Порта против Персии

При всех изысканных реверансах, которые принято было в западных столицах в начале ХХ-го века отпускать местным владыкам, Ближний и Средний Восток в это время представлял собой не более чем конгломерат территорий племён и феодальных анклавов, подчинённых той или иной европейской державе. Как и в XVIII-м столетии. Когда все они были разделены между двумя гигантскими империями: Оттоманской Портой и Персией.

Понятно, что на индийском побережье существовали португальские фактории, но уже из Омана португальцы тогда были выбиты персами. Испанцы держали под контролем несколько городов и пару прибрежных пустынных областей в Марокко. Но погоды это не делало. Англия и Франция только нащупывали путь в Азию. Причём даже не государства, как таковые, а куда более поворотливые частные Ост-Индские компании.

Испания и Португалия вообще больше не могли более претендовать в регионе на что-то серьёзное: распад их империй был близок. Италии не существовало как единого государства. Претензии её правительства на Ливию, Абиссинию и Сомали были впереди. Хотя Россия в это время с большим успехом отвоёвывала у Турции Причерноморье, а у Персии Прикаспий.

Местные правители не были слишком лояльны Тегерану и Стамбулу, будь то султаны Марокко, алжирские и тунисские беи, хедивы Египта или вожди афганских пуштунов. Но империи были гибкими, на многое закрывали глаза и с успехом стравливали между собой конкурентов на местах. Как, впрочем, происходило в любых восточных империях. Будь то в Индии, Индокитае, Китае или Эфиопии.

Любая стандартизация, регламентация и попытки центра ввести жёсткую унификацию ничего, кроме восстаний и отделения провинций, нигде и никогда за собой не влекли. Что, кстати, верно и для сегодняшнего дня. Причём не только для Востока. Маневрируя в соответствии с текущей ситуацией, персидские шахи и турецкие султаны добивались куда большего, чем действуя в лоб. Свидетельство чего — вся история их государств.

Можно сколько угодно говорить о бесчеловечной жестокости законов о наследовании высшей власти в Турции, пагубной роли гарема или янычар, коррупции великих визирей и прочих недостатках этого государства. Однако на протяжении почти пяти веков именно Оттоманская Порта держала под контролем весь запад исламского мира, включая Багдад. Что с 1538 года автоматически делало турецкого султана халифом правоверных.

И только отречение султана в 1922-м году сделало этот пост вакантным, включив механизм конкуренции за доминирование в суннитском мире. Причём легитимной эта конкуренция стала только со смертью последнего султана, в 1926-м. Именно тогда и началась борьба за исламское наследие. Была ли это конкуренция за устаревший реликт?

Но король Неджда и Хиджаза Абд аль-Азиз ибн Сауд хорошо знал, зачем провёл уже в 1926-м году в Мекке Всемирный исламский конгресс. Хотя только шесть десятилетий спустя, в 1986-м, его сын, король Саудовской Аравии Фахд, ввёл в действие титул «Хранителя двух благородных святынь».

Точно так же школьный учитель Хасан аль-Банна, основывая в египетской Исмаилии в 1928-м году организацию, названную им «Братья-мусульмане», знал, что и зачем делает. Притом что первый раз его духовные наследники — палестинский ХАМАС — захватили в арабском мире власть только в 2007-м. И то в заштатной Газе.

Только «Арабская весна» 2011–2012 годов бросила к ногам египетских «Братьев-мусульман», тунисской «Ан-Нахды» и близких к ним партий половину Северной Африки. И почти бросила Сирию. Хотя уже в 2013-м ситуация в этом регионе принципиально изменилась.

Впрочем, турецкая «Партия справедливости и развития» — местный клон «Братьев» — без всякой революции, мирным, демократическим путём пришла к власти в Турции ещё в 2003-м. И более чем успешно, хотя и не без проблем, правит этой страной до того самого момента, как была написана настоящая книга.

Что говорит не только о своеобразии турок как народа и турецкого ислама как ислама, а также об отличии турок от арабов. Но и о прагматичной устойчивости именно турецкого политического исламизма. Так как взять власть — это на Востоке максимум полдела. Вот удержать…

Характерно, что когда в своей книге «Стратегическая глубина» ближайший соратник турецкого премьер-министра Ахмед Давутоглу, формулируя стратегию развития страны на десятилетия, подчеркнул, что в основе её — превращение турок в новых Османов, мало кто обратил на это внимание. Как показало время, превращение Турции в Оттоманскую Порту нового типа в качестве турецкой национальной идеи не было всего лишь красивой фигурой речи университетского профессора.

Вопрос о власти на исламском Востоке — вопрос о власти религиозной. И это понимали все, кто им правил. Что стояло на кону после того, как Мехмед Шестой Вахидеддин, последний султан Оттоманской Порты, отрёкся, а четыре года спустя скончался? С точки зрения тогдашних европейских революционеров — сущий пустяк.

Необходимо было понять, является ли кто-то конкретным представителем Б-га на земле. И если нет, то кто и на каком основании полномочен от его, Б-га, имени обращаться к мусульманам, которые придерживаются четырёх канонических суннитских мазхабов. Что есть религиозный пережиток и осколок старого, ушедшего в прошлое мира. Но только не для мусульман.

То есть, повторим, и для Саудидов, и для «Братьев-мусульман» и их наследников речь шла о власти. Формально духовной, только духовной. Фактически же, безусловно, это был вопрос о власти в чисто ленинском понимании темы. Во всей её полноте. Причём, как правило, друг другу исламисты, борющиеся за власть, доверяют ничуть не больше, чем своим противникам.

Исходя из чего рекомендации турецкого премьер-министра Р. Т. Эрдогана по сохранению власти партией исламистов в условиях её неизбежного противостояния со светской оппозицией и армией были восприняты египетским президентом М. Мурси откровенно враждебно. По принципу «будут какие-то турки нас, египтян, учить». В результате чего египетская армия его свергла довольно быстро.

Что примечательно, турецкая внешнеполитическая и внешнеэкономическая экспансия в регионе и за его пределами довольно сильно запоздала по сравнению с иранской. Или, если угодно, персидской. Начало которой фактически положила Исламская революция 1979 года, в результате которой Иран превратился в теократическое государство.

В древности, когда жрецы и правители соревновались между собой в том, кто в доме хозяин, какие-то территориальные анклавы, управляемые духовенством, в Иране, как и в соседнем Двуречье, несомненно, были. Но в исламские времена, как и в предшествующую им тысячу лет, вопрос о том, что власть Царя Царей или шаха может быть оспорена или тем более упразднена, не стоял в принципе.

Страна эта была империей. Точнее, первой в истории человечества мировой империей. Вне зависимости от династии. Лица же духовные пользовались достаточной, но не исключительной властью. Не более. Слабыми правителями они могли с переменным успехом манипулировать. К сильным приходилось приспосабливаться.

Но сама по себе доктрина «Велаят-э-факих», в соответствии с которой религиозная власть главенствует над властью светской, до Исламской революции 1979 года и образования Исламской Республики Иран не имела никаких шансов на реализацию. Не та была страна.

Отметим, что нигде в мире, кроме Ирана, включая такие исламские республики, как Пакистан, Афганистан и Мавритания, духовенство над светской властью не стоит. То есть мы говорим о специфическом, именно иранском феномене. Что не есть единственное тамошнее исключение из общеисламских правил.

К примеру, Иран — единственная в мире страна, где государственной религией является не просто ислам, но ислам шиитский. Как бы этот факт ни умалчивался всеми, кто работает над распространением иранского влияния за пределами страны. В полном соответствии с принципом «благоразумного умолчания» аль-такийя…

На протяжении нескольких столетий Оттоманская Порта была не только соседом, но и главным соперником Персии. Империя граничила с империей. Миром это закончиться не могло. И не кончалось. Бои шли по границам. С переменным успехом. Да и восстания в тылу неизбежно поддерживались соседом. У турок персами. У персов турками.

В конце концов Причерноморье осталось за турками. Прикаспий за персами. Армению и Курдистан они между собою кое-как поделили. Месопотамия же на протяжении всей новейшей истории оставалась территорией соперничества. С постоянным переходом тех или иных местных племён от шиитского ислама к суннитскому и обратно. В зависимости от позиции их шейхов.

Тем более что ряд священных городов шиитов так и остался в пределах Турецкой империи. И по сей день остаётся за пределами Ирана. Хотя после свержения Саддама Хусейна шиитские паломничества из Ирана в Неджеф, Кербелу и Самарру в принципе возможны. Несмотря на теракты в отношении шиитов и их святынь, которые организуют суннитские террористические группировки.

Впрочем, теологические пристрастия иранцев за пределами их страны — вопрос особый. И требует рассмотрения скорее с точки зрения религиоведения, чем геополитики. В отличие от имперских амбиций современного Ирана. Которые он демонстрирует, не слишком этого стесняясь. По крайней мере, в части доминирования в шиитских регионах БСВ.

Северный Йемен и Восточная провинция Саудовской Аравии, Ливан и Сирия, Ирак и Бахрейн, населённая хазарейцами часть Афганистана и шиитские общины Пакистана, Азербайджан и значительная часть Дагестана — зона естественных интересов Ирана исходя из религиозной близости населения. Дело житейское. Тут шииты. Там шииты. Плюс исторические корни: персидское присутствие с незапамятных времён.

Однако сколачивание Ираном «персоязычного союза» с суннитским Таджикистаном и таким же по преимуществу Афганистаном, пуштуны, таджики и белуджи которого являются народами, говорящими на языках, наречиях и диалектах иранской языковой семьи, уже не имеет никакого отношения к шиизму. Как и теснейшие отношения Ирана с Арменией и не столь близкие, но прочные с Туркменистаном.

О присутствии ИРИ в Африке, Латинской Америке, Южной и Юго-Восточной Азии, включая активную работу её дипломатов и разведчиков с местными мусульманскими общинами, не стоит даже говорить. Не в шиитском сообществе тут дело. Чистой воды имперская стратегия.

Иран, насколько можно судить по происходящему, активно формирует за пределами своих границ систему отношений, призванную не только поддержать контакты с партнёрами в экономике и военно-технической сфере, но и блокировать в случае нужды его соперников и противников.

В число последних входят не только и не столько Израиль, что Тегеран демонстрирует часто и охотно, но и его исламские конкуренты. В первую очередь саудиты. А также все прочие из числа его соседей, кто пытается выстроить сходные конструкции за пределами своих собственных национальных границ.

Что характерно, Тегеран не только создаёт в качестве инструмента своего влияния на дальней и ближней периферии шиитские военно-политические структуры наподобие ливанской «Хизболлы» или иракской «Армии Махди», но и пытается влиять на суннитские радикальные структуры. Типа палестинского ХАМАСа, перекупленного им на какое-то время у арабских монархий Залива.

Эксперимент этот имел лишь временный эффект. С началом гражданской войны в Сирии, в преддверии близкого, как казалось руководству ХАМАСа, падения режима Асада эта организация разорвала союз с Ираном, предав Дамаск. Прецедент тем не менее заслуживает упоминания. Хотя бы в качестве иллюстрации того, что имперские планы Ирана при формировании союзов не скованы шиитскими догмами.

Впрочем, не меньшего внимания заслуживают попытки Анкары оседлать «умеренные» группировки суннитских радикалов. Пассажиры корабля «Мави Мармара», атаковавшие израильский морской спецназ, пытавшийся остановить этот корабль на подходе к сектору Газа в 2010-м году, стали первыми, но не последними подопечными премьер-министра Эрдогана из числа боевиков. Во время гражданской войны в Сирии территория Турции превратилась в настоящий коридор для транспортировки туда террористов со всего мира.

Вообще, похоже, любой крупный политический прорыв в исламском мире может быть успешным, только если одной из его главных составляющих является ислам. В партийной упаковке или более традиционный, но именно ислам. Плюс, судя по наблюдаемой практике, за пределами своих границ претенденты даже на региональное лидерство, не говоря уже о чём-то большем, должны иметь террористическую поддержку. Чем более многочисленную, тем лучше.

В мире существует ограниченное число геополитических проектов, которые развивают исламские игроки. Это проекты турецкий, иранский и саудовско-катарский. Поскольку из всех ближневосточных государств, которые лоббируют свои интересы за пределами собственной территории, только эти четыре страны действуют по-настоящему масштабно, имея соответствующую стратегию и неукоснительно следуя ей.

Две из них — Турция и Иран — опираются при этом на колоссальный исторический опыт. И опыт этот — имперский. При всей специфике их современного внутреннего устройства. Что означает неизбежную конфронтацию между ними. Наподобие той, которая имеет место в Сирии, позиции по которой Тегерана и Анкары прямо противоположны.

Причём происходит это несмотря на их взаимозависимость и заинтересованность в сотрудничестве. Речь в первую очередь идёт о транзите иранских углеводородов на европейский рынок. Ну а две другие упомянутые выше страны — совсем другое дело. Там никаких империй не было. Хотя есть миф о Халифате. Амбиции. И большие деньги.

Поиск по сайту: