ВОЗНИКНОВЕНИЕ БЕНЕФИЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ И ФЕОДАЛЬНОЙ ИЕРАРХИИ. ФЕОДАЛИЗАЦИЯ ЦЕРКВИ

Бенефиции и зачатки феодальной иерархии

Вопрос о существовании бенефициальной системы в Испании раннего средневековья является спорным. Некоторые зарубежные авторы отрицали ее наличие в Вестготском государстве 1. Иные исследователи высказывали прямо противоположное мнение. Так, например, Э. Гаупп считал отдельные статьи Вестготской правды и каноны, принятые соборами, явным свидетельством появления у вестготов бенефициев 2. В дальнейшем К. Санчес-Альборнос доказывал, что бенефициальная система возникла еще в готской Испании 3. Эта точка зрения в последнее время поддерживается некоторыми другими испанскими учеными 4. Развитие ленных связей рассматривается, однако, упомянутым исследователем, как уже отмечалось выше, изолированно от образования феодальной земельной собственности и соответственно классов феодального общества. Между тем основой становления <179> этой системы служило именно формирование иерархической структуры собственности на землю, и нельзя всесторонне изучить зарождение бенефиция, отвлекаясь от развития аграрного строя страны в целом.

В истории зарождения и развития феодальной собственности в готской Испании различимы два этапа: V— VI вв. и VII в. (особенно его вторая половина). Уже на первом этапе для этого процесса характерны: интенсивное разложение общинного устройства у германских завоевателей (вестготов и свевов), рост численности зависимых крестьян и концентрация земельной собственности у магнатов, обеих церквей и королевской власти. Но в массе своей германцы и часть местных сельских жителей были тогда свободные крестьяне. Второй этап знаменуется дальнейшим упадком свободной общины, превращением главной массы свободных крестьян в зависимых земледельцев, созданием раннефеодальной вотчины, постепенным складыванием привилегированного сословия крупных землевладельцев, что служит отражением далеко зашедшего процесса классообразования.

Поскольку вопрос о структуре земельной собственности — неотъемлемая часть общей проблемы формирования феодальной собственности, целесообразно рассматривать происхождение и развитие бенефициальной системы в соответствии с обозначенными двумя этапами социальной эволюции готской Испании.

Для Вестготского государства, как и для других варварских королевств, типичным был институт военных дружин. Раздача дружинникам земли королями, светскими магнатами, а также церковью явилась здесь базой для развития бенефициальной системы.

Местные крупные землевладельцы, еще до завоевания вестготами Испании получившие дарения из римского имперского фонда, к началу VI в. продолжали владеть этими землями как собственностью. Составителями Бревиария Алариха в него были включены римские правовые нормы, которые подтверждали за лицами, наделенными землями фиска, право свободно распоряжаться ими 5. Очевидно, в соответствии с такими же <180> правилами владели землями и те испано-римляне, которые получали дарения за свою службу от готских королей. Римские установления, определявшие условия владения имуществом, полученным в дар от императора, вряд ли были бы включены в законодательный сборник, составленный в начале VI в., если бы противоречили сложившейся в то время практике королевских пожалований. Но по сравнению с римской эпохой само понятие собственности претерпело в готские времена, как мы убедимся ниже, некоторые изменения.

Готские законы, в свою очередь, содержат сведения о королевских пожалованиях свободным людям, именуемым leudes, fideles. Некоторые историки считали, что указанные термины обозначают не дружинников, а просто свободных, подданных готских королей 6. По мнению других специалистов, leudes и fideles — это королевские дружинники7. Существование дружины у вестготских королей подтверждается сообщениями современных авторов. Последние называют дружинников короля clientes 8, comites, fideles 9. В Вестготской правде слово leu-des встречается лишь один раз.

«Если сын, — говорится в данной главе Вестготской правды, — приобрел что-нибудь при жизни отца и матери в результате щедрости короля или дарений патронов и желает кому-то продать или подарить что-либо из этого имущества кому-либо, то в его воле сделать это, соблюдая условия, которые содержатся в других наших законах. И пока он жив, отец и мать не могут ничего присвоить себе из этого добра. Если же кто-нибудь из левдов приобрел что-либо не в результате королевских дарений, но во время военного похода собственными <181> усилиями и живет в доме отца, треть причитается отцу, а две трети — сыну, который приложил свой труд» 10.

Если предположить, что «левды» здесь — это только королевские дружинники, то непонятно, почему для них устанавливается такое ограничение в праве распоряжаться военной добычей, которому не подвергаются дружинники частных лиц. Правильнее поэтому считать, что обязанность сына, живущего вместе с отцом, отдавать ему треть добра, добытого в походе, есть остаток прежней общности семейного имущества, и распространялась эта обязанность на всех дружинников (как короля, так и частных лиц), а вероятно, и участников военных походов вообще. Установление это характерно именно для готского права, оно чуждо действовавшему в готской Испании римскому праву 11.

В юридических памятниках других варварских королевств термин «левды» также не однозначен. Если в эдикте Хильперика он обозначает, очевидно, королевских дружинников 12, то в Бургундской правде — свободных людей низшего звания с вергельдом в 150 солидов 13.

Таким образом, хотя существование королевских дружинников в готской Испании не вызывает сомнений, считать, что они в VI в. обозначались термином leudes, нет достаточных оснований. Мы не располагаем также известиями о каких-либо привилегиях этих дружинников.

Термин fideles имеет в источниках двоякий смысл. В некоторых случаях под fideles подразумеваются просто христиане (в отличие от приверженцев других религий) 14. Но иногда это слово употребляется в более узком <182> значении — как определение особой прослойки свободных людей. Во время военных действий fideles — это воины особого разряда: в источниках они выделяются из общей массы участников похода 15. Относительно fideles мы знаем, кроме того, что они принадлежат к дворцовой службе 16, обязаны верностью своему патрону — королю 17. Fideles получают от него пожалования и сами дарят имущество соответственно своим дружинникам 18. 1Из приведенных выше данных явствует, что fideles в узком значении слова — это королевские дружинники.

Следует выяснить, что же представляли собой пожалования, получаемые ими от королей. На этот счет в литературе высказываются два противоположных взгляда: одни (Ф. Дан, M. Торрес) полностью отвергают бенефициальный характер указанных пожалований19, другие (Э. Перес Пухоль, К. Санчес-Альборнос) полагают, что они являлись бенефициями 20.

Выяснение данного вопроса представляет собой сложную задачу, так как источники содержат лишь отрывочные данные об условных пожалованиях. Сведения относительно королевских пожалований в ранний период истории Вестготского государства особенно скудны. Но все же данные готских памятников позволяют <183> выявить некоторые черты формирующейся бенефициальной системы в Испании V—VII вв.

В готских законах королевские пожалования обозначаются иногда как «бенефиции»21. Этот термин, однако, употребляется еще не дифференцирование. Бенефициями именуются различного рода вознаграждения и сделки — передача земли в прекарное держание, гонорар медика, взятка должностному лицу и т. д.22. Вместе с тем не вызывает сомнений, что в VI в. отличали имущество, полученное в качестве королевского пожалования, от прочего. Первое ограждалось от посягательств со стороны членов семьи бенефициария.

В V—VI вв. существовали пережитки семейной собственности, и домочадцы в известных случаях могли претендовать на часть достояния, приобретенного или унаследованного родственником (мужем, женой, сыном). Но притязания эти не распространялись на имущество, полученное от патрона — короля или частного лица23. Такого рода ограничение вызвано было, очевидно, стремлением государственной власти сохранить за бенефициариями материальную основу их службы.

Источники не дают, однако, достаточных оснований для того, чтобы видеть в королевских пожалованиях обычные дарения (в духе классического римского права). Правда, эти пожалования нередко обозначаются словом donationes и лицо, получившее таким путем имущество, как будто приобретает на него право собственности, может его дарить и продавать24.

Но применение термина donatio само по себе не может служить доказательством того, что такие пожалования означали передачу земли и другого имущества в собственность королевским верным. Еще римскому <184> законодательству времен империи известны были дарения, предоставленные на определенных; условиях25. В германском варварском праве мы также встречаем «дарения», которые не являются полной и неограниченной собственностью, подобной собственности классического римского права26.

Естественно поэтому, что и выросшее на почве позднеримских юридических традиций и пережитков древнегерманского обычного права законодательство Вестготского государства исходит из представления, что дарения в некоторых случаях могут быть востребованы дарителем 27. Готские законы не указывают прямо, в каких именно случаях таковые аннулируются. Косвенные сведения на этот счет, однако, имеются. В упомянутом выше отрывке из Кодекса Эйриха вслед за постановлением, обусловливающим возвращение дарителю отданного им кому-либо имущества «определенными и обоснованными причинами», следует любопытное указание: оказывается, при дарениях post mortem даритель вправе изменить свою волю и востребовать подаренное добро, «даже если он не считает себя чем-либо оскорбленным» 28. Сопоставляя установления, определяющие порядок возвращения дарителями их имущества, мы видим, что условие, не обязательное для дарений post mortem, было, по-видимому, обычным для дарений общего характера. Мы видим, что одним из мотивов аннулирования дарения было нанесение дарителю оскорбления лицом, получившим от него это имущество. Следовательно, в форме старой римской donatio могло осуществляться пожалование, обусловленное «почтением» пожалованного к дарителю. Во взаимоотношениях королей <185> и их верных это условие несколько позднее выступает в виде требования соблюдать верность патрону — королю.

Что касается права королевских дружинников распоряжаться имуществом, полученным ими от короля, то отчуждение такого имущества могло происходить лишь на определенных условиях29. Мы их не знаем, но, судя по ограничениям, которым подвергалось право собственности дружинников частных лиц на достояние, полученное от патронов30, можно заключить, что и королевским пожалованиям земли дружинникам уже в VI в. присущи некоторые черты условности31. Правда, в это время они выражены еще слабо: по-видимому, исходившая от королевской власти тенденция превратить безусловные держания в условные встречает упорное противодействие знати, верных, которые стремятся к получению прав собственности на имущество, предоставленное им во владение королями. Раздача имущества казны верным и церкви, происходившая в то время, когда институт бенефиция был не развит и основные принципы его еще не утвердились (особенно в области королевского землевладения), явилась, по-видимому, главной причиной того, что фонд королевских земель оказался истощенным уже к середине VI в. Королю Леовигильду пришлось поэтому употребить чрезвычайные меры, чтобы возместить растраченное его предшественниками32.

Несколько более четко вырисовываются черты условных пожалований в сфере церковного землевладения. И арианская, и католическая церкви раздавали земли в держание не только мелким <186> прекаристам-крестьянам, обязывая их выплачивать оброк33. Иногда клирики и миряне вознаграждались земельными участками. Такое пожалование, как правило, было временным и условным. Когда служба данной церкви прекращалась, пожалование отменялось и имущество возвращалось обратно 34. Пожалование являлось обычно пожизненным. Оно могло быть передано по наследству только в том случае, если наследники продолжали выполнять службу церкви и лишь с согласия епископа35. Разумеется, в цитированной выше главе Вестготской правды имеется в виду не крестьянский прекарий — недаром подобные держания получали от церкви дети епископов 36.

Пожалования такого рода могли предоставляться церковью и дружинникам. Правда, мы не располагаем сведениями о наличии дружинников у высшего духовенства в V—VI вв. Но для последующего периода этот факт не вызывает сомнений37.

Раздача прекарных пожалований земли и другого имущества лицам, служащим церкви в Вестготском государстве так же, как и во Франкском, как бы предвещала появление церковных бенефициев38.

Наиболее же отчетливо видны их будущие контуры в пожалованиях, которые получали дружинники частных лиц от своих патронов. В законах V в. такие дружинники именуются букцелляриями и сайонами.

Термин «букцеллярий» — римского происхождения39. Еще в Поздней Римской империи создание магнатами <187> дружин букцелляриев было обычным в Аквитании и Испании, несмотря на издание императорами законов, запрещавших содержание частных военных отрядов40. В готском государстве дружины частных лиц стали легальными. Для обозначения дружинников готские законы используют римскую терминологию. В кодексе Эйриха и в Antiquae Вестготской правды такие дружинники именуются букцелляриями. Судя по законам V в., они обычно живут в доме господина, получают от него орудие и различное имущество41. Дружинник мог по своему желанию порвать связь с одним патроном и перейти к другому. Точно так же и его сыновья сами решали, продолжать ли службу после смерти отца прежнему патрону и его наследникам42. B большинстве случаев, однако, узы, связывавшие дружинников с патронами, сохранялись поколениями43.

В VI в. в положении букцелляриев заметно изменение: в готской Испании происходит так называемое «оседание дружины на землю». Если раньше главным компонентом имущества, получаемого букцеллярием от патрона, являлось оружие, то в законах VI в., регламентирующих имущественные отношения дружинников и патронов, речь идет в первую очередь о земле44. При этом старый термин «букцеллярий» заменяется теперь описательным выражением «qui in patrocinio constitutus est» 4S. Возможно указанное обстоятельство вызвано тем, что в связи с расширением круга лиц, <188> коммендировавшихся к крупным землевладельцам, не все они постоянно находились в доме своего патрона. Их общая обязанность по отношению к нему так же, как и верных в отношении короля, — сохранять преданность и «послушание» (obsequium) 46.

Практически дружинник должен был прежде всего выполнять военную службу. Об этом свидетельствует обычай получения дружинником оружия от того лица, к которому он коммендировался. Характерно также участие дружинников в предпринимавшихся их патронами мятежах и вооруженных нападениях на соседей47.

В VII в. дружинники отправлялись на войну под командованием своего патрона 48. В одной надписи VII в. говорится о том, что clientes дали возможность похоронить своего патрона Оппилу, погибшего во время войны 49.

Данные о правах дружинников частных лиц на пожалованное им имущество несколько более многочисленны, чем соответствующие сведения, касающиеся королевских дружинников. Из Вестготской правды видно, что основным условием сохранения бенефиция были исправная служба и соблюдение верности патрону. Если букцеллярий изменял ему и переходил к другому, он лишался земли и всего остального пожалованного патроном, а также половины имущества, приобретенного за время нахождения у него на службе50.

Дружинник мог передавать сыну землю и другое имущество, полученное от патрона, но лишь в том случае, если тот оставался на службе у этого же патрона или его наследников. Отказ от нее влек за собой утрату не только указанного имущества, но и половины всего состояния, приобретенного за время службы51. Если букцеллярий не имел сыновей, но оставил после себя дочь, патрон должен был найти ей мужа с тем, чтобы <189> тот мог нести службу, — в таком случае наследница целиком сохраняла отцовское имущество. Отказываясь же выйти замуж за того, кто был ей предложен патроном, она утрачивала возможность наследовать достояние, пожалованное патроном ее отцу 52.

Право дружинников отчуждать такое имущество также ограничивалось. В Вестготской правде говорится, что дружинники могут продавать или дарить его «согласно условию, которое содержится в других наших законах» (aliis nostris legibus continetur) 53. По мнению К. Цеймера 54, здесь идет речь о законе, который предписывает, чтобы лица, получившие дарения от короля, распоряжались ими как своей собственностью55. Тут говорится, однако, о королевских пожалованиях, а не о бенефициях, раздаваемых частными лицами. Предположению, будто дружинники владели бенефициями без всяких ограничений, противоречит и известное нам правило о возвращении всего пожалованного имущества букцеллярием, уходящим от патрона. Скорее всего существовали законы (они не дошли до нас), определявшие условия, соблюдая которые дружинник мог отчуждать свой бенефиции.

Подобного рода ограничения применялись вестготским правом и для лиц, принадлежавших к другим социальным группам. Так, куриалы и privati, обязанные нести государственные повинности, не могли передавать или дарить свое имущество посторонним: им разрешалось делать это лишь в своем кругу с тем, чтобы получивший имущество принимал на себя и выполнение соответствующих повинностей56. Возможно, и дружинники <190> частных лиц могли отчуждать свои бенефиции, коль скоро продолжали служить патрону. Таким образом, пожалования, полученные дружинниками от частных лиц, носили в готской Испании условный характер.

Сходное с букцелляриями положение занимали сайоны. «Сайон» (saio, sagio) — слово германское, оно употреблялось и остготами. Если букцеллярии имелись в Испании и до основания Вестготского государства, то сайоны появились лишь вместе с готами. Роль сайонов здесь несколько отличалась от той, которую они играли в Италии: у остготов — это дружинники короля, у вестготов — также и частных лиц. Подобно букцелляриям сайоны обязаны своим патронам «послушанием»57, но их служба, по-видимому, несколько специализированного характера. В VI в. сайоны иногда выполняют уже обязанности судебных исполнителей, обслуживающих должностных лиц 58..Очевидно, по мере роста частной власти магнатов, стремившихся присвоить и судебные полномочия, часть дружинников используется светскими и духовными магнатами именно для этих надобностей. Таково было назначение сайонов. Их имущественное положение также отличалось от того, в котором находились букцеллярии. Покидая патрона, сайон сохранял полученное от него оружие, но зато возвращал все имущество, приобретенное за время службы у патрона, а не половину (как букцеллярии) 59.

Судя по готским законам, дружинники были в довольно тесной зависимости от патронов. Показателем могут служить следующие факты: лица, состоящие под патроцинием, в ряде случаев освобождаются от ответственности за преступные действия, предпринятые по приказанию патронов60, дочь букцеллярия после смерти отца оказывается «под властью» (in potestatem) его патрона 61. Отдельными чертами юридическое положение дружинников напоминает иногда положение других разрядов жителей вилл крупных землевладельцев, в <191> частности, либертинов62. Было бы неправильно, однако, на этом основании делать вывод о какой-либо «приниженности» статуса дружинников63. Вестготская правда подчеркивает, что букцеллярии и сайоны — это люди свободные (ingenui), они могут располагать собой как им угодно. Дружинники являлись социальной группой, стоявшей в целом выше и либертинов, и свободных поселенцев (прекаристов и колонов, коммендировавшихся к магнатам)64.

Либертины и их потомство, обязанные «послушанием» своим патронам, были фактически закрепощены, их имущественные и гражданские права ограничены65. Все это резко отличало либертинов от дружинников. Что касается прекаристов, то они были связаны не только «послушанием», но должны были выплачивать патрону оброк, десятину; по истечении срока землевладелец мог лишить их земельного держания 66. У дружинника же разрешалось отбирать бенефиции лишь в случае нарушения верности. Характерно, что патрону надлежит выдать замуж дочь букцеллярия не просто за свободного человека, но за «равного» (equalem); ее вступление в брак с «низшим» (inferior) вопреки воле патрона влекло за собой утрату бенефиция: по-видимому, не всякий свободный человек считался пригодным к тому, чтобы стать дружинником 67. <192>

Отличие дружинников от прочих, «подзащитных» магната отражено и в терминологии, применяемой Вестготской правдой: наряду с выражением qui in patrocinio constitutus est68 встречается и другое: qui in opero rustico constitutus est69. Последнее, естественно, не относилось к дружинникам.

Мы не располагаем какими-либо прямыми известиями источников относительно характера хозяйства дружинников. Но различные косвенные данные об их бенефициях и социальном статусе позволяют предположить, что дружинники принадлежали к высшему, а не к низшему слою свободного населения, т. е. к honestiores, maiores. Их состав в VI в. был довольно пестрым: в число honestiores включались представители различных социальных групп, от зажиточных крестьян до крупных землевладельцев 70. Входившие сюда букцеллярии частных лиц, равно как и бенефициарии церкви и королевские дружинники, очевидно, находились на пути к превращению в вотчинников, подчас даже и в крупных. Данный слой землевладельцев играл: значительную роль в политической жизни готской Испании.

Рост крупного землевладения в Вестготском государстве в VII в. обусловил тот же результат, к которому аналогичный процесс привел несколько позднее и в других раннефеодальных государствах: магнаты, сосредоточившие в своих руках обширные земельные владения, не были заинтересованы в дальнейшем укреплении королевской власти и добивались ее ограничения.

Короли же, осуществляя политику, направленную на подавление центробежных тенденций в своем государстве, стремясь к завоеванию новых областей полуострова, могли опираться не только на свою дружину, но и собирать при нужде народное ополчение, т. е. свободных общинников, которые ещё нуждались в королевских пожалованиях, и, следовательно, в завоеваниях и значит в укреплении королевской власти 71. Пользуясь поддержкой этого социального слоя готского общества, Леовигильд сумел разгромить мятежных магнатов <193> испано-римлян и германцев и укрепить центральную власть72. Опираясь на дружинников и используя готское войско в V—VI вв., короли также усмирили крестьянские восстания, происходившие в центральной и южной части Пиренейского полуострова.

Отмеченные процессы социальной и политической жизни готской Испании, стремление королевской власти и феодализирующейся знати подавить выступления крестьян, поднимавшихся против закабаления и эксплуатации, а также завоевательные войны готских королей, происходившие во второй половине VI в. и в начале VII в., дали толчок дальнейшему развитию иерархической структуры земельной собственности, проникновению элементов бенефициальной системы и в сферу отношений между королями и их fideles.

* *

*

В VII в. королевские пожалования верным, а также церквам (судя по вниманию, которое уделяют этому юридические и канонические памятники) практикуются значительно шире, чем раньше.

Содержание понятия fideles в источниках VII в. по-прежнему несколько расплывчато. Сплошь и рядом — это лица, состоящие непосредственно на королевской службе. Они занимают различные дворцовые должности и образуют дружину короля73. Fideles живут, однако, не только в самой королевской резиденции, но и в своих виллах, в провинциях. Об этом свидетельствует, в частности, один из законов короля Вамбы (672— 680)74. В нем говорится, что в случае вражеского вторжения каждый проживающий в данной провинции на расстоянии 100 миль от того места, куда вторгся неприятель, обязан со своей дружиной (cum omni virtute sua 75) выступить вместе с прочими верными <194> (in consortio fidelium) против врага. Здесь fideies — это не только дружинники, постоянно находящиеся в распоряжении короля, но и те, которые живут в провинции.

Королевские fideles и сами располагают дружинами. К числу таких fideles относятся представители местной администрации — герцоги, графы и другие, а также крупные землевладельцы, не являвшиеся должностными лицами. Общая и постоянно выступающая на первый план черта fideles — это их право на получение и сохранение королевских пожалований 76. Обязанности верных по отношению к королю включают «верность», послушание и добросовестную службу. Король в свою очередь должен был защищать fideles77.

Претенденты на королевский трон старались обеспечить себе поддержку возможно большего числа fideles 78. А после захвата власти новый король нередко награждал своих сторонников землями, отобранными у fideles предшественника. Это обстоятельство, по мнению К. Санчес-Альборноса, показывает, что отношения верности и служба связывали fideles с их сеньором-королем до его смерти79. Следует учитывать, однако, что с точки зрения участников Толедских соборов отобрание пожалований у fideles после смерти короля — незаконно.

В источниках отсутствуют какие-либо сведения о процедуре, оформлявшей включение в состав fideles80. Известно, что верные приносили клятву верности королю, но отличалась ли она чем-либо от той присяги, которой <195> были обязаны ему все подданные, мы не знаем81. Лишь в самом конце VII в. королем Эгикой издан был закон, требовавший, чтобы при смене короля представители высшей служилой знати — палатины — всякий раз лично являлись во дворец для принесения государю клятвы в верности, у всех же прочих свободных такую присягу могли принимать королевские должностные лица (discussores), объезжавшие провинции. У лиц, уклонявшихся от принесения присяги, могло быть конфисковано все имущество 82.

Судя по законам готских королей VII в. и по актам Толедских соборов, fideles представляли собой социальный слой, который наряду с высшим духовенством играл важнейшую роль в политической жизни. В упомянутом выше законе Вамбы fideles даже олицетворяют собой все Вестготское государство. Закон требует, чтобы в случае вражеского нападения или внутреннего мятежа каждый выступал в защиту короля, народа, родины и «верных нынешнего короля»83. Определяя положение fideles в той системе сословных градаций, которая уже довольно отчетливо заметна в Вестготском государстве VII в., мы можем причислить их к высшему разряду свободных (honestiores, maiores). К нему принадлежали, как известно, в первую очередь, представители формировавшегося в готской Испании вотчинного землевладения.

Особый слой fideles образовывали гардинги. Значение этого слова объяснялось различно; по мнению Ф. Дана и М. Торреса, гардинги — это лишь дворцовые должностные лица, телохранители короля84. Л. Шмидт, Г. Бруннер и Т. Мелихер считали гардингов прежде всего дружинниками 85, причем Бруннер настаивал на римском происхождении гардингов, сопоставляя их с <196> protectores римских императоров. Особенно обстоятельно изучил происхождение гардингов и их положение в Вестготском государстве К. Санчес-Альборнос 86. Отвергая точку зрения Г. Бруннера, испанский ученый отмечает, что термин gardingus связан с готскими словами gards, gardia87. Этимологически гардинги соответствуют скандинавским гускарлам (huskarlar). Так назывались в Норвегии королевские дружинники низшей категории 88. В готской же Испании гардинги выполняли почетную роль при королевском дворе и высоко ценились в войске. Наравне с seniores palatii они принадлежали к разряду палатинов, хотя могли и не занимать каких-либо должностей89. По Вестготской правде, гардинг вообще относится к высшему разряду свободных (maiores loci persona) 90. K. Санчес-Альборнос сопоставляет гардингов с франкскими антрустионами91. Судя по тому, какое место гардинги занимали в королевском окружении и в социальной иерархии Вестготского государства, можно предположить, что они составляли верхний слой королевских дружинников. Гардинги жили также и в провинциях, занимая и там привилегированное положение.

В хронике VII в. среди участников мятежа против короля Вамбы в Тарраконе упоминается гардинг Гильдигиз92. Это сообщение косвенным образом подтверждает предположение об оседании королевских дружинников на землю.

Изменения, происшедшие в характере королевских пожалований к VII в., не отражены в источниках с достаточной определенностью и полнотой. Тем не менее, <197> на основании отдельных известий, которые можно найти в законах этого времени и в актах Толедских соборов, отчетливо выявляется общее направление эволюции изучаемого института.

Королевские пожалования представляли собой в VII в. главный стержень всей политической борьбы, происходившей внутри господствующего класса готского государства. В решении этой проблемы наметились две противоположные тенденции. Королевская власть стремилась, чтобы ее пожалования были временными, действительными лишь на время жизни того государя, который предоставил во владение верному какое-либо имущество. Характерно, например, что в актах Толедских соборов осуждались попытки королей отобрать у верных пожалования, сделанные их предшественниками 93. Другая тенденция исходит от магнатов. Они намеревались закрепить за собой в собственность королевские пожалования, максимально расширить свои владения за счет имущества короны, ограничить право короля свободно распоряжаться земельным фондом фиска 94.

Источники позволяют проследить, каким образом обе эти тенденции сказывались в готском законодательстве и как в зависимости от соотношения политических сил то одна, то другая получала преобладание. <198>

Правление Хиндасвинта ознаменовалось усилением королевской власти; значительное число магнатов, старавшихся занять независимую по отношению к ней позицию, подверглось экспроприации95. Хиндасвинт принял также меры к тому, чтобы предотвратить расхищение магнатами владений фиска96. Значительно расширив государственный земельный фонд, король использовал его для того, чтобы наделить землей своих дружинников и церковь97. В то же время он стремился узаконить начатое его предшественниками превращение безусловных пожалований в условные. В законе о королевских дарениях, который был издан Хиндасвинтом (или, во всяком случае, заново отредактирован им), к обычному заверению в том, что королевские пожалования неприкосновенны, была сделана показательная оговорка: «если это не будет вызвано виной получившего пожалования»98. Такая оговорка означала, что соблюдение верности королю — основное условие сохранения пожалованного имущества.

Отмеченные выше черты политики Хиндасвинта, по-видимому, характеризуют его попытку укрепить королевскую власть и государство в целом, создав слой землевладельцев, связанных с короной условными пожалованиями. Сопротивление светских магнатов и церкви помешало, однако, упрочиться режиму, установленному <199> Хиндасвинтом. Уже при его преемнике Рекцесвинте знать в значительной мере восстановила свои позиции. VIII Толедский собор потребовал возвратить верным все отобранное у них королями со времен Свинтилы (621 — 631). У правящего короля могло остаться лишь то, чем его отец (Хиндасвинт) располагал до вступления на трон. Собор постановил, что впредь не должны допускаться захваты имущества верных королями99. Рекцесвинт вынужден был удовлетворить в основном требования собора 100.

В правление Эрвигия знати удается продолжить курс на закрепление за собой королевских пожалований и расширение своих привилегий. Она стремится лишить королей важного средства, с помощью которого у магнатов отбиралось пожалованное им имущество, — права конфискации владений за явное нарушение «верности» (государственную измену) 101.

Тем не менее характер королевского пожалования верным остается двойственным. С одной стороны, этим имуществом можно распоряжаться как аллодом. Получивший королевский «бенефиции», согласно официальному праву, мог свободно располагать им 102, передавать по наследству родственникам 103, отдавать в держание либертинам104. Пожалования королей церквам были необратимы105. Но, с другой стороны, в этот период <200> утверждается важнейший принцип бенефициальной системы — соблюдение верности патрону-королю рассматривается отныне как условие сохранения самого бенефициального держания. В конце VII в. знать добилась, однако, признания за собой права свободно распоряжаться имуществом, пожалованным королями.

Формулируя закон заново, Эрвигий добавил, что пожалование передается по наследству, если покойный не оставил завещания 106. Очевидно, ранее в аналогичном случае король старался вернуть себе некогда пожалованное имущество. Но магнаты все же не могли воспрепятствовать тому, что и в новой редакции закона Хиндасвинта оставлена была прежняя оговорка об условиях владения. Бенефициарий мог беспрепятственно владеть пожалованным ему имуществом, если не провинился перед королем, т. е. сохранил ему верность 107.

Одной из форм раздач королевского имущества верным являлось пожалование in stipendium 108. Вопреки распространенному прежде толкованию stipendium как платы за земельное держание, которая вносится лицом, получившим его, К. Санчес-Альборнос показал, что stipendium — это вознаграждение за службу 109. Такая раздача земли практиковалась не только королевской властью, но и церковью. Пожалование sub stipendium испанский историк называет бенефициальным по существу держанием.

Необходимо отметить, однако, что черты условного владения в королевских пожалованиях in stipendium выступают не более отчетливо, чем в прочих пожалованиях королей, в частности обозначаемых как «дарения» 110. Судя по постановлению XIII Толедского собора, <201> королевские бенефициарии владели имуществом, полученным in stipendium, не менее прочно, нежели предоставленным им в качестве «дарения»111.

Материалы источников позволяют считать важнейшим условием владения королевским пожалованием в VII в. несение военной службы. Правда, вплоть до падения Толедского королевства она была обязанностью всех свободных людей. Но поскольку к VII в. произошли крупные социальные сдвиги, приведшие к разорению крестьян-собственников и превращению их в зависимых земледельцев, а также повлекшие за собой рост частной власти светских магнатов и церкви, постольку прежнее народное ополчение перестало быть основным ядром вооруженных сил. Обладание известным имуществом признается готскими законами необходимой предпосылкой военной службы 112. Как видно из военных законов Вамбы и Эрвигия, государство рассчитывает теперь главным образом на магнатов, которые должны выступать в поход, ведя с собой не только свои дружины, но и зависимых людей, а также часть сервов.

В Житии св. Фруктуоза упоминается возможность пожалования королем церковного имущества. Агиограф Валерий рассказывает, что шурин аббата монастыря Compluto обратился к королю с просьбой передать ему какие-то монастырские владения с тем, что он примет <202> на себя обязанность нести военную службу113. Такое намерение расценивается автором жития как святотатство, которое не могло поэтому остаться безнаказанным: покушавшийся на церковное имущество вскоре заболел и умер. Единичное сообщение об имевшей место попытке получить монастырское имущество в бенефиции от короля не дает, разумеется, оснований думать, будто в Испании того времени широко практиковались бенефициальные пожалования, подобные франкским precaria verbo regis. Возможно, что в упомянутом тексте речь идет о вознаграждении за участие в каком-то конкретном военном предприятии 114.

Тем не менее случай, описываемый в житии Фруктуоза, лишний раз подтверждает тот факт, что наряду с королевскими пожалованиями в собственность производились также условные пожалования 115. Из готских законов видно также, что исправная служба становилась <203> в VII в. непременным условием владения королевскими пожалованиями. Так, военный закон Эрвигия, назначая мерой наказания тем, кто не является по королевскому призыву в войско, конфискацию имущества и ссылку (для знатных) или наказание плетьми и уплату крупного штрафа (для «низших»), предусматривает, что имущество, конфискованное у верных, не может быть передано тому, кто в свое время плохо выполнял службу и был лишен звания и земельных владений 116. Таким образом, критерий распределения имущества фиска среди fideles — их отношение к своей основной обязанности, т. е. к несению воинской службы.

Сходные правовые установления мы встречаем и в актах Каролингов 117. Впрочем, здесь нарушители законов о воинской службе караются лишением именно бенефиция, в то время, как готские законы требуют в таких случаях конфисковать не только то, что было бы пожаловано, но и собственное имущество провинившегося 118.

Отсутствие такого четкого разграничения (между собственностью верного и королевским пожалованием) означает, что в готском государственном праве понятие королевского бенефиция еще не было всесторонне разработано; это, в свою очередь, отражает незавершенность процесса превращения безусловных королевских пожалований в условные. Еще в самом конце VII в. некоторые короли пытались возродить политику ограничения светских и духовных магнатов, которую некогда <204> проводили Леовигильд и Хиндасвинт, но, по-видимому, безуспешно 119.

Более высокой ступени развития бенефиции достиг в частном крупном землевладении. Составляя во второй половине VII в. Вестготскую правду, Реккесвинт включил в нее упомянутые выше законы VI в. о дружинниках; они оставлены были без всяких изменений и Эрвигием при новом редактировании правды в конце VII в.

В источниках встречаются сведения о том, что наряду с крестьянским прекарием существовали также прекарные держания крупных и средних земельных собственников. Например, один из законов Хиндасвинта констатирует, что лица, уличенные в государственной измене, пытаются предотвратить грозящую им конфискацию имущества, для чего передают свои владения родственникам, друзьям и церквам в прекарий 120.

Передача земли в прекарное пользование представителям формировавшегося феодального землевладения была в VII в. обычным делом. Такие прекарий представляли собой благоприятную почву и для развития бенефиция. Широкое распространение в VII в. частных дружин, имевшихся как у светских, так и у духовных магнатов, также должно было способствовать складыванию бенефициальной системы.

B источниках имеются некоторые известия о церковных бенефициях. B законе Вамбы, направленном против захватов частных церквей епископами, отмечается, что они присоединяют владения этих церквей к епископским церквам, дарят их или передают in stipendium клирикам и мирянам 121. Подобная передача имущества <205> (in stipendium) рассматривается в данном случае как нечто явно отличное от дарения 122. В то же время оно и не является предоставлением земли в обычное прекарное держание, обусловленное выплатой оброков и несением повинностей. Выше уже отмечалось, что клирики и другие лица, получившие от церкви имущество in stipendium, должны были оформлять эти пожалования в качестве прекарных с тем, чтобы церковь не понесла ущерба в своих правах на имущество, предоставленное в пользование 123. Держатели земель, пожалованных in stipendium, обязуются хорошо вести свое хозяйство — в противном случае им грозит лишение земли 124. Ни о каких оброках, обычных для крестьянских прекариев, вовсе не говорится.

Можно предположить поэтому, что здесь речь идет об условном пожаловании бенефициального типа. О том, что среди держателей церковных земель, помимо мелких крестьян-прекаристов и колонов, были и владельцы крупных держаний, не являвшиеся крестьянами, косвенно свидетельствует также постановление церковного собора в Эмерите, согласно которому наделение мирянина, живущего в церковных владениях, имуществом производится «сообразно с его достоинством» 125.

К числу таких мирян, вознаграждавшихся за свою службу церкви (в частности, епископам) земельными пожалованиями, относились прежде всего дружинники 126. Таким образом, мы имеем основания предполагать, что в VII в. церковь шире, чем в предшествующий <206> период, практиковала раздачу земель в бенефициальное владение, по сути условное; одной из его форм было пожалование земли in stipendium 127.

Пожалование бенефициев, по-видимому, постепенно связывается с установлением отношений вассального характера. Уже в VI в. бенефиций и коммендация были, как правило, неотделимы друг от друга 128. В источниках нет данных о том, в каких формах совершалась коммендация, приносили ли дружинники и другие «подзащитные» особую клятву верности своему патрону. В конце VII в. Эгика запретил приносить такую клятву кому-либо, кроме короля 129. Этот запрет может служить как раз косвенным указанием на то, что, коммендируясь, дружинники присягали своему патрону. Возлагая на магнатов обязанность приводить с собой в поход дружину и предоставляя каждому свободному человеку право отправляться на войну под началом своего сеньора (в памятниках конца VII в. именно таким образом обозначается магнат, имеющий дружинников и «подзащитных» 130), государство само упрочивало складывающиеся сеньориальные отношения. Мы видим, следовательно, что на низшей ступени феодально-иерархической лестницы, т. е. в отношениях магнатов со своими вассалами, бенефициальная система прокладывала себе дорогу быстрее, чем на вершине этой иерархии — в сфере связей магнатов с королями. Обращает на себя внимание, что после крушения Вестготского государства бенефициальная система продолжала существовать не только в Каталонии и Септимании (где сильное влияние на социально-политическую жизнь оказало Франкское государство), но и в Астурии и Леоне131. Здесь <207> особенно заметна преемственность в развитии прежних вестготских социальных институтов; в Х—XI вв. fideles в этих государствах, как и прежде у вестготов, получают от королей земли в полную собственность или в виде условного пожалования. Наследникам готских дружинников — milites, инфансонам земли также предоставляются их патронами светскими и духовными магнатами, на правах бенефиция, который именуется теперь prestimonium, prestamum, atondo 132.

В зарождении бенефиция в готской Испании отчетливо проявилось формирование иерархической структуры феодальной собственности, вместе с которой сама бенефициальная система пережила Вестготское государство.

Возникновение частной власти крупных землевладельцев

Одним из компонентов рассматриваемого нами процесса становления крупного феодального землевладения было формирование частной власти магнатов над крестьянами. Появившись на свет, она, в свою очередь, способствовала феодализации общественных отношений и образованию крупной феодальной вотчины. Согласно традиционному представлению, крупные землевладельцы будто бы не располагали такой властью в готской Испании 133. <208>

Показателем ее развития в ряде других феодальных государств считался обычай, в силу которого сеньору предоставлялась иммунитетная грамота, запрещавшая агентам короля доступ в его владения. Относительно выдачи грамот этого рода в Вестготском государстве сведения действительно не сохранились. Но рост частной власти магнатов и их политической самостоятельности прослеживается по данным вестготских юридических, канонических и нарративных источников.

Складывание отношений частной зависимости во многом определяется характером классообразования, точнее, социальным и юридическим статусом различных общественных слоев, которые в дальнейшем преобразовывались и вливались в классы феодального общества. Понятно, что установление частновладельческой власти над теми зависимыми крестьянами, которые происходили из прежних рабов, вольноотпущенников и колонов, осуществлялось значительно легче, чем над земледельцами, в прошлом являвшимися вольными германскими общинниками. И, изучая генезис и развитие частной зависимости в готской Испании, приходится обращать особое внимание на то обстоятельство, что именно первая из этих категорий земледельцев (т. е. рабы, вольноотпущенники и колоны) представляла собой основу для формирования здесь крестьянства, находящегося в феодальной зависимости.

Рассмотрим, в какой мере распространялась частная власть крупных землевладельцев на различные группы зависимого населения. В источниках содержится больше всего сведений о характере господства землевладельцев над сервами. Бревиарий Алариха, Вестготская правда и постановления соборов свидетельствуют, что господам принадлежала ограниченная юрисдикция в отношении сервов. Согласно наиболее древнему вестготскому закону, касающемуся этого вопроса, в случае, если раб совершал кражу у своего господина или у другого серва, хозяин мог поступить с вором по собственному усмотрению. Судья не должен был вмешиваться в дело, разве что этого пожелает сам господин 134. Бревиарий и вестготские законы VII в. определяют объем <209> частновладельческой юстиции точнее. Господа могли судить и наказывать своих сервов по всем делам, которые не карались смертной казнью. Коль скоро они совершали такие преступления, виновных надлежало передавать государственным судьям135. Господин, однако, не отстранялся полностью от решения судьбы приговоренного. Если судья признавал последнего виновным, но не приводил приговор в исполнение, это мог сделать господин 136. Господам запрещалось также увечить своих сервов (Ne liceat quemcumque servum vel ancillam quacumque corporis parte truncare) 137. Эти постановления, правда, не представляли собой непреодолимой преграды для землевладельцев, когда они желали осуществить власть над своими сервами в полном объеме: за смерть серва, вызванную наказанием, господин не отвечал 138. Точно так же не нес ответственности тот, кто убил своего серва, если клятвой и свидетельскими показаниями других присутствовавших при этом сервов подтверждал, что действовал в порядке самозащиты 139. Когда серв совершал преступление по отношению к третьему лицу, господин должен был представить виновного судье 140. Суд происходил обычно в присутствии господина серва или его актора (если обвинялся серв фиска, то — в присутствии прокуратора) 141. Показательно, что серв не нес ответственности за преступление, которое он совершил с ведома или по приказанию господина 142. <210>

Наличие обширной власти над сервами создавало благоприятные условия для роста частной власти магнатов; сервы представляли собой весьма значительный слой зависимых земледельцев.

Обратимся теперь к колонам, вольноотпущенникам, прекаристам, дружинникам: в какой мере они находились под властью землевладельца?

Колоны, как известно, еще в Поздней Римской империи оказались в личной зависимости от своих господ. В таком же положении их потомки оставались в Испании и при готах 143.

Личная зависимость вольноотпущенников, прекаристов и дружинников определялась тем, что они обычно были связаны с землевладельцами отношениями патроната. Вольноотпущенники чаще всего состояли под патроцинием своих прежних господ и не имели права уйти от них. Церковных же сервов, например, вовсе нельзя было освобождать, не оставляя их под патронатом церкви 144. Свободные поселенцы — прекаристы, согласно вестготским памятникам, находятся под патроцинием тех землевладельцев, в чьих имениях поселились 145. Под «покровительство» светских лиц (особенно тех, которые в своих владениях имели церкви) отдавались и клирики 146. Под патроцинием магнатов состояли дружинники — букцеллярии и сайоны.

Нет оснований утверждать, что лица, принадлежавшие к указанным социальным группам, были в равной мере зависимы от своих патронов. Вольноотпущенники находились в более суровой зависимости, чем свободные <211> дружинники или прекаристы, которые обладали правом покинуть своего патрона, вернув ему землю и подаренное им имущество.

Но зависимое состояние всех лиц, которые пребывали под патроцинием, имело некоторые общие черты. И официальное право начинает объединять состоящих под патроцинием в некую общую категорию зависимых людей. Характерно, что, определяя круг тех, кому ли-бертины церкви вправе отчуждать свое имущество, IX Толедский собор включает в число этих людей лишь рабов, а также состоящих под патроцинием данной церкви 147. А один из провинциальных соборов объединяет под общим наименованием conditionales сервов и прочих зависимых людей, связанных с церковью патронатными узами 148.

Из некоторых косвенных указаний наших источников видно, что по делам неуголовного характера (точнее, по таким, которые не карались смертной казнью) патроны могли осуществлять дисциплинарную власть по отношению к тем, кто состоял под их патроцинием. Светские законы и постановления церковных соборов, запрещающие частным лицам превышать свои права, присуждать к смертной казни подвластных им людей, явно исходят из того, что жертвами подобных злоупотреблений становятся не только сервы 149. Особенно ярким свидетельством осуществления дисциплинарной практики патронами служит закон Рекцесвинта, предоставляющий им право подвергать телесным наказаниям лиц, находящихся под патроцинием. Согласно этому закону, <212> патрон не несет ответственности, если тот, кто подвергся наказанию, умер в результате экзекуции 150.

В тех случаях, когда человек, находившийся под патроцинием, судился с кем-либо в публичном суде, патрон оказывал ему там поддержку. Некоторые свободные для того и отдавались под патроциний, чтобы заручиться таким покровительством. Вначале установление подобного рода судебных патроциниев осуществлялось нелегально 151. В VII в. оно узаконивается, хотя государство предпринимает еще попытки как-то регулировать порядок избрания патронов с целью ведения судебных дел 152. Особенно характерным показателем власти патрона над состоящими под его патроцинием служит тот факт, что они не отвечали за преступления, совершенные ими с ведома или по приказанию господина. Еще в кодекс Леовигильда был включен закон, предписывавший лишь в том случае наказывать свободных людей, участвовавших в мятеже или в насилиях, если они не находятся под патроцинием зачинщика такого рода действий 153.

В VII в. Рекцесвинтом был издан закон, который полностью освобождал от ответственности лиц, совершивших правонарушения по повелению патронов 154. <213>

Источники содержат и другие данные, указывающие на конкретные проявления частной власти землевладельцев. Для того чтобы правильно оценить эти сведения, нужно учитывать, что в общественном и политическом строе Вестготского королевства сохранилось немало римских традиций. Известно, что в эпоху Римской империи крупные землевладельцы из сенаторского сословия нередко приобретали некоторые административные функции. Они взимали государственные налоги с обитателей своих имений, собранное вносили в казну155, поставляли рекрутов из числа колонов в армию 156. Государство возлагало на таких магнатов обязанность следить за религиозными воззрениями подвластного населения и искоренять ереси 157. В их владениях находились частные церкви. Еще в те времена заметно возрастает самостоятельность управляющих поместьями фиска и частных лиц (прокураторов, акторов, виликов). В новых исторических условиях эти тенденции получили в Вестготском королевстве дальнейшее развитие.

Императорские прокураторы не только управляли имениями, но и собирали с их населения налоги и принуждали его нести государственные повинности, осуществляли юрисдикцию по делам о мелких правонарушениях, представляли в государственный суд виновных в серьезных преступлениях, наблюдая в этом случае за ведением дела 158. Собранные суммы прокураторы доменов подчас использовали для собственных нужд. Повинности также порой выполнялись в пользу самих управляющих 159. Значительную самостоятельность, судя по римским источникам IV—V вв., получают также акторы и вилики частных лиц. Симмах в своих письмах отмечает, например, что акторы уклоняются от доставки денег, собранных в имениях собственника, и вообще ведут себя совершенно независимо 160. Они не только <214> эксплуатируют в своих интересах рабов и колонов, живущих в поместье, но притесняют и окрестное население 161.

После вестготского завоевания магнаты и их управляющие в значительной мере удержали власть над жителями имений. Управляющие землями фиска — вилики и акторы — по-прежнему собирают здесь государственные налоги и принуждают население выполнять государственные повинности 162. Землевладельцы обязаны бороться против остатков язычества в среде подвластных им людей 163. Лишь в том, что касается военной повинности, соответствующая римская традиция оказалась прерванной, поскольку в первый период существования Вестготского королевства военная служба возлагалась только на готов.

Вестготское государство с самого начала санкционировало власть прокураторов доменов фиска над населением имений. Управляющие фактически были признаны государственными должностными лицами, хотя продолжали в то же время руководить и хозяйственной жизнью королевских поместий 164.

О виликах владений фиска и магнатах говорится как о людях, под управлением которых находится несвободное и зависимое население имений165. Серва представляет в суд либо вилик, либо владелец имения 16fi; вернуть беглого серва тоже надлежит либо вилику, либо господину 167. Вилики в первую очередь занимались хозяйственными делами I68.

Вместе с тем управляющие имениями — не только фиска, но и магнатов — характеризуются как государственные должностные лица особого разряда (ordo <215> villicorum). Находясь на низшей ступени должностной иерархии 169, акторы, вилики и прокураторы фиска все-таки обладали властью официальных лиц (potestatas, cura publica) 170.

В ведении акторов и прокураторов фиска (может быть и церкви) состоял определенный служебный округ171, территория (commissum). Все эти управляющие располагали административными, финансовыми, а отчасти также судебными полномочиями. Они, например, следили, чтобы воины, находясь в походе, не совершали насилия и не грабили население королевства172; вилики, как и судьи городских округов (iudices civitatum), обязаны были возвращать земельные владения римлян, незаконно присвоенные готами, собственникам173. На виликах (в данном случае, очевидно, не только фиска, но и светских магнатов, а также церкви) лежала обязанность задерживать беглых рабов, обнаруженных ими в деревнях и виллах, и возвращать их хозяевам 174. Виликам и акторам, которые в ряде случаев именуются «старейшинами» местечек (seniores loci, priores loci175), крестьяне должны были сообщать о приблудившемся скоте 176, о появлении в деревне беглых 177.

Как ответственным за сбор государственных налогов, управляющим надлежало ежегодно являться <216> (вместе с некоторыми другими должностными лицами) на провинциальные церковные синоды для получения инструкций о порядке взимания этих налогов 178.

Фискальная деятельность виликов контролировалась вышестоящими инстанциями, которые в случае выявленных злоупотреблений привлекали виновных к строгой ответственности 179.

Государство очень неохотно передавало судебные полномочия частным лицам. Согласно Вестготской правде, даже мелкие правонарушения, совершаемые в деревнях и виллах, должны были рассматриваться и соответственно караться государственными судьями. В готских законах упоминаются судьи местечек (iudices locorum), которые разбирают, в частности, дела о потравах, о поджогах лесов, беглых рабах, подвергают наказанию женщин, занимающихся проституцией, и т. д.180.

Таким образом, в компетенцию государственных судей входили и уголовные, и гражданские дела, включая мелкие. Административные же и судебные функции виликов, акторов и прокураторов первоначально распространялись лишь на несвободное население их вилл и деревень 181. Но позднее, по мере роста крупного землевладения, разорения общинников и превращения их значительной части в зависимых людей, магнаты (а соответственно и вилики) устанавливают свою власть также над деревнями, где живут еще и свободные крестьяне. <217>

Росту частной власти магнатов способствовали церковь и государство. В 589 г. III Толедский собор поручает землевладельцам искоренять язычество среди сервов имений. В середине VII в. закон Хиндасвинта предписывает акторам и прокураторам задерживать и подвергать наказанию всех, занимающихся колдовством, какое бы положение они не занимали 182. Еще более ясно выступает признание государством частной власти магнатов и их управляющих, причем не только над несвободным, но и над свободным деревенским населением, в законе Эгики. Согласно этому постановлению, на акторов и прокураторов имений фиска и частных лиц возлагается обязанность строго наказывать деревенских жителей, если те не сообщили о беглых рабах, укрывавшихся в деревне. Наказанию подлежат при этом все обитатели данного селения, независимо от своей народности и социального статуса 183. Все они, следовательно (а среди них имеются и свободные крестьяне), считаются подчиненными акторам и прокураторам 184. Мы видим, что к концу VII в. в сферу частной власти крупных землевладельцев и прокураторов доменов фиска оказались вовлеченными свободные крестьяне тех деревень, которые постепенно попадали под административное влияние вотчинников.

Особенно благоприятные условия для роста частной власти складывались в церковных поместьях. Церковь пользовалась рядом привилегий, облегчавших этот процесс. Епископам принадлежало право суда над клириками 185, и этот суд был для них обязателен. Клирики не могли судиться у судей-мирян, хотя в отдельных случаях их можно было привлекать к светскому суду186. Епископы имели своих сайонов, т. е. дружинников, осуществлявших функции судебных исполнителей 187.

Церковь пользовалась и налоговыми привилегиями, а также свободой от некоторых государственных повинностей. Вестготское государство признало римское установление, освобождавшее клириков от экстраординарных и так называемых «грязных» повинностей (munera sordida) 188. <218> В конце VI в. от выполнения ангарий были освобождены и церковные сервы 189. В 633 г. свободные клирики, которые ранее пользовались иммунитетами от «экстраординарных» и «грязных» повинностей, были освобождены от государственных повинностей вообще (...ab omni publica indictione atque labore habeantur immunes) 190.

Иммунитет, предоставлявшийся церкви и клирикам, являлся не полным. Церковные сервы не освобождались от подушного налога191, а с имений в последний период существования Вестготского королевства взимался поземельный налог 192. Но тем не менее все эти привилегии ограничивали вмешательство официальных должностных лиц в жизнь церковных вотчин, что создавало благоприятные условия для установления там ее частной власти.

Расширение ее объема у крупных землевладельцев к концу VII в. получило отражение в изменении судебной практики и военной системы. Вернее, изменения, которые фактически давно уже произошли в общественной жизни, были оформлены юридически.

Вплоть до середины VII в. вестготское правительство в соответствии с нормами римского права признавало лишь два источника судебной власти: предоставление судебных полномочий королем и избрание третейского судьи самими тяжущимися сторонами 193. В 80-е годы VII в. положение меняется. В изданные ранее законы, определявшие круг лиц, которые пользуются судебной властью, Эрвигий внес дополнения: отныне права судьи <219> приобретает и тот, кому они делегированы каким-либо судьей 194.

Учитывая бессилие местных судей против магнатов, чье давление они зачастую испытывали, можно сделать вывод, что крупному землевладельцу нетрудно было добиться судебных полномочий для себя или для своих виликов.

Рост частной власти магнатов церкви оказал влияние и на военную систему Вестготского государства. В первый период его истории свободный гот, как отмечалось выше, мог брать с собой в военный поход дружинников и вооруженных рабов. Уже закон Вамбы предписывает, чтобы с началом военных действий каждый сеньор выступал в поход вместе со всей дружиной, которой он располагает195. Другой, более поздний, закон, изданный Эрвигием, требовал от всякого, будь то гот или римлянин, отправлявшегося в поход, брать с собой десятую часть сервов; они должны были получить от него и соответствующее вооружение 196. Теперь Вестготская правда исходит из представления, по которому каждый воин идет в поход либо под командованием своего графа (или другого государственного должностного лица), либо сеньора 197. Но последний не только посылал своих людей в войско: под его командованием они и сражались в боях 198. Особенно тесно связаны были с сеньором, разумеется, дружинники, но он предводительствовал и прочими зависимыми людьми 199.

Изложенные постановления свидетельствуют о том, что крупный землевладелец мог сам набирать войско в собственных владениях, действуя вместо соответствующих королевских агентов, и возглавлять своих людей во <220> время войны. Это яркий показатель роста частной власти магнатов в Вестготском королевстве.

С охарактеризованными явлениями связано в известной мере и формирование института частных церквей. Оно создавало дополнительные узы личной зависимости крестьян от магнатов. Священник был влиятельным лицом в вестготской деревне. Он не только стоял во главе религиозной общины: ведь церковная организация в готской Испании тесно переплеталась с государственным механизмом. Епископы и священники выполняли некоторые публично-правовые функции, выступая фактически в качестве государственных должностных лиц. Священникам, например, полагалось доносить королю о злоупотреблениях судей и акторов доменов фиска200, следить за соблюдением религиозных законов201; в их присутствии рабов отпускали на свободу202. Как и судьи, священники выполняли нотариальные обязанности203, участвовали в опеке над малолетними204 и т. д.

Сооружая у себя церкви, магнаты, с одной стороны, освобождались (хотя бы частично) от епископской опеки над обитателями своих имений; с другой —могли использовать духовенство этих частных церквей для усиления своей власти над местным населением. Священники, естественно, находились в зависимости от основателей церквей, состояли обычно под их патроцинием205.

Таким образом, распространение частновладельческих церквей, в свою очередь, способствовало сосредоточению политической власти в руках сеньора вотчины.

Но, несмотря на то, что светские и духовные магнаты практически обладали весьма значительной властью над населением, на Пиренейском полуострове тогда не было института, который в соседнем, Франкском, государстве юридически закреплял эту частную власть магнатов — иммунитета. В источниках не сохранилось <221> никаких следов его существования в V—VII вв. Известно, однако, что в христианских государствах, образовавшихся в северной части полуострова после арабского завоевания, иммунитеты получили широкое распространение. Они сплошь да рядом применялись в Испанской марке в IX в.206, и, вероятно, Каролинги, предоставлявшие здесь иммунитеты, не механически переносили на Пиренейский полуостров франкские порядки, но действовали в соответствии с местными обычаями. Но если трудно сказать, в какой мере распространение иммунитетов следует отнести за счет франкского влияния в этом районе, то в Астурии и Леоне иммунитет основывался несомненно не на чужеземных влияниях, но на вестготских традициях. В источниках сохранились данные о наличии в Астурии и Леоне иммунитетов, запрещавших королевским должностным лицам вступать во владения иммуниста для выполнения судебных, фискальных и полицейских функций207.

В IX в. сеньоры взимают судебные штрафы на территории, подчиненной их юрисдикции208.

Широкое распространение иммунитетов в испанских христианских государствах вскоре после крушения Вестготского королевства указывает, что условия для возникновения этого института созрели еще в готский период.

Необходимо также учитывать несоответствие между фактическим объемом политической самостоятельности магнатов и юридическими принципами. На деле она была значительно большей, чем по нормам официального права. Правительство не в состоянии было справиться со своеволием знати, которая все меньше была склонна подчиняться местным властям. Еще в начале VI в. испано-римские магнаты с помощью отрядов вооруженных рабов творили насилия над окрестным населением; принуждали крестьян продавать или <222> дарить им свое имущество, вымогали наследство умерших и т. д.209. Вилики не только притесняли жителей незаконными поборами, но и принуждали их отдаваться под патроцинии 210. Такого же рода факты зафиксированы в готских законах VI в. Знатные готы силой исторгают у рядовых общинников выгодные для себя договоры, захватывают их участки211, врываются со своими дружинниками в чужие владения и т. д. Особенно характерны сведения источников, рисующие неподчинение магнатов государственным властям и узурпацию ими тех прав, которые по закону принадлежали лишь официальным лицам.

Поиск по сайту: