В. 31. Богуславский

Прежде чем перейти к рассмотрению взаимосвязи ме­жду словом и понятием, попытаемся кратко остановиться на том, как здесь понимаются слово как языковое явление и понятие как форма мысли.

На логической ступени познания объективная действи­тельность отражается в голове человека в отвлеченной и обобщенной форме — в виде мыслей об этой действитель­ности, возникающих в процессе человеческой практики, применяемых и проверяемых в практической деятельности людей. В реальном процессе мышления эти мысли пред­ставляют собой суждения, на основе которых образуются умозаключения, доказательства, опровержения.

Какие мысли можно отнести к понятиям, в которых от­кладывается, аккумулируется общественно-историческая практика людей, в которых подытоживаются, резюми­руются знания, накопленные за известный период? Прежде всего, это мысли, выступающие в качестве субъекта прос­того суждения (т. е. мысли о предмете суждения) и его предиката (мысли о том, наличие или отсутствие чего в этом предмете отражает суждение).

Далее, поскольку в ряде суждений то, наличие (или от­сутствие) чего мы вскрываем в познаваемом предмете, представляет собой отношение этого предмета к другим предметам, мы здесь встречаем мысли о различных объек­тивно существующих отношениях (пространственных, вре­менных, количественных и пр.). Сюда следует отнести так-. же мысли о грамматических отношениях, т. е. объективно существующих отношениях между словами как материаль-

ными объектами. Эти мысли об отношениях («ближе», «на», «под», «в», «между», «раньше», «до», «после», «равно», «больше» и т. д.) представляют собой весьма от­влеченные отражения материального мира.

Наконец, мы здесь находим мысли, выражающие логи­ческие связи, отношения между мыслями в сложном суж­дении и в умозаключении. Поскольку в отношениях между мыслями отражаются объективно существующие отноше­ния между предметами действительности, мысли о логиче­ских отношениях («если... то», «или», «и») также пред­ставляют собой в конечном счете своеобразные отраже­ния объективных отношений.

При всех различиях между этими мыслями общим для них является то, что все они представляют собой отра­жение сущности предметов и отношений объективной дей­ствительности, отражение их внутренних связей, того объ­ективно существующего общего, что их связывает. Эти общие черты позволяют отнести указанные мысли к. поня­тиям, ибо, по справедливому замечанию Мао Цзэ-дуна, по­нятие «улавливает сущность явления, явление в целом, внутреннюю связь явлений» '. В этом смысле мы употреб­ляем здесь термин «понятие».

Обращаясь к языку, мы находим, что особенно важное значение для языка как средства общения, обмена мысля­ми и взаимного понимания всех членов общества, имеют слово и предложение. Одна из этих языковых единиц — слово—явится здесь предметом нашего рассмотрения.

Разрешение вопроса о том, что такое слово, представ­ляет значительные трудности. В «Грамматике русского языка» имеется следующий ответ на этот вопрос: «Слово­сочетания делятся на слова. Слова обозначают отдельные понятия... С произносительной стороны отдельное слово в потоке связной речи в русском языке выделяется не сов­сем четко... границы между словами устанавливаются прежде всего смыслом, лексическими значениями и мор­фологической структурой слов, а не фонетически, и притом не на основании лишь каждого отдельного слова, но исходя из разнообразных отношений и связей, вытекаю­щих из системы языка в целом» ².

1 Мао Цзэ-дун, Избранные произведения в четырех томах, т. 1, Издательство иностранной литературы, М. 1952, стр. 509.

² «Грамматика русского языка», т. I, изд. Академии наук СССР, М. 1952, стр. 10—11.

Связь слива и понятия столь органична, что языкозна­ние, выясняя, в чем состоит качественное своеобразие этой единицы языка, сразу же обращается к выражаемому сло­вом понятию.

Слово характеризуется органическим единством фоне­тического и грамматического состава и единством его зна-• чений. Поскольку нас здесь интересует взаимоотношение между словом и понятием, мы будем рассматривать слово с его смысловой стороны. В этом плане, как указывает. академик В. В. Виноградов,.слово—это единица языка, обладающая наряду с единством фонетического и грам­матического состава единой системой внутренне связан­ных значений, соотносительной со всеми другими смысло­выми единицами данного языка ¹. В этом смысле мы и бу­дем употреблять термин «слово».

Слово•

•материальная оболочка мысли

;- Слово является необходимым условием и средством образования и существования понятия. В основе взгляда о существовании понятий без слов лежит идеалистическое ^противопоставление мышления языку. Отрывая сознание: от материи, мышление от мозга (продуктом которого яв­ляется мысль) и от объективного мира (отражением кото-.рого является мышление), идеализм вместе с тем отрыва­ет мышление от языка, в словах и предложениях которого 'закрепляются результаты познавательной работы мышле­ния — понятия, суждения, умозаключения.;, Маркс и Энгельс указывали, что, так же как идеалисты ^обособили мышление в самостоятельную силу, так дол­жны были они обособить и язык в некое самостоятельное,.особое царство» ². Отсюда реакционные рассуждения иде­алистов о том, будто слово не только не способно выра­жать понятие, но что, напротив, 'слова якобы являются пре­пятствием, мешающим выражению понятий и даже исклю­чающим возможность выражения понятий.

Еще Бергсон проповедовал иррационалистический взгляд о том, будто мысль несоизмерима со словом и сло-

¹ См. В. В. Виноградов, Русский язык (грамматическое учение о лове), Учпедгиз, М.—Л. 1947, стр. 14

² К,. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, Госполитиздат, 1955, стр. 448.

ва мешают выражению мысли. Этот взгляд получил боль­шое распространение в современной буржуазно-идеалисти­ческой философии и лингвистике.

Защита этого воззрения современными идеалистами тесно связана с отстаиванием взгляда, будто все существу­ющее есть лишь некоторое состояние нашего сознания, будто сознание не продукт природы, а творец природы. Так, для логического позитивизма «понятие и его пред­мет — это одно и то же. Эта их идентичность, однако, во­все не означает субстантивацию понятия, а скорее наобо­рот—«функционализацию» предмета»', т. е. сведение существования предмета к существованию понятия или представления о нем. «...Все предметы,—утверждает Р. Карнап,— могут быть конституированы из «моих элемен­тарных переживаний»... Любой предмет, который сам не является одним из моих.переживаний, есть тем самым мнимый предмет...» ². Здесь выдвигается тезис: существо­вать — значит быть в числе моих переживаний, т. е. пере­фразируется пресловутое берклеанское «esse est percipi». Логические позитивисты отрицают существование объек­тивной реальности: «...приписывание свойства «реально­сти» какой бы то ни было субстанции,— говорит Карнап,— (будь это материя, энергия, электромагнитное поле или что-либо иное) не может быть выведено ни из какого опыта и, следовательно, метафизично» ³.

Для рассматриваемой точки зрения даже задать вопрос о том, существует ли внешний мир, существуют ли кроме меня люди на свете,— значит впасть в грех «метафизики». Р. Карнап упрекает своего единомышленника Б. Рассела в том, что «у Рассела часто ставятся следующие вопросы, в которых (независимо от того, какой ответ на них дается) дает себя знать содержащаяся в них implicite реалистиче­ская точка зрения: существуют ли физические вещи, когда они не наблюдаются, существуют ли другие люди; суще­ствуют ли классы и т. д.» ⁴.

Отличие своей концепции от старого солипсизма Кар­нап видит в том, что логическим' позитивизмом «не пред-

¹ R. Carnap, Der logische Aufbau der Welt, Berlin 1928, S. 6.

² Ibid., S. 220.

³ Ibid., S. 250.

⁴ Ibid., S. 247. Здесь под реализмом имеется в виду материализм.

полагается нечто или некто, которому это данное дано» '. Для него «существование «я» не есть первоначальное по­ложение дел в данном. Из cogito не следует sum; из «я пе­реживаю» не следует, что я есмь, из него следует лишь, что есть переживание» ². Это первоначальное состояние дан­ного, в котором не только нельзя отличить себя от других людей, но также «не делается никакого различия между переживаниями, которые на основе последующей консти­туции будут разделены на восприятия, галлюцинации, сон. и т. д.» ³, естественно, не нуждается в словах. Слова не способны выразить эту фантастическую мешанину, в кото­рой ничего невозможно различить.

Исходя из субъективно-идеалистической концепции ло­гических позитивистов, Виттгенштейн утверждает, что «мы не можем выражать посредством языка то, что само выра­жается в языке» ⁴.

Неясность, расплывчатость смысла, в котором употреб­ляются те или иные слова, недопустима не только в мате­матике, где задачей устранения этих неясностей занимают­ся уже давно. Вопрос этот играет важную роль и в других | науках, и в политике. В. И. Ленин указывал на необходи­мость во всякой теоретической дискуссии выяснения, в ка­ком смысле употребляется то или иное слово. Работа по уточнению значения слов, применяемых в различных обла­стях, проделанная в последние десятилетия рядом ученых, | представляет поэтому большую ценность, притом не толь-| ко теоретическую, но и практическую, как показало созда-| ние современных счетно-аналитических машин.! Но эти научные достижения,' как и успехи современной физики, сразу же подверглись фальсификации со стороны идеалистов, поспешивших провозгласить, что новые дан­ные науки подтверждают их реакционную гносеологию. В. И. Ленин неоднократно вскрывал метафизическую сущ­ность софизма, состоящего в том, что положение, верное в известных вполне определенных границах, идеалисты рас­пространяют за эти границы, в результате чего оно превра­щается в свою противоположность — из истины оно стано-

¹ R. Carnap, Der logische Aufbau der Welt, S. 86.

² Ibid., S. 226.

³ Ibid., S. 86.

⁴ Цит. по книге М. Корнфорта «Наука против идеализма», Изда­тельство иностранной литературы, М. 1948, стр. 190.

вится ложью '. К этому софизму и прибегают неопозитиви­сты. Из верного положения о том, что значения некоторых слов недостаточно уточнены (т. е. что они употребляются в разных значениях), неопозитивисты выводят совершенно ложное положение о том, что почти все важнейшие слова лишены значения. Такими лишенными значения, бессмыс­ленными словами Чейз считает слова: отечество, нация, человечество, закон, прогресс, коммунизм, массы, труд, ка­питал, фашизм, Уолл-стрит и т. п.

Ссылаясь на то, что важнейшие слова языка, которым пользуются люди, якобы бессмысленны, позитивисты при­ходят к выводу о том, что слова вообще не способны вы­разить то, что мы думаем. Все, с чем мы имеем дело,— это, согласно взгляду субъективных идеалистов, мир ощу­щений и восприятии, мир «данного», который, по Чейзу, «не может быть выражен словами».

При этом в своем отстаивании тезиса «мысль изре­ченная есть ложь» они идут так далеко, что, например, А. Тарский приходит к выводу, что «в отношении к раз­говорному языку, по-видимому, невозможно не только определить понятие истины, но даже последовательно и в согласии с законами логики оперировать этим поня­тием» ². Р. Карнап утверждает, что «поскольку опреде­ление значения осуществляется в словах и, следователь­но, является неточным, то вывод, достигнутый таким пу­тем, может быть лишь неточным и двусмысленным» ³.

По мнению семантических идеалистов, неспособность слов выражать наши понятия лишает людей возможно­сти правильно понять друг друга. А отсутствие взаимо­понимания порождает якобы социальные вопросы, вокруг которых развертывается ожесточенная борьба в капита­листическом обществе. «Почему многие из принципов, если они вообще существуют,— спрашивает Стюарт Чейз,— бывают такими жестокими в своих осязаемых последствиях и такими несвоевременными по отношению к тому, что происходит в реальном мире? Я думаю, что один из ответов можно найти в структуре употребляемого

1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 83.-

² Цит. по книге Адама Шаффа «Некоторые проблемы марксистско-лснинской теории истины». Издательство иностранной литературы, М. 1953, стр. 98.

³ Цит. по книге М. Корнфорта «Наука против идеализма», стр. 222.

нами языка» ¹. Поэтому причину социальных катастроф, переживаемых людьми в современном капиталистиче­ском обществе, Чейз видит не в господстве капитала, не в его тирании, а в «тирании слов». Не против капитализма и фашизма надо бороться (ведь это лишь бессмысленные слова), а против тирании слов, против неправильного пользования словами. Эту задачу и решает семантика Чейза и его единомышленников. «...Если бы знание се­мантики,— говорит он,— было всеобщим и люди стара­лись бы избежать неудач в общении, то катастрофа едва ли могла начаться» ². Реакционное общественное значение такого рода теорий не подлежит сомнению. Утверждая, что причина бедствий, испытываемых людьми в современ­ном капиталистическом мире, заключается не в капитали­стическом общественном строе, а в «структуре употреб­ляемого языка», в несовершенстве средств общения меж­ду людьми, эта теория внушает мысль о якобы «печаль­ной бесплодности большей части литературы, посвящен­ной экономической и социальной реформе» ³, о бесплодно­сти всех попыток изменить общественные отношения. Борьба против капитализма, являющегося якобы лишь пустым словом, объявляется нелепой, а панацеей от всех социальных бедствий оказывается совершенствование слов и структуры языка, улучшение средств взаимопони­мания между людьми.

Не все представители семантического идеализма дохо­дят до этих явно реакционных выводов, но выводы эти с необходимостью следуют из их взгляда на соотношение слова и понятия, взгляда, в основе которого лежит тезис, сформулированный еще Шопенгауером: «Мысли умирают в ту минуту, когда они воплощаются в слова».

Тезис о том, что наши понятия не требуют слов, неопо­зитивисты пытаются обосновывать тем, что определенная часть математики приведена «к точной символической форме, в которой совершенно отсутствуют слова», и что, «...если мы хотим изучить всю совокупность арифметики, алгебры и анализа и вообще все, что обыкновенно назы­вается чистою математикою (за исключением геометрии), мы должны исходить из трех слов. Один символ обозна-

¹ Цит. по книге М. Корнфорта «В защиту философии». Издатель­ство иностранной литературы, М. 1951, стр. 144.

² Там же, стр. 140.

³ Там же, стр. 137.

чает нуль, другой — число и третий — следующий за. Что обозначают эти идеи,— необходимо знать, если вы хотите стать арифметиком. Но после того, как эти символы вве­дены для трех идей, в дальнейшем развитии не требуется уже ни одного слова» '.

Но разве приведенные здесь факты дают основание отрицать необходимость слов для научных понятий? Рас­сел признает, что указанные науки можно представить как развитие трех «идей» лишь при условии, что задано опре­деленное содержание этих «идей». Нетрудно понять, что содержание этих понятий берется такое, что в нем зара­нее заложена возможность получения результатов, добы­тых математическими науками за две с половиной тысячи лет. Эти три понятия потому и могут служить исходным пунктом развития математических теорий, что сами они выработаны на основе этих теорий и являются их очень отвлеченным обобщением и итогом. Эти итоговые поня­тия математики, резюмирующие ее развитие за десятки веков, не могут, как признает сам Рассел, быть вырабо­таны и разъяснены без слов. К этому надо прибавить, что для построения математических теорий, кроме трех «идей», необходимы правила оперирования ими, которые также без слов установить невозможно.

С другой стороны, любое следствие, выведенное в тео­рии из данных понятий при посредсгве данных правил, имеет смысл лишь постольку, поскольку может быть рас­крыто на основе этих понятий и правил, выражаемых обя­зательно словами. Где же здесь «бессловесные» понятия? Гигантские научные успехи, достигнутые с помощью ма­тематической символики, столь же мало способны опро­вергнуть необходимость слова для понятия, как успехи шифровального дела и кодирования. И при употреблении математической символики, и при пользовании шифром существование соответствующих систем становится воз­можным лишь благодаря исходным понятиям и правилам, обязательно облеченным в слова. Только это делает воз­можным замену слов другими обозначениями, причем по­рядок этой замены также обязательно устанавливается при помощи слов.

' Б Раиел, Новейшие работы о началах математики «Новые идеи в маюматике», Сборник первый, Спб. 1913, стр. 86, 87.

Понятие есть образ объективной действительности, от­ражение ее в мозгу человека. Но отражение это очень своеобразно. Создать его значит отразить действитель­ность в таком образе, который, включая лишь некоторые черты предмета, не содержит других его сторон,— образе, объединяющем в себе множество предметов, во многом отличных друг от друга. Для создания такого отвлеченно­го и ненаглядного образа необходима прочная материаль­ная основа. Этой материальной основой и являются опре­деленные звучания, с которыми связываются в сознании человека выделяемые в предметах отдельные стороны и свойства. Там, где этой материальной звуковой основы нет (например, у высших животных), абстракция невозмож­на, невозможно образование понятий. Понятие не может ни возникнуть, ни существовать без материальной, словес­ной, основы. Пока нет ни слов, ни предложений, нет абст­рактных мыслей, нет ни суждений, ни понятий. Понятия и в прошлом возникали лишь на основе слов, и ныне об­разуются и используются в мышлении только при помо­щи слов, ибо сама природа понятия, как абстракции, как не наглядного образа, требует для него материальной, сло­весной, основы.

* *

*

Отрыв мышления от языка, характерный для совре­менных буржуазных направлений в философии и лингви­стике, тесно связан с субъективно-идеалистическим взгля­дом на мышление, как явление лишь индивидуальное, субъективное. С точки зрения логического позитивизма материал индивидуальных потоков переживаний полно­стью различен. «Ряд переживаний для каждого субъекта различен. Если вопреки этому достигается соглашение о даче имени образованиям, конституированным на основе переживаний, то это не может произойти посредством ссылки на целиком расходящийся материал этих образо­ваний, а лишь посредством формального обозначения структур этих образований» ⁾. Здесь, таким образом, до­водится до нелепости высказанная еще Гегелем мысль:

«Язык выражает в сущности лишь всеобщее; но то, что

1 R Сигпар, Der logische Aufbau der Welt, S. 21. 221

думают, есть особенное, отдельное. Поэтому нельзя выра­зить в языке то, что думают» ¹.

Исходя из взгляда, будто наши понятия представляют собой нечто только субъективное, семантические идеали­сты приходят к выводу о «невыразимости» понятий словами общего для всех членов данного общества языка. Поэтому они ставят вопрос о праве каждого по своей прихоти изобретать особые символы для его понятий.

Утверждая, что в своих понятиях каждый мыслит нечто сугубо индивидуальное, лишь ему присущее, а слова об­щепринятого языка являются общими для всех, идеалисты отсюда выводят неспособность слов выразить индиви­дуальные понятия.

Отрицание общественного характера понятий и мыш­ления вообще представляет собой грубое извращение по­нимания сущности мышления, и именно поэтому оно при­водит к реакционному выводу о непригодности языка для выражения человеческих мыслей. Мышление может воз­никнуть и возникает лишь в обществе, оно возникает и существует лишь как явление, по природе своей общест­венное. Мысли, понятия и суждения возникают в голове людей лишь в процессе общественной практики, в про­цессе общения людей в их совместной деятельности по до­быванию необходимых средств существования.

Без труда, без совместной деятельности людей, без их общения в процессе совместной трудовой деятельности само возникновение абстрактного мышления было бы не­возможно.

Общность мыслей у людей, вступающих в общение в процессе производства, имеет глубокую основу в объек­тивной действительности, отражением которой являются человеческие мысли.

Общее, содержащееся в понятиях людей, не является продуктом их субъективного произвола. Оно не есть ре­зультат «свободного творения» индивидуального созна­ния. На ступени абстрактного мышления в мозгу человека отражается то общее, которое объективно, независимо от сознания людей существует в предметах и процессах при­роды и общества.

1 G. Hegel, Werke, Bd XIV, Berlin 1833, S. 143—144 222

Нельзя понимать это в смысле отрицания активной ро­ли сознания. В образовании абстракций огромное значе­ние имеет творческая работа воображения, без которой не только понятие, но и общее представление не может воз­никнуть. Однако, несмотря на то, что, как указы­вал В. И Ленин, в каждом понятии имеется кусочек фантазии, несмотря на односторонность и неполноту любой абстракции, общее в понятии есть отражение об­щего, существующего объективно в предметах и процес­сах материального мира, отражение объективной связи этого мира.

«... Мысль,— писал Энгельс,— если она не делает про­махов, может объединить элементы сознания в единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообра­зах это единство уже до этого существовало. От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с мле­копитающими,— от этого у нее еще не вырастут молоч­ные железы» '.

Ясно, следовательно, что для мыслей человека харак­терно отражение общего в самой действительности и вме­сте с тем общность понятий в известных пределах у раз­личных людей, что и обеспечивает взаимное понимание людьми друг друга. Эта общность понятий у различных людей объясняется и тем, что она отражает общее в явлениях объективной действительности, и тем, что эти понятия возникают лишь в обществе, лишь в процессе общения между людьми, лишь благодаря этому общению в процессе общественного производства.

«Сознание, следовательно, с самого начала есть обще­ственный продукт и остаётся им, пока вообще существуют люди» ². Что касается «я», заслоняющего собою в глазах солипсистов всю вселенную, то это «я», это самосознание, не может даже возникнуть без «ты»: лишь в процессе об­щения с другими людьми человек сознает себя, как инди­видуальность

В свете этих ясных и неопровержимо обоснованных по­ложений марксизма-ленинизма обнаруживается вся фальшь субъективно-идеалистического противопоставле­ния понятий как чего-то только индивидуального словам как явлению социальному.

¹ Ф Энгельс, Анти-Дюринг, Госполитиздат, 1953, стр. 40

² К, Маркс и Ф. Энгельс, Соч, т. 3, стр 29.

Научное языкознание отвергает существование поня­тий без слов, вымысел, в основе которого лежит стремле­ние оторвать мысль от ее материально-звуковой языковой основы, оторвать сознание от материи.

В качестве довода в пользу существования бессловес­ных понятий часто указывают на «муки творчества», существо которых якобы состоит в отсутствии в языке слов для возникших в сознании творящего бессло­весных, индивидуальных, субъективных понятий и чувств.

Относительно такой интерпретации «мук творчества» следует прежде всего отметить, что почувствовать и понять свои чувства — это отнюдь не тождественные акты. До той поры, пока человек так или иначе не понял своего чув­ства, т. е. пока это чувство не отразилось в его сознании в виде мысли об этом чувстве, он не в состоянии что-либо высказать об этом чувстве. Дело тут не в «невыразимо­сти» чувства или понятия, не в отсутствии в языке слов для выражения индивидуальных понятий, как утверж­дают идеалисты, а в отсутствии этих понятий. Лишь с воз­никновением понятия, суждения можно их высказать, но до той поры, пока они не воплотились в слова, эти поня­тия, суждения еще не возникли. Таким образом, «муки творчества» состоят прежде всего в усилиях понять, по­знать известные явления (в том числе и эмоции), образо­вать о них верные понятия. Эти усилия представляют со­бой процесс мышления, происходящий обязательно в сло­весной форме.

Кроме того, огромное богатство словарного состава, фразеологических и стилистических средств языка, раз­нообразнейшие смысловые связи каждого слова со мно­жеством других слов данного языка позволяют путем уме­лого выбора слова и фразеологического окружения для него передавать тончайшие оттенки понятий, тончайшие оттенки эмоциональной, стилистической, эстетической окраски мысли. Для писателя, например, «муки творчест­ва» состоят в отыскании в огромной сокровищнице языко­вых средств тех слов и выражений, которые не только во­площают определенные понятия, но и в эмоциональном, стилистическом, эстетическом отношениях обеспечивают художественное изображение действительности, т. е. изоб­ражение ее в художественных образах. Непонимание

т

представителями одного класса мыслей и требований дру-. того класса коренится не в невыразимости понятий, не в.бедности 'языка, а в противоречиях классового об­щества.

Чеховский • инженер, не встретивший взаимности у крестьян, которым он старался помочь, говорил им:

— Если бы вы были справедливы, то за добро пла­тили бы добром.

... Сход почесался и говорит:

. — Платить ему надо. Да... А сколько платить, неизве­стно...

— Спросим у земского. (А. П. Чехов). Можно ли в этом винить «невыразимость» языка? Противоречия общества, основанного на эксплуата­ции, часто приводят к такому положению, когда идеи и чувства, понятия и суждения, высказываемые тем или иным мыслителем, встречают враждебное отношение (отказ признать эти идеи и чувства) со стороны опре­деленных общественных классов. Но объяснять это не­достатками языка, неспособностью языка выразить эти идеи и чувства — значит становиться на позиции идеалистов, возлагающих на язык ответственность за все противоречия буржуазного общественного строя, за все муки, на которые капитализм обрекает трудя­щихся.

Все гнусности фашизма и борьба народов против фа­шизма — все это с точки зрения этой теории лишь резуль­тат несовершенства языка, мешающего людям понять друг друга. «Хороший язык,— говорит С. Чейз,— поможет нам сообщать друг другу о реальностях нашей среды, тогда как теперь мы говорим неясно, на разных языках» '. Практика жизни решительно опровергает этот взгляд, по­казывая, что существующий язык и употребляемые в нем слова отлично выражают все понятия, все мысли борю­щихся друг против друга классов. Если буржуазное госу­дарство, например, отказывается от выполнения тех или иных требований рабочих, то в этом нелепо винить язык. Повинен тот общественный строй, при котором государ­ство служит орудием в руках капиталистов в их борьбе с пролетариями.

1 Цит. по книге М. Корнфорта «В защиту философии», стр. 142. 225

Семантические идеалисты, уверяя, что слова существу­ющих разговорных языков якобы бессильны выразить на­ши понятия, и выдвигая задачу создания «хорошего языка», исходят из субъективистского положения о том, что выбор языка или изобретение слов и правил пользо­вания ими — дело произвола, прихоти индивидуального сознания. С этих позиций каждый факт возникновения но­вого слова истолковывается как создание человеком знака для его индивидуальных мыслей, для которых в общепри­нятом языке (именно потому, что он — общий) слов якобы нет.

Между тем в действительности возникновение нового слова представляет собой процесс, ничего общего не имею­щий с тем, как его изображают идеалисты. Познавая при­роду и общество, люди узнают о новых, ранее им не извест­ных предметах и процессах. Эти предметы и процессы отражаются в головах людей в новых суждениях, умоза­ключениях и понятиях, образование которых, разумеется, невозможно без языковой, словесной оболочки.

Схематически, в тех общих чертах, которые существен­ны для рассматриваемого нами вопроса, процесс образо­вания нового научного понятия можно показать на следу­ющем примере. В конце XVIII и первой половине XIX века в результате развития промышленности химия накопила уже значительное количество сведений о составе различ­ных химических соединений, о том, в каких количественных соотношениях объединены в этих соединениях различные элементы. Хотя этих данных было накоплено много, но они носили разрозненный характер и рассматривались как не связанные друг с другом. Когда накопление этих сведений достигло известной степени, естественно, возникла потреб­ность сопоставить их между собой. Такое сопоставление обнаружило связь между этими различными сведениями о химических соединениях, оно привело к заключению (1852 г.), что атом каждого определенного элемента спо­собен соединиться лишь с вполне определенным количе­ством атомов других элементов. Проверка этого заключе­ния на практике подтвердила его справедливость для всех известных тогда соединений. Так возникло 'новое научное понятие «валентность».

Разумеется, это новое понятие первоначально сформи-

ровалось в описательном сочетании слов, раскрывавшем со­держание этого понятия путем использования ранее выра­ботанных понятий и слов: иначе это понятие и не могло возникнуть. Оно возникло как понятие о «свойстве атома образовывать химические соединения с определенным чи­слом других атомов». Здесь были использованы ранее из­вестные понятия и слова: «атом», «химическое соедине­ние» и др. Позднее для этого понятия стали употреблять особые слова: «атомность», «значность». Лишь в XX веке стал общепринятым для данного понятия термин «валент­ность».

Качественно новое научное понятие может быть вырабо­тано только на основе развивающейся общественно-исто­рической практики и накопления достаточного количества обобщающих эту практику умозаключений. В свою очередь эти умозаключения, каждое из которых приносит качест­венно новое знание, осуществимы лишь при том условии, что развивающаяся практика позволила накопить доста­точное количество суждений, отражающих ранее не извест­ные стороны и связи объективной действительности. Обра­зование этих суждений возможно лишь в процессе развития практической деятельности, опирающейся на ранее достигнутый уровень знания, а следовательно, и на ранее выработанные понятия.

Суждение, в котором отражаются впервые обнаружен­ные нами стороны и связи различных явлений, содержит в себе ранее выработанные понятия. Каждое такое сужде­ние воплощается в предложении, а содержащиеся в суж­дении понятия воплощаются в ранее возникших словах. Эти предложения, далее, обязательно используются нами, когда мы умозаключаем на основе вновь приобретенных знаний (суждений) и приходим к выработке нового поня­тия.

Таким образом, приобретаемое на основе развивающей­ся практики 'новое знание (новые суждения — соответ­ственно предложения с новым содержанием) сначала обле­чено в старую форму (ранее выработанные понятия и — "соответственно—старые слова), но на определенном эта­пе мы приходим к качественно новой ступени в развитии нашего знания, к новым понятиям, содержание которых может сначала выражаться описательно при посредстве группы слов (в которых закреплены ранее выработанные понятия), а затем получает свое закрепление в особом сло-

ве или словосочетании. Эти последние могут быть или старыми образованиями, приспособленными для нового значения, или новыми образованиями — это определяется законами данного языка. В обоих случаях новое понятие потребует изменения в языке, хотя бы в виде нового основного значения в одном из слов или выражений этого языка.

Нам поэтому представляется совершенно правильной критика, которой Л. С. Ковтун подвергает взгляды, вы­сказывавшиеся в нашей литературе о том, что слово не способно адекватно передать содержание понятия и что значение слова не развивается вместе с развитием чело­веческих знаний, воплощенных в этом значении. Отстава­ние общеизвестного слова от значения научного термина вовсе не дает основания отрицать развитие общепринято­го значения, а наличие научной терминологии прямо опро­вергает мнение о неспособности слова передать научное понятие. «... Для слова,— отмечает Л. С. Ковтун,— вовсе не безразличны те изменения, которые происходят в со­держании понятия, выражаемого его значением. Такие изменения могут привести и к чисто языковым послед­ствиям: к известному ограничению либо расширению сво­бодных связей слов... к превращению свободных сочета­ний слова во фразеологические и пр.» '.

Следовательно, источником возникновения новых слов а новых понятий является не индивидуальный произвол того или иного человека, не его стремление изобрести знак для не выразимого на общем языке божественного «я». Источник образования нового понятия (как и всех старых понятий) — не субъективный, а объективный, не духовный, а материальный. Этим источником являются объективно существующие предметы и процессы матери­ального мира, отражением которых являются новые по­нятия, создаваемые в процессе общественной практики людей. Деятельность людей изменяет материальную действительность и тем самым обусловливает развитие человеческого познания, все глубже и шире отражающего в своих понятиях объективную действительность.

Яркий свет на вопрос о возникновении новых слов в связи с возникновением новых понятий, отражающих новые явления, проливает следующее высказывание В. И. Ленина, направленное против народников, упорно

1 «Вопросы языкознания» № 5, 1955 г., стр. 71.

отстаивавших выражение «промысел» (т. е. сторонний промысел) для- обозначения всех занятий крестьян вне надела.

«...К «промыслам» относят все и всяческие занятия крестьян вне надела; и фабриканты и рабочие, и владель­цы мельниц, бахчей и поденщики, батраки; и скупщики, торговцы и чернорабочие; и лесопромышленники и лесо­рубы; и подрядчики и строительные рабочие; и предста­вители свободных профессий, служащие и нищие и т. д.—• все это «промышленники»! Это дикое словоупотребление есть переживание того традиционного... воззрения, по которому «надел» есть «настоящее», «естественное» заня­тие мужика,, а все остальные занятия относятся безраз­лично к «сторонним» промыслам. При крепостном праве такое словоупотребление имело raison d'etre, но теперь это — вопиющий анахронизм. Подобная терминология держится у нас отчасти и потому, что она замечательно гармонирует с фикцией о «среднем» крестьянстве и прямо исключает возможность изучать разложение крестьян­ства...» '.

Здесь, на наш взгляд, хорошо видно, что возникнове­ние новых общественных явлений (в связи с развитием капитализма в России) требует от нас новых понятий, верно отражающих эти новые явления, а попытка приме­нения к новым явлениям старых понятий есть реакцион­ное извращение действительности — есть ложь. В свою очередь применение новых понятий требует, разумеется, новой терминологии и отказа от устаревшего, в новых условиях «дикого словоупотребления». Это «дикое слово­употребление» явилось одним из средств, которыми поль­зовались народники в своем стремлении во что бы то ни стало опровергнуть объективный факт классовой диффе­ренциации в деревне.

Мы здесь наглядно убеждаемся, что возникновение новых слов и выражений отнюдь не является результатом усилий тех лиц, которым не хватает слов в общем языке для «выражения себя», своего «индивидуального».

В действительности возникновение новых слов отнюдь не является продуктом «свободного» творчества лиц, по-нувствовавших «невыразимость» их индивидуального «я». Вто объективно обусловленный процесс, совершающийся

1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 69—70. 229

с необходимостью, присущей объективной закономерно­сти. Отдельные люди, впервые выработавшие новое по-. нятие или нашедшие для него словесное выражение, вы­полняют задачу, назревшую объективно, задачу, средства для разрешения которой уже созрели, ибо эта задача вы­росла из объективно возникших потребностей развития материальной жизни общества.

Если причины появления новых понятий и слов коре­нятся в объективном процессе развития общества и по­знания, то тот конкретный способ, каким в данном языке создается новое слово (или новое значение старого слова), зависит от специфических законов данного языка, также носящих объективный характер и исключающих всякий произвол. В возникновении новых слов проявляется не только закономерное возникновение новых понятий, но и закономерности словообразования, внутренне присущие данному языку на данной ступени его развития.

Итак, никаких мыслей, в том числе и понятий, нет и не может быть вне слов. Всякое понятие находит свое закрепление, свою фиксацию, свое материальное выраже­ние в слове или группе слов. Пока нет этих слов, пока они не найдены, нет и понятия.

Поиск по сайту: