руке.

– То есть деньги он не снимал?

– Судя по выписке, нет.

– В противном случае можно было бы предположить, что кто-то караулил возле банкомата и, когда он снял деньги, нанес ему удар по голове.

– Я думал о такой возможности. Но деньги он последний раз снимал в минувшую субботу. Небольшую сумму.

Мартинссон протянул Валландеру пластиковый пакет, в котором лежал испачканный кровью листок бумаги. Автомат выдал выписку в 0 часов 2 минуты, отметил про себя Валландер и вернул пакет Мартинссону.

– Что говорит Нюберг?

– Кроме раны на голове, на преступление ничто не указывает. Вероятно, он умер от инфаркта.

– Может, рассчитывал, что на счету окажется больше денег, – задумчиво сказал Валландер.

– С чего ты взял?

Валландер сам недоумевал, почему так сказал. И снова поднялся из-за стола.

– Ладно, подождем результатов вскрытия. Но пока будем считать, что преступления здесь не было. И отложим это дело в сторонку.

Мартинссон собрал свои бумаги.

– Я созвонюсь с адвокатом, которого назначили Соне Хёкберг. И сообщу, когда он подъедет. Тогда ты сможешь с ней поговорить.

– Сказать по правде, я не рвусь. Но придется.

Мартинссон ушел. А Валландер двинул в туалет, думая о том, что теперь, во всяком случае, нет необходимости поминутно шастать в уборную, не то что раньше, когда уровень сахара в крови был чересчур высок.

Следующий час он посвятил безнадежному делу о контрабанде сигарет, и все это время где-то в затылке кружилась мысль об обещании, которое он дал Анн-Бритт Хёглунд.

В две минуты пятого позвонил Мартинссон, сообщил, что Соня Хёкберг и адвокат ждут его.

– Кто у нее адвокат?

– Герман Лётберг.

Валландер знал этого пожилого юриста: работать с ним было легко.

– Через пять минут буду, – сказал он и положил трубку.

Снова подошел к окну. Галки улетели. Ветер усилился. Валландер думал об Анетте Фредман. О мальчике, что играл на полу. О его испуганных глазах. Потом тряхнул головой и попробовал обдумать вопросы, какие надо для начала задать Соне Хёкберг. В мартинссоновской папке значилось, что именно она сидела на заднем сиденье и ударила Лундберга молотком по голове. Причем не один раз. Словно ее обуяла совершенно необузданная ярость.

Он поискал блокнот и ручку. Вышел в коридор, но тотчас вернулся: забыл очки. Всё, можно идти.

Вопрос, в сущности, только один, думал он, направляясь в комнату для допросов. Единственный вопрос, на который важно получить ответ.

Почему они это сделали?

То, что им были нужны деньги, скорее отговорка, а не ответ.

Ответ надо искать гораздо глубже.

Соня Хёкберг выглядела совсем не так, как Валландер себе представлял. Он, правда, не смог бы описать, какой она ему виделась, но безусловно не похожей на ту, что сидела в комнате для допросов. Перед ним была девушка небольшого роста, худенькая, чуть ли не прозрачная. Светлые волосы до плеч, голубые глаза. На вид родная сестра мальчишки с икорного тюбика. Аккурат под стать этому Калле, думал он. Ребячливая, жизнерадостная. И уж никак не дуреха с молотком, спрятанным под курткой или в сумке.

Адвоката ее Валландер встретил в коридоре.

– Держится она очень собранно. Но я не уверен, что она отдает себе отчет, в чем ее подозревают, – сказал Лётберг.

– Она не подозреваемая. Она созналась в содеянном, – веско вставил Мартинссон.

– Молоток. Вы нашли его? – спросил Валландер.

– Она засунула его под кровать. Даже кровь не стерла. А вот вторая девчонка выбросила нож. Ищем до сих пор.

Мартинссон отправился по своим делам. Валландер и адвокат вместе вошли в комнату для допросов. Девушка с любопытством смотрела на них. Без малейшей нервозности; Валландер кивнул, сел на стул напротив. На столе стоял диктофон. Адвокат тоже сел, так, чтобы Соня Хёкберг видела его. Валландер долго смотрел на нее. Она глаз не отвела. И вдруг спросила:

– Жвачки не найдется?

Валландер покачал головой. Взглянул на Лётберга, тот тоже покачал головой.

– Посмотрим, возможно, немного погодя организуем тебе жвачку, – сказал комиссар, включив диктофон. – Сперва мы побеседуем.

– Я уже все рассказала. Почему мне нельзя жвачку? Я могу заплатить. Ни слова не скажу, если не дадите жвачку.

Валландер подвинул к себе телефон, позвонил на вахту. Эбба наверняка все устроит, подумал он. Но, услышав в трубке незнакомый женский голос, вспомнил, что Эббы там нет. Она уже полгода на пенсии, а Валландер до сих пор не привык. Вместо нее работала молодая женщина лет тридцати, Ирена, которая раньше служила секретарем у врача и за короткое время сумела снискать симпатию всего полицейского управления. Но Валландер скучал по Эббе.

– Мне нужна жевательная резинка, – сказал он. – Не знаешь, у кого можно позаимствовать?

– Знаю, – ответила Ирена. – У меня.

Валландер положил трубку, пошел к Ирене.

– Для той девчонки? – спросила она.

– Быстро соображаешь, – похвалил Валландер.

Он вернулся в комнату для допросов, отдал жвачку Соне Хёкберг и тут только заметил, что забыл выключить диктофон.

– Начнем, – сказал он. – Шестое октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года, шестнадцать часов пятнадцать минут. Допрос Сони Хёкберг. Проводит Курт Валландер.

– Мне что, опять рассказывать то же самое? – спросила Соня.

– Да. И постарайся отвечать отчетливо, в микрофон.

– Я ведь уже все рассказала.

– Возможно, у меня возникнут дополнительные вопросы.

– Неохота мне повторять все еще раз.

На секунду Валландер вышел из себя. Уму непостижимо – она не выказывает ни малейшего беспокойства, ни малейшей нервозности.

– Придется повторить. Ты обвиняешься в очень серьезном преступлении. И ты созналась. Обвиняют тебя в причинении тяжких телесных повреждений. А поскольку таксист очень плох, твое положение может еще ухудшиться.

Лётберг неодобрительно посмотрел на него, но промолчал. Валландер начал еще раз:

– Итак, тебя зовут Соня Хёкберг, а родилась ты второго февраля тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.

– Я – Водолей. А вы?

– Это к делу не относится. Тебе следует только отвечать на мои вопросы. И больше ничего. Понятно?

– Черт побери, я же не дура!

– Проживаешь с родителями здесь, в Истаде, на Траствеген, дом двенадцать.

– Да.

– У тебя есть младший брат Эмиль, тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения.

– Вот ему-то и следовало бы тут сидеть, а не мне.

Валландер с удивлением посмотрел на нее:

– Почему это?

– Мы постоянно ссоримся. Он все время берет мои вещи. Лазает по моим ящикам.

– С младшими братьями и сестрами иной раз и правда трудновато. Но мы пока оставим эту тему.

Она по-прежнему спокойна, подумал Валландер. И эта ее невозмутимость портила ему настроение.

– Можешь рассказать, что случилось вечером во вторник?

– Жуткая скукотища – по второму разу рассказывать одно и то же.

– Ничего не поделаешь, придется. Значит, вы с Эвой Перссон пошли развлечься?

– В этом городе совершенно нечем заняться. Я бы хотела жить в Москве.

Валландер недоуменно воззрился на нее. Лётберг и тот удивился.

– Почему именно в Москве?

– Я где-то видала, что там жутко интересно. Масса всякого происходит. Вы в Москве бывали?

– Нет. Ты отвечай на мои вопросы. И всё. Стало быть, вы пошли развлекаться?

– Вы ведь и так уже знаете!

– Вы с Эвой, стало быть, близкие подруги?

– А то! Стали бы мы иначе вместе гулять? По-вашему, я тусуюсь с кем ни попадя?

Впервые за все время Валландеру показалось, что ее невозмутимость дала трещину. Спокойствие уступало место досаде.

– Вы давно знакомы?

– Не особенно.

– А точнее?

– Несколько лет.

– Эва Перссон пятью годами моложе тебя.

– Она мной восхищается.

– И что это значит?

– Так она сама говорит. Что восхищается мной.

– Почему восхищается?

– Это у нее надо спросить.

Обязательно спрошу, подумал Валландер. У меня к ней много вопросов.

– Расскажи-ка теперь, что произошло.

– О Господи!

– Рассказать придется, хочешь ты или нет. Мы можем сидеть тут хоть до поздней ночи, если потребуется.

– Ну, мы взяли по пиву.

– Эве Перссон всего лишь четырнадцать, верно?

– На вид она старше.

– Что было дальше?

– Взяли еще пива.

– А потом?

– Заказали такси. Вы же все знаете! Чего спрашивать-то?

– Вы, стало быть, решили напасть на таксиста?

– Нам были нужны деньги.

– Для чего?

– Так, ни для чего особенного.

– Вам были нужны деньги. Но не для какой-то конкретной цели. Правильно?

– Ага.

А вот и нет, неправильно, подумал Валландер. Он приметил в ней легкую неуверенность и тотчас насторожился:

– Обычно деньги нужны для какой-то цели, верно?

– У нас никакой цели не было.

Пожалуй, так оно и было, подумал Валландер. Но решил отложить этот вопрос на потом.

– Как вы надумали напасть на шофера?

– Мы говорили об этом.

– Когда сидели в ресторане?

– Ага.

– То есть заранее вы об этом не говорили?

– Нет. С какой стати?

Лётберг рассматривал свои руки.

– Попробуем подвести итог: по твоим словам выходит, что вы надумали напасть на таксиста, только когда уже сидели в ресторане и выпили пива. Чья была идея?

– Моя.

– И Эва не возражала?

– Нет.

Это неправда, подумал Валландер. Она врет. Но врет ловко.

– Такси вы заказали из ресторана. А потом сидели и ждали, когда придет машина? Так?

– Так.

– Где же вы взяли молоток? И нож? Если заранее ничего не планировали?

Соня Хёкберг смотрела прямо на Валландера, не пытаясь прятать глаза.

– Я всегда ношу в сумке молоток. А Эва – нож.

– Почему?

– Мало ли что. На всякий случай.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, на улицах полно психов. Для защиты.

– Значит, ты всегда носишь с собой молоток?

– Всегда.

– Раньше ты его пускала в ход?

Адвокат встрепенулся:

– Едва ли вопрос релевантный.

– Что это значит? – спросила Соня Хёкберг.

– Релевантный? Адвокат имел в виду, что вопрос не относится к делу.

– Все равно могу ответить. Я его в ход никогда раньше не пускала. А Эва как-то раз порезала руку одному хмырю. Когда он к ней полез.

Неожиданно Валландеру пришла в голову одна мысль, и, повинуясь интуиции, он спросил:

– В ресторане вы ни с кем не встречались? Может, свидание там назначили?

– Кому?

– Тебе видней.

– Нет. Никому мы свиданий не назначали.

– А не было там, к примеру, парней, которых вы хотели повидать?

– Нет.

– У тебя что же, нет парня?

– Нет.

Слишком уж быстро она ответила. В самом деле слишком быстро, мысленно отметил Валландер.

– Подъехало такси, и вы ушли?

– Ага.

– Что вы делали потом?

– Что люди делают в такси? Сказали, куда ехать.

– Стало быть, вы сказали, чтобы он отвез вас в Рюдсгорд? Почему именно туда?

– Не помню. Должно быть, случайно в голову пришло. Что-то ведь надо было сказать.

– Эва сидела впереди, а ты сзади. Вы заранее так решили?

– Такой у нас был план.

– Какой?

– Ну, попросим водилу остановиться, чтоб Эва пересела на заднее сиденье. Тут мы его и сделаем.

– Значит, вы с самого начала решили применить оружие?

– Будь водила помоложе, то нет, не стали бы.

– А как бы вы тогда поступили?

– Задрали бы юбки повыше, и он бы сам остановился. А мы бы кое-что предложили.

– Что же именно?

– А вы как думаете?

– Значит, вы бы попытались заманить его сексом?

– Блин, словечки у вас!

Лётберг поспешно подался вперед:

– Ты бы выражалась поаккуратнее.

Соня Хёкберг посмотрела на адвоката:

– Как хочу, так и выражаюсь.

Лётберг пожал плечами. Валландер решил продолжить, и поживее:

– Но за рулем такси был пожилой человек. Вы велели ему остановиться. Что случилось потом?

– Я стукнула его по голове. А Эва ударила ножом.

– Сколько раз ты его стукнула?

– Не помню. Несколько раз. Я не считала.

– Ты не боялась, что он умрет?

– Нам были нужны деньги.

– Я спросил не об этом. Я спросил, сознавала ли ты, что он может умереть.

Соня Хёкберг пожала плечами. Валландер ждал, но она молчала. А он чувствовал, что в данный момент не в силах повторить этот вопрос еще раз.

– Ты говоришь, вам были нужны деньги. Для чего?

Вот она опять, легкая неуверенность, миг колебания перед ответом.

– Да так, ни для чего особенного, я же сказала.

– Что было дальше?

– Мы забрали бумажник и мобилу и пошли домой.

– Что вы сделали с бумажником?

– Деньги мы поделили, а бумажник Эва выбросила.

Валландер полистал мартинссоновские бумаги. В бумажнике Юхана Лундберга было примерно 600 крон. Его нашли в урне, там, где указала Эва Перссон. Мобильник взяла Соня Хёкберг, он был изъят у нее дома.

Валландер выключил диктофон. Соня Хёкберг наблюдала за ним.

– Теперь я могу пойти домой?

– Нет. Тебе девятнадцать. Иными словами, тебя можно привлечь к уголовной ответственности. Ты совершила тяжкое преступление. И останешься под следствием.

– Что это значит?

– Будешь сидеть за решеткой.

– Почему?

Валландер посмотрел на Лётберга. Потом встал:

– Думаю, адвокат тебе объяснит.

Валландер вышел из комнаты. Чувствовал он себя паршиво. Соня Хёкберг не притворялась. Она вправду была совершенно невозмутима. Он зашел к Мартинссону, тот разговаривал по телефону, но жестом указал на посетительское кресло. Валландер сел и стал ждать. Ему вдруг захотелось курить. Такое случалось редко, однако встреча с Соней Хёкберг здорово его вымотала.

Мартинссон закончил свой разговор:

– Ну как?

– Она все признаёт. И совершенно хладнокровна.

– Точь-в-точь как Эва Перссон. А ведь той всего-навсего четырнадцать.

Валландер взглянул на Мартинссона едва ли не умоляюще:

– Что вообще происходит?

Поиск по сайту: