Биологические предпосылки речи

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА И ЕГО РОЛЬ В ФОРМИРОВАНИИ МЫШЛЕНИЯ

А.Г. Опиркин

Проблема происхождения языка, а вместе с ним и спе­цифически человеческого способа отражения действитель­ности — отвлеченного мышления, представляет вполне понятные трудности. Колыбель речевой культуры, дав на­чало развитию многочисленным ныне существующим язы­кам мира, погибла вместе со смертью ее носителей, не оставив после себя в силу отсутствия письменности ни­каких следов в виде фиксированных памятников. Косвен­ных данных, которые позволили бы проникнуть в истоки формирования речи, долгое время не существовало в рас­поряжении науки. Поэтому этот вопрос в прошлом пыта­лись решать главным образом умозрительным путем. Неугасающий интерес к данной проблеме в условиях от­сутствия необходимого фактического материала толкал теоретическую мысль ученых к созданию всевозможных гипотез'.

При решении проблемы происхождения языка следует с самого начала разграничить различные стороны этой комплексной проблемы. Нужно прежде всего выяснить естественную предысторию общественной истории форми­рования языка, т. е. вопрос о биологических предпосыл­ках речи. Необходимо, далее, выяснить, какие объектив-

¹ В истории науки известны две основные теории происхожде­ния языка—теория звукоподражания и теория междометий. Со­гласно первой, слова возникли в результате того, что человек подра­жал звукам окружающего мира. По теории междометий, язык возник на основе непроизвольно издававшихся человеком звуков, выражавших различные эмоции. Обе эти теории относятся к выяснению механиз­ма образования речи, а не условий ее появления.

ныв условия жизни формировавшегося человека могли породить и реально породили потребность во взаимном общении. Затем необходимо уяснить, что могло послужить исходным материалом, на основе которого формировалась речь, способная удовлетворить возникшую потребность во взаимном общении. Решение проблемы происхождения языка предполагает также выяснение способа или меха­низма образования связи между звуками и образами пред­метов и явлений реального мира. Следует вместе с тем хотя бы гипотетично наметить, какие стадии прошел про­цесс формирования речи, процесс превращения инстинк­тивных звуков животных в членораздельную речь чело­века. И, наконец, нельзя обойти и вопрос о том, каким об­разом на основе устной речи возникла письменность.

Поскольку формированию человека предшествовала длительная эволюция животных, возникновению человече­ского мышления — история умственного развития живот­ных, а появлению языка — биологические предпосылки речи у высших животных, то мы и начнем рассмотрение проблемы происхождения языка с его биологических пред­посылок.

Биологические предпосылки речи

Многие млекопитающие животные ведут стадный образ жизни, который выражается в различных формах взаим­ной связи между особями данного стада. Эти связи, сло­жившиеся в ходе эволюции данного вида животных, пред­полагают наличие определенных средств взаимной сигна­лизации, образовавшейся в результате совместной жизни животных, составляющих данное стадо, и обусловливаю­щей его существование и развитие.

Средства взаимной сигнализации животных могут быть двоякого типа: звуковые (основанные на слуховом и звукопроизносительном анализаторах) и мимико-жестикуляторные (основанные на зрительном и моторном анали­заторах). В процессе общения животных обе эти формы сигнализации теснейшим образом связаны между собой, дополняя друг друга. В целях удобства изложения мы рас­смотрим их порознь. Это даст возможность обстоятельнее выяснить сущность как звуковой, так и двигательной сиг­нализации.

Звуковые средства сигнализации. Подавляющее боль­шинство животных обладает специфически устроенными звукопроизносительными органами, функционирование ко­торых имеет для животных существенное приспособительное значение. Звуковые сигналы возникли как результат взаимодействия животного организма с окружающей сре­дой и прежде всего с другими представителями животного мира.

Первый, кто начал специальное систематическое изуче­ние голосовых реакций и выразительных движений у жи­вотных, был Ч. Дарвин, обобщивший свои многочислен­ные наблюдения (а также наблюдения других ученых) в книге «Выражение эмоций у человека и животных». Стремясь уничтожить пропасть, отделяющую человека от животных в области речи, пропасть, искусственно созданную защитниками идеализма и религии, Дарвин впал в противоположную крайность. Он перенес черты, свойственные только человеку как социальному существу, на животных, утверждая, что, например, собака понимает многие слова и предложения, а попугаи, научившись изда­вать членораздельные звуки человеческой речи, якобы способны «связывать определенные звуки с известными по­нятиями» ^\.

Последователи Дарвина, например Романэс и др., усугубили ошибки своего учителя в направлении еще большей антропоморфизации звуковых реакций животных, отож­дествляя звуки животных с членораздельной человеческой речью. В работе «Язык обезьян» американский исследо­ватель Гарнер в результате тщательных и продолжи­тельных наблюдений за жизнью сообщества обезьян при­шел к выводу, что у них существует сходная с человече­ской членораздельная речь, насчитывающая в своем сло­варном запасе более десяти слов. Более того, он считал, что наряду с общими речевыми нормами, характерными для данного вида обезьян в определенном ареале их обита­ния, существуют межвидовые и территориальные наречия, что-то вроде диалектов. Гарнер допускал возможным ис­толковывать звуковые реакции обезьян, когда они осуще­ствлялись на воле в стаде или в неволе, при обитании обезьян в парном существовании в клетке, как разумный, целенаправленный разговор, взаимный обмен всевозможными впечатлениями. Одним словом, рассуждения Гар-нера о звуках обезьян были крайне антропоморфичны и не имели ничего общего с подлинно научным исследова­нием этого вопроса.

В результате более точного анализа звуковой сигнали­зации человекообразных обезьян (гиббонов) французский ученый Бутан пришел к выводу о том, что звуки, произносимые обезьянами этого вида, представляют собой не что иное, как врожденную, инстинктивную псевдоречь. Он утверждал, что гиббоны имеют четыре группы звуков, в каждой из которых некоторые звуки могут быть приняты за слова, но ни один из произносимых гиббоном звуков не имел предметного содержания, не служил средством обо­значения предметов, не выражал, следовательно, мысли, а являлся всего лишь формой выявления эмоционального состояния животного, вызываемого голодом, жаждой, страхом и т. п. Правда, Фарнессу (1916), воспитавшему орангутанга, удалось в результате продолжительного обучения при помощи соответствующего надавливания на губы, язык и щеки в целях создания искусственной артику­ляции добиться того, что обезьяна стала произносить весьма невнятно слово «па-па». В результате Фарнесс за­ключает: «Если у этих животных есть язык, то он ограни­чен немногими звуками общего эмоционального значения. Членораздельной речи у них нет, и сообщаются они зву­ками не больше, чем собаки рычанием, визгом и лаем».

Дальнейшие исследования ставили своей целью на­учить обезьян говорить при помощи членораздельной речи. Но это неизбежно и вполне естественно кончалось неуда­чей. Большое внимание этому вопросу уделили американ­ские ученые Иеркс и его сотрудница Лернед. Им удалось отдифференцировать 32 звуковых комплекса, которые они записали на ноты, и установили, что в большей своей ча­сти эти звуки ассоциированы с определенной, эмоциональ­но насыщенной ситуацией — приемом пищи, питьем, появ­лением других животных, людей и т. п. В течение при­мерно 8 месяцев они упорно добивались того, чтобы на­учить молодого шимпанзе произносить осмысленно и целенаправленно некоторые слова человеческой речи. Но в итоге Иеркс вынужден был признать, что хотя голосовые

¹ См. статью Д. Н. Кашкарова «Новейшие исследования в области психологии человекоподобных обезьян», «Научное слово» № 9, 1929 г стр. 77—78.

реакции весьма часты и разнообразны у молодых шим­панзе, но речь в человеческом смысле слова у них отсут­ствует. Келлогу также удалось научить молодого шим­панзе произносить слово «па-па». В. Дуров обучил даже собаку произносить слово «ма-ма». Но эти звуки лишь фо­нетически сходны со словами человеческой речи, по су­ществу же они не выражают никакой мысли и не состав­ляют поэтому элементов речи. Орангутанг и шимпанзе, научившись произносить звуки «па-па», как правило, не издавали этих звуков произвольно и не использовали их для выражения определенной потребности в том или ином виде пищи.

К такому же негативному выводу, ставшему ныне по существу совершенно бесспорным, пришли и другие иссле­дователи, изучавшие поведение обезьян (В. Кёлер, В. М. Боровский, Н. Н. Ладыгина-Коте, Н. Ю. Войто-нис, Н. А. Тих и др.). Так, В. М. Боровский утверждал, что нет достаточного повода приписывать речевые навыки ни обезьянам, ни каким-либо другим животным, кроме че­ловека. Говоря о формах общения у шимпанзе, Кёлер от­мечал, что их фонетические проявления без всякого ис­ключения выражают только их стремление и субъективные состояния; следовательно, это — эмоциональное выраже­ние, но никогда не знак чего-то объективного. Продолжи­тельные попытки Н. Н. Ладыгиной-Коте выработать у мо­лодого шимпанзе «Иони» связь между различными зри­тельными восприятиями предметов и звуками оказались также безуспешными. Ладыгина-Коте указывает на то, что к звукам шимпанзе более глух, чем к другим впечатле­ниям.

Известно, например, что лошади научаются разли­чать и соответствующим образом "реагировать на некото­рые звуки человеческой речи: на звуки «но» лошадь отве­чает движением, на звуки «тпру» останавливается, на звуки «направо» поворачивает направо, на звуки «налево» идет налево и т. п. Некоторые птицы, например вороны, скворцы, сороки и др., путем длительной дрессировки на­учаются произносить отдельные «слова» и даже целые «фразы» человеческой речи. Например, в Уголке имени В. Л. Дурова имеется ворон, который в ответ на звуки че­ловека: «Как тебя зовут?» отвечает членораздельной голо­совой реакцией: «ворон», а на звуки: «Как ты хочешь, чтоб тебя звали?» отвечает: «воронуша». Неискушенный посетитель этого уголка сразу не может отличить голоса ворона от звуков человеческой речи. Всем известны случаи с гово­рящими попугаями, обладающими большими способно­стями к подражанию звукам человеческой речи. Но было бы неправильно думать, что животные вообще, «говоря­щие» вороны и попугаи в частности, в какой-то мере пони­мают значение человеческой речи и могут осмысленно го­ворить сами.

Однако этот вопрос решался бы крайне просто, если бы мы у животных не наблюдали никаких предпосылок речи, ничего, что находилось бы с ней хотя и в весьма опосредо­ванном, но бесспорном генетическом родстве. Если бы, например, у обезьян не было никаких предпосылок речи, то сам собой встал бы вопрос: каким чудом на совершенно пустом месте появилась человеческая речь? Если бы дело обстояло именно так, то одно из звеньев генетической преемственности между человеком и животными, ставшей ныне неоспоримым достоянием науки, могло бы подвер­гнуться сомнению. Многочисленные наблюдения и экспе­рименты дают возможность сделать вывод не только о том, чего нет у обезьян, но и о том, что у них имеется. Если у обезьян не существует речи в подлинном смысле слова, то у них имеются ее биологические предпосылки, т. е. то, что можно было бы, находясь в рамках строгой научной объективности, назвать предпосылками речи, подобно тому, как, или, точнее, потому, что у них имеются зачатки мышления.

Наблюдения показывают, что обезьяны, как высшие, человекообразные, так и низшие, располагают значитель­ным арсеналом нечленораздельных звуковых комплексов, которые, не являясь речью, выполняют важную роль в их совместной стадной жизни, являются необходимым сред­ством взаимной сигнализации. При этом, как отмечают многие ученые (Гарнер, Вебер, Брем и др.), звуки, изда­ваемые обезьянами, отличаются значительно большим разнообразием как по количеству, так и по своей сигналь­ной функции, чем звуки других животных.

Обезьяны очень часто пользуются звуковыми сигна­лами. При этом в голосовых реакциях обезьян наблю­дается крайне важная для понимания генезиса человече­ской речи закономерность: проявление звуковой реакции, частота ее проявления, количество звуковых комплексов и их акустическая специфика обусловлены прежде всего ха­рактером взаимоотношения между собой особей данного стада, а также отношением данного стада к другим живот­ным. Чем чаще сталкиваются между собой обезьяны, чем разнообразнее формы этого столкновения, тем чаще прояв­ляются голосовые реакции, тем многообразнее формы про­явления этих реакций.

Звуковые сигналы сопровождают обычно такие формы взаимодействия обезьян, которые выражаются в спарива­нии, драке, угрозе друг другу, игре, совместном преследо­вании других животных, убегании от опасности, нахожде­нии пищи и дележе ее, взаимном обыскивании, защите детеныша, борьбе из-за самок и т. д. и т. п. Большая спаян­ность членов стаи или стада неизбежно связана с разно­образными взаимоотношениями, что обусловливает воз­никновение потребности в сигнализации, которая осуще­ствляется главным образом с помощью звуков, а также мимики, пантомимики и жестов.

Звуковые реакции проявляются главным образом в си­туации, вызывающей у обезьян то или иное эмоциональ­ное возбуждение. В спокойном состоянии животные вообще, обезьяны в частности, значительно реже произно­сят звуки. Каждый вид деятельности животного сопровож­дается специфическими звуками, приуроченными именно к данной ситуации и к соответствующему, вызванному этой ситуацией, эмоциональному состоянию животного. Каж­дый звуковой комплекс имеет более или менее фиксиро­ванную материальную форму и, являясь условным сигна­лом, вызывает у других членов данного стада более или менее однозначную реакцию ^\.

Исследователи звуковых сигналов у животных отме­чают, что существенным моментом в сигнальной функции звука является не столько качество звука самого по себе, место и способ его образования, сколько его сила, ритм, интонация и, что очень важно, всегда сопровождающие его самые разнообразные мимические, пантомимические

¹ «Мало или обобщенно реагируя на посторонние звуки, обезьяны четко различают звуки, свойственные данному виду, и отвечают на них целесообразными действиями. Сигнальное значение определенных звуков засвидетельствовано в эксперименте над макаками. Услышав воспроизведение фонографической записи свойственных им звуков, они всегда ведут себя в соответствии со значением воспринятых звуко­вых сигналов» (В. В. Бунак, Происхождение речи по данным антро­пологии, движения и жесты животных. Если мы, например, войдем в стадо обезьян и приблизимся к какой-либо более или менее привыкшей к человеку обезьяне и будем произносить звуки, обычно издаваемые самими обезьянами в знак рас­положения — «мля-мля-мля»,— сопровождая их соответ­ствующей благожелательной мимикой, то обезьяна подой­дет и будет ласкаться, искать в кармане лакомство, начнет копаться в голове, перебирая волосы, произнося эти же звуки. Но если мы будем произносить эти же самые звуки в другом тоне, более резко и, что самое главное, сопровож­дать их мимикой угрозы, сдвигая брови, округляя глаза, выставляя вперед подбородок, откидывая голову, то обезьяна, отбегая, начнет произносить тревожный резкий звук, напоминающий визг, и будет угрожать, сдвигая брови, стуча руками по земле, делая порывистые движе­ния вперед.

Реальный биологический смысл звуковой сигнализа­ции определяется не только указанными выше факторами, но и конкретной ситуацией, всей совокупностью фактов, в контексте которых осуществляется эта сигнализация.

Для того чтобы понять природу взаимной сигнализа­ции обезьян, необходимо предварительно выяснить те условия, в которых осуществляется эта сигнализация, вскрыть факторы, лежащие в основе стадного объедине­ния этих животных. Как показали наблюдения Н. Ю. Вой-тониса, Н. А. Тих и других ученых, в основе стадного объединения обезьян лежат следующие основные факторы.

Характер размножения. Обезьяны размножаются круг­лый год, у них нет сезонного полового цикла и соответ­ственно сезонного спаривания. Сексуальная связь между полами осуществляется в течение всего года. Поэтому самцы постоянно находятся вместе с самками.

Связь матери и детеныша. В отличие от других живот­ных у обезьян период детства очень продолжительный. Детеныш мало приспособлен к самостоятельному сущест­вованию и требует продолжительного ухода за собой. По­этому связь матери и детеныша продолжается долго, яв­ляясь одним из условий, цементирующих стадо.

Взаимное обслуживание и защита. Обезьяны часто прибегают к взаимному обыскиванию, которое заклю­чается в очищении кожи от слоев отмершего эпидермиса и соринок. Во время похолодания обезьяны, соединяясь вме­сте, обогревают друг друга. Молодые обезьяны постоянно объединяются для игр. В естественных условиях обезьяны подвержены опасности нападения со стороны хищников, против которых они обороняются сообща.

Эти непосредственные биологические факторы стадного объединения обезьян как бы обрастают производными факторами — прочной взаимной привязанностью. Взаим­ное тяготение особей друг к другу бывает настолько ве­лико, что, например, разлучение таких обезьян, как шим­панзе, является причиной их серьезных нервных рас­стройств и оказывается жестоким для них наказанием.

В структурном отношении стадо представляет собой, например у павианов-гамадрилов, объединение из 20— 30 особей, в котором, как правило, один из самцов яв­ляется вожаком. Во взаимоотношениях обезьян наблю­дается соподчинение слабых особей более сильным, энер­гичным, активным. Сравнительно сложные и постоянные формы связи между обезьянами в стаде являются основой их взаимной как звуковой, так и двигательной сигнали­зации.

С точки зрения генезиса речи нас прежде всего должны интересовать звуковые формы сигнализации, явившиеся естественной основой, на которой возникала речь че­ловека.

Цитоархитектонические исследования мозга обезьян показывают, что у них не существует мозговых центров речи, в частности центра Брока. Исследования многих антропологов, в том числе В. В. Бунака, показали, что у обезьян, особенно человекообразных, периферический го­лосовой аппарат (подъязычная кость, хрящи гортани, щи­товидный, перстневидный, черпаловидный, надгортанный и другие хрящи, мускулы гортани, связочный аппарат, нёб­ная занавеска, язык и т. п.) в некоторых отношениях имеет сходство с речевым аппаратом человека. Это обеспечивает обезьянам возможность произносить довольно разнообраз­ные звуки. Наличие у обезьян мягкого нёба с язычком дает возможность продуцировать не только носовые, но и рото­вые звуки, хотя, как указывает В. В. Бунак, ограниченная роль ротового резонатора при малом расстоянии между нёбной занавеской и входом в гортань, а также направле­ние выдыхаемого воздуха главным образом через нос, яв­ляясь существенной причиной бедности звуков животных, и обусловливает произнесение в основном носовых звуков. Обезьяны произносят как звонкие, так и глухие звуки. В образовании звуков активное участие принимают легкие, гортань, маленький язычок, губы, язык, зубы и жевательные мышцы. В звуковом составе обезьян выделяются гласные и согласные звуки. Ввиду слабой развитости арти­куляционных движений большинство составляют гласные звуки. Мы не можем согласиться с утверждениями Н. А. Тих о том, что у гамадрилов мы находим почти все основные гласные, свойственные человеческой речи, а именно: а, и, е, о, ы '. Такое сближение, или, точнее, отож­дествление, звуковых единиц членораздельной речи чело­века со звуками низших обезьян неправомерно. Тем не менее в диффузных, нечленораздельных звуковых комп­лексах, произносимых обезьянами, можно вычленить от­дельные элементы, в какой-то степени напоминающие ука­занные выше гласные звуки. Ни один из звуков не произ­носится обезьянами изолированно. Все они являются искусственно вычлененными элементами нечленораздель­ного комплекса ².

Некоторые авторы, например Н. Ю. Войтонис, выде­ляют 9 звуковых комплексов, другие, например Н. А. Тих, насчитывают их 18. Нам представляется, что здесь речь идет об отдельных мало ощутимых и объективно мало зна­чимых или вовсе ничего не значащих оттенках основных звуковых комплексов. Эти оттенки касаются больше, на­пример, силы и высоты крика, визга и т. п., т. е. того, что по существу невозможно передать буквами, а поддается только фиксации при 'помощи звукозаписи. Более или ме­нее отчетливо фиксируются именно вышеуказанные звуко­вые комплексы. При этом каждый из них приурочен к опре­деленной объективной ситуации и выражает соответствую­щее эмоциональное состояние животного, связан с опре-

¹ См. Н. А. Тих, Стадная жизнь обезьян и формы их общения в свете антропогенеза, 1950 (рукопись).

² Согласно описанию Н. А. Тих, звук «а» издается при открытом рте, задняя часть языка приподнята, струя воздуха вырывается отдель­ными толчками. Этот звук имеет оттенок придыхания. Получается нечто вроде «аэ». Звук «о» образуется при округленных, полусобранных в оборочку губах. Звук «ы» издается при слегка открытом рте. Звук «и» произносится при образовании губами узкой щели. Из согласных зву­ков можно также весьма условно выделить нечто, напоминающее м, к, х, л. Что же касается звуковых комплексов, с помощью которых осуществляется сигнализация, то их весьма приближенно можно классифицировать таким образом: «мля-мля-мля...», «ак-ак-ак...», ^y-y'y---»! «кх-кх-кх...», «о-о-у...», «о-о-о...», «а-э-э-э...» и т. п. деленным кругом восприятии, отражением тех или иных предметов, явлений и их отношений ¹.

Значительно выше как по своему интеллекту, так и по характеру звуковой сигнализации стоят человекообразные

обезьяны: гиббоны, орангутанги, гориллы и шимпанзе. Так, гиббоны способны издавать звуки с правильной нарастаю­щей высотой тона в пределах нескольких октав и состав­ляют почти единственную группу млекопитающих, пою­щих, подобно птицам, с гармонической модуляцией. Выра­жая угрозу, горилла обычно произносит звуки, напоминаю­щие лай, который переходит затем в раскатистые резкие, произносимые с некоторыми интервалами звуки, которые слышны за несколько километров. Эти обезьяны прбизноак, например, звуковой комплекс «о-о-у...» приходилось слышать ночью, когда мы пытались приблизиться к спящему стаду. Услышав наш шорох, одна из обезьян однократно произносила этот звук, в ответ на этот сигнал все стадо просыпалось и быстро поднималосьсземли на кроны деревьев. Н. А. Тих отмечает, что аналогичные звуки обезьяны произ­носят после того, как разлучают сблизившихся между собой особей, и что эти звуки выполняют функцию взаимного призыва. Скорее всего они выражают состояние тревоги, и вряд ли их можно рассматри­вать как направленный призыв.

Звуковой комплекс «мля-мля-мля...» произносится преимущественно взрослой обезьяной, когда она обращается к своему или чужому дете­нышу. Эти звуки выражают эмоцию расположения, устремление при­близить его к себе, приласкать, защитить, покормить. ' < Звуковой комплекс «ц-ц-ц...» произносится в ситуации, когда самка обращается к вожаку, «подставляется» ему, стремясь его обы­скивать. Большой интерес представляет тот факт, что этот звуковой комплекс произносится всегда во время самого процесса обыскивания, особенно в начале этого действия. Поэтому у обезьян возникла прочная связь между этими звуками и соответствующими действиями при обы-скивании. И когда самка приближается к вожаку, произнося эти звуки, то они выступают объективно в роли своего рода просьбы на разреше­ние обыскивать его, т. е. сигнализируют (в сочетании с определенными движениями) о характере устремления самки. В ответ на эти звуки и соответствующие движения вожак позволяет себя обыскивать, а иногда отталкивает самку.

^ Звуковой комплекс «ак-ак-ак...» произносится обезьяной в тревож­ной ситуации: при приближении вожака или другой сильной обезьяны, при взятии корма на виду у вожака или у другой сильной обезьяны, при восприятии необычного предмета, животного и т. п. Этот звук перехо­дит сразу же в резкий, пронзительный крик «а-э-э-э...» при явной опасности или «обиде» со стороны более сильной обезьяны. Выражая тревожное эмоциональное состояние, эти звуки часто носят обращен­ный характер, адресуются к вожаку, у которого слабая обезьяна ищет защиты, покровительства. Этот сигнал ориентирует вожака, порой направляет его карающие действия на обидчицу.

бит кудахтающие звуки, выражающие призыв. У горилл преобладают гортанные звуки «г» и «х» и протяжные «у» '. Из всех антропоидных обезьян наиболее подробно изучен­ными являются шимпанзе².

По сравнению с низшими обезьянами, например па­вианами-гамадрилами, звуки шимпанзе носят более диф­ференцированный характер не только в акустическом, но и в функциональном отношении. Так, звуки «ох», по-види­мому, выражают чувство, родственное удивлению, «ий»— гневу, «у» — неудовлетворению и т. п.

Двигательные средства сигнализации. Подчеркивая весьма важное биологическое значение звуковых сигналов в стадной жизни животных, нельзя вместе с тем упускать из виду и тот факт, что для животных вообще, обезьян — в частности, огромное значение имеют различные двига­тельные реакции. Двигательные формы сигнализации, на­пример у обезьян, осуществляются главным образом при помощи жестов, мимики, пантомимики и движений головы. Это и понятно. Поведение животных, их действия являются основной формой выражения их элементарного, конкрет­ного мышления, его реальной действительностью. А то, что служит формой реализации восприятия, мышления, неизбежно выполняет в то же время и функцию общения. Так, например, действия вожака стада обезьян: направле­ние его движений, скорость, с которой он перемещается, объект, на который направляются его действия, и т. п.— все это с большим вниманием воспринимается членами данного стада и вызывает определенную ответную реак­цию с их стороны: следование за ним, приближение к нему, удаление и т. п. В ходе эволюции данного вида животных, в процессе индивидуального развития каждой особи в условиях стадного существования многие движения жи­вотного превратились в условный раздражитель, сигнали­зирующий об определенном безусловном раздражителе, с

¹ См. В. В. Бунак, Происхождение речи по данным антропологии, Сб. «Происхождение человека и древнее расселение человечества», стр. 251.

² Например, сотрудница Иеркса Лернед составила своего рода словарь звуковых сигналов шимпанзе, которые в фонетическом отно­шении имеют некоторое сходство со звуками человеческой речи. Эти звуки рассматривают как сочетание глоточных, заднеязычных, носовых и губных. Весьма условно их можно передать следующим образом: гахх, гхо, хох, ко, нгак, мм, хух, кух, эй, ий и т. д.

которым он вступил в прочную, закрепившуюся в резуль­тате многократного повторения связь. Поэтому было бы правильным считать, что все тело, все органы, а не только звуки животных «говорят» своими движениями о том или ином состоянии, побуждая других животных к определен­ным действиям. На существенное биологическое значение так называемых выразительных движений животных мно­гократно указывали Ч. Дарвин, В. Вундт, В. Вагнер, В. Кёлер, Н. Н. Ладыгина-Коте, Н. Ю. Войтонис, Н. А. Тих и др.

Учитывая ту колоссальную роль, которую сыграла рука в формировании человека, нас в первую очередь должны интересовать те сигнальные движения, которые осуще­ствляются руками.

Передние конечности обезьян как по своему строению, так и по функции существенным образом отличаются от таковых у более низко организованных животных. Не только у человекообразных обезьян, но и у низших обезь­ян, например павианов-гамадрилов, передние конечно­сти обладают некоторым сходством с человеческой рукой по устройству кисти и пальцев. Руки обезьян выполняют двойную функцию: служат средством передвижения и естественным орудием, с помощью которого обезьяна ма­нипулирует предметами, осуществляет определенные дей­ствия. Когда обезьяна сидит, то ее руки высвобождаются от функции опоры и часто выполняют роль средства сиг­нализации.

Основываясь главным образом на материале, собран­ном и систематизированном Н. А. Тих, В. Кёлером, и ча­стично на собственных наблюдениях, мы попытаемся про­анализировать основные сигнальные функции руки обезьян, а также движений других частей их тела.

«Жест подзывания» '. Глубоко правильна мысль Ч. Дарвина о том, что используемый человеком жест под­зывания, как и другие жесты и выразительные движения, ставшие вспомогательным средством взаимного общения людей, своими генетическими корнями уходит в мир жи­вотных и вырос из непосредственных движений приближе­ния одной особи стада к другой. Нам не раз приходилось

¹ Жест в подлинном смысле этого слова, как средство общения, свойственен только человеку. По отношению к обезьянам этот термин мы применяем лишь весьма условно.

наблюдать случаи, когда вожак стада павианов-гамадри-лов производил движение рукой, как бы приглашающее другую обезьяну к обыскиванию. Внимательно прослежи­вая за такого рода действиями, можно видеть не только функционирование этого жеста, но и путь его становления, т. е. его генезис. Как правило, вожак производит движе­ние рукой (правой или левой) вперед и к себе, смотря при этом на самку, в том случае, когда он находится в спокой­ном состоянии и когда самка в ответ на это движение бы­стро реагирует — подбегает к нему. В иных ситуациях, когда вожак возбужден и самка пассивна, он привстает, делает попытку идти к ней, снова садится, снова встает и пытаегся идти. Вожак повторяет эти действия до тех пор, пока самка, к которой направлены эти движения и взор, не подходит к нему. Будучи в еще более возбужденном со­стоянии, выражая свое «нетерпение», вожак встает и под­ходит к самке. Иногда она опережает его, встречая на пол­пути. Такие «развернутые» действия, приобретшие в силу условной связи значение сигнала призыва, постепенно со­кращались, приобретая иногда чисто условную форму и функцию жеста. Движения руки, выполняющие роль под-зывания, наблюдаются и в иной форме. Так, например, самка, находясь на некотором расстоянии от своего дете­ныша, протягивала к нему обе руки, как бы пытаясь его обхватить. В ответ на этот сигнал детеныш быстро подбе­гал к ней, самка обхватывала его и начинала кормить или обыскивать.

«Жест указания». Наблюдаются многочисленные слу­чаи, когда обезьяна побуждает другую обезьяну следовать за собой, воздействуя на нее не физически, а с помощью сигнальных движений, имеющих характер указания. Так, например, вожак стада, пытаясь увлечь за собой самку, подходит к ней, садится рядом, тут же встает, отходит, по­стоянно оглядываясь, возвращается, снова идет вперед и оглядывается. В ответ на эти движения самка следует за ним. Поворот головы назад к самке и вперед по направле­нию его движения воспринимается как кивок в ту сторону, куда он идет, увлекая за собой самку. В случае, если сам­ка не следует за вожаком, то он обнимает ее и насильно увлекает за собой.

Очень часты случаи, когда обезьяна, находясь в состоя­нии конфликта с другой обезьяной, подбегает к вожаку и, пытаясь добиться его помощи, последовательно поворачи-

вает голову и быстро бросает взгляд то на него, то на обезьяну-обидчицу, как бы фиксируя этими кивками его внимание на последней. Вожак, иногда вступаясь за оби­женную, бросается на обидчицу, особенно если обиженная является его «приближенной». Обобщая аналогичные факты, Н. Ю. Войтонис пишет: «В некоторых случаях мы, по-видимому, стоим прямо у рубежа, за которым рож­дается указательный жест» '.

Наблюдая за двигательными формами взаимной сигна­лизации у шимпанзе на о. Тенерифе, Кёлер отмечает, что эти обезьяны при помощи жестов выражают не только свои эмоциональные состояния, но и желания, побужде­ния, направленные на других обезьян или на другие пред­меты. Согласно Кёлеру, самый распространенный способ, общения при помощи жестов состоит в том, что шимпанзе V начинает выполнять то движение или действие, которое ^ она намеревается произвести или к которому пытается по-^ будить другую обезьяну: осуществляет начальные движе-^ ния ходьбы, когда стремится увлечь за собой другую ^ обезьяну, подталкивает ее, пытается хватать, когда желает ^s получить у другой обезьяны или человека какую-либо пищу. Все эти жесты, как и многие другие, непосредствен­но связаны с самим действием, от которого они постепенно отпочковываются, превращаясь в средство его обозначе­ния. Это подтверждает правильность мысли В. Вундта о том, что указательный жест, являющийся самой прими­тивной формой общения в развитии речи, не наблюдается у других животных, у обезьян же этот жест находится на переходной ступени между хватательным и указательным движением.

«Жест угрозы». Как указывал Ч. Дарвин, жест, с по­мощью которого один человек угрожает другому, потрясая кулаками в воздухе или стуча по столу, вырос из непосред­ственных движений драки, в которые он иногда и превра­щается. У обезьян жест угрозы, не сопровождаясь боль­шей частью никакими звуками, всегда связан со сложным комплексом дополнительных движений: порывистыми дви­жениями всего корпуса тела вперед, приседанием, вскиды-ванием бровей, округлением глаз. В зависимости от сте­пени остроты конфликта между обезьянами жесты угрозы,

¹ Н. Ю. Войтонис, Предыстория интеллекта, изд Академии наук СССР М—Л. 1949, стр. 218.

по свидетельству Н. А. Тих, видоизменяются по своей форме и интенсивности, начиная от едва заметного движе­ния одной рукой, вроде притоптывания, и кончая энергич­ным наскакиванием на противника. Сигнал угрозы возни­кает при разных формах взаимоотношения обезьян и имеет поэтому различный объективный смысл: запрет со­вершать какое-либо действие (брать корм, прикасаться к детенышу и т. п.), побуждение к действию, ответ на угрозу и т. п. Ответными реакциями на этот сигнал являются пре­кращение начатого действия, отступление слабой особи. Одним из очень распространенных средств выражения угрозы является взгляд и движение бровей. Можно наблю­дать бесконечное число случаев, когда вожак стада, сидя спокойно, не произнося никаких звуков и движений рукой, одним взглядом и движением бровей оказывает исключи­тельно эффективное регулирующее воздействие на членов стада: запрещает брать корм, прекращает драку, разре­шает конфликт, отстраняет от себя нежелательную самку, сгоняет с удобного места любую обезьяну и т. п. Доста­точно одного, порой трудно уловимого человеком движения бровей вожака, как другая обезьяна бросается в сторону с резким, пронзительным криком или, наоборот, прибли­жается к нему. При этом мимические движения обезьян адресованы к определенной особи.

«Жест расположения или разрешения». Во взаимоотно­шениях вожака и самок довольно часто наблюдаются дру­гого рода движения: например, самка подходит к вожаку, поворачивается к нему хвостом, пытаясь добиться его рас­положения к себе. Вожак накладывает одну или обе руки на ее бедра или имитирует акт покрывания. В ответ на эти действия самка поворачивается к вожаку лицом и на­чинает его обыскивать.

«Жест отстранения». Иногда вожак в ответ на указан­ную реакцию самки отталкивает ее от себя руками, и сам­ка с криком отбегает в сторону. Н. А. Тих отмечает, что аналогичные сигналы производятся обезьяной и в виде движения рукой в воздухе, напоминающего отмахивание от мух. Это бывает в случаях, когда более сильная обезь­яна старается согнать с удобного места более слабую. В результате последняя покидает данное место. Своеоб­разной модификацией жеста отстранения является отво-рачивание вожаком головы в сторону от обезьяны, прося-

щей о помощи. Последняя в таких случаях прекращает свои домогательства.

«Жест просьбы». С точки зрения генезиса изобрази­тельных движений рукой большой интерес представляют те движения, которые в самом условном смысле можно было бы назвать жестом просьбы. Нам не раз приходи­лось наблюдать случаи, когда самка подходит к вожаку стада, произносит звуки «ак-ак-ак...», смотрит ему в гла­за, протягивает при этом одну руку к его шерсти и, не прикасаясь к ней, производит рукой в воздухе движения, в сокращенном виде воспроизводящие движения при обы-скивании. Самец накладывает свои руки на ее бедра. Она поворачивается, приближается к нему, произносит цокаю­щие звуки «удовлетворения» и начинает обыскивать его.

Наряду с вышеописанными жестами обезьян у них на­блюдаются и другие, например движения взаимного объ­ятия при встрече, имитация покрывания, жесты контакта, выражающиеся в легком прикосновении к шерсти другой обезьяны, и т. п.

Существенным фактом, заслуживающим большого внимания наблюдателя за стадной жизнью обезьян, яв­ляется то, что все вышеописанные двигательные сигналы носят адресованный характер, они направлены к опреде­ленной обезьяне, выражают активное побуждение к со­вершению определенного действия и являются важной формой взаимной сигнализации этих высокоорганизован­ных животных.

Таковы основные средства, с помощью которых обезь­яны осуществляют взаимную сигнализацию в естествен­ных условиях своей жизни. Все эти средства сигнализа­ции существенным образом отличают обезьян от других, ниже их стоящих животных и являются одним из важных объективных показателей сравнительно высокого уровня их интеллектуального развития.

Известно, что каждый организм обладает огромным запасом еще не осуществившихся возможностей как в фи­зиологическом, так и в психическом отношениях. То, что в виде своего рода дремлющих сил, или потенциально, зало­жено в психике животных вообще, обезьян — в частности, и лишь спорадически проявляется в естественных усло­виях их существования, наиболее полно и систематически раскрывается в искусственно созданных условиях экспе-

^v 19

римента. Само собой понятно, что никакой самый искус­ный эксперимент с животным не может создать того, чего в качестве возможности не было бы заложено в самом животном. Но также понятно и то, что эксперимент при условии умело подобранной системы стимуляции может превратить свернутую естественную возможность в рас­крытую действительность. Иначе говоря, эксперимент дает возможность уяснить уровень развития поведения животного в его перспективе, что имеет существенное зна­чение для решения проблемы биологических предпосылок к возникновению человеческой речи.

Экспериментальные исследования, направленные на выяснение средств общения у обезьян, велись учеными в двух планах: вырабатывались как звуковые, так и двига­тельные сигналы. Многочисленные опыты, проведенные Н. А. Тих и ее сотрудниками, со всей убедительностью показали, что если в качестве исходного материала взять звуки обезьяны, связанные с какими-либо ее эмоциями, то выработать произвольную звуковую сигнализацию, выра­жающую требование какой-либо приманки, оказывается невозможным.

Но у обезьян значительно легче вырабатываются на­выки двигательной сигнализации. Так, например, Л. И. Улановой были проведены опыты, которые ставили своей задачей выяснить, возможно ли научить обезьян подавать условные знаки, сигнализирующие о потребно­сти в пище, и при этом разными знаками выражать потребность в разном сорте пищи. Результаты этих опытов показали, что обезьяну можно научить подавать рукой сигналы, предварительно приучая ее складывать пальцы в разных комбинациях.

Автору этих строк в 1939, 1940 и 1946 гг. пришлось проводить эксперименты с обезьянами по выработке дви­гательных сигналов — жеста указания на определенный предмет, зачаточных форм изобразительного жеста, от­ветных реакций на жесты экспериментатора и др.

Экспериментальные исследования показали, что низ­шие обезьяны обладают способностью к двигательному подражанию и что они сравнительно легко научаются правильно реагировать на жесты, эскизно изображающие те действия, к совершению которых обезьяна побуждается со стороны экспериментатора. Эти опыты вместе с тем убеждают нас в том, что обезьяны стоят значительно выше

по своим возможностям адекватно реагировать на сиг­налы человека, чем по способностям сигнализировать сами. В этом отношении невольно напрашивается анало­гия с особенностями развития речи у ребенка, у которого пассивная речь, т. е. понимание речи других, всегда опе­режает в своем развитии активную речь, т. е. умение са­мого говорить. Такое соотношение, по-видимому, является общей закономерностью, характерной и для развития речи ребенка и для сигнальной деятельности животных.

Сравнительный анализ как звуковых, так и двига­тельных сигналов показывает, что движения, жесты иг­рают важную сигнальную функцию в жизни обезьян. Многие исследователи неоднократно отмечали тот факт, что у обезьян наиболее высоко развитыми являются зри­тельный и моторный анализаторы, т. е. те нервно-мозговые аппараты, с деятельностью которых связана именно дви­гательная сигнализация. Двигательные сигналы (мимика, жесты и т. п.) более тесно связаны с действиями, посред­ством которых обезьяны удовлетворяют свои биологиче­ские потребности: пищевые, сексуальные и т. п. Именно двигательные сигналы являются основной формой прояв­ления мышления обезьян, носящего по своей природе наглядно-образный и действенный характер.

Звуковые сигналы, играющие очень важную роль в жизни обезьян, в значительно большей степени, чем же­сты, движения, связаны с эмоциями, они более опосред­ствованно связаны с действиями животных и тем более с предметами, на которые направляются эти действия. Само устройство голосового аппарата, характер расположения частей голосовых связок у обезьян указывает на то, что звуки, произносимые обезьянами, носят непроизвольный характер и являются результатом не индивидуального развития данной особи, а передаются по наследству, хотя реальный сигнальный смысл инстинктивно издаваемых звуков формируется в процессе индивидуального разви­тия животного, в процессе его взаимоотношения с дру­гими членами данного стада.

Как общебиологическое, так и физиологическое объ­яснение выразительных движений у животных, в том чи­сле звуковых сигналов, впервые дал Ч. Дарвин, который в решении этих вопросов вплотную подошел к раскрытию условно-рефлекторного механизма, столь обстоятельно впоследствии обоснованного И. П. Павловым и его уче-

никами. Из всех принципов, которые были вскрыты Дар-вином, следует особо выделить принцип ассоциации полезных привычек и принцип иррадиации нервного воз­буждения. Дарвин писал, что «при сильном возбуждении сенсорной сферы мышцы тела вообще приводятся в со­стояние сильнейшей деятельности; в результате этого жи­вотное издает громкие звуки, сколь бы молчаливо оно ни было вообще и как бы мало полезны эти звуки ни были... Невольные и бесцельные сокращения мышц груди и гор­тани, возбуждаемые вышеописанным образом, и послу­жили, быть может, начальным толчком к издаванию го­лосовых звуков» '. Как замечательно показал Дарвин, выразительные движения, являющиеся результатом тех или иных эмоций (ярости, страха и т. п.), связаны с опре­деленными действиями животного: нападением на другое животное, защитой, сексуальными актами и т. п. Когда животное приходит в состояние сильного эмоциональ­ного возбуждения, например при ярости, стремясь на­пасть на другое животное, то у него ускоряется дыхание, изменяется сердцебиение, усиливается кровяное давление, напрягается мускулатура, поднимается шерсть, оскали­вается пасть, обнажаются зубы и т. п. По мысли Дарвина, эти непроизвольные движения, 'предваряющие жизненно важные акты поведения, имеют очень большое значение, служа средством общей мобилизации организма для осуществления напряженной схватки, часто решающей во­просы жизни и смерти животного. В этом общем напря­жении организма напрягаются и голосовые органы. В ре­зультате животное непроизвольно произносит звуки. «Из­менение глубины и частоты вдоха,— пишет В. В. Бунак,— сопровождается сужением или расширением гортанной щели, напряжением или расслаблением голосовых связок, движением челюстей, языка, мягкого нёба. Создается из­менение надгортанной трубки, в результате которого воз­никает звук» ².

Вскрыв органический и биологический источники воз­никновения звуков у животных, Дарвин вместе с тем дал

1 Ч. Дарвин, Сочинения, т. 5, стр. 744, 745.

² В В. Б инак,⁴ Происхождение речи по данным антропологии, Сб. «Происхождение человека и древнее расселение человечества», СТр. 253,

глубоко научное объяснение сигнальной природы голосо­вых реакций. Он считал, что инстинктивно издаваемые животным звуки появляются одновременно с определен­ными, полезными для жизни животного действиями. В ре­зультате такого совпадения звуки ассоциируются в мозгу животного с соответствующими действиями и в силу этого приобретают биологически важный смысл, предупреждая других животных об опасности, наличии пищи и т. п.

Согласно учению И. П. Павлова, голосовые и двига­тельные реакции животных возникают под влиянием кон­кретного восприятия тех или иных раздражителей, кото­рые в ходе жизни животного получили для него значение безусловного раздражителя. Объективное значение зву­кового или двигательного сигнала относительно, условно в том смысле, что оно полностью определяется сложив­шимся в ходе индивидуального развития животного осо­бым отношением к безусловному раздражителю. Иначе говоря, само отношение сигнального звукового или двига­тельного раздражителя к организму опосредствовано отношением к другому явлению, приобретшему для орга­низма непосредственный биологический смысл. Звуки и жесты сами по себе не имеют и не могут иметь для живот­ного непосредственного биологического значения. Так, звуки хищного зверя не разрушают маленького живот­ного: это делают зубы и когти хищника. Звуки истреб­ляемого животного не служат пищей для хищника: он пи­тается мясом и кровью своей жертвы. Не имея сами по себе непосредственного биологического смысла для жи­вотных, звуковые и двигательные сигналы приобретают опосредствованный биологический смысл: они извещают животное о том, что служит для него средством удовлет­ворения пищевой, сексуальной и т. п. потребностей, со­ставляет опасность для его жизни. В ответ, например, на такой условный раздражитель, как вид опасного живот­ного, хищника, другое животное отвечает криком и бег­ством. Эти реакции, будучи следствием восприятия хищ­ника, выполняют роль причины, вызывающей аналогич­ные реакции у других членов данного сообщества.

Изложенные выше факты убеждают нас в том, что функционирование как звуковых, так и, в особенности, Двигательных сигналов у животных находится в непосред­ственной связи не только с эмоциями, но и с познава­тельными процессами. Животное произносит звуки или

производит сигнальные действия, жесты в результате вос­приятия тех или иных предметов и их связей. Иначе говоря, звуки и жесты являются материальной формой реализации того способа отражения, который характерен для животных. При этом если звуковые и двигательные сигналы всегда связаны с восприятием и конкретным мыш­лением обезьян, то их восприятия и мышление далеко не всегда связаны со звуками и жестами. Вряд ли можно сомневаться в том, что звуковой сигнал, подаваемый обезьяной, заметившей опасность, вызывает в мозгу дру­гой обезьяны, которая в данный момент не воспринимает этой опасности, то или иное представление об этой опас­ности, представление, которое базируется на многократ­ном восприятии в прошлом такой же опасности, восприя­тии, которое неоднократно сочеталось с выражением ана­логичной эмоции аналогичными звуками. Животное произносит те или иные звуки не потому, что оно предна­меренно желает предупредить или сообщить о чем-либо другому животному, а, наоборот, оно предупреждает или сообщает ему о чем-либо потому, что оно произносит соот­ветствующие звуки, возникновение которых обусловлено не внутренними соображениями, а внешними воздейст­виями, на которые животное непосредственно реагирует, не сообразуясь с тем, какие последствия эти звуки могут вызвать. Если и можно говорить о наличии преднамерен­ной направленности звуковых сигналов у таких высших животных, как антропоидные обезьяны, то лишь в самой зародышевой форме. Звуки животных, явившись генети­ческой предпосылкой начальных ступеней человеческой речи, сами по себе не являются речью ни по своей функ­ции, ни по структуре.

Чтобы понять причину скудости звуковых и двигатель­ных средств общения у животных, следует иметь в виду, что даже антропоидные обезьяны обладают мышлением лишь в его зачаточной, элементарной форме. Отсутствие у животных речи объясняется не только низким уровнем развития их мозга, мышления по сравнению с человеком, но и, самое главное, тем, что лежит в основе развития мозга, мышления и речи,— довольно бедными взаимоот­ношениями обезьян с действительностью и между собой в условиях стадного существования. Отражение действи­тельности обезьяной не опосредовано звуковыми и двига­тельными средствами общения, хотя сигнальная функция

средств общения всегда опосредована отражением дей­ствительности. Животные вообще, обезьяны — в част­ности, воспринимают окружающий мир, так сказать, ли­цом к лицу, а не через опыт коллектива, как это имеет ме­сто у человека. Их взаимоотношение с окружающей при­родной средой ограничивается приспособлением к среде, собиранием готовых продуктов питания и защитой от хищ­ных зверей. Их же взаимоотношения в рамках данного стада ограничиваются моментами спаривания, ухода за детенышем и взаимным обыскиванием. Это, пожалуй, самое главное, что их соединяет, что создает условия для общения. В основном же, живя территориально в сооб­ществе, каждая особь живет своей особой индивидуаль­ной жизнью. В жизни обезьяньего сообщества нет еди­ного объединяющего начала, в котором могла бы концен­трироваться их совместная, прочно спаянная жизнь. У них нет ни единой цели, ни единых средств ее удовлетворе­ния, словом, у них нет ни трудовой деятельности, ни средств ее осуществления — орудий. Этим именно и объ­ясняется, что у обезьян нет потребности в речевом обще­нии. Грубо говоря, обезьяны не нуждаются в речи потому, что им нечего оказать друг другу. И психолог Иеркс не­прав, когда он утверждает, будто бы у обезьян есть что сказать, но сказать они не могут. То немногое, что живот­ные, «даже наиболее развитые из них, имеют сообщить друг другу, может быть сообщено и без помощи членораз­дельной речи» '. Однако общий уровень развития антро­поидных обезьян: сложное строение мозга, органов чувств, периферического голосового аппарата, пятипалой конеч­ности, сложные формы психической деятельности, сред­ства общения (звуковые и двигательные), стадный образ жизни со сравнительно сложными взаимоотношениями особей внутри стада — все это резко выделяет этих выс­ших животных из всего остального животного царства. Антропоидные обезьяны находятся на таком уровне раз­вития, который был, видимо, характерным для далекого, еще животнообразного предка человека, находившегося на пути к началу трудовой деятельности в условиях кол­лектива, формированию членораздельной речи и сознания.

¹ Ф. Энгельс, Диалектика природы, Госполитиздат, 1955, стр. 135. 25

Условия формирования языка и способы связи меас^у звуком и 'образом

Что касается вопроса о том, какие объективные усло­вия могли породить у предков человека потребность во взаимном общении, то на него может быть дан такой от­вет: потребность во взаимном общении родилась в усло­виях коллективной трудовой деятельности, направленной на удовлетворение материальных потребностей человека. Объяснение возникновения языка из процесса совмест­ного труда и вместе с трудом является, по словам Энгель­са, единственно научным и правильным. Язык возник за­кономерно как необходимое орудие связи людей с при­родой через их взаимную связь между собой, которая не­избежно складывалась и упрочивалась в процессе труда, коллективной охоты на крупных животных.

Начало формирования речи обычно связывают с пе­реходом полуживотного предка человека к искусствен­ному изготовлению и систематическому использованию орудий трудовой деятельности. Это и понятно. Переход к изготовлению орудий, вызванный целями охоты, был свя­зан с существенной перестройкой во всем образе жизни первобытного человека, во взаимоотношениях людей, а также в характере их мышления, что не могло не полу­чить своего выявления и в средствах взаимного общения. Изготовление искусственных орудий и их использование поставило первобытных людей перед необходимостью более тесного контакта между собой, более упорядочен­ного контроля и наблюдения со стороны одних за дея­тельностью других, более частых случаев надобности в обмене опытом, навыками и впечатлениями. Формируясь как важнейшее средство взаимного общения людей, речь вместе с тем формировалась и как необходимое орудие мышления. Выражаемое с помощью речи мышление в ней и осуществлялось. По мере развития мышления, основанного на развитии трудовой деятельности, вместе с мышлением развивалась и речь.

Исследование проблемы происхождения речи требует выяснения не только условий, породивших потребность в общении, но и выяснения того, какие средства могли быть использованы для удовлетворения этой потребности. Выс­шие обезьяны, типа австралопитеков, а потом и питекан­тропы, унаследовали от своих предшественников, более

низко организованных обезьян, сравнительно высокоор­ганизованное строение анатомо-физиологического аппара­та при помощи которого они могли произносить весьма разнообразные звуки, порядка нескольких десятков. Уна­следованные от животных предков звуки и послужили основным материалом, или биологической предпосылкой, формирования звуковой речи человека. Признавая гене­тическую связь между человеком и животными, мы вооб­ще не можем себе представить иного источника звукового материала языка. Вторым, дополнительным источником возникновения звукового материала для формирования и дальнейшего развития речи послужили многочисленные звуки других животных, а также звуки природы, которым не могли не подражать первобытные люди, обладавшие, по всей вероятности, вообще более высоко развитыми способностями к подражанию, чем это имеет место у жи­вотных, в особенности у обезьян. И, наконец, третьим источником уже развития звукового материала речи послужили всевозможные видоизменения наличных

звуков.

В решении проблемы происхождения языка нельзя обойти такой важный и вполне закономерный вопрос: ка­кими могли быть способы связи между звуком и образом предмета?

Для нас теперь вопрос о том, почему тот или иной предмет называется тем, а не иным словом, кажется, не имеет смысла. Мы не усматриваем в соотношении наиме­нования и наименованного необходимой связи. А между тем этимологический анализ слов убеждает нас в том, что наименование предметов, как правило, носит вполне мо­тивированный характер '.

В решении этого вопроса следует четко разграничить два плана: генетический и современное состояние языка. Что касается современного состояния, то наименование предметов происходит с учетом уже исторически сложив­шегося значения слова. И мотивированность названий определяется не материальной, а смысловой стороной слова. Совсем по-другому исторически возникало наиме­нование предметов, когда еще не было никакой языковой

¹ «В создании языка нет произвола, а потому уместен вопрос, на каком основании известное слово значит то именно, а не другое» (-4. Л. Потебня, Мысль и язык, изд. 2, Харьков 1892, стр. 104).

традиции, когда полуживотные предки человека унасле­довали от животных звуки, не имеющие того смыслового содержания, которое они приобрели впоследствии.

По своему физиологическому и психологическому ме­ханизму возникновение речи является результатом проч­ной фиксации в мозгу условнорефлекторной связи или ассоциации между определенным звуком, который чело­век слышал и произносил, мускульным движением рече­вых органов, образом предмета, который вызывал данную звуковую реакцию, и, наконец, впечатлением от тех по­следствий, которыми сопровождался данный звук. В силу еще слабо развитых внутренних тормозных процессов в ко­ре головного мозга безудержные эмоции пронизывали со­бой всю деятельность дикаря, получая свое материальное воплощение как в различного рода органических движе­ниях, так и во внешних движениях: мимике, пантомимике, жестах и, наконец, в движениях мышц речевого аппарата, продуцировавших всевозможные звуки. Ввиду того что возникновение различных эмоций вызыва­лось воздействием различных предметов и явлений внешнего мира, нет ничего удивительного в том, что ассо­циативная связь между определенным комплексом предметов и звуковым комплексом, сигнализировав­шим о них, могла осуществляться и через эмоциональ­ную сферу первобытного человека. Этот принцип связи между предметами и звуковыми комплексами включал в себя довольно широкий круг явлений: эмоциональные выкрики в ситуации угрозы, нападения, призыва, драки, удовлетворения тех или иных потребностей, предупрежде­ния, побуждения, произнесение звуков, сопровождавших те или иные трудовые операции, и т. п. В силу того что наши предки были общественными животными, жили и трудились в условиях стада, неоднократно издаваемые ими звуки в определенной ситуации, воздействуя на кору их мозга, вызывали образование временной связи между данными звуками и тем, что их сопровождало. Постоянно меняющиеся и варьирующиеся объективные раздражите­ли, тысячекратные повторения на практике этих связей — все это обусловливало дифференциацию и обобщение этих связей и их усложнение. Развитие аналитико-синтетиче-ской деятельности слухового и речедвигательного анали­заторов происходило под постоянным контролем жизнен­ной практики. Многократное удовлетворение соответству-

ющей потребности организма служило средством под­крепления целесообразной голосовой реакции и адекват­ного восприятия звуков, закрепляя в мозгу полезные свя­зи а неудачи затормаживали ненужные, нецелесообраз­ные связи.

Поворотным пунктом, отделяющим начало развития речи в собственном смысле этого слова от сигнализации животных, явился, как можно предположить, тот период во взаимном общении человеческого предка, когда нечле­нораздельный звуковой комплекс перестал быть связан­ным с эмоциями и вступил в связь с реальными предмета­ми или, говоря точнее, с образами этих предметов, а обра­зы — со звуковыми комплексами. Звук из средства непро­извольного выражения эмоции превратился в средство преднамеренного обозначения предметов. Этот переход осуществился вместе с переходом в процессе труда пси­хики высших животных в примитивное стадное сознание человека. Только тогда, когда определенный комплекс звуков вступил в связь преимущественно с определенной деятельностью человека и предметами, включенными в нее, и постоянно воспроизводился с появлением этих дей­ствий и предметов, только тогда животнообразные звуки превратились в элементарную речь человека. На эту осо­бенность человеческой речи, отличающей ее от сигнализа­ции животных, указывали исследователи прошлого'. Так, Р. Декарт отмечал, что знаки речи, служащие для изобра­жения объектов, не имеют отношения к выражению стра­дания или других аффектов. Декарт исключил из языка не только звуковые выражения боли и радости, но также и то, что приобретается путем дрессировки.

В процессе- образования условнорефлекторной связи между звуковыми комплексами, их слухо-двигательными ощущениями, определенными эмоциями, образами пред­метов и действиями, по всей вероятности, огромную роль

' Л. Гейер писал, что «отличительным признаком человеческого языка является именно то, что в нем объект обозначается звуком, напо­минающим только этот объект, что язык помогает различать видимый предмет не по тому чувству, которое он возбуждает в нас, не поскольку видимый предмет внушает страх или манит, причиняет боль или удо­вольствие, а исключительно по его видимым признакам...» (цит. по книге Л. Нуаре, Орудие труда и его значение в истории развития человечества, Государственное издательство Украины, 1925, стр. 75).

играли мимика и всевозможные жесты '. Жест определял направленность звука и тем самым закреплял его за опре­деленным предметом, превращая звук, выражавший эмоцию, в знак вещи. В ходе трудовой деятельности, ко­торая на начальных ее этапах осуществлялась еще без тесного контакта и сплоченности стада, постепенно разви­лась способность к преднамеренному воздействию одной особи на других членов стада при помощи звуков и жес­тов. Осмысленный характер общения включает в себя осознанное отношение слова к обозначенному предмету и к предполагаемому результату воздействия произносимо­го слова на другого человека. Это и составляет сущность человеческой речи с самого начала ее возникновения. Таким, по-видимому, был основной способ образования связи между звуком и образом.

В истории науки велось немало споров о том, в какой мере первобытный язык обязан своим происхождением принципу звукоподражания, т. е. в какой мере названия были составлены в подражание звукам, характеризующим предметы и действия, обозначаемые этими названиями. Нет никаких оснований считать, что звукоподражание не играло никакой роли в процессе формирования языка, так же как нет оснований и для того, чтобы считать звуко­подражание основным и тем более единственным спосо­бом образования связи между звуком и образом. По всей вероятности, звукоподражание играло известную роль в процессе формирования языка. Но эта роль была очень ограниченной, и не она определила общую линию форми­рования языка.

Сфера действия звукоподражания была ограничена теми предметами и явлениями, которые могли произво­дить звуки. Это, разумеется, совсем не означает, что все способные издавать звуки предметы наименовывались только по этому принципу. Звукоподражание, по-види­мому, не было, не могло быть совершенно точным. Необ­ходимо было только то, что его могли узнавать в реальном контексте жизни те, к кому оно было обращено. В любом современном языке существует довольно большое коли­чество слов, в которых еще отчетливо чувствуется на слух

1 Их роль настолько велика, что без жестов трудно себе предста­вить путь формирования этой связи. Достаточно обратиться к обезья­нам, чтобы убедиться, что последние, как правило, произносят звуки в сопровождении мимики и жестов.

их звукоподражательная природа. Даже не занимаясь спе­циально кропотливым подбором подобного рода 'слов, а приводя те из них, которые случайно всплывают в памяти, можно было бы составить длинный их перечень, не допу­ская при этом никаких натяжек'. Это только некоторые корневые слова, на базе которых образовано несколько сот производных слов. Таким образом, слов звукоподража­тельного характера в языке существует далеко не ничтож­но малое количество. При этом все они являются широко распространенными обиходными словами, выражающими бытовые понятия, которые, по всей вероятности, сложи­лись у человека в основной своей массе еще в глубокой древности.

При рассмотрении этого вопроса следует иметь в виду и то обстоятельство, что слова современного языка отстоят от своей колыбели по времени на сотни тысяч лет, претерпев на своем долгом пути несметное количест­во переносов с одного предмета на другой; слова заимст­вовались из других языков, сращивались с другими сло­вами, подвергались неоднократным внутриструктурным звуковым изменениям. Они сокращались и увеличивались, обрастали сложной системой морфем и т. п. И было бы просто чудом, если бы в зрелом облике большинства зву­коподражательных слов мы смогли узнать природную на­ивность их раннего детства².

¹ Например: гром, греметь, шелестеть, шуршать, шипеть, шеп­тать, шуметь, хохотать; шлепать, дышать,- пыхтеть,' кряхтеть, грохо­тать, бурчать, жужжать, визжать,' дребезжать, журчать, булькать, мурлыкать, пищать, мяукать, квакать, свистеть, сопеть,'- сморкаться, гудеть, звенеть, реветь, рвать, "трещать, хрюкать, мычать, каркать, кудахтать, кашлять, чихать, куковать, лаять, ойкать, айкать, аукать, ухать, бухать, плюхнуться, трепетать, чмокать, сосать, хлюпать, хлопать, хлестать, скрипеть, лязгать, барабанить, бренчать, топать, ляскать, чавкать, плескать, сверлить, громыхать, клокотать; ржать, рычать,^ чирикать, скрести, полоскать, хрустеть, хлебать, махать, тяв­кать, кукарекать, трепыхаться,' бурлить,, сипеть, дзинькать, урчать,' бубнить, скрежетать, тарахтеть, щелкать, храпеть, хрипеть, драть, ^!' улюлюкать, царапать, курлыкать, цокать и т. д. и т. п.

Поиск по сайту: