Аннотация 23 страница. Валландер понял, кто это

– Вы что здесь делаете?

Валландер понял, кто это. Мальчик неодобрительно смотрел на него:

– Если вы полицейский, то, наверно, можете поймать того, кто убил мою сестру?

– Мы стараемся, – ответил Валландер.

Мальчик не двигался. Непонятно: то ли боится, то ли выжидает.

– Ты Эмиль, да?

Мальчик не ответил.

– Наверно, ты очень любил сестру?

– Иногда.

– Только иногда?

– А что, мало? Нужно любить людей все время?

– Нет. Не нужно.

Валландер улыбнулся. Мальчик на улыбку не ответил.

– Мне кажется, я знаю один случай, когда ты ее любил, – продолжал комиссар.

– Это когда же?

– Несколько лет назад. Когда она пришла домой в крови.

Мальчик вздрогнул:

– Откуда вы знаете?

– Я полицейский. И обязан знать. Она никогда тебе не рассказывала, что произошло?

– Нет. Но ее избили.

– Откуда ты знаешь, если она не рассказывала?

– Не скажу.

Валландер тщательно обдумал следующие свои слова. Спешить нельзя, мальчик может замкнуться.

– Ты вот говоришь, что надо поймать убийцу твоей сестры. Но для этого нам нужна помощь. И самое лучшее, что ты можешь сделать, – это рассказать мне, откуда тебе известно, что ее избили.

– Из ее рисунка.

– Она рисовала?

– Да, и очень здорово. Только никому не показывала. Рисовала и рвала. Хотя я иногда заходил сюда, когда ее не было дома.

– И ты кое-что нашел.

– Соня нарисовала, что случилось.

– Она так сказала?

– А зачем бы она иначе нарисовала мужика, который бьет ее по лицу?

– Рисунок у тебя случайно не сохранился?

Мальчик не ответил. Он исчез. А через несколько минут вернулся. С карандашным рисунком в руках.

– Я хочу получить его назад.

– Ты непременно его получишь. Обещаю.

Валландер взял листок, отошел к окну. От первого же взгляда на рисунок ему стало не по себе. Одновременно он увидел, что рисовать Соня Хёкберг действительно умела. Он сразу узнал ее лицо. Но доминировала на рисунке фигура мужчины, возвышающаяся над нею. Кулак бил ее в нос. Если Соня изобразила его так же достоверно, как и себя, то, вероятно, удастся его опознать. Вдобавок внимание комиссара привлекла правая рука мужчины. Сперва он подумал, что на запястье надет браслет. Но потом сообразил: это татуировка.

Валландера охватила внутренняя спешка.

– Ты правильно сделал, что сохранил рисунок, – сказал он мальчику. – И непременно получишь его обратно, обещаю.

Мальчик спустился за ним вниз. Валландер бережно сложил рисунок, спрятал в карман куртки. Из гостиной по-прежнему доносились всхлипывания.

– Она так и будет всегда плакать? – спросил Эмиль.

У комиссара перехватило горло:

– Это пройдет. Когда-нибудь. Нужно время.

Он не зашел в гостиную, не попрощался с Хёкбергом и Рут. Быстро погладил мальчика по голове и тихонько закрыл за собой входную дверь. Ветер усилился. Мало того, начался дождь. Комиссар поехал прямо в управление, стал разыскивать Анн-Бритт. В кабинете ее не оказалось. Позвонил ей на мобильный – безрезультатно. Ирена в конце концов сообщила, что Анн-Бритт срочно вызвали домой. Кто-то из детей захворал. Комиссар решительно сел в машину и поехал на Рутфруктсгатан, где жила Анн-Бритт. Дождь лил как из ведра. Он прикрыл ладонью карман, чтобы не намочить рисунок. Анн-Бритт с ребенком на руках открыла дверь.

– Я бы не стал тебя беспокоить, но дело важное, – сказал он.

– Ничего, у малышки просто немного поднялась температура. А соседка сможет освободиться и присмотреть за ней только через пару часов.

Валландер вошел в дом. Давненько он здесь не бывал. Уже с порога гостиной заметил, что со стены исчезли японские деревянные маски. Анн-Бритт перехватила его взгляд:

– Он забрал свои сувениры.

– А живет по-прежнему здесь, в городе?

– Нет. В Мальмё перебрался.

– Ты останешься в этом доме?

– Не знаю, по карману ли он мне.

Девчушка у нее на руках задремала. Анн-Бритт осторожно уложила ее на диван.

– Сейчас я покажу тебе один рисунок, – сказал Валландер. – Но сперва задам вопрос насчет Карла-Эйнара Лундберга. Ты с ним не встречалась. Но фотографии его видела. И старые протоколы читала. Не помнишь, там нигде не упоминалось, что у него татуировка на правом запястье?

Не задумываясь, она ответила:

– Да, татуировка есть, змейка.

Валландер хлопнул ладонью по столику. Ребенок испуганно вздрогнул, захныкал, но тотчас опять уснул. Наконец-то вполне очевидная улика. Комиссар положил перед Анн-Бритт рисунок.

– Это Карл-Эйнар Лундберг. Без сомнения. Хотя я в жизни его не видала. Откуда ты взял рисунок?

Валландер рассказал про Эмиля. И про до сих пор неизвестный талант Сони Хёкберг к рисованию.

– Вероятно, мы не сможем привлечь его к ответственности, – сказал он. – Но сейчас это не важно. Главное, твоя версия однозначно подтвердилась.

– И все же трудно поверить, что из-за этого Соня убила его отца.

– Может, там кроется что-то еще, чего мы не знаем. Однако Лундберга мы теперь прижмем. И будем пока исходить из того, что Соня вправду отомстила его отцу. То есть Эва Перссон, наверно, все-таки не врет. И молотком, и ножом била Соня. А уж почему Эва по-прежнему так равнодушна, это загадка, над которой мы поразмыслим позднее.

Оба задумались над новым поворотом. Потом Валландер нарушил молчание:

– Некто забеспокоился, поскольку Соня Хёкберг кое-что знала и могла сообщить нам. И самое важное здесь – три вопроса: что она знала? как это связано с Тиннесом Фальком? кто забеспокоился?

Девчушка на диване опять захныкала. Валландер встал.

– Ты Мартинссона видел? – спросила Анн-Бритт.

– Нет. Но как раз собираюсь его повидать. И последую твоему совету, ничего ему пока не скажу.

На улице он бегом бросился к машине. И под проливным дождем поехал на Руннерстрёмсторг.

Припарковался и долго сидел в машине, собираясь с силами.

Потом наконец поднялся в мансарду.

Мартинссон встретил комиссара широкой улыбкой:

– Я пробовал связаться с тобой. Здесь такие дела творятся!

Открывая дверь комнаты, где Мудин и Мартинссон сидели за фальковским компьютером, Валландер был напряжен как струна. Руки чесались врезать Мартинссону по физиономии и дать втык за интриги и лицемерие. Но Мартинссон улыбался и сразу же завел речь о своих новостях. Пожалуй, оно и к лучшему, отсрочка не повредит. В свое время комиссар с глазу на глаз все выскажет, рассчитается по полной с этим двурушником. Вдобавок при виде мартинссоновской улыбки у него мелькнула надежда, что Анн-Бритт по ошибке превратно истолковала ситуацию. Ведь у Мартинссона вполне могли быть уважительные причины для визита к Лизе Хольгерссон. К тому же Мартинссон подчас и мысли свои выражал весьма невразумительно, так что не всегда и поймешь как надо.

Впрочем, в глубине души Валландер сознавал, что просто ищет Мартинссону оправдание. Анн-Бритт не сгущала краски. И сказала ему все потому, что сама была возмущена.

Хотя сейчас все же лучше ухватиться за оправдательную соломинку. Разборка так или иначе неизбежна. Придет день, когда ее уже не отодвинешь.

Он подошел к столу, поздоровался с Робертом Мудином:

– Что у вас случилось?

– Роберт продолжает раскапывать виртуальные траншеи, – удовлетворенно сказал Мартинссон. – Мы все глубже проникаем в странный, но завораживающий мир Фалька.

Он предложил Валландеру свой походный стул. Тот поблагодарил, предпочел постоять. Мартинссон листал свои заметки, Роберт Мудин пил из пластиковой бутылки – кажется, морковный сок.

– Нам удалось установить еще четыре учреждения из фальковского списка. Во-первых, Госбанк Индонезии. Роберт получает отказ в доступе, когда пытается подтвердить идентификацию. Но мы все равно уверены, что это Госбанк Индонезии в Джакарте. Только не спрашивай почему. Роберт сущий кудесник по этой части.

Мартинссон еще полистал блокнот:

– Затем у нас есть лихтенштейнский частный банк «Людерс». Дальше посложнее. Если мы поняли правильно, то еще два кода соответствуют французской телефонной компании и коммерческому спутниковому предприятию в Атланте.

Валландер наморщил лоб:

– Но что это означает?

– Прежнее предположение, что все каким-то образом связано с деньгами, остается в силе. А вот при чем тут французская телефонная компания и спутники в Атланте, конечно, трудно сказать.

– Здесь нет ничего случайного, – неожиданно вставил Роберт Мудин.

Валландер повернулся к нему:

– Можешь объяснить по-человечески, чтобы я понял?

– Все люди расставляют книги в своих шкафах в определенном порядке. Или, скажем, папки с документами. В компьютере тоже обнаруживается определенная система. Тот, кто создавал здешнюю систему, действовал очень тщательно. Все у него чисто, прибрано. Ничего лишнего, избыточного. Общепринятые буквенные или цифровые последовательности тоже отсутствуют.

Валландер прервал его:

– С этого места, будь добр, поподробнее.

– Обычно человек организует свою жизнь либо в алфавитном, либо в цифровом порядке. Сначала идет «а», за ним – «б», за «б» – «в». За единицей следует двойка, а семерка не стоит впереди пятерки. Так вот здесь ничего такого нет.

– А что есть?

– Что-то другое. И это что-то говорит мне, что алфавитный и цифровой порядок не имеют значения.

У Валландера забрезжила догадка, к чему клонит Мудин:

– Стало быть, порядок есть, но какой-то иной?

Мудин кивнул, показал на монитор. Валландер и Мартинссон наклонились ближе.

– Здесь есть два компонента, которые появляются снова и снова, – продолжал Роберт. – Во-первых, я обнаружил цифру двадцать. И попробовал посмотреть, что будет, если добавить парочку нулей или поменять цифры местами. Получается кое-что интересное. – Он показал на экран: двойка и нуль. – Смотрите, что произойдет теперь.

Мудин пробежался по клавиатуре. Цифры выделились. И пропали.

– Они будто пугливые зверьки – убегают и прячутся. Как от света прожектора. Сразу ныряют в темноту. Но если я оставлю их в покое, они снова появятся. На том же месте.

– Как ты это трактуешь?

– Думаю, чем-то они очень важны. И точно так же ведет себя другой компонент. – Мудин опять показал на экран, на сей раз на буквы «ЯТ». – С ними та же история. Стоит их тронуть, как они сразу прячутся.

Валландер кивнул. Пока что объяснения были понятны.

– Они появляются снова и снова, – сказал Мартинссон. – Как только нам удается опознать новое учреждение, они тут как тут. Но Роберт обнаружил еще одну интереснейшую штуку.

Валландер жестом остановил их, протер очки.

– Они прячутся, как только их тронешь, – сказал Мудин. – Но немного погодя возникают снова, в другом месте. – Он опять показал на монитор. – Первый код, который мы взломали, был первым в фальковской системе. И эти ночные зверьки находятся тогда в самом верху первого столбца.

– Ночные зверьки?

– Мы их так назвали, – пояснил Мартинссон. – Имя вроде как подходящее.

– Продолжай.

– Второе учреждение, которое мы сумели идентифицировать, находится строчкой ниже во втором столбце. Тогда они сместились направо и наискось вниз. Продолжая двигаться дальше по списку, замечаешь, что их перемещения весьма упорядоченны. Можно сказать, целенаправленны. Они стремятся в правый угол.

Валландер выпрямился:

– Однако ж это не разъясняет нам, о чем идет речь.

– Пока нет, – сказал Мартинссон. – Но становится все интереснее. И жутковато.

– Я неожиданно уловил пульс времени. Со вчерашнего дня зверьки переместились. Значит, где-то в киберпространстве тикают часы. Для развлечения я сделал расчет. Если верхний левый угол символизирует нуль, а всего в системе семьдесят четыре кода и цифра двадцать представляет собой дату, скажем двадцатое октября, то вдруг получается вот это. – Мудин опять пробежался по клавишам, на экране возник новый текст. Валландер прочел название спутниковой компании в Атланте. Мудин указал на два компонента. – Этот код четвертый с конца. А сегодня, если не ошибаюсь, пятница, семнадцатое октября.

Валландер медленно кивнул:

– По-твоему, в понедельник наступит развязка? Зверьки достигнут финиша своего странствия? Точки под названием «двадцать»?

– Вполне возможно.

– А второй компонент? «ЯТ»? Что он означает? Двадцать – это дата. А что такое «ЯТ»?

Ответа нет. Валландер продолжил:

– Понедельник, двадцатое октября. Что произойдет в этот день?

– Не знаю, – просто ответил Мудин. – Ясно одно: сейчас идет некий процесс. Обратный отсчет.

– Так, может, выдернуть провод из розетки, и дело с концом, – заметил Валландер.

– Поскольку мы сидим у терминала, это не поможет, – возразил Мартинссон. – Мы же представления не имеем обо всей сети. Не знаем, сколько серверов обеспечивают нас информацией – один или несколько.

– Предположим, кто-то задумал взорвать своего рода бомбу, – сказал Валландер. – Откуда он ею управляет? Если не отсюда?

– Откуда угодно. Здесь даже не обязательно станция контроля.

Валландер задумался:

– Значит, мы начинаем что-то понимать. Только вот не знаем, что именно.

Мартинссон кивнул.

– Иными словами, нужно выяснить, какова связь между этими банками и телекоммуникационными компаниями. А затем попытаться найти общий знаменатель.

– Цифра двадцать не обязательно означает двадцатое октября, – сказал Мудин. – Может, тут что-то совсем другое. Я просто предположил такое толкование.

Внезапно Валландеру показалось, что они на совершенно ложном пути.

Что, если в компьютере Фалька вообще нет никакой разгадки? Теперь им известно, что Соня Хёкберг была изнасилована. Убийство Лундберга вполне может быть актом ошибочной, отчаянной мести. А Тиннес Фальк просто умер естественной смертью. Все прочее, включая смерть Ландаля, может иметь покуда не известные объяснения, которые впоследствии сложатся в логичную картину.

Комиссар чувствовал себя неуверенно. Сомнения, одолевавшие его, были очень сильны.

– Надо все проанализировать еще раз. От начала до конца.

Мартинссон посмотрел на него с удивлением:

– Нам что, прекратить работу?

– Необходимо провентилировать все от самого основания. Кое-что из случившегося тебе пока неизвестно.

Они вышли на лестничную площадку. Валландер коротко изложил, что удалось узнать насчет Карла-Эйнара Лундберга. В обществе Мартинссона он испытывал неловкость, но изо всех сил старался ее скрыть.

– Пока что мы отставим Соню Хёкберг в сторонку, – заключил он. – Я все больше склоняюсь к мысли, что кто-то боялся, как бы она не разгласила некую информацию о другом человеке.

– Как ты в таком случае объясняешь смерть Ландаля?

– Они были вместе. И возможно, Ландаль располагал той же информацией, что и Соня. И все это каким-то образом связано с Фальком.

Он рассказал, что случилось дома у Сив Эрикссон.

– Это вполне стыкуется со всем прочим, – заметил Мартинссон.

– Но никак не объясняет реле. Не объясняет, зачем похищали труп Фалька и почему были убиты Хёкберг и Ландаль. На силовой подстанции и в трюме парома. Во всем этом чувствуется безрассудное отчаяние. И вместе с тем холодный расчет. Осторожность и одновременно наглость. Какие люди ведут себя подобным образом?

Мартинссон задумался, потом сказал:

– Фанатики. Люди с убеждениями. Потерявшие контроль над собственными убеждениями. Сектанты.

Валландер кивком показал на контору Фалька:

– Там есть алтарь, где он поклонялся самому себе. И мы, кстати, говорили о том, что смерти Сони Хёкберг присущи ритуальные черты.

– Все-таки это вновь возвращает нас к содержимому компьютера, – сказал Мартинссон. – Процесс идет. И рано или поздно что-то случится.

– Роберт Мудин проделал замечательную работу, – сказал Валландер. – Но пришло время завязать контакт с компьютерщиками из Стокгольма. Не стоит рисковать. Вдруг в понедельник случится что-то такое, до чего они сумели бы докопаться.

– Стало быть, Роберта мы отстраняем?

– Думаю, так будет лучше. Ты должен немедля связаться со Стокгольмом. Хорошо бы, они прислали специалиста уже сегодня.

– Так ведь сегодня пятница!

– А нам по барабану. Главное, что в понедельник будет двадцатое.

Они вернулись в комнату. Валландер поблагодарил Мудина за блестяще проделанную работу и сказал, что больше в ней нет необходимости. Он заметил, что Роберт разочарован, хотя не сказал ни слова и сразу начал заканчивать свои дела.

Валландер и Мартинссон стояли к нему спиной, вполголоса обсуждая, как вознаградить Мудина за услуги. Валландер взял это на себя.

Ни тот ни другой не видели, что Мудин тем временем быстро скопировал доступный материал на свой компьютер.

На улице под дождем они расстались. Мартинссон отвезет Мудина в Лёдеруп.

Валландер пожал парню руку и еще раз поблагодарил.

Потом поехал в управление. Мысли без устали кружились в голове. Сегодня вечером у него свидание с Эльвирой Линдфельдт, она приедет в Истад. Он волновался и нервничал. А до тех пор надо снова проанализировать все случившееся. Изнасилование резко изменило их предпосылки.

Когда Валландер вошел в холл, с дивана поднялся незнакомый господин, шагнул к нему и назвал свое имя. Рольф Стениус. Имя было знакомое, но только когда Стениус добавил, что он ревизор Тиннеса Фалька, комиссар вспомнил, где его слышал.

– Мне, конечно, следовало заранее позвонить, – сказал Стениус. – Но в Истаде у меня все равно была назначена встреча, которую затем, правда, отменили.

– К сожалению, время неудачное, – ответил Валландер. – Хотя несколько минут у меня найдется.

Они поднялись к нему в кабинет. Рольф Стениус был в его годах, лысоватый, худощавый. Помнится, Ханссон запиской сообщал, что связывался с ним. Из портфеля Стениус достал пластиковую папочку с бумагами.

– Когда полиция связалась со мной, я, разумеется, уже знал о кончине Фалька.

– Кто вам об этом сообщил?

– Его бывшая жена.

Валландер кивнул: дескать, продолжайте.

– Я подготовил обзор по заключениям бухгалтерских книг за последние два года. И еще кой-какие справки, возможно представляющие для вас интерес.

Комиссар не глядя взял у него папку.

– Фальк был состоятельным человеком? – спросил он.

– Смотря что считать большими деньгами. У него было около десяти миллионов.

– Значит, на мой взгляд, состоятельный. А как насчет долгов?

– Так, по мелочи. К тому же расходы у него были не особенно велики.

– Стало быть, доход он получал от консалтинговых заказов?

– Я приложил справку.

– Кто из клиентов платил особенно много?

– Он выполнял целый ряд заказов для США. Оплачивались они хорошо, тем не менее сенсационными суммы не назовешь.

– Что это были за заказы?

– Например, он помогал сети рекламных бюро, охватывающей всю страну. «Мосесон и сыновья». Оптимизировал для них какие-то графические программы.

– А еще?

– Импортер виски, по фамилии Дюпон. Насколько я помню, речь шла о разработке передовой программы складирования.

Валландер задумался. Но собраться с мыслями было нелегко.

– За последний год его доходы росли медленнее?

– Я бы не сказал. Он всегда вкладывал средства с умом. Как говорится, не сваливал все яйца в одно лукошко. Фонды в Швеции, других скандинавских странах и США. Сравнительно большой резерв капитала. Предпочитал хорошую ликвидность. Частенько держал акции. В основном «Эрикссон».

– Кто занимался размещением средств?

– Он сам.

– У него были доходы в Анголе?

– Где, простите?

– В Анголе.

– Насколько я знаю, нет.

– А могло ли быть, что он их имел, только вы об этом не знали?

– Конечно. Но вряд ли.

– Почему?

– Тиннес Фальк был очень честен. Считал, что налоги платить необходимо. Я как-то раз предложил ему зарегистрироваться за рубежом, поскольку в нашей стране налоги очень высоки. Он эту идею не одобрил.

– И что тогда произошло?

– Фальк пришел в ярость. Грозил сменить ревизора, если я еще хоть раз заикнусь о чем-нибудь подобном.

Валландер почувствовал, что не в силах продолжать разговор.

– Я прочитаю ваши бумаги, – сказал он. – Как только выкрою время.

– Прискорбная кончина. – Стениус закрыл портфель. – Фальк был симпатичный человек. Сдержанный, пожалуй, но симпатичный.

Валландер проводил его к выходу.

– В акционерном обществе должно быть руководство. Кто в него входил?

– Разумеется, он сам. Далее, шеф моей конторы. И мой секретарь.

– В таком случае они, наверно, проводили регулярные совещания.

– Я устраивал все необходимое по телефону.

– Значит, встречаться не обязательно?

– Достаточно обмениваться документами и подписями.

Стениус вышел из управления, за воротами раскрыл зонтик. Валландер вернулся в кабинет и внезапно подумал, а нашел ли кто-нибудь время побеседовать с детьми Фалька. Мы даже самое важное сделать не успеваем. Работаем на износ, а горы все растут. Шведская юстиция превращается в затхлый архив, где стены прогибаются от нераскрытых преступлений.

В эту же пятницу в половине четвертого Валландер собрал группу на совещание. Нюберг сообщил, что прийти не сможет. По словам Анн-Бритт, у него случился приступ головокружения. И начали они совещание, мрачно задавая себе вопрос, кто первый свалится с инфарктом. Потом детально проанализировали, какие последствия для расследования имеет тот факт, что Соня Хёкберг в прошлом, по всей вероятности, была изнасилована Карлом-Эйнаром Лундбергом. По просьбе комиссара на совещании присутствовал Викторссон. Он слушал, но вопросов не задавал. Когда Валландер решил, что Лундберга нужно срочно вызвать для беседы, прокурор одобрительно кивнул. Кроме того, Валландер велел Анн-Бритт постараться выяснить, не был ли отец Лундберга каким-то образом причастен к случившемуся.

– Он что, тоже к ней приставал? – удивился Ханссон. – Ну и семейка!

– Нам надо все знать точно, – отрезал Валландер. – Без малейших пробелов.

– Заместительная месть, – сказал Мартинссон. – Ничего не могу с собой поделать, но у меня по-прежнему в голове не укладывается, чтобы это оказалось правдой.

– Мы говорим не о том, что у тебя в голове не укладывается, – ответил Валландер, – а о том, что могло произойти на самом деле.

Комиссар заметил свою резкость, и ему показалось, она не укрылась и от остальных. Поэтому поспешил нарушить молчание и снова обратился к Мартинссону, на сей раз более дружелюбным тоном:

– Стокгольмское управление. Как там насчет специалистов?

– Они, понятно, не обрадовались, когда я сказал, что консультант нужен нам не позднее завтрашнего дня. Но все-таки он прилетит самолетом в девять.

– Как его имя?

– Ханс Альфредссон.

Собравшиеся оживились. [Компьютерщика зовут точно так же, как известного шведского актера и эстрадного артиста.] Мартинссон обещал встретить Альфредссона в Стурупе и ввести его в курс дела.

– Ты сумеешь совладать с тем компьютером? – спросил Валландер.

– Да, я все записывал.

Совещание продолжалось до шести. Многое по-прежнему оставалось неясно, противоречиво и в целом расплывчато, но Валландер чувствовал, что настрой у сотрудников пока хороший. Да, было очень важно раскопать прошлое Сони Хёкберг. Появилась лазейка, в которой они так нуждались. В глубине души все возлагали большие надежды и на эксперта из Стокгольма.

В заключение разговор коснулся Юнаса Ландаля. Ханссону выпала неприятная миссия известить о несчастье родителей, которые действительно находились на Корсике. Сейчас они на пути домой. Нюберг передал через Анн-Бритт записку, где коротко докладывал, что Соня Хёкберг, без сомнения, ездила на автомобиле Ландаля и именно этот автомобиль оставил следы возле силовой подстанции. Далее, было установлено, что Юнас Ландаль прежде не имел дела с полицией. Хотя не исключено, как подчеркнул Валландер, что Ландаль вполне мог участвовать в том налете на норковую ферму близ Сёльвесборга, когда Фальк угодил под арест.

Тем не менее они словно бы стояли перед пропастью, у разрушенного моста. Выпустить на волю норок и убить себя или самому быть убитым – от одного до другого дистанция очень велика. За время совещания комиссар неоднократно излагал свой взгляд на случившееся. Во всем этом сквозила и беспощадная жестокость, и холодный расчет. Мысль о жертве тоже отбрасывать нельзя. Под конец Анн-Бритт спросила, не стоит ли при поддержке Стокгольма запросить информацию о радикальных экологических группировках. Мартинссон, чья дочка Тереза была веганисткой, а заодно участвовала в Движении натуралистов, заявил, что нелепо думать, будто за этими жестокими убийствами могут стоять подобные группировки. И второй раз за день Валландер резко ответил, что исключать нельзя ничего. Пока нет полной ясности с центром событий и с мотивом, необходимо вести расследование сразу по всем возможным направлениям.

И вот тут все выдохлись. Валландер хлопнул ладонью по столу в знак того, что на сегодня обсуждение закончено, и добавил, что в субботу они продолжат. Ему самому не терпелось уйти. До приезда Эльвиры Линдфельдт надо прибрать квартиру. Но он все-таки зашел в кабинет, позвонил Нюбергу. Трубку не снимали так долго, что у Валландера даже возникли дурные предчувствия. В конце концов Нюберг ответил, по обыкновению сердито, и у комиссара отлегло от сердца. Нюбергу полегчало, головокружение прошло. Завтра он будет в полном порядке. И во всеоружии своей яростной энергии.

Валландер как раз успел прибрать квартиру и привести себя в божеский вид, когда зазвонил телефон. Эльвира Линдфельдт была уже в пути, только что миновала поворот на Стуруп. Комиссар заказал столик в одном из городских ресторанов и объяснил ей, как проехать до Большой площади. А когда клал трубку на рычаг, сделал это так небрежно и нервозно, что свалил аппарат на пол. Чертыхаясь, поднял его, поставил на место и вспомнил, что сегодня вечером должна позвонить Линда, так они договорились. Он довольно долго колебался, но в конце концов оставил ей на автоответчике сообщение с номером ресторана. Конечно, есть риск, что он понадобится кому-нибудь из журналистской братии, хотя, скорее всего, вряд ли. Вечерние газеты как будто бы потеряли интерес к истории с затрещиной.

Потом он вышел из квартиры. В машину садиться не стал. Дождь прекратился. Ветер поутих. Так что не грех и пешком пройтись до центра. В глубине души он испытывал смутное разочарование. Она едет на машине, а значит, решила непременно вернуться в Мальмё. Ну а он, понятно, втайне рассчитывал на кое-что другое. Впрочем, разочарование его не тяготило. Что ни говори, ему все равно предстоит поужинать в обществе интересной дамы.

Валландер остановился возле книжного магазина и стал ждать. Спустя пять минут увидел, как она идет по Хамнгатан. Его вновь одолело вчерашнее смущение. Ее прямота вызывала у него замешательство. Когда они шли по Норргатан к ресторану, Эльвира Линдфельдт неожиданно взяла его под руку. Они как раз проходили мимо дома, где в свое время жил Сведберг. Валландер остановился и в кратких словах рассказал, что здесь случилось. Она внимательно слушала, потом спросила:

– И что ты об этом думаешь?

– Не знаю. Сейчас это как сон. Я будто и не уверен, что все случилось на самом деле.

Ресторан был маленький, открылся год назад. Валландер ни разу туда не заходил, но слышал о нем от Линды. Помещение вправду небольшое, и посетителей немного, вопреки ожиданиям.

– Истад не из тех городов, где народ ходит по ресторанам, – сказал он виновато. – Но говорят, местечко вполне хорошее.

Официантка, знакомая комиссару по «Континенталю», проводила их к столику.

– Ты на машине, – сказал Валландер, изучая карту вин.

– Да, и после ужина уеду домой.

– В таком случае сегодня мой черед пить вино.

– Что полиция говорит насчет безопасного предела алкоголя?

– Лучше всего вообще не пить. В крайнем случае один бокальчик. Если с хорошей закуской. Хотя можно, конечно, после зайти в управление и подуть в пробирку.

Ужин был прекрасен. Валландер пил вино и, заказывая второй бокал, заметил, что делает это как бы через силу. Он и без того чувствовал себя хорошо. Разговор в основном кружился вокруг его работы, и в порядке исключения ему это нравилось. Он рассказал, как начинал в Мальмё патрульным полицейским, как его чуть не зарезали и как мысли об этом случае неотвязно его преследуют. Эльвира Линдфельдт поинтересовалась, чем он занят сейчас, и он совсем уверился, что ей ничего неизвестно про злополучную газетную фотографию. Рассказал ей о странной смерти на силовой подстанции, о трупе, найденном возле банкомата, о парне, погибшем под гребным винтом польского парома.

Они как раз заказали кофе, когда дверь ресторана открылась.

Вошел Роберт Мудин.

Валландер сразу его увидел. Парнишка огляделся по сторонам. Заметив, что Валландер не один, он помедлил, но комиссар знаком попросил его подойти. Познакомил с Эльвирой. Роберт Мудин назвал свое имя. Валландер обратил внимание, что он встревожен, и спросил, что случилось.

– Кажется, я кое-что нашел, – сказал Мудин.

– Если вы хотите поговорить с глазу на глаз, я могу пересесть, – предложила Эльвира.

– В этом нет нужды.

– Я попросил отца подвезти меня из Лёдерупа, позвонил вам, а там на автоответчике был номер этого ресторана.

Поиск по сайту: