Вопрос о форме языка в трудах лингвистов

В первых дошедших до нас индийских, греческих и ла­тинских грамматиках совсем не встречаются рассуждения о форме слова как о грамматическом понятии.

Древние индийские грамматисты в ведангах (памят­ники литературы о Ведах) посвящали одну часть своих сочинений фонетике, вторую — стихосложению, третью — грамматике и четвертую — этимологии и лексике. Они разлагали слова на их составные части — основу и окон­чания, выявляя и классифицируя корни слов. Наблюдая за положением имен в речи, индийские грамматики выде­лили семь различных форм падежей, обозначив их: пер­вый, второй, третий и т. д. Древние греческие граммати­сты-философы объясняли язык и его природу по-разному:

одни из них полагали, что вещи обозначаются именами соответственно своей природе. Для сторонников этой тео­рии вещь мыслилась как целостный комплекс — единица конкретного мира, с которой неразрывно связано ее на-

именование, обусловленное самой вещью и являющееся ее нераздельной частью. Различие имен рассматривалось как различие в вещах, обусловленное природой самих вещей. Строение слова соотносилось со строением самого пред­мета. Атом соотносился с буквой, сочетание атомов с со­четанием букв в словах. Так возникла атомистическая тео­рия языка.

Другие учили, что вещи обозначаются условно, по обы­чаю, т. е. что слова образовались по договору. Спор этот вовлек таких великих греческих мыслителей, как Герак­лит, Демокрит, Протагор и др. Эти две точки зрения ярко выражены в известном диалоге Платона «Кратил». Первая теория существовала очень долго. Спустя много столе гий Августин в работе о диалектах приводил такие примеры:

lana обозначает шерсть. Как мягка сама шерсть, так и мягки звуки, положенные в название ее; vepres — тёрн, звуки и для слуха грубы, так же как грубы те предметы на осязание, которые названы этими звуками.

Не рассуждая о грамматической форме как таковой, греческие грамматисты все же выделяли в словах различ­ные грамматические категории. Аристотель первый выде­лял в речи ovopia (имя), pTjiJ-oi (глагол) и swdey.^ (союз или связка). Он выделил и понятие о падеже, роде, фор­мах спряжения, т. е. обратил внимание на различие формы речи, падежей и спряжений.

Однако великий греческий мыслитель не разграничивал категорий языка и категорий мышления. Вопросами языка занимались и стоики, которые, полагая, что язык является средством обнаружения разума, отмечали неразрывную связь языка и мышления. Они считали, что первые слова возникли как подражание вещам, поэтому слово обра­зуется в соответствии с природой вещи.

Против первой теории выступили также скептики, ука­зывая, что если бы слова отражали в звуках сущность вещи, то все языки были бы одинаковы. Этот спор потом вновь разгорелся между аналогистами и аномалистами. Однако вопроса о форме и содержании языка древние грамматисты-философы не ставили.

Только по тому, как определяли такие александрийские грамматисты, как Дионисий Фракийский, Аполлон и Ге-родиан Дисколы, Харисий и много позже — Донат, части речи, какие принципы выделения частей речи они приме­няли, можно судить о том, что понимали они под формой

слов При отсутствии терминов «формы языка», «формы слова» в их грамматиках мы видим, что они четко осозна­вали в слове две стороны: лексическую, выражающую со­держание, и грамматическую форму, выражающую отно­шения.

В работах средневековых авторов мы не находим ни­чего нового по сравнению с достижениями древних грам­матиков. Не был поднят вопрос о форме в языке и в логи­ческой грамматике, написанной К. Лансло и А. Арно. Они понимали формы в языке очень узко, как формы склоне­ния и спряжения слов.

Метод рациональной грамматики заставлял видеть и отмечать только общие категории и формы во всех языках. Развитие капитализма и связанное с ним более близкое общение людей различных народностей пробудили интерес к языкознанию. Развитие письменности, составление грам­матик и словарей, изучение живых языков, накопление различного языкового материала требовали более науч­ной классификации и объяснений различий в языках, что и вызвало к жизни новый метод: сравнительно-историче­ское языкознание.

В первой половине XIX века в период развития сравнительного языкознания вопрос о форме и содержании в языке разрешался очень различно, в зависимости от тео­ретических взглядов ученых, а также и от характера их мировоззрений. Но именно в XIX веке вопрос о форме и содержании в языке становится первоочередной пробле­мой, так как сравнительное языкознание в первую очередь ставило проблему изучения грамматической формы, грам­матического значения и содержания в языке.

Сравнение разносистемных языков обнаружило глубо­кие различия в формах языка в языках флективного строя и так называемых «аморфных» языках. Санскрит с его разнообразием флексий и китайский с его синтаксико-ин-тонационной системой грамматического выражения пред­ставлялись исследователям один как язык «совершенный» по форме, а другой — как не достигший такого совершен­ства.

* *

Ученые-компаративисты в своих трудах применяли сравнительный и сопоставительный метод при изучении языков. Вильгельм Гумбольдт, много работавший над

морфологической классификацией языков, изучивший не один десяток их, пришел к выводу, что флексия — это со­вершеннейшее средство оформления «рефлексии».

Взгляд Гумбольдта на язык и его форму, на отношение языка к мышлению выражен в его книге «О различии орга­низмов человеческого языка». Кратко его взгляд можно изложить следующим образом: язык есть орудие образо­вания мысли. Поэтому деятельность ума и мысли нераз­рывны. Все, что выражается языком, он делит на два раз­ряда: на предметы или понятия и на общие отношения, ко­торые присоединяются к первым. Общие отношения, по его мнению, принадлежат по большей части формам самого мышления. Эта совершенно внутренняя и чисто умственная сторона формы и составляет собственно язык.

Таким образом, отношения не существуют как явление действительности, а являются результатом человеческого мышления. Не надо доказывать, что данное положение Гумбольдта основано на идеалистической философии.

Форму языка Гумбольдт определял следующим обра­зом: «Постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей артикулированный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систе­матичности, и составляет форму языка» '.

«Понятие формы языка выходит далеко за пределы пра­вил словосочетаний и даже словообразований, если разу­меть под последними применение известных общих логи­ческих категорий действия, субстанции, свойства и т. д. к корням и основам... Форме противостоит, конечно, материя,.но, чтобы найти материю формы языка, необходимо выйти за пределы языка... Но то, что в одном отношении счи­тается материей, в другом может быть формой» ².

Эти мысли очень глубоки и верны. В дальнейшем изло­жении В. Гумбольдт совершенно правильно утверждает, что в языке не может быть материи без формы, что разли­чие языков основывается на различии их форм. «...Звуко­вая форма есть выражение, которое язык создает для мышления» ³.

1 «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», Учпед­гиз, М. 1956, стр. 74.

² Там же, стр. 75.

³ Там же, стр. 83.

Отмечая положительные моменты в рассуждениях Гум­больдта, мы не можем закрыть глаза на его идеалистиче­скую трактовку вопросов языка. «Язык есть как бы внеш­нее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык — трудно себе представить что-либо более тождественное» ¹. Правильно понимая, что со­держание языка отражает предметы и явления объектив­ного мира, он неверно объясняет отношения между языком и внешним миром.

Соотношение языка, мышления и явлений действитель­ности он выразил следующим образом: «Действительная материя языка — это, с одной стороны, звук вообще, а с другой — совокупность чувственных впечатлений и непро­извольных движений духа, предшествующих образованию понятия, которое совершается с помощью языка» ².

Здесь в понятие «материя» включено и содержание языка. Звуки — это действительно природная оболочка языка, его материя, а совокупность чувственных впечатле­ний и понятий о явлениях действительности — это не 'ма­терия, а содержание языка.

В языке он видел внутреннюю форму и внешнюю. Под внутренней формой Гумбольдт понимал способность слова выражать мысли. В понятие внешней формы он включал формы словосочетаний, формы словопроизводства.

После работ Гумбольдта учение о форме языка и слова хотя и медленно, но продвигалось вперед.

Интересные мысли встречаем мы у А. Шлейхера, пред­ставителя натуралистического направления в языкозна­нии. Язык Шлейхер определял так: «Язык есть мышление, выраженное звуками». «Представления и понятия, по­скольку они получают звуковое выражение, называют зна­чением... Значение и отношение, совместно получившие звуковое выражение, образуют слово. Слова в свою оче­редь составляют язык. В соответствии с этим сущность слова, а тем самым и языка заключается в звуковом вы­ражении значения и отношения... Выражение значения и выражение отношения... мы называем его формой»³. В дальнейшем у Шлейхера мы находим очень интересное высказывание по вопросу о форме и содержании: «Где

¹ «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 71.

² Там же, стр. 76.

³ Там же, стр. 93.

развиваются люди, там возникает и язык; первоначально, очевидно, это были только звуковые рефлексы полученных от внешнего мира впечатлений, т. е. отражение внешнего мира в мышлении, так как мышление и язык столь же тождественны, как содержание и форма» '.

Таким образом, Шлейхер между мышлением и языком устанавливает отношения содержания и формы, т. е. в мышлении он видит содержание языка, а в языке — форму для мышления.

В. Гумбольдт в своих работах, сопоставляя системы разных языков, не мог не заметить и тех общих явлений в языках, которые объяснялись общностью человеческой психологии.

Наибольшее внимание законам психологии при изуче­нии языка уделял Штейнталь, которого обычно и считают основателем психологического направления в языкозна­нии. К этому направлению примыкали крупнейший рус­ский ученый А. А. Потебня, Бодуэн де Куртене, его уче­ники Кудрявский, Крушевский и до некоторой степени Л. В. Щерба, который, впрочем, отдавал дань и другим языковедческим теориям.

У Штейнталя в книге «Характеристика главнейших ти­пов строения языка» даны противоречивые высказывания о соотношении формы и содержания. В одном случае он указывает, что во всяком языке имеется формальная сто­рона, в другом,— что «противоположность формы и содер­жания различается не пввсюду» ².

Штейнталь учил, что внутренняя форма слова или пред­ставления субъективна; понимание объекта, лежащего в ней, определяется чувственностью, фантазией, длительным или мгновенным возбуждением души. Внутренняя форма языка, по его мнению, есть «воззрение или апперцепция каждого возможного содержания, которым обладает дух,— средство представить себе это содержание, закре­пить и воспроизвести его, даже приобрести новое содер­жание или просто создать его...» ³. «Внешняя форма есть

' «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 96.

² Н. Steinthal, Charakteristik der hauptsachlichsten Typen des Sprachbaues, Berlin 1860, S. 317.

³ Ibidem.

непосредственное, доступное наблюдению выражение вну­тренней формы в этимологической и грамматической структуре каждого языка» '.

Различие форм в языках и способов выражения грам­матических значений Штейнталь объясняет различными целями языков. Однако он не учитывал, что основная и главная цель каждого языка — быть средством общения, следовательно, цель одна, а средства ее выражения, грам­матические значения,— разные.

В другой своей работе («Грамматика, логика и психо­логия. Их принципы и соотношения друг с другом») он вы­сказал интересную мысль о том, что является причиной сходства языков: «Сходная физическая организация и сходные впечатления, получаемые извне, производят сход­ные чувства, склонности, желания, а эти в свою очередь — сходные мысли и сходный язык» ².

А. А. Потебня, гораздо глубже понимавший соотноше­ние языка и мышления, особенно вдумчиво подошел к анализу формы языка, хотя и ошибался в толковании слова как неповторимого акта творчества индивидуума.

Потебня понимал язык как единую систему форм и значений. Поэтому отдельно взятая какая-либо форма, по его мнению, не может быть понята как следует, так как «грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным значением... Вещественное и формальное значение данного слова составляет... один акт мысли» ³.

В грамматической форме Потебня видел три элемента:

звук, представление и значение. Он наряду с вопросом, должна ли известная грамматическая форма выражаться особым звуком, ставит и второй вопрос — всегда ли созда­ние нового вещественного значения слова при помощи прежнего влечет за собою изменение звуковой формы по­следнего — и отвечает на него отрицательно. Такое пони­мание звуковой формы и вещественного значения в слове не иодлежит сомнению. Но, неправильно понимая слово как неповторимый акт индивидуального творчества, про­тивореча самому себе, Потебня неверно утверждал, что

¹ Н. Steinthal, Charakteristik der hauptsachlichsten Typen des Sprachbaues, S. 317.

² «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 114. ^s А. А. Потебня, Из записок по русской грамматике, т. I—II, Харьков 1888, стр. 29.

слово вне предложения и без связи с другими словами и формами речи в языке не может быть определено по фор­ме и функции. «Выше,— писал он,— мы нашли многознач­ность слов понятием ложным: где два значения, там два слова» '.Это его утверждение неверно. Слово «цвет» имеет, например, несколько значений: 1) Цвет—как понятие об окраске. 2) Цвет—название верхней части стебля, в ко­тором после цветения образуется семя (то же, что цветок).

3) Определенное состояние растения (яблони): в цвету.

4) Лучшая часть чего-либо: цвет общества (переносно). Значение слова узнается в контексте, но все же утвержде­ние, что вне контекста нельзя определить функцию и форму слова, неверно, так как многие словообразователь­ные суффиксы, присущие той или иной части речи, и без контекста покажут нам, к какой части речи можно отнести это слово. Например, в русском языке суффиксы Nomen Agentis: чик, ник, щик, арь, (тель), ер— и без контекста помогут поставить слова, обладающие такими суффикса­ми, в разряд имен существительных. Поэтому для распо­знавания формы не всегда необходимо наличие «синтаг­матической связи слов в речи».

Несмотря на эти ошибки, Потебня своими высказыва­ниями толкал мысль языковедов к правильному понима­нию обнаружения различных форм в языке. «Значение слов... может быть названо внутренней их формой, в отли­чие от внешней звуковой, иначе — способом представления внеязычного содержания. С такой точки зрения в языке нет ничего кроме формы внешней и внутренней» ². По мне­нию Потебни, внешняя форма может исчезать, сохраняя значение. Именно ему принадлежит мысль о возможности более тонких способов обнаружения грамматического зна­чения: «Итак, если, при сохранении грамматической кате­гории, звук, бывший ее поддержкою, теряется, то это зна­чит... что мысль не нуждается более в этой внешней опоре, что она довольно сильна и без нее, что она пользуется для распознавания формы другим более тонким средством, именно знанием места, которое • занимает слово в це­лом...» ³. Грамматическое значение может действительно

¹ А. А. Потебня, Из записок по русской грамматике, т. I—II, стр. 29.

² Там же, стр. 38.

³ Там же, стр. 58.

^обнаружиться различными признаками. Если не прояв­ляется форма во флексии, она может проявиться посредст­вом интонации, ударения, порядком слов, отношением к другим словам, соотносительностью с другими словами, нулевой формой, знанием места, которое занимает слово,' и т. д., т. е. всеми возможными языковыми средствами, присущими и наличествующими в той или иной системе языка. Кроме того, слово может быть отнесено к той или иной грамматической форме по лексическому значению.

Проблемы взаимоотношения формы и содержания слова Потебня решает установлением примата содержания над формой, в то же время он ошибочно отрицал не только связь, но даже и параллелизм грамматики и логики. Он говорил: «Грамматическое предложение вовсе не тожде­ственно и не параллельно с логическим суждением» '. «Логика есть наиболее формальная из наук... Язык есть тоже форма мысли, но такая, которая ни в чем кроме языка не встречается. Поэтому формальность языкозна­ния вещественна сравнительно с формальностью логики. Языкознание и в частности грамматика ничуть не ближе к логике, чем какая-либо из прочих наук» ². В этом заклю­чении чувствуется влияние взглядов Штейнталя. Но в об­щих суждениях о языке А. А. Погебня независимо от Штейнталя пришел к мысли, что: 1) формой в языке нель­зя считать только звуковое выражение, 2) под формой слова надо понимать грамматическое значение, 3) в опре­делении формы надо исходить из значения слова и функ­ции слова в предложении и если недостаточно чисто мор­фологических средств, то необходимо использовать и син­таксические формы.

К психологическому направлению относится Бодуэн де Куртене, заслугой которого было установление понятия о нулевых формах в языке, т. е. не выраженных никакими языковыми средствами. Один из оригинальных русских языковедов Д. Н. Кудрявский в начале XX века ставил во­прос о соотношении языка и мышления, правильно пола­гая, что «язык есть форма нашей мысли». «Если мы бу­дем рассматривать слово в целом,— писал он,— то на зна­чение его мы можем смотреть как на содержание» ³.

¹ А. А. Потебня, Из записок по русской грамматике, т. I—II, стр. 61.

² Там же, стр. 63.

³ Д. Н. Кудрявский, Введение в языкознание, Юрьев 1912, стр. 39.

В дальнейшем курсе Кудрявский, анализируя предло­жение, заявляет, что оно «есть форма выражения нашей мысли»'.

В последнюю четверть XIX века в Лейпцигском универ­ситете возникло так называемое младограмматическое на­правление. Создавшаяся школа младограмматиков в лице К. Бругмана, Б. Дельбрюка, А. Лескина, Г. Пауля, Г. Ост­гота и др. отказывалась от решения философских проблем языкознания. К этому же направлению примкнул до неко­торой степени и Ф. де Соссюр. Младограмматическая школа собирала, изучала языковые факты в чисто эмпири­ческом плане, высказывая неоправданно узкое понимание формы языка.

Изучая различные системы языка, младограмматики убедились, что различные языковые форманты² одинаково хорошо выполняют свою функцию в различных языках, что в каждом языке имеются различные способы грамма­тического оформления: не только флексия или способ аг-глюти-нации, но и формы, проявляющиеся в связной речи, становятся предметом изучения как способ выражения грамматических значений: порядок слов, служебные слова, явления так называемых нулевых форм.

Особенно много внимания обращали младограмматики на формы согласования и управления, на способность сло­ва выделять основное (лексическое) и добавочное (грам­матическое) значение. К точке зрения ранних граммати­ков, утверждавших, что слово возникает по положению, а не по природе, они добавили новое утверждение, что и грамматическая внешняя форма присутствует в слове не по природе, а произвольно и не находится в зависимости от мышления.

Младограмматики, введя новые методы исследования, большое внимание уделяли фонетике, лексике и морфоло­гии. Многое в учении младограмматиков заслуживает внимания. Понимая язык как форму, в которой заключено материальное содержание, Пауль писал: «...все явления,

¹ Д. Н. Кудрявский, Введение в языкознание, стр. 99.

² Форманты от латинского formantis (образующий). Под форман­той понимают совокупность суффикса и флексии, например в слове «стремительный».

так или иначе затрагивающие душу человека, строение ор­ганизма, окружающая природа, вся культура, весь опыт и переживания,— все это оказывает влияние на язык... Но рассматривать это материальное содержание отнюдь не со­ставляет истинную задачу языкознания... Его же непо­средственной задачей является изучение тех отношений, в которые совокупность представлений вступает с определен­ными комплексами звуков»'. Обычно принято считать, что младограмматики отказывались от сопоставления ло­гических и грамматических категорий, что языковед дол­жен учитывать только формальную сторону языка. Это не совсем так: «Как ни обязательно различие между логи­ческими и грамматическими категориями,— писал Па­уль,— не менее обязательным является и уяснение отно­шений той и другой науки друг к другу... Только со все­сторонним учетом всего того, что еще не отражено в эле­ментах человеческой речи, 'но что стоит перед умственным взором говорящего и понимается слушающим, языковед приходит к пониманию происхождения и процессов изме­нения форм языкового выражения. Тот, кто рассматри­вает грамматические формы изолированно... никогда не достигнет познания языкового развития» ².

Учение младограмматиков имело большое влияние на развитие науки о языке. У нас в России представителем младограмматического направления был Ф. Ф. Форту­натов.

Труды ученого с мировым именем, Ф. Ф. Фортунатова, за последние десятилетия неправильно интерпретирова­лись в нашем советском языкознании, причем не только противниками его взглядов, но не меньше и его последо­вателями. Правда, этому способствовало то, что его рабо­ты были мало доступны, так как за последние годы они не переиздавались, да и при жизни его курсы издавались очень ограниченным тиражом, чаще литографированным способом.

Ф. Ф. Фортунатов, будучи образованнейшим человеком во многих отраслях знания, в понимании и объяснениях языковых явлений опирался на данные психологии. Он много уделял внимания выявлению соотношения языка и мышления.

¹ «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 161.

² Там же, стр. 176.

Процесс мышления он представлял таким образом:

«Процесс мышления состоит... в образовании чувства соот­ношения между представлениями (простыми и слож­ными), как составными частями одной мысли»'. «Значе­ния звуковой стороны слов для мышления состоят, следо­вательно, в способности представлений звуковой стороны слов сочетаться между собой в процессе мышления в каче­стве заместителей, представителей других представлений в мысли...» ². Звуки слов, по его мнению, являются «зна­ками предметов мысли» и знаками тех отношений, которые открываются в мышлении между частями мысли или меж­ду целыми мыслями.

Ф. Ф. Фортунатов делил все слова на полные и частич­ные. Полными он называл слова, обозначающие предметы мысли, образующие или часть предложения, или целое. «Отдельными предметами мысли, обозначаемыми пол­ными словами, являются или признаки, различаемые в других предметах мысли, или вещи, предметы, как вмести­лища известных признаков» ³.

Полные слова могут иметь форму: «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется... способность отдельных слов выделять из себя для созна­ния говорящих формальную и основную принадлежность слова» ⁴.

Основной порок фортунатовской концепции «формы слова», как правильно отмечает С. И. Бернштейн, «состоит в упрощении этого понятия, в подмене сущности грамма­тической формы- одним из факторов, создающих форму» ⁵.

Ф. Ф. Фортунатов в своих лекциях говорил: «Формами слов называются... различия между словами, образован­ные различиями в так называемых формальных принад­лежностях слов...» ⁶. Такое определение формы слова ли­шает многие слова формы, так как, по его же собствен­ному мнению, очень многие слова не выделяют из себя для сознания говорящих ни той, ни другой принадлежно-

¹ «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр 210.

² Там же, стр. 203.

³ Там же, стр. 215.

⁴ Там же, стр. 217. (Курсив мой — Е. Г.-Ф.)

⁵ С. И. Бернштейн, Вступительная статья к книге А. М. Пешков-ского «Русский синтаксис в научном освещении», изд. 6, Учпедгиз, М. 1938, стр. 17. (Курсив мой— Е. Г.-Ф)

^в ф. ф. Фортунатов, Литографированный курс лекций по сравни­тельной морфологии. Склонение и спряжение, 1897, стр. 4.

сти. Таким образом, Фортунатов понятие формы слова сужал до внешнего звукового выражения окончания. Фор­мальной принадлежностью слова он называет ту часть слова, которая видоизменяет значение другой, основной принадлежности этого слова. Значит, Ф. Ф. Фортунатов под формой слова понимает только морфологическую форму в ее звуковом проявлении.

Приняв такое определение, мы должны были бы все видоизменения слова посредством изменения его формаль­ной принадлежности считать новым словом; например, ид-у, ид-ет, ид-ем — все это были бы разные слова, а не формы одного слова.

Чтобы выделить форму слова, надо, по мнению Форту­натова, сопоставить два ряда слов: 1) слова с одной осно­вой и тем же значением, но разной формальной принад­лежностью, например нес-ешь, нес-ет; 2) слова с разной основой, но с одной формальной принадлежностью, напри­мер нес-у, бер-у, вед-у.

Последователи Ф. Ф. Фортунатова—В. Поржезин-ский, Е. ф. Будде, А. М. Пешковский, Н. Н. Дурново, Д. Н. Ушаков и М. Н. Петерсон целиком разделяли точку зрения своего учителя в понимании формы слова (хотя с некоторыми вариациями). Н. Н. Дурново определял грам­матическую форму как «звуковое выражение... отношения между понятиями, выраженными словами... В звуковой стороне отдельного слова, имеющего форму, должно быть обозначено: 1. понятие, стоящее в известном отношении к другому понятию, выраженному другим словом и 2. самое отношение этого понятия другому...» ^!

Несколько особняком в понимании грамматической формы стоял А. М. Пешковский, хотя в предисловии к 1-му изданию «Русского синтаксиса в научном освеще­нии» прямо говорил, что по научно-методологическим соображениям в основу изложения положена внешняя, звуковая, сторона. А. М. Пешковский так определяет форму слова: «... форма слова есть особое свойство его, в силу которого оно распадается по звукам и по значе­нию на основу и формальную часть, причем по звукам формальная часть может быть и нулевой» ².

¹ «Литературная энциклопедия», словарь литературных терминов в двух томах, т. II, М.—Л. 1925, стр. 1037—1038.

³ Л. М. Пешковский, Русский синтаксис в научном освещении, стр. 47.

В учении о форме А. М. Пешковского имеется много неверных положений. Узко формально трактуя граммати­ческие значения, он писал, что одна и та же формальная часть может иметь разные значения. «Так, о в слове стекло обозначает и падеж, и число, и род, и часть речи, т. е. имеет четыре значения; у в слове веду обозначает и лицо, и число, и время, и наклонение, и часть речи, т. е. имеет пять значений» '.

Однако не формальная часть сама по себе, как про­дукт «распада», может иметь несколько значений, а само слово при обозначении факта действительности и в соот­ветствии с каким-либо явлением действительности может иметь разные грамматические значения, так как в слове, кроме лексического значения, выражаются разные отноше­ния к роду, числу, падежу. Ведь если взять «у» в отрыве от слова, то в слове «рук-у» оно будет выражать одни грамматические значения, а в слове «вед-у» — другие. С. И. Бернштейн справедливо отмечает, что у Пешков­ского наблюдается стремление «перевести в плоскость внешней формы понятия, построенные Потебней и Шах­матовым в плане значений...» ²

Совершенно по-другому понимает форму слова А. А. Шахматов, примыкающий частично и к младограм­матикам.

«Грамматическое значение языковой формы противо­полагается реальному ее значению. Реальное значение слова зависит от соответствия его как словесного знака тому или иному явлению внешнего мира; грамматическое значение слова это то его значение, какое оно имеет в отношении к другим словам» ³.

Дальше Шахматов указывает на то, что реальные значения слов связаны непосредственно с внешними явле­ниями, а грамматические значения связаны с другими словами, со значением других слов. Но разве грамматиче­ское значение падежа не связано с внешними явлениями действительности? (Сравни: дом у горы: дом на горе.) Здесь разные отношения не только слов, но и «реалий»,

¹ Л. М. Пешковский, Русский синтаксис в научном освещении, стр. 48—49.

² С. И. Бернштейн, Вступительная статья к книге А. М. Пешков­ского «Русский синтаксис в научном освещении», стр. 26.

³ Л. А. Шахматов, Синтаксис русского языка, Изд. 2, Учпедгиз, Л. 1941, стр. 431—432.

т. е. явлений действительности. Поэтому грамматическое значение является не только сопутствующим реальному значению, но и вытекающим из него.

Подводя итог рассуждениям о формальной стороне языка, Шахматов дает определение грамматической фор­мы: «Грамматическою формой называем морфологическое обнаружение грамматического понятия»'. Однако А. А. Шахматов допускал возможность выражения грам­матического значения не только морфологическим путем, т. е. не только морфологическим строением и способно­стью изменяться, но и без морфологического обнаруже­ния. Следовательно, Шахматов грамматическую форму понимал шире, чем Фортунатов. Ведь морфологические признаки отнюдь не составляют сами по себе основания для различения частей речи; так, в литературном языке имеется немало слов, которые по своему значению отно­сятся к существительным, не имеющим рода и падежа, например бюро, амплуа, визави, которые не склоняются. «...Таким образом, существительное как часть речи не мо­жет быть определено как слово склоняемое, изменяюще­еся по падежам» ².

Совершенно верным положением в рассуждении Шах­матова о грамматической форме слова является то, что он выводит реальное значение слова в зависимости от соот­ветствия явлениям внешнего мира, а зависимость грамма­тических категорий, правда не всех, а только некоторых, также обусловливает миром вещей. «Сопутствующие зна­чения могут основываться частью на явлениях, данных во внешнем мире: например, множ. число птицы зависит от того, что мы имеем в виду представление не об одной, а о нескольких птицах; женский род слова кухарка зависит от того, что это слово означает особу женского рода» ³.

Действительно, многие грамматические значения обус­ловливаются реальным значением потому, что наше мыш­ление отражает действительность и расчленяет все явле­ния на известные категории, а язык выражает их в слове, образуя в зависимости от реального и категориального значения в слове и грамматическое значение или грамма­тическую категорию.

¹ Л. Л. Шахматов, Синтаксис pycchoiQ языка, стр. 434.

² Там же, стр. 420.

³ Там же, стр. 432

Шахматов утверждает, что существенным признаком, отличающим части речи одну от другой, является связь каждой из них с этими грамматическими категориями, т. е. что, например, имени существительному присущи ка­тегории падежа и рода, а глаголам — категории времени, наклонений и лица. Дальше он отмечал, что «имеются и более глубокие основания для такого различения — осно­вания семасиологические. Различию частей речи соответ­ствует различная природа наших предс1авлений» '.

В целом Шахматов исходил из материалистических предпосылок в объяснении грамматической формы, ибо полагал, что наши представления есть отражение объек­тивного мира.

Разделив форму языка на внутреннюю и внешнюю, младограмматики считали, что наблюдению доступна только внешняя форма. Поэтому большое внимание уче­ных было уделено изучению внешней формы: флексии, агглютинации, переразложения, опрощения², порядку слов, супплетивности форм, нулевой форме и т. п.

Поиск по сайту: