Три основных вида суждения и их специфические особенности

Суждения многообразны, как многогранно мышление, отражающее многообразие мира. Логика разделяет суж­дения на различные однородные группы. Мы остановим внимание лишь на следующих трех видах: суждение-со­общение, суждение-вопрос, суждение-побуждение. Этим трем основным видам суждений соответствуют три основ­ных вида предложений: повествовательное, вопроситель­ное и побудительное ¹. Суждение — это процесс постиже-

¹ В порядке обсуждения автор пытается обосновать точку зрения, что вопрос и побуждение можно считать специфическими формами суж­дения.— Ред.

ния предмета мыслью. Различные формы суждения — от­дельные звенья, моменты этого процесса.

Суждение-сообщение устанавливает 'наличие или отсут­ствие некоторого признака, свойства, состояния, отноше­ния у предмета или явления. Субъектом этого суждения является мысль о каком-либо предмете, а предикатом — мысль о признаке, состоянии, свойстве и отношении. Эти суждения можно разбить на два вида: 1) суждения как утверждение или отрицание какого-либо признака, свой­ства и т. д. у предмета мысли; 2) суждения, в которых только предполагается наличие или отсутствие признака и т. д. у предмета. Эти суждения в логике называются до­гадками. предположениями, проблематическими сужде­ниями. Мы их будем называть вероятными суждениями, отличая их от суждений о реальной возможности и реаль­ной вероятности. Так, суждение «вероятность встречи явления А и В равняется половине» является в нашем смысле не суждением 'вероятности, а суждением о вероят­ности, т. е. обычным суждением, в котором нечто утвер­ждается или отрицается.

В вероятных суждениях связкой является не утвержде­ние или отрицание, а особая форма связки, включающая в себя и утверждение и отрицание. Вероятное суждение не является ни утвердительным, ни отрицательным. Каж­дое вероятное суждение одновременно и утверждает и от­рицает наличие какого-либо признака: «S вероятно Р». Отрицание этого суждения даст 'не новое суждение ве­роятности, а отрицательное суждение — «5 не есть Р». В результате отрицания вероятного суждения изменяется качество* связки, а именно связка вероятного суждения заменяется отрицательной связкой. Это еще раз подтвер­ждает положение, что вероятность в данном случае есть форма связки в суждении.

Как мы уже сказали, особенность вероятной связки состоит в том, что в ней утверждение сопряжено с одно­временным отрицанием, утверждение как бы борется с отрицанием: «вероятно» — это значит может быть есть, а может быть не есть.

Вероятность выражает степень нашего познания связей явлений, она свидетельствует о том, что достоверно нам неизвестно, существует ли или не существует та связь яв­лений, которая утверждается в нем. Вероятность возни­кает вследствие недостаточности нашего знания связи

явлений на данной ступени развития познания, в этом смысле вероятность в нашем суждении свидетельствует о наличии определенного субъективного момента. Мысля­щий субъект 'предполагает наличие связи, в существова­нии которой он твердо не убежден.

Но из этого отнюдь не следует, что вероятность, проб­лематичность суждения чисто субъективна и не имеет ни­каких объективных основ, не отражает объективный мир и связи, существующие в нем. В определенном смысле в отношении вероятного суждения также можно говорить о его соответствии или несоответствии действительности, а следовательно, его истинности или ложности. Высказы­вание о вероятности того или иного события (той или иной связи явлений) в истинном суждении основывается на объ­ективных предпосылках, на реальной возможности. Так, например, суждение «в забеге на 100 м, вероятно, первым окажется спортсмен Петров» будет ложным, если известно, что спортсмен Петров вообще в нем не участвует или этот забег не состоится, или Петров не имеет никаких реальных данных, чтобы победить. А это значит, что вероятность также может или соответствовать или не соответствовать действительности, т. е. быть или истинной (истина как вероятность) или ложной.

В некоторых формах умозаключения вероятное сужде­ние выступает в качестве обосновывающего знания (в не­которых формах аналогии и неполной индукции), а это означает, что такое суждение отражает действительность с той или иной степенью точности.

Суждение вероятности, поскольку с. ним имеют дело многие отрасли современной науки (физика и др.), при­влекает все большее внимание философов и логиков. На существовании этих суждений пытался и пытается спеку­лировать современный логический позитивизм, в недрах ко­торого возникло направление — «логика вероятностей», адептами ее являются Мизес, Рейхенбах. Представители этого 'направления суждениям вероятности придают значе­ние первоначальных и основных, а достоверные суждения считают производными, специальными. Достоверное суж­дение рассматривается этой логикой как частный, предель­ный случай вероятного суждения '.

¹ Так, например, Рейхенбах пишет: «Научная философия, напро­тив, отказывается принять какое-либо знание физического мира, как эбсолютно определенное. Ни отдельные явления, ни законы, контро-

Сведение всех эмпирических суждений к суждениям вероятности сопровождается у современных позитивистов отрицанием какой-либо их объективной значимости. Сна­чала все суждения объявляются вероятными (достовер­ность—крайний случай вероятности), а потом отрицают соответствие суждения вероятности какому-либо объекту.

Суждение вероятности отражают те же самые объекты действительности, что и достоверные суждения, вероят­ность в суждении есть средство познания объективного мира, способ выражения результатов познания объекта на данном уровне развития знания. Вероятное суждение не дает завершенную истину, но оно путь к ней. Не истин­ность подчинена вероятности, а вероятность является од­ной из форм достижения достоверного знания. Высказы­вание вероятного суждения имеет большое значение в науке. Так, характер вероятного суждения носит основное положение всякой научной гипотезы. Но наука не оста­навливается на формулировании вероятных, проблемати­ческих, суждений, она стремится получить достоверное знание о закономерных связях явлений.

Вероятное и достоверное суждения взаимосвязаны'друг с другом, в процессе развития нашего знания одно сужде­ние переходит и становится другим. Так, вероятное сужде­ние переходит в достоверное, когда гипотеза под­тверждается.

Для суждения вероятности не безразлично, какое суж­дение приходит на смену ему: утвердительное или отрица­тельное. Когда на смену суждению вероятности приходит утверждение, то это означает его подтверждение. Утверди­тельное суждение не отрицает истинность вероятного, а развивает ее, превращает ее из вероятной в достоверную.

Достоверное суждение «5 есть Р» развивает и подтвер­ждает истинность суждения «S вероятно Р», а суждение «S не есть Р» отрицает истинность его.

Достоверное суждение (или совокупность их) служит основанием для высказывания нового вероятного, пробле­матического, суждения. Нередко в процессе умозаключе-

лирующие их, нельзя установить с достоверностью. Принципы логики и математики представляют единственную область, в которой достовер­ность достижима, но эти принципы являются аналитическими и пу­стыми. Достоверность неотделима от пустоты: нет синтетического ап­риори» (Н. Reicheneach, The Rise of Scientific Philosophy, 1951, p. 304). Такого же взгляда придерживается, как мы уже показали, Айер.

ния из достоверных посылок мы получаем в выводе только вероятное суждение (например, умозаключения по анало­гии и неполной индукции); таким образом, достоверные суждения служат основанием для вероятных, которые тре­буют проверки и доказательства.

Различие между достоверными и вероятными сужде­ниями не абсолютно. Всякое суждение как развивающаяся мысль содержит некоторый элемент вероятного, при­близительного. Агностицизм и релятивизм субъективист­ски понимают самое вероятность, отрицая ее объективное содержание, превращая все наше познание в целом в ве­роятное, по их мнению, чисто субъективное.

Решая вопрос об истинности или ложности суждения вообще и в особенности вероятного суждения, мы не дол­жны вырывать его из той системы суждений, в которой оно возникало в действительном научном познании. Веро­ятное суждение, возникшее в процессе развития познания, включает в себя в той или иной форме те достоверные суж­дения, на базе которых оно возникло, а это значит, в нем есть уже достоверные моменты. Так, например, в сужде­нии «эта соляная кислота, полученная из поваренной соли, вероятно, слабо концентрирована» не все подвер­гается сомнению, а только та часть его, в которой гово­рится о слабой концентрации.

Так как суждение вероятности высказывается нами для того, чтобы пойти в познании дальше того, что достоверно установлено, то познавательная ценность, а значит и ис­тинность, его не уступает познавательной ценности пред­шествующих достоверных суждений. Так как истина — это процесс отражения действительности, то в этом процессе проблематическое суждение занимает одно из централь­ных мест.

Вероятное суждение непосредственно связано с другой формой суждения — вопросом. Предполагая что-либо в предмете, мы ставим проблему, задачу исследования, ко­торая решается в дальнейшем развитии суждения. На базе утверждений (отрицаний) и предположений рожда­ются вопросы, толкающие исследователя на выявление новых сторон, свойств в предмете.

Вопрос вытекает не только из предположений, но и из других форм суждений — сообщений. Например, форму­лируя разделительное суждение: «Л есть или В, или С», тем самым и ставят вопрос: «Что есть Л?». Традиционная

логика исключала вопрос из сферы суждения, а вместе с тем нередко из логики вообще.

Среди советских логиков резко противопоставляет во­прос и суждение профессор П. С. Попов '.

П. В. Таванец в отличие от П. С. Попова признает на­личие суждения, утверждения или отрицания, в вопросе, хотя и не считает его суждением. Академик В. В. Вино­градов, подходя к этой проблеме со стороны лингвистики, также отходит от традиционной логики и в трактовке ло­гической природы вопросительных предложений и их от­ношения к суждению ².

Спорить о том, является ли вопрос формой суждения или самостоятельной формой мысли, может быть, беспо­лезно, ибо все зависит от того, что мы будем понимать под суждением. Можно дать очень узкое определение суждения, исключив из него не только вопрос и побужде­ние, но и вероятные суждения, в которых утверждение и отрицание не носят чистого, непосредственного характера.

Более широкое толкование суждения, включающее в себя вопрос и другие формы мысли, имеет предпочтение перед узким истолкованием его не только в том смысле, что вопрос тем самым включается в сферу логических ис­следований, но, как нам представляется, и в том, что со­здаются предпосылки для более глубокого понимания как связей вопроса с другими формами суждения, так и по­нимания его специфики. Нередко исключение вопроса из суждения связывалось с отрицанием того, что вопрос

* См. П. С. Попов, Суждение и предложение, «Вопросы синтак­сиса современного русского языка», Учпедгиз. М 1950, стр 20, 21.

^а Примечательно следующее его высказывание: «Вопросительные предложения, выражающие запрос или требование определить то или иное действие, событие, предмет и т. п. с точки зрения качества, коли­чества, времени и т. д., бывают очень различны по содержанию, по форме и по своим модальным значениям. Основные их типы чредполагают наличие лежащего в основе их суждения (хотя и с не вполне опреде­ленным предикатом). Многие типы вопросительных предложений фак­тически выражают утверждение или отрицание..

Ведь и в вопросе что-то высказывается, сообщается и понимается. Вопрос тоже может быть истинным и ложным. Каждый вопрос исхо­дит из ряда допущений, которые являются или истинными, или южными. Искомый предикат в вопросе не раскрыт. Но и в прямом вопросе содер­жатся свернутые (имплицитные) или неопределенные предикаты обеспечивающие самую возможность указать на искомый предика-'-' (В. В. Виноградов, «Синтаксис русского языка» акад А А Шахмчтс'» «Вопросы синтаксиса современного русского языка», стр. 84)

Мышление

является формой отражения действительности, формой по­знания объективной истины. Общность вопроса с тем, что по традиции называется суждением, на наш взгляд, более существенна, чем отличие их друг от друга.

Иногда утверждают, что включение вопроса в сужде­ние стирает специфику мысли-вопроса. Но это не так. Включение мысли-вопроса в суждение не только не сти­рает особенностей вопроса, но создает все возможности для выяснения этих особенностей, выяснения как связей, так и отличий вопроса от других форм суждений.

В истории логики были попытки включения вопроса в суждение, но они были неудачны. Во-первых, они основы­вались на идеалистическом истолковании суждения во­обще и вопроса в частности, а во-вторых, искажали сущ­ность и структуру самого вопроса.

Мы считаем, что мысль-вопрос имеет все общие при­знаки суждения. Во-первых, мысль-вопрос является фор­мой отражения действительности; содержанием вопроса, как и других форм суждения, в конечном счете является объективный мир. Во-вторых, вопрос, как и всякая другая форма суждения, может быть истинным или ложным. Хотя, разумеется, истинность или ложность вопроса отли­чается от истинности или ложности суждений-сообщений. В-третьих, вопрос, как и всякое другое суждение, пред­ставляет собой некоторую связь мыслей, отражающую объективно существующие связи явлений действительно­сти. В-четвертых, всякий вопрос имеет субъектно-преди-катную форму, т. е. всякий вопрос имеет субъект, преди­кат и связку. Наконец, мысль-вопрос реально существует, как и суждение вообще, в форме предложения.

На основе этого мы рассматриваем мысль-вопрос как одну из многообразных форм, ступеней в развитии сужде­ния. Но ограничиться вскрытием общего, что есть у вопро­са с другими формами суждения, нельзя, необходимо еще выяснить специфику вопроса, как формы суждения, ее от­личие от других форм, в особенности от суждения-сооб­щения; это сделать тем более необходимо потому, что еами мысли-вопросы многообразны.

В отличие от суждения-сообщения основное назначение суждения-вопроса состоит не в сообщении готовой мысли, а в стремлении говорящего выяснить нечто, побудить со­беседника или себя к сообщению и развитию мысли. Но так как вопрос не может производиться без всякого осно-

вания, без какого-либо предшествующего знания, то в со­держании вопроса можно выделить две части, тесно свя­занные между собой. -

Основу всякого вопроса составляет суждение-сообще­ние, которое является базой вопроса, трамплином для | того прыжка в знании, который намечается вопросом. Так, например, вопрос «на какой улице в Москве находится музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина?» основывается на суждении-сообщении «музей изобрази­тельных искусств имени А. С. Пушкина находится в Мо­скве». Но суждение-вопрос содержательнее этого сужде­ния-сообщения, ибо оно содержит в себе еще запрос о чем-либо (побуждение в удовлетворении потребностей в определенных сведениях). При этом в суждении-вопросе указывается: какие элементы мысли являются неизвест­ными, в каком направлении будет дальше развиваться суждение-сообщение.

Эти два момента в суждении-вопросе: суждение-сооб­щение и запрос, находятся в такой взаимной связи, что только присутствие обоих их дает мысль-вопрос. Если не будет суждения-сообщения, лежащего в основе вопроса, то нельзя построить никакого вопроса, а при отсутствии запроса о чем-либо смешно говорить о мысли-вопросе. В нашей литературе имеется тенденция при анализе мыс-.ли-вопроса обращать внимание только на запрос, как на наиболее характерную и специфичную часть вопроса. Ко­нечно, запрос создает оригинальность этой формы мысли,

•но при анализе мысли-вопроса мы должны брать ее в це­лом, как она в действительности существует. Обращая внимание только на один запрос, нельзя понять сущности суждения-вопроса.

Один запрос «куда?» так же не составит мысли вопро­са, как «туда» — суждения-сообщения. Запрос «куда?» образует некоторую законченную мысль-вопрос только тогда, когда известно, куда спешишь, идешь, едешь и т. д.

-Одно «куда?» не мысль-вопрос, а вопросительное слово в словаре.

В вопросительных предложениях для выражения за­проса используются специальные грамматические и логи­ческие средства, как-то: вопросительные местоимения и частицы, особый порядок слов в предложении, своеобраз­ная вопросительная интонация.

Лингвисты обыкновенно делят вопросы на два типа:

1) местоименные и 2) неместоименные. Первые «побу­ждают собеседника к такому ответу, который расширяет знание вопрошающего, сообщает о том, чего не содержится в вопросе. На этом основании эти вопросы называются исследовательскими, познавательными.

Неместоименные вопросы называются так потому, что в них не входят вопросительные местоимения. Роль этих вопросов — проверить то, что известно. Ответы на эти во­просы не расширяют познания вопрошающего: это — утверждение или отрицание (да или нет). Эти вопросы называются также подсказывающими: все содержание от­вета дано в вопросе. Так называемые «полные ответы» во­прошаемого могут создать иллюзию знаний.

Вопрос выражается или частицами (ли, разве, не­ужели) или одной интонацией» '.

Против лингвистического деления вопросов на место­именные и неместоименные трудно что-либо возразить. Однако никак нельзя согласиться с тем, что одни носят исследовательский характер и побуждают собеседника к ответу, расширяющему знание, а другие не расширяют знания вопрошающего, а только проверяют его. В дей­ствительности, всякий вопрос побуждает нас к ответу, рас­ширяющему наше знание. Когда мы спрашиваем: «Пой­дете ли вы сегодня в лес?», то в этом вопросе не содержит­ся какой-то один определенный ответ. Если бы ответ был полностью известен в самом вопросе, то необходимость в вопросе отпала бы, он был бы излишен. На данный кон­кретный вопрос может быть не два, как утверждает Пе-терсок, ответа (или пойду, или не пойду), а по крайней мере три: «он пойдет сегодня в лес», «он не пойдет се­годня в лес», «он, вероятно, пойдет сегодня в лес», и спра­шивающему совершенно неизвестно, какой из этих трех ответов он получит. Следовательно, ответ на поставлен­ный вопрос и в данном случае расширяет познание вопро­шающего, дает конкретный ответ, который не был изве­стен ему.

Деление вопросов на местоименные, и неместоименные является лингвистическим, а не гносеологическим, оно дает возможность уяснить особенности грамматической.

¹ М. Н Петерсон, Лекции по современному русскому литератур­ному языку, М. 1941, стр. 94—95.

структуры вопросительного предложения, а не логической структуры суждения-вопроса и его место в процессе по­знания.

Формы вопроса и функции его многообразны. В разных вопросах вопросительность имеет различный характер. На примере неместоименных вопросов можно показать, на­сколько разнообразны они по своей семантике.

Вопрос может носить нейтральный характер. Тогда спрашивающий в равной мере ожидает как утвердитель­ный, так и отрицательный ответ. («Он поехал в Ленин­град?») Но этот же самый вопрос спрашивающий может посредством интонации поставить так, чтобы чувствова­лось, какой ответ он больше ожидает: утвердительный или отрицательный. Тогда вопрос из нейтрального превратит­ся в предположительный. В удостоверительном вопросе. («Значит, он уехал в Ленинград?») ожидается подтвер­ждение, хотя и не исключается отрицание.

В вопросительных восклицаниях («Как можно так ут­верждать?») и в различных формах псевдовопросов (удивлениях: «Неужели это может случиться?», риториче­ских вопросах: «Какой капиталист откажется от получе­ния прибыли?») собственно вопроса становится все мень­ше; в риторическом вопросе нет запроса, вопрос сохра­няется как форма, придающая суждению-сообщению особую эмоциональную окраску.

Таким образом, мы видим, что различные формы во­проса по своей семантике дальше или ближе стоят к суж­дению-сообщению, выполняя различные функции в мы­шлении.

С логической точки зрения, все вопросы можно разде­лить на две группы: 1) суждение-вопрос, в котором запрос входит как элемент предиката; 2) суждение-вопрос, в ко­тором запрос составляет связку суждения.

Разберем логическую структуру первого вида сужде­ния-вопроса. Его отличие от суждения-сообщения состоит в том; что он в предикате содержит запрос, напри­мер, «куда уехал вчера твой брат?». В основе этого вопро-. са лежит суждение-сообщение «твой брат вчера уехал». «Твой брат» — S, «вчера уехал» — Р, связка утвердитель­ная «есть». В этом суждении вопрос «куда?» относится к «уехал», он показывает, в каком направлении будет раз­виваться предикат суждения-сообщения «уехал». Поэто­му структура суждения-вопроса «куда уехал вчера твой

11* Мышление 309

брат?» представляется следующим образом: «Твой брат» — 5 «вчера уехал куда?» — Р, связка — утверди­тельная — «есть», а само суждение можно выразить так:

«Твой брат вчера уехал куда?». Как видно, специфичность данного суждения-вопроса и его отличие от суждения-со­общения, лежащего в его основе, состоит в своеобразии предиката, в котором содержится не только мысль о тех признаках, свойствах, состояниях, действиях предмета, наличие или отсутствие которых уже установлено в пред­мете, но и направленный запрос о свойствах, состояниях и т. д. предмета, наличие или отсутствие которых не опре­делено у предмета.

Л. Д. Гржегоржевский ' называет тот член вопроса, который требует изъяснения в ответном предложении, изъясняемым, а вопрос, указывающий направление изъ­яснения, — неизвестным изъясняющим членом. В нашем примере «уехал» — изъясняемый член, а «куда?» — неиз­вестный изъясняющий член, который играет основную роль в развитии суждения, в образовании нового суждения-сообщения. В суждении-сообщении, полученном в резуль­тате ответа, вопрос (неизвестный изъясняющий член) за­меняется определенным признаком, свойством, состояни­ем, отношением и т. д..(известным изъясняющим членом). На наш вопрос можем получить ответ: «Мой брат уехал вчера на дачу».

Суждение-вопрос богаче и содержательнее суждения-сообщения, лежащего в его основе, но беднее по содержа­нию нового суждения-сообщения, полученного в резуль­тате ответа на вопрос.

1. «Твой брат вчера уехал»—первое суждение-сообщение, на основе которого строится вопрос.

2. «Твой брат вчера уехал куда?» — суждение-вопрос. В предикате появляется вопрос «ку­да?», который относится к «уехал» и показы­вает направление развития предиката.

3. «Твой брат вчера уехал на дачу» — новое суж­дение-сообщение, полученное в результате от­вета на вопрос. «Куда?» в предикате заменяет­ся указанием конкретного места («на дачу»).

¹ См. Л. Д. Гржегоржевский, Краткий очерк сочетания вопроси­тельных предложений с двумя и тремя «неизвестными» членами и про­исходящих от этих вопросительных ответных предложений с двумя и тремя «неизвестными» и «известными» членами, Спб. 1913.

Из сравнения этих трех суждений можно уяснить ме­сто суждения-вопроса в развитии нашего знания. Путем суждений-вопросов происходит движение от одного суж­дения-сообщения, менее конкретного и содержательного, к другому, более конкретному и содержательному. С по­мощью вопросительного местоимения ставится вопрос о любом интересующем нас элементе мысли, отражающем определенные явления действительности.

Суждения с вопросом в предикате, могут быть выра­жены в предложении и без местоимений. Запрос может выражаться другими средствами, например логическим ударением, интонацией: «Твой брат вчера уехал на дачу?». В основе этого вопроса лежит суждение-сообще­ние «твой брат вчера уехал». Кроме того, спрашивающему известно также, что он может уехать на дачу. Следо­вательно, данное суждение-вопрос строится на более содержательном знании, чем вопрос «Куда уехал вчера твой брат?», а потому и сам вопрос конкретнее. Струк­туру этого суждения-вопроса можно представить так:

«Твой брат» — S, «вчера уехал на дачу?» — Р, связка — утвердительная — «есть». В этом суждении тоже в предикате запрос, причем более конкретный, чем «куда?», ибо высказывается предположительно место, куда он мог уехать. Проанализируем четыре суждения:

1) «Твой брат вчера уехал».

2) «Твой брат вчера уехал куда?»

3) «Твой брат вчера уехал на дачу?»

4) «Твой брат вчера уехал на дачу». Для формирования суждения-вопроса (3) недостаточ­но суждения-сообщения (1). Чтобы спрашивать, на дачу ли уехал некто, нужно знать о существовании такой воз­можности. Следовательно, суждение-вопрос (3) конкрет­нее и содержательнее суждения-вопроса (2).

Все четыре суждения отличаются друг от друга только предикатами, в двух суждениях в предикатах вопросы: в одном (2) абстрактный вопрос (куда?), в другом конкрет­ный (на дачу?). Один вопрос выражается в форме место­именного вопросительного предложения, а другой — неме­стоименного вопросительного предложения. С точки зре­ния логической структуры, они почти не отличаются друг от друга, нельзя называть один исследовательским, а дру­гой подсказывающим. Оба они требуют такого ответа, ко­торый не содержится и не может содержаться в самом

•и **

вопросе. Суждение-вопрос (3) хотя более конкретно, но и на него могут быть различные ответы, которых не предпо­лагает спрашивающий. На вопрос: «Твой брат уехал вчера на дачу?», можно ответить: «Нет, в командировку в Ле­нинград».

Как абстрактный, так и конкретный вопрос можно ста­вить о любом элементе мысли-суждения: «Твой брат вчера уехал на дачу?», «Вчера уехал твой брат на дачу?», «Твой брат уехал вчера на дачу?». Эти суждения-вопросы отли­чаются друг от друга теми суждениями-сообщениями, ко­торые лежат в их основе. Так, в основе суждения-вопроса «вчера уехал твой брат на дачу?» лежит суждение «твой брат уехал на дачу», а не «твой брат вчера уехал».

Вопрос в суждении может быть только в предикате, но не в субъекте. На первый взгляд может показаться, что в суждениях: «Твой брат уехал вчера на дачу?» или «Кто уехал вчера на дачу?», вопрос заключен в субъекте сужде­ния. Но это только кажется, в действительности же и во­прос, и ответ на него не могут находиться в субъекте. Для доказательства проанализируем суждение «кто вчера уехал на дачу?». В основе этого суждения-вопроса лежит суждение-сообщение «уехал вчера на дачу». Субъектом этого суждения является «уехал» (или «отъезд», а преди­катом «вчера на дачу». Структуру суждения «кто вчера уехал на дачу?» можно представить так: «уехал» — субъ­ект, а «вчера на дачу кто?» — предикат. В суждении «твой брат вчера уехал на дачу?» вопрос «твой брат?» также входит в предикат. Ответы на эти вопросы также.войдут в предикаты.

Так как суждение (4) образовалось в результате отве­та- на вопрос «кто уехал на дачу?», то ответ «твой браг» входит не в содержание субъекта, а в содержание преди-

ката суждения. На этом примере мы еще раз можем убе­диться в том, что субъект и предикат суждения подвижны, что анализировать структуру суждения надо в системе знаний, а не изолированно. Можно по-разному предста­вить структуру одного и того же суждения «твой брат уехал вчера на дачу». Субъектом этого суждения можно считать и «твой брат» и «уехал», в зависимости от того, как образовалось это суждение, в результате ответов на какие вопросы.

Ответ на вопрос всегда составляет элемент предиката, а это значит, что и сам вопрос относится к нему. Вообще всякое суждение-сообщение образовалось в результате ответа на какой-то вопрос, и структуру его можно понять, зная, как образовалось это суждение, т. е. анализируя си­стему суждений.

С развитием суждения происходит развитие как преди­ката, так и субъекта. Собственно предикат суждения дол­жно составлять только то, что получено в результате отве­та на последний вопрос, именно то новое, что получено в результате ответа на этот вопрос, а то, что было получено как ответ на предыдущие вопросы, переходит в субъект. Поэтому с обогащением предиката суждения обогащается и субъект.

1) «Твой брат — уехал».

~S~~ Р

2) «Твой брат уехал — на дачу».

"— s~~~~~ ^~Р

3) «Твой брат уехал на дачу — вчера».

5~' ~~Р 4) «Твой брат вчера уехал на дачу — с сыном».

"~ ~S~ ~ Р

Когда в результате ответа на вопрос получен новый предикат, то предикат предшествующего суждения пере­ходит в субъект. Предикат — это новое в суждении.

«На дачу» — этот предикат утверждается не просто о твоем брате, а об уехавшем твоем брате, а «вчера» — этот предикат утверждается о твоем брате, уехавшем на дачу. Предшествующее суждение представляет собой субъект нового суждения. В этом смысле и можно гово­рить, что всякое суждение сложно, ибо субъект всякого

суждения представляет собой свернутое предшествующее суждение.

Многие лингвисты говорят о так называемых сверх-фразных единствах—периодах, выделяемых красной строкой, разделах, параграфах, главах и даже целых про­изведениях '. Эти сверхфразные единства выражают ка­кую-то цельную мысль; анализируя эту мысль, мы можем найти в ней и свой субъект и свой предикат, которые бу­дут сами состоять из ряда суждений. Но эту мысль мож­но выразить и одним суждением, которое объединяет группу суждений в одно целое. Например, имеется группа суждений, каждое из которых получено самостоятельно, в результате наблюдения за предметом: «Летит». «Само­лет». «Реактивный». «На Восток». «Советский». Эти суж­дения можно потом объединить в одно, подводя итог наблюдению: «Советский реактивный самолет летит на Восток». Здесь как субъект, так и предикат состоят из суждений. Так можно рассматривать любое суждение.

В другом типе суждения-вопроса запрос образует связку суждения. Сюда входят неместоименные вопросы, которые в лингвистике еще называются общими. Общими они называются именно потому, что относятся к предло­жению в целом, т. е. касаются основного акта предикации, в отличие от частных, когда вопрос касается только части предиката. Например: «Твой брат уехал вчера на дачу?». Структура этого суждения отличается как от суждения-сообщения, так и от рассмотренных выше суждений-вопро­сов. От суждения-сообщения она отличается тем, что целью этого суждения является не сообщение какой-то

¹ «Несомненно, однако,—пишет Л. А. Булаховский,—что даже фраза не есть то наибольшее целое, в котором сознанию обнаруживаются словесные массивы. Если не говорить о таких наибольших словесных организациях, какими являются целые произведения слова — статьи, повести, романы и под., внешнее оформление которых тоже должно быть подчинено некоторому единству в содержании и в избираемой форме (разбивка на части, их заглавия и под),— то нужно учитывать во вся­ком случае наличие тех больших, чем фразы, но еще обыкновенно отчетливо схватываемых единств словесного выражения, в которых на­лицо бывают конкретные приметы синтаксического характера,— так называемые сверхфразные единства. Практика издавна считается с их существованием. Их внешним выражением на письме служит красная строка, отделяющая одно такое единство от последующего; однако до­статочно часто встречаются и такие сверхфразные единства, когда и красная строка оказывается знаком лишь внутреннего членения боль­шего единства» (Л. А. Бцлаховский, Курс русского литературного языка, т. I, изд. 5, Киев 1952, стр. 392).

определенной мысли, а запрос. В отличие же от суждений-вопросов, с которыми мы имели дело раньше, в этом суж­дении предикат определен («уехал вчера на дачу»), в нем нет вопроса. Вопрос ставится не о каком-то отдельном эле­менте предиката (никакого нового элемента мысли в пре­дикате не предполагается вопросом), а о связке сужде­ния — будет ли она утвердительной или отрицательной. На вопрос «твой брат уехал вчера на дачу?» возможны ответы суждения-сообщения: «Да, мой брат уехал в^ера на дачу» и «нет, мой брат не уехал вчера на дачу», и «вероятно, мой брат уехал на дачу». В одном суждении связка утвердительная, в другом — отрицательная, а в третьем — вероятная.

Таким образом, в процессе развития суждения, в пере­ходе от вопроса к ответу вопросительная связка перехо­дит или в утвердительную, или в отрицательную, или в вероятную.

Связка-вопрос — специфическая форма связки, отли­чающаяся не только от утверждения или отрицания, но и от вероятной связки. Существовало мнение ', согласно которому вопрос идентичен проблематическому, вероят­ному суждению. Например, вопрос «твой брат уехал вчера на дачу?» и суждение «твой брат, вероятно, вчера уехал на дачу?» якобы ничем не отличаются друг от друга. В действительности же дело обстоит не так, это два раз­ных суждения, хотя и близких друг другу. Целью одного суждения является сообщение о вероятности совершения какого-либо события, целью же второго — запрос, стрем­ление точно установить, совершилось ли данное событие или нет. Причем вероятное суждение служит основой данного суждения-вопроса, и его можно получить в ответе, когда вопрошаемый знает об этом событии столько же, сколько спрашивающий.

Сам вопрос-суждение содержательнее этого ответа, ибо, предполагая данное суждение, оно включает еще за­прос, стремление получить точный ответ. Следовательно, вопросительная связка в суждении возникает при пере­ходе от вероятного суждения к достоверному. Для вся­кого суждения-вопроса характерным является переход от одного законченного суждения-сообщения к другому. Но этот тип суждения-вопроса отличается от ранее рассмот-

¹ См. В. Н. Карпов, Систематическое изложение логики, Спб. 1856. 315

ренного нами тем, что в то время, как там мы стремимся перейти от одного предиката к другому, более содержа­тельному, здесь мы намечаем пути перехода от одной связки (вопросительной) к другой (или утвердительной, или отрицательной), обеспечивающей достоверное знание.

Вопросительная форма связки имеет свое грамматиче­ское выражение. Вопросительные частицы (ли, неужели), ударение и интонация — вот те языковые средства, с по­мощью которых в предложениях находит свое выражение эта форма связки.

Два основных типа суждений-вопросов отличаются друг от друга и в решении проблемы истинности. Истин­ность вопроса выступает в форме правомерности поста­новки его и определяется посредством истинности того суждения-сообщения, которое лежит в основе вопроса. Суждение-вопрос «сколько у собаки копыт?» — ложно, ибо ложно утверждение, лежащее в его основе («собака — копытное животное»).

Ложный вопрос направляет развитие нашего суждения по бесплодному пути, не обеспечивающему всестороннее и полное отражение действительности, и, наоборот, истин­ный вопрос развивает дальше содержание нашего сужде­ния, верно отражающего действительность, приводит нас к новому суждению-сообщению, глубже и точнее пости­гающему мир.

Различие между двумя типами суждений-вопросов в отношении истинности состоит в том, что в одном основой является суждение как утверждение или отрицание, а в основе другого лежит вероятное суждение-сообщение, ис­тинность или ложность которого в свою очередь, как мы уже отмечали, опосредована другими достоверными суж­дениями-сообщениями. В первом случае мы идем от одного суждения-сообщения, носящего достоверный характер, к другому, по возможности достоверному, во втором слу­чае — от суждения вероятности к достоверному суждению.

На вопрос «твой брат уехал вчера на дачу?» может быть ответ «вероятно». В таком случае от утвердительного суждения «твой брат вчера уехал» мы придем к сужде­нию вероятности «твой брат вчера уехал, вероятно, на дачу». В последнем суждении субъектом является «твой брат вчера уехал», «на дачу» — предикат, а «вероятно» — связка. Это еще раз подтверждает нашу мысль, что все

суждения-сообщения, лежащие в основе вопроса, в новом суждении, полученном после ответа, перейдут в субъект, а предикатом будет только то, что получится в результате ответа на вопрос, в данном случае «на дачу». Этот ответ нельзя представлять в форме такого суждения-вероятно­сти: «Твой брат, вероятно, вчера уехал на дачу» (преди­кат «вчера уехал на дачу»), так как в таком слу­чае пропадает то достоверное знание, которое служило основой вопроса («твой брат вчера уехал»). В суждении же «твой брат, вероятно, вчера уехал на дачу» под сомне­ние ставится все: и «уехал», и «вчера», и «на дачу», хотя вопрос касался только «дачи» и вероятность должна отно­ситься только к ней, а все ранее установленное перейти в субъект.

Вопросы имеют огромное значение в науке. Приниже­ние роли вопроса в познании действительности характерно для логиков современного позитивизма, утверждающих, что наука состоит только из положений, которые под­тверждаются посредством логического вывода или эмпи­рического испытания. Вопросы же не входят в состав науки. Исключает вопросы из сферы логического исследо­вания Карнап. «Наше исследование,— пишет он,— от­носится только к повествовательным предложениям и оставляет в стороне все предложения другого рода, т. е. вопросительные, повелительные и т. д....» '

Отрицает всякое познавательное значение вопросов Герберт Фейгль², который выделяет следующие виды предложений: 1) логически правильные предложения;

2) логически неправильные; 3) фактически верные; 4) фак­тически неверные; 5) эмоциональные.

Первые два вида предложений являются истинными или ложными в силу их формы и не связаны ни с какими фактами. Истинность или ложность фактических сужде­ний устанавливается через непосредственное наблюдение;

точнее, о них нельзя говорить, истинны они или ложны в смысле соответствия объективной действительности, а пра­вильнее говорить.— подтверждаются или не подтвер­ждаются накопленной суммой благоприятных или небла­гоприятных наблюдений.

Последний вид предложений обращен только к чув-

¹ R. Carnap, Introduction to Semantics, p. 14.

² См. Н. Feigl, Logical Empiricism, «Twentieth Century Philoso­phy», New York 1947, p. 383.

ствам и не имеет никакого познавательного значения. Сюда относятся живописные, фигуральные, метафориче­ские выражения, восклицания, междометия, слова по­хвалы и порицания, призывы, просьбы, повеления, прика­зания и вопросы. Все эти формы мысли, в том числе и во­просы, выводятся за пределы научного мышления.

Стремление построить систему науки, в которой бы не находил никакого места вопрос как форма движения по­знания, порочно в своей основе. Оно основывается на из­вращенном понимании процесса научного мышления.

В действительности вопросы входят в содержание науки. Правильная постановка вопроса имеет огромное значение в развитии научного знания. Вопрос — одна из форм познания и раскрытия предмета. Нет такой науки, которая бы обходилась без постановки вопросов (про­блем). Правильная постановка вопро.са есть результат сложной мыслительной деятельности. Вопрос логически следует из всего предшествующего анализа предмета.

Для правильной постановки вопроса огромное значе­ние приобретает определение основной тенденции в раз­витии предмета, его противоречия. Тов. Мао Цзэ-дун пи­шет: «Вопрос — это противоречие в явлении, и там, где су­ществует неразрешенное противоречие, существует и во­прос. Поскольку существует вопрос, ты должен стать на одну сторону и выступать против другой, следовательно, поставить вопрос. Ставя вопрос, надо прежде всего иссле­довать и изучить в общих чертах две его основные сторо­ны, иначе говоря, две стороны данного противоречия, и только тогда можно будет понять, в чем состоит характер противоречия. Это процесс выявления вопроса» '.

Чтобы плодотворно поставить вопрос, надо подвести итоги всего предшествующего познания предмета, выяс­нить, какой вопрос возможно и необходимо поставить в данном случае, на данном уровне развития знания, какая существенная сторона предмета необходима для познания.

Правильно поставить вопрос — это уже в значительной мере определить его решение. Но постановкой вопроса не заканчивается анализ предмета. Чтобы решить вопрос, надо тщательно изучить его. «Для разрешения же вопро­са,— пишет Мао Цзэ-дун,— требуется еще систематиче­ское, тщательное исследование и изучение его. Это про-

¹ Мао Цзэ-дун, Избранные произведения в четырех томах, т. 4, Издательство иностранной литературы, М. 1953, стр. 106.

цесс анализа.. При -постановке вопроса тоже следует при­бегать к анализу, ибо в противном случае в хаотическом нагромождении явлений не удастся обнаружить, в чем со­стоит вопрос, то есть в чем кроется противоречие. Однако, говоря о процессе анализа, я имею в виду систематиче­ский, глубокий анализ. Часто бывает так, что вопрос по­ставлен, но его нельзя разрешить именно потому, что еще не выявлена внутренняя связь предметов и явлений, имен­но потому, что вопрос еще не подвергся такому процессу систематического, тщательного анализа, а поэтому полно­го представления о вопросе еще нет, синтезировать еще нельзя, а следовательно, нельзя и по-настоящему разре­шить вопрос»¹.

Анализ вопроса включает в себя уяснение противоре­чия, на решение которого направлен вопрос. Прежде чем решать вопрос, надо предвидеть, что может дать решение этого вопроса, т. е. надо выяснить характер самого во­проса. Уже при постановке вопроса определяется способ его решения.

Из истории КПСС известно, что подъем рабочего дви­жения в России в начале XX века ставил вопрос о создании единой централизованной партии рабочего класса. Возник вопрос, с чего начать построение единой партии рабочего класса. Постановка вопроса предпола­гает анализ создавшегося положения в рабочем движении после I съезда партии, выявление основного противоречия в рабочем движении (основную опасность на данном этапе представляла организационная и идейная неразбе­риха). Поставив этот вопрос, В. И. Ленин дал анализ его, обосновал, почему возникает он, как нужно подойти к от­вету, какие возможны ответы и какой ответ является пра­вильным. Он показал, что решение этого вопроса нераз­рывно связано с другим, чрезвычайно важным вопросом:

какая партия нужна рабочему движению, на каких прин­ципах она должна быть построена. Первым шагом постро­ения партии должна быть организация общерусской поли­тической газеты, которая и поможет уяснить принципы построения социал-демократической партии.

Следующей разновидностью суждения является побу­ждение.

¹ Мао Цзэ-дун, Избранные произведения в четырех томах т 4 стр. 106—107. > >

Традиционная логика обычно с побуждением посту­пала так же, как и с вопросом,— исключала его из суж­дения на том основании, что в нем нет непосредственного утверждения принадлежности или непринадлежности ка­кого-либо признака предмету. Из советских логиков так трактует сущность побуждения П. В. Таванец.

Сходство суждения и побуждения П. В. Таванец уста­навливает по следующим пунктам: 1) побуждение, как и суждение, выражается в предложении; 2) побуждение, как и суждение, высказывается в отношении чего (кого)-либо; 3) побуждение, как и суждение, есть мысль, изве­стным образом отображающая действительность, и в от­ношении его можно ставить вопрос, правильно оно или неправильно. «Различие, — пишет П. В. Таванец, — ме­жду суждением и побуждением выражается прежде всего в том, что побуждение, в отличие от суждения, непосред­ственно не утверждает (и не отрицает) что-нибудь о чем-либо, а побуждает что-либо (кого-либо) к чему-либо» '. На основании только этого различия он и отказывает по­буждению в достоинстве суждения.

Но черты сходства, которые справедливо устанавли­вает П. В. Таванец между суждением и побуждением, су­щественны. Различия между суждением и побуждением возникают лишь в результате чрезмерно узкого понима­ния суждения, ограничения сферы суждения явно выра­женным утверждением или отрицанием.

Побуждение имеет все существенные признаки сужде­ния: 1) побуждение есть связь мыслей, отражающая объ­ективно существующие связи в мире; 2) побуждение имеет субъектно-предикатную форму; 3) в отношении побуж­дения можно ставить и решать вопрос об истинности или ложности. Но побуждение — специфическая форма суж­дения, отличная как от суждения-сообщения, так и от су­ждения-вопроса; особенность побуждения состоит в том, что его целью является не сообщение достигнутого, за­конченного знания, а побуждение собеседника, но не к ответу на поставленный вопрос, а к определенному дей­ствию.

Побуждение к определенному действию возможно только на определенной основе, какой является суждение-сообщение, составляющее существенную часть всякого по-

¹ П. В. Таванец, Суждение и его виды, стр. 26. 320

буждения. Так, в основе побуждения «закройте форточ­ку!» лежит суждение-сообщение «форточка открыта». Но основой побуждения является не только это суждение-сообщение, но еще ряд других, в частности убеждение, что в комнате достаточно свежего воздуха и дальше держать форточку открытой нецелесообразно, другими словами, по­буждение вытекает из ряда суждений-сообщений. Но даже вся сумма этих суждений-сообщений не исчерпывает всего содержания побуждения, ибо основная цель его со­стоит не в том, чтобы передать все эти суждения-сообще­ния, а побудить на их основе кого-либо к определенному действию, которое указывается побуждением.

Субъектно-предикатная форма в побуждении имеет свои специфические особенности. Субъектом выступает мысль о том лице, к которому обращено побуждение, пре­дикатом — мысль о действии, которое необходимо этому лицу совершить, связкой — указание, что данное действие относится к тому лицу, мысль о котором составляет субъ­ект суждения-побуждения. Например, в суждении «за­кройте форточку!» субъектом является мысль о том лице, к которому обращено это побуждение, мысль об этом лице не находит часто выражения в отдельном слове во внеш­ней речи (как в данном примере), но она уясняется из ситуации и контекста; предикатом — само побуждение «закройте форточку!», а связкой—указание, что это по­буждение относится к данному лицу, она тоже не выра­жена специальным словом.

Своеобразие суждения-побуждения состоит не только в специфичности предиката, но и в специфичности его субъекта. Субъект — всегда мысль о лице или совокупно­сти таких лиц, которые могли бы совершить действие, же­лательное тому, кто обращается с побуждением.

Суждение-побуждение имеет свою специфику и в от­ношении решения вопроса об истинности или ложности его. Решая вопрос об истинности побуждения, мы прежде всего должны установить истинность или ложность тех суждений-сообщений, которые входят в побуждение и на основе которых оно строится. Если эти суждения-сообще­ния ложны, то побуждение нецелесообразно, не соответ­ствует объективной необходимости и, следовательно, лож­но, если же эти суждения-сообщения истинны, то побуж­дение соответствует объективным связям явлений в действительности, и, следовательно, оно истинно. Так, на-

пример, побуждение «закройте дверь!», когда она и так закрыта, ложно, не соответствует объективным связям. Это же побуждение будет ложным, не соответствующим соз­давшейся ситуации, если мы видим, что открытая дверь необходима: в нее проносят мебель или какие-либо дру­гие вещи.

Таким образом, когда решается проблема истинности или ложности суждения-побуждения, то устанавливается истинность или ложность тех суждений-сообщений, кото­рые лежат в его основе, и в связи с этим решается вопрос о соответствии или несоответствии данного побуждения создавшейся объективной ситуации, связи явлений, объ­ективной необходимости и т. д. Если побуждение соответ­ствует сложившейся объективной ситуации и верно ее отражает, намечает такие действия, необходимость кото­рых вытекает из этой ситуации, то оно истинно, если же оно не только не соответствует, а, наоборот, противоречит объ­ективной ситуации, намечает такие действия, которые не необходимы и, больше того, противоречат этой ситуации, тогда суждение-побуждение ложно. В соответствии побуж­дения объективной ситуации, в отражении им ее и со­стоит специфичность постановки и решения проблемы ис­тинности или ложности его.

, Суждение п предложение

Суждение как форма мысли существует и развивается только в форме языка. Формой существования суждения является предложение.

Вопрос об отношении суждения как формы мысли к предложению как грамматической форме привлекал из­давна внимание как логиков, так и лингвистов. Правиль­ное решение этого вопроса логикой затруднено тем, что лингвисты до сих пор не дали еще ответов на многие во­просы учения о предложении и его видах, нет согласия между лингвистами даже в определении самого понятия предложения, больше того, нередко среди них раздаются юлоса, что предложение вообще нельзя определить и нет даже необходимости его определять.

Но всякий лингвист тем не менее старается дать опре­деление предложения '.

¹ Приведем несколько определений предложения: «Есть одно очень общее и потому неясное определение предложения в речи, в ко-

Рассматривая эти определения, мы можем найти в них нечто общее, а именно: предложение служит для выра­жения определенной единицы мысли. Но что это за мысль, какова ее форма? Лингвисты по-разному отвечали на этот вопрос.

Ф. Буслаев весьма просто решал его: слова являются названием общих понятий или представлений, «суждение, выраженное словами, есть предложение-» ¹, умозаключе­нию соответствует сложное предложение. При этом суж­дение он понимал в традиционном смысле, как формаль­ная логика того времени. Ф. Буслаев устанавливал полное тождество между структурой суждения и структурой предложения, растворяя последнее в первом; кроме суж­дения, он ничего иного не видел в предложении.

Концепция Ф. Буслаева была подвергнута критике со стороны так называемого психологического направления в грамматике.

В решении вопроса об отношении предложения к суж­дению психологисты исходили из положения, что каждый язык имеет свою особую логику, причем явления языка нужно объяснять не логикой общечеловеческого мышле­ния, а индивидуальной логикой самого языка. Один из представителей психологического направления — Штейн-тором наиболее могут сходиться различные в других отношениях взгля­ды на природу предложения, а именно определение, по которому предло­жение в речи является выражением цельной мысли в слове или в словах». (Ф. Фортунатов, О преподавании грамматики русского языка в средней школе. «Русский филологический вестник», т. LIII, № 1, вып. 1, Вар­шава 1905 г., стр. 65). «Предложение это единица речи, воспринимаемая говорящим и слушающим как грамматическое целое и служащая для словесного выражения единицы мышления» (А. А. Шахматов, Синтак­сис русского языка, изд. 2, Учпедгиз, Л. 1941, стр. 19). «Понятие предло­жения употребляется в синтаксисе в двух смыслах: более широком — законченной мысли, выраженной словами (в таком смысле употребля­ется еще и термин фраза), и в более узком — синтаксической единицы, характеризующейся наличием сказуемого» (Л. А. Булаховский, Курс русского литературного языка, т. I, изд. 5, Киев 1952, стр. 269). «Пред­ложение — это грамматически оформленная по законам данного языка целостная (т. е. неделимая далее на речевые единицы с теми же основными структурными признаками) единица речи, являющаяся главным сред­ством формирования, выражения и сообщения мысли» (В. В. Виногра­дов, Некоторые задачи изучения синтаксиса простого предложения. <Вопросы языкознания» № 1, 1954 г., стр. 3).

¹ Ф. Буслаев, Историческая грамматика русского языка, Син­таксис, изд. 5, М. 1881, стр. 8.

таль ' считал, что языковые и логические категории абсо­лютно несовместимы и относятся друг к другу как понятие круга и красного. В результате такого отрыва граммати­ческих категорий от логических Штейнталь пришел к вы­воду, что язык является своеобразным мышлением, разви­вающимся согласно только ему одному присущим зако­нам и категориям, которые изучаются грамматикой². А некоторые психологисты (Пауль) стали даже утвер­ждать, что действительным объектом лингвистики являет­ся изучение языка и логики индивидуума.

Многие русские языковеды находились под влиянием психологического направления в лингвистике и проводили его в трактовке семантики предложения. Так, Потебня, критикуя отождествление суждения и предложения, писал:

«Грамматическое предложение вовсе не тождественно и не параллельно с логическим суждением. Названия двух членов последнего (подлежащее и сказуемое) одинаковы с названиями двух из членов предложения, но значения этих названий в грамматике и логике различны. Термины «подлежащее», «сказуемое» добыты из наблюдения над словесным предложением и в нем друг другом не заме­нимы. Между тем для логики в суждении существенна только сочетаемость или несочетаемость двух понятий, а которое из них будет названо субъектом, которое предика­том, это для нее, вопреки существующему мнению, должно быть безразлично... Категории предмета и его признака не нужны для логики, для которой и то, и другое — только понятия, совокупности признаков. Тем менее возможно вывести из логического суждения прочие члены предложе­ния: определение, обстоятельство, дополнение» ³.

В этом высказывании Потебни наряду с правильными мыслями о том, что грамматические предложения не тождественны суждению, подлежащее и сказуемое пред­ложения — грамматические, а не логические категории и т. д., имеются и неправильные положения, а именно: не­верно понимание сущности суждения как сочетания поня­тий. Нельзя согласиться с утверждением Потебни, что ка­тегории предмета и его признака не логические, а грамма-

¹ См. Н. Steinthal, Grammatik, Logik und Psychologie, Berlin 1855, S. 221—222.

² Ibid, S. 224.

³ А. Потебня, Из записок по русской грамматике, т. I—II, Харь­ков 1888, стр. 61.

тические. Сам Потебня склонен считать, что предложение выражает не логическое, а психологическое суждение.

Сущность этого акта мысли, отличного от логического суждения, Фортунатов определяет как связь двух пред­ставлений — господствующего и подчиненного: «Психоло­гическое суждение заключает в себе, следовательно, три элемента, но в выражении психологического суждения в речи, хотя бы и в полном, сознание связи между представ­лениями, образующими отдельные части суждения, понят­но, не может выражаться отдельно и входит в выражение одной из этих частей. Поэтому и в психологическом суж­дении, рассматриваемом по отношению к выражению его в речи, мы можем различать два элемента: первую часть психологического суждения и вторую в открываемом мыслью отношении ее к первой части. Вторая часть пси­хологического суждения в ее отношении к первой части может быть называема психологическим сказуемым, а первая, предполагаемая такою второю частью, — психоло­гическим подлежащим...» '.

Субъект психологического суждения — представление или комплекс представлений, появляющийся в сознании говорящего или слушающего первым, а психологический предикат — то содержание, которое примыкает к этому первому представлению, другими словами, субъектом яв­ляется представление, на которое говорящий обращает внимание слушающего, а предикатом — то, что слушаю­щий должен мыслить об этом представлении.

Правильно указывая, что содержание предложения не тождественно логическому суждению, представители пси­хологического толкования семантики предложения дово­дят до абсурда субъективный момент в нем. Суждение выступает у них не как форма отражения объективного мира, а как сочетание представлений, определяемое волей человека. Концепция психологистов оказывается направ­ленной не столько против крайностей формально-логиче­ского понимания предложения и его отношения к сужде­нию (Буслаев и др.), сколько против материалистическо­го истолкования сущности суждения.

¹ Ф. Фортунатов, О преподавании грамматики русского языка в средней школе. «Русский филологический вестник», т. LIII, № 1—2, Варшава 1905, стр. 67—68.

Концепция психологического суждения как семантиче­ской основы предложения приводит к отрыву мышления от языка. Примером такого явного отрыва мысли от языка могут служить взгляды на отношение суждения и предло­жения Д. Овсянико-Куликовского, выделявшего три ста­дии в развитии мысли: 1) психологическое суждение, 2) предложение, 3) логическое суждение.

Психологическое суждение предшествует языку во­обще, предложению в частности. Эта форма мысли свой­ственна мышлению животных и детей в раннем возрасте.

Словесное предложение — более высокая форма мысли '.

Если в психологическом суждении члены его (субъект и предикат) являются психологическими образами, то в предложении они приурочиваются к известным граммати­ческим категориям. Так, подлежащее психологического суждения наряжается в форму имени существительного в именительном падеже и из образа как суммы известных впечатлений превращается в понятие вещи, предмета или субстанции, становясь подлежащим словесного предложе­ния. «Сказуемое в свою очередь, — пишет Овсянико-Ку-ликовский, — уже не только образ, приведенный в преди­кативную связь с подлежащим, но опять-таки образ упо­рядоченный, приуроченный к категории вещи или к категории признака. Наконец, связка преобразуется в ту более или менее отвлеченную категорию отношения, кото­рая апперцепируется так называемым «вспомогательным глаголом» (есть, быть, являться и проч.)»².

В словесном предложении цельные образы психологи­ческого суждения распадаются на части. Так, образ, со­ставляющий подлежащее психологического суждения, распадается в предложении на подлежащее в собствен­ном смысле и его определение, а сказуемое психологиче­ского суждения — на сказуемое, дополнения и обстоя­тельства.

¹ «Словесное предложение, — пишет он,— сравнительно с психоло­гическим суждением есть явление гораздо более сложное и в то же время более совершенное, высшее. Оно есть психологическое суждение, ос­ложненное речью, переработанное силою языка» (Д Овсяника-Кули­ковский, Очерки науки о языке «Русская мысль», кн XII, М 1896, стр

¹²)

² Д Овсянико-Куликовский, Очерки науки о языке «Русская мысль»,

кн XII, стр 14.

Высшей ступенью в развитии мышления является логи­ческое суждение, которое, по мнению Овсянико-Куликов­ского, еще более отвлеченно и рационально. При превра щении словесного предложения в логическое суждение важную роль играет развитие в известном направлении понятия предикативной связи'.

Концепция Д. Овсянико-Куликовского о трех стадиях развития мышления насквозь идеалистична и чрезвычайно далека от правильного изображения развития мышления. Основным пороком ее является отрыв мышления от языка:

мышление возникает вне языка и стремится к такой форме, которая была бы свободной от него. Эта концепция является логическим завершением психологического, субъективно-идеалистического истолкования семантики предложения психологистами, резко противопоставляю­щими мысль, содержащуюся в предложении, суждению. Выделение представителями этого направления на­ряду с логическим субъектом и предикатом и грамматиче­скими подлежащим и сказуемым еще психологических субъекта (подлежащего) и предиката (сказуемого) ведет к отрыву содержания предложения от объективного мира. Субъективный, психологический момент, имеющийся в се­мантике предложения, возводится ими в главный, решаю­щий и единственный, — а это прямая дорога к субъектив­ному идеализму.

Проблемы теории предложения приковывали внимание А. А. Шахматова, который также иногда склонялся к пси­хологическому истолкованию сущности мысли, содержа­щейся в предложении. При определении предложения он считал чрезвычайно важным выяснить, что выражает предложение, какую форму мысли. «Соглашаясь во­обще, — говорил Шахматов,— что предложение, как факт грамматический', должно найти грамматическое определе­ние, я думаю, однако, что в таком определении должно быть прежде всего выражено отношение словесной формы к соответствующему психологическому акту. Определение предложения, как и всякой вообще словесной формы, дол­жно исходить из того, что слова — это знаки для выраже-

¹ <.. Логическое мышление зарождается в недрах грамматиче­ского и постепенно растет и крепнет по мере развития этого последнего в направлении все усиливающейся отвлеченности связки и возрастаю­щей глагольности сказуемого» {Д Овсянико-Куликовский, Очерки науки о языке сРусская мысль», кн. XII, стр. 27)

ния мысли. Поэтому, определение предложения должно прежде всего установить — для какого именно психологи­ческого акта оно является знаком, а кроме того, указать, чем именно предложение отличается от других словесных форм: отдельных слов, словосочетаний, речи, языка вообще» '.

Стремясь решить эту задачу, Шахматов выдвигает по­нятие коммуникации как психологической основы предло­жения. Коммуникация — простейшая единица мышле­ния, состоящая «из сочетания двух представлений, приве­денных движением воли в предикативную (т. е. вообще определяющую, в частности зависимую, причинную, гене­тическую) связь» ².

Понятие коммуникации шире понятия суждения в его традиционном понимании ³. Коммуникация, как и сужде­ние, имеет субъект и предикат; господствующее представ­ление является субъектом, а зависимое от него — преди­катом.

Оценка учению Шахматова о предложении вообще и коммуникации как его смысловой основе дана в статье академика В. В. Виноградова ««Синтаксис русского язы­ка» акад. А. А. Шахматова» ⁴, в которой правильно вскры­вается сущность шахматовской теории предложения.

Прежде всего правильно указывается на идеалистиче­ское толкование Шахматовым сущности коммуникации, которая рассматривается не как форма отражения дей­ствительности в сознании человека, а только как связь представлений безотносительно к связи явлений в природе

¹ Цит. по статье Е. С. Истриной «Вопросы учения о предложении по материалам архива А. А. Шахматова». См. «А. А. Шахматов», Сборник статей и материалов, изд. Академии наук СССР,М.—Л. 1947,стр.323—324.

² Л. Л. Шахматов, Синтаксис русского языка, стр. 19. ⁸ «К коммуникациям относятся не только пропозиции или суж­дения, но и всякие иные сочетания представлений, умышленно, с тою или иною целью приведенных нами в связь, например, сочетания, на­шедшие себе выражение в словах, как дома ли отец^ уходите! выпить бы чего, посидел бы ты с нами! Эти сочетания отличаются от суждения тем, что в них представления приведены в связь нарочитым актом не для утверждения чего-либо или отрицания, а в одном случае для вы-нуждения собеседника к тому, чтобы он высказал суждение, сочетав оба названных в вопросе представления, в другом случае для вынуж-дения или побуждения собеседника произвести то или иное действие (уходите! посидел бы ты с нами), в третьем — для обнаружения жела­ния говорящего (выпить бы чего)». (А. А. Шахматов, Синтаксис рус­ского языка, стр. 19—20.)

⁴ «Вопросы синтаксиса современного русского языка», стр. 75,

и обществе. «...Психологический акт коммуникации, — пи­шет А. А. Шахматов, — приходится признать результатом сложного процесса, состоящего вначале из движения воли, направленной к сообщению собеседнику сочетавшихся двух представлений, а затем в психическом анализе этих представлений...» '.

Субъективно-идеалистическое истолкование Шахмато­вым коммуникации вытекает из понимания им логики (в его терминологии—психологии) мышления и ее отли­чия от синтаксиса мышления. По его мнению, логика имеет в виду индивидуальное мышление и строит свои об­общения, исходя из наблюдения над проявлением душев­ной жизни отдельной личности, а синтаксис имеет дело с нормами, обязательными для каждого говорящего на этом языке, если он хочет быть понятым.

Такое понимание логики мышления исключает всякое объективное содержание любой мысли и коммуникации в частности.

Поиск по сайту: