IX. МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ

Мы воздерживаемся от того, чтобы приводить образчики той окрошки из плоской болтов­ни и оракульских изречений, словом, того чистейшего вздора, который г-н Дюринг препод­носит своим читателям на протяжении целых пятидесяти страниц под видом проникающей до корней науки об элементах сознания. Процитируем лишь следующее:

«Кто способен мыслить только при посредстве языка, тот еще не испытал, что значит отвлеченное и под­линное мышление».

Если так, то животные оказываются самыми отвлеченными и подлинными мыслителями, так как их мышление никогда не затемняется назойливым вмешательством языка. Во всяком случае, по дюринговским мыслям и по выражающему их языку можно видеть, как мало эти мысли приспособлены к какому бы то ни было языку и как мало немецкий язык приспособ­лен к этим мыслям.

Наконец, мы с чувством облегчения можем перейти к четвертому отделу, который, кроме этой расплывчатой словесной каши, дает, по крайней мере там и сям, кое-что уловимое от­носительно морали и права. На этот раз мы уже в самом начале получаем приглашение со­вершить путешествие на другие небесные тела:

Элементы морали должны «оказаться... совпадающими... у всех внечеловеческих существ, деятельному рас­судку которых приходится заниматься сознательным упорядочением инстинктивных проявлений жизни... Впрочем, наш интерес к подобным выводам будет невелик... Все же на наш кругозор благотворно расширяю­щим образом действует мысль, что на других небесных телах индивидуальная и общественная жизнь должна исходить из схемы, которая... не может устранить или обойти основную общую организацию существа, дейст­вующего сообразно рассудку».

Если применимость дюринговских истин ко всем другим возможным мирам утверждается здесь, в виде исключения,

___________________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ_______________________ 86

в самом начале, а не в конце соответствующей главы, то это имеет свое достаточное основа­ние. Раз будет установлена применимость дюринговских представлений о морали и справед­ливости ко всем мирам, то тем легче можно будет распространить их благотворную силу на все времена. И опять-таки речь идет здесь — ни много, ни мало — об окончательной истине в последней инстанции.

Мир морали «так же, как и мир общего знания, имеет свои непреходящие принципы и простые элементы»; моральные принципы стоят «над историей и над современными различиями народных характеров... Отдельные истины, из которых в ходе развития складывается более полное моральное сознание и, так сказать, совесть, мо­гут, поскольку они познаны до своих последних оснований, претендовать на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики. Подлинные истины вообще неизменны... так что вообще нелепо представлять себе правильность познания зависящей от времени и реальных перемен». Поэтому досто­верность строгого знания и достаточность обыденного познания, — когда мы находимся в душевно нормаль­ном состоянии, — не дают нам дойти до безнадежного сомнения в абсолютном значении принципов знания. «Уже само длительное сомнение есть состояние болезненной слабости и представляет собой не что иное, как проявление безнадежной путаницы, которая пытается иногда в систематизированном сознании своего ничто­жества создать видимость какой-то устойчивости. В вопросах нравственности отрицание всеобщих принципов цепляется за географическое и историческое многообразие нравов и нравственных начал, и стоит еще признать неизбежную необходимость нравственно дурного и злого, чтобы уже совершенно отвергнуть серьезное значе­ние и фактическую действенность совпадающих моральных побуждений. Этот разъедающий скепсис, который обращается не против каких-либо отдельных лжеучений, а против самой человеческой способности к созна­тельному моральному состоянию, выливается в конце концов в действительное ничто, даже, в сущности, во что-то худшее, нем простой нигилизм... Он льстит себя надеждой, что сумеет без труда властвовать среди дико­го хаоса ниспровергнутых им нравственных представлений и открыть настежь двери беспринципному произ­волу. Но он жестоко ошибается, ибо достаточно простого указания на неизбежные судьбы разума в заблужде­нии и истине, чтобы уже при помощи одной этой аналогии стало ясно, что естественная погрешимость не ис­ключает возможности осуществлять правильное».

Мы спокойно принимали до сих пор все эти пышные фразы г-на Дюринга об окончатель­ных истинах в последней инстанции, о суверенности мышления, абсолютной достоверности познания и т. д., так как вопрос этот мог быть решен только в том пункте, до которого мы теперь дошли. До сих пор достаточно было исследовать, в какой мере отдельные утвержде­ния философии действительности имеют «суверенное значение» и «безусловное право на истину». Здесь же мы приходим к вопросу, могут ли продукты человеческого познания во­обще и если да, то какие, иметь суверенное значение и безусловное право на истину. Когда я говорю — человеческого познания, то делаю это

_________________________ ГЛ. IX: МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ______________________ 87

не с каким-либо оскорбительным умыслом по отношению к обитателям других небесных тел, которых не имею чести знать, а лишь потому, что и животные тоже познают, хотя от­нюдь не суверенно. Собака познает в своем господине своего бога, причем господин этот может быть превеликим негодяем.

Суверенно ли человеческое мышление? Прежде чем ответить «да» или «нет», мы должны исследовать, что такое человеческое мышление. Есть ли это мышление отдельного единич­ного человека? Нет. Но оно существует только как индивидуальное, мышление многих мил­лиардов прошедших, настоящих и будущих людей. Следовательно, если я говорю, что это обобщаемое в моем представлении мышление всех этих людей, включая и будущих, суве­ренно, т. е. что оно в состоянии познать существующий мир, поскольку человечество будет существовать достаточно долго и поскольку в самих органах и объектах познания не постав­лены границы этому познанию, — то я высказываю нечто довольно банальное и к тому же довольно бесплодное. Ибо самым ценным результатом подобного высказывания было бы лишь то, что оно настроило бы нас крайне недоверчиво к нашему нынешнему познанию, так как мы, по всей вероятности, находимся еще почти в самом начале человеческой истории, и поколения, которым придется поправлять нас, будут, надо полагать, гораздо многочисленнее тех поколений, познания которых мы имеем возможность поправлять теперь, относясь к ним сплошь и рядом свысока.

Сам г-н Дюринг объявляет необходимостью то обстоятельство, что сознание, а следова­тельно, также мышление и познание могут проявиться только в ряде отдельных существ. Мышлению каждого из этих индивидов мы можем приписать суверенность лишь постольку, поскольку мы не знаем никакой власти, которая могла бы насильственно навязать ему, в здо­ровом и бодрствующем состоянии, какую-либо мысль. Что же касается суверенного значе­ния познаний, достигнутых каждым индивидуальным мышлением, то все мы знаем, что об этом не может быть и речи и что, судя по всему нашему прежнему опыту, эти познания, без исключения, всегда содержат в себе гораздо больше элементов, допускающих улучшение, нежели элементов, не нуждающихся в подобном улучшении, т. е. правильных.

Другими словами, суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имеющее безусловное право на истину, — в ряде отно­сительных заблуждений; ни то, ни другое не может быть осуществлено полностью иначе как при бесконечной продолжительности жизни человечества.

«АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ

Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже встречались выше*, противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении, в та­ком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас по крайней мере, на практике бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несу­веренно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.

Точно так же обстоит дело с вечными истинами. Если бы человечество пришло когда-либо к тому, чтобы оперировать одними только вечными истинами — результатами мышле­ния, имеющими суверенное значение и безусловное право на истину, то оно дошло бы до той точки, где бесконечность интеллектуального мира оказалась бы реально и потенциально ис­черпанной и тем самым совершилось бы пресловутое чудо сосчитанной бесчисленности.

Но ведь существуют же истины, настолько твердо установленные, что всякое сомнение в них представляется нам равнозначащим сумасшествию? Например, что дважды два равно четырем, что сумма углов треугольника равна двум прямым, что Париж находится во Фран­ции, что человек без пищи умирает с голоду и т. д.? Значит, существуют все-таки вечные ис­тины, окончательные истины в последней инстанции?

Конечно. Всю область познания мы можем, согласно издавна известному способу, разде­лить на три больших отдела. Первый охватывает все науки о неживой природе, доступные в большей или меньшей степени математической обработке; таковы: математика, астрономия, механика, физика, химия. Если кому-нибудь доставляет удовольствие применять большие слова к весьма простым вещам, то можно сказать, что некоторые результаты этих наук представляют собой вечные истины, окончательные истины в последней инстанции, почему эти науки и были названы точными. Однако далеко не все результаты этих наук имеют та­кой характер. Когда в математику были введены переменные величины и когда их изменяе­мость была распространена до бесконечно малого и бесконечно большого, —

См. настоящий том, стр. 36. Ред.

_________________________ ГЛ. IX: МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ______________________ 89

тогда и математика, вообще столь строго нравственная, совершила грехопадение: она вкуси­ла от яблока познания, и это открыло ей путь к гигантским успехам, но вместе с тем и к за­блуждениям. Девственное состояние абсолютной значимости, неопровержимой доказанно­сти всего математического навсегда ушло в прошлое; наступила эра разногласий, и мы дош­ли до того, что большинство людей дифференцирует и интегрирует не потому, что они по­нимают, что они делают, а просто потому, что верят в это, так как до сих пор результат все­гда получался правильный. Еще хуже обстоит дело в астрономии и механике, а в физике и химии находишься среди гипотез, словно в центре пчелиного роя. Да иначе оно и не может быть. В физике мы имеем дело с движением молекул, в химии — с образованием молекул из атомов, и если интерференция световых волн не вымысел, то у нас нет абсолютно никакой надежды когда-либо увидеть эти интересные вещи собственными глазами. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими.

Еще хуже положение дела в геологии, которая, по самой своей природе, занимается глав­ным образом такими процессами, при которых не только не присутствовали мы, но и вообще не присутствовал ни один человек. Поэтому добывание окончательных истин в последней инстанции сопряжено здесь с очень большим трудом, а результаты его крайне скудны.

Ко второму классу наук принадлежат науки, изучающие живые организмы. В этой облас­ти царит такое многообразие взаимоотношений и причинных связей, что не только каждый решенный вопрос поднимает огромное множество новых вопросов, но и каждый отдельный вопрос может решаться в большинстве случаев только по частям, путем ряда исследований, которые часто требуют целых столетий; при этом потребность в систематизации изучаемых связей постоянно вынуждает нас к тому, чтобы окружать окончательные истины в последней инстанции густым лесом гипотез. Какой длинный ряд промежуточных ступеней от Галена до Мальпиги был необходим для того, чтобы правильно установить такую простую вещь, как кровообращение у млекопитающих! Как мало знаем мы о происхождении кровяных телец и как много не хватает нам еще и теперь промежуточных звеньев, чтобы привести, например, в рациональную связь проявления какой-либо болезни с ее причинами! При этом довольно часто появляются такие открытия, как открытие клетки, которые заставляют нас подвергать полному пересмотру все установленные до сих пор в биологии окончательные истины в по­следней инстанции и целые

___________________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ_______________________ 90

груды их отбрасывать раз навсегда. Поэтому, кто захочет выставить здесь подлинные, дейст­вительно неизменные истины, тот должен довольствоваться банальностями вроде того, что все люди должны умереть, что все самки у млекопитающих имеют молочные железы и т. д. Он не сможет даже сказать, что у высших животных пищеварение совершается желудком и кишечным каналом, а не головой, ибо для пищеварения необходима централизованная в го­лове нервная деятельность.

Но еще хуже обстоит дело с вечными истинами в третьей, исторической, группе наук, изучающей, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия жизни людей, общественные отношения, правовые и государственные формы с их идеальной над­стройкой в виде философии, религии, искусства и т. д. В органической природе мы все же имеем дело, по крайней мере, с последовательным рядом таких процессов, которые, если иметь в виду область нашего непосредственного наблюдения, в очень широких пределах по­вторяются довольно правильно. Виды организмов остались со времен Аристотеля в общем и целом теми же самыми. Напротив, в истории общества, как только мы выходим за пределы первобытного состояния человечества, так называемого каменного века, повторение явлений составляет исключение, а не правило; и если где и происходят такие повторения, то это ни­когда не бывает при совершенно одинаковых обстоятельствах. Таков, например, факт суще­ствования первобытной общей собственности на землю у всех культурных народов, такова и форма ее разложения. Поэтому в области истории человечества наша наука отстала еще го­раздо больше, чем в области биологии. Более того: если, в виде исключения, иногда и удает­ся познать внутреннюю связь общественных и политических форм существования того или иного исторического периода, то это, как правило, происходит тогда, когда эти формы уже наполовину пережили себя, когда они уже клонятся к упадку. Познание, следовательно, но­сит здесь по существу относительный характер, так как ограничивается выяснением связей и следствий известных общественных и государственных форм, существующих только в дан­ное время и у данных народов и по самой природе своей преходящих Поэтому, кто здесь по­гонится за окончательными истинами в последней инстанции, за подлинными, вообще неиз­менными истинами, тот немногим поживится, — разве только банальностями и общими мес­тами худшего сорта, вроде того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощенных, что Наполеон умер 5 мая 1821 г. и т. д.

_________________________ ГЛ. IX: МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ______________________ 91

Примечательно, однако, что именно в этой области мы чаще всего наталкиваемся на так называемые вечные истины, на окончательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два четыре, что у птиц имеется клюв, и тому подобные вещи объявляет вечными ис­тинами лишь тот, кто собирается из факта существования вечных истин вообще сделать вы­вод, что и в истории человечества существуют вечные истины, вечная мораль, вечная спра­ведливость и т. д., претендующие на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики. И тогда можно быть вполне уверенным, что этот самый друг человечества заявит нам при первом удобном случае, что все прежние фабриканты веч­ных истин были в большей или меньшей степени ослами и шарлатанами, что все они нахо­дились во власти заблуждений, что все они ошибались и что их заблуждения и их ошибки вполне естественны и служат доказательством того, что все истинное и правильное имеется только у него; у него, этого новоявленного пророка, имеется в руках в совершенно готовом виде окончательная истина в последней инстанции, вечная мораль, вечная справедливость. Все это уже бывало сотни и тысячи раз, так что приходится только удивляться, как еще встречаются люди достаточно легковерные, чтобы этому верить, когда дело идет не о дру­гих, — нет, когда дело идет о них самих. И тем не менее здесь перед нами, по крайней мере, еще один такой пророк, который, как это обычно делается в подобных случаях, приходит в высоконравственное негодование, когда находятся люди, отрицающие возможность того, чтобы какой-либо отдельный человек был в состоянии преподнести окончательную истину в последней инстанции. Отрицание этого положения, даже одно сомнение в нем, есть признак слабости, безнадежной путаницы, ничтожества, разъедающего скепсиса; оно хуже, чем про­стой нигилизм, это — дикий хаос, и так далее в столь же изысканно-любезном стиле. Как это водится у всех пророков, здесь нет научно-критического исследования и обсуждения, — здесь г-н Дюринг просто мечет громы и молнии нравственного негодования.

Мы могли бы упомянуть выше еще о науках, исследующих законы человеческого мыш­ления, т. е. о логике и диалектике. Но и здесь с вечными истинами дело обстоит не лучше. Диалектику в собственном смысле слова г-н Дюринг объявляет чистой бессмыслицей, а множество книг, которые были написаны и теперь еще пишутся по логике, служит достаточ­ным доказательством того, что и здесь окончательные истины в последней инстанции рассы­паны гораздо более редко, чем думают иные.

___________________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ_______________________ 92

Однако нам отнюдь нет надобности приходить в ужас по поводу того, что ступень позна­ния, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательна, как и все предшествую­щие. Она охватывает уже огромный познавательный материал и требует очень значительной специализации от каждого, кто хочет по-настоящему освоиться с какой-либо областью зна­ний. Но прилагать мерку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней ин­станции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относи­тельными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно достигать частичного за­вершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии и истории человечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности истори­ческого материала, — прилагать подобную мерку к таким знаниям значит доказывать лишь свое собственное невежество и непонимание, даже если истинной подоплекой всего этого не служит, как в данном случае, претензия на личную непогрешимость. Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области; мы это уже ви­дели, и г-н Дюринг знал бы это, если бы был сколько-нибудь знаком с начатками диалекти­ки, с первыми посылками ее, трактующими как раз о недостаточности всех полярных проти­воположностей. Как только мы станем применять противоположность истины и заблужде­ния вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относи­тельной и, следовательно, негодной для точного научного способа выражения. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области как абсо­лютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблуждение — исти­ной. Возьмем в качестве примера известный закон Бойля, согласно которому объем газа при постоянной температуре обратно пропорционален давлению, под которым находится газ. Реньо нашел, что этот закон оказывается неверным для известных случаев. Если бы Реньо был «философом действительности», то он обязан был бы заявить: закон Бойля изменчив, следовательно, он вовсе не подлинная истина, значит — он вообще не истина, значит, он — заблуждение. Но тем самым Реньо впал бы в гораздо большую ошибку, чем та, которая со­держится в законе Бойля; в куче заблуждения затерялось бы найденное им зерно истины; он превратил бы, следовательно, свой первоначально правильный результат

_________________________ ГЛ. IX: МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ______________________ 93

в заблуждение, по сравнению с которым закон Бойля, вместе с присущей ему крупицей за­блуждения, оказался бы истиной. Но Реньо, как человек науки, не позволил себе подобного ребячества; он продолжал исследование и нашел, что закон Бойля вообще верен лишь при­близительно; в частности он неприменим к таким газам, которые посредством давления мо­гут быть приведены в капельножидкое состояние, и притом он теряет свою силу с того именно момента, когда давление приближается к точке, при которой наступает переход в жидкое состояние. Таким образом, оказалось, что закон Бойля верен только в известных пре­делах. Но абсолютно ли, окончательно ли верен он в этих пределах? Ни один физик не ста­нет утверждать это. Он скажет, что этот закон действителен в известных пределах давления и температуры и для известных газов; и он не станет отрицать возможность того, что в ре­зультате дальнейших исследований придется в рамках этих узких границ произвести еще но­вые ограничения или придется вообще изменить формулировку закона*. Так, следовательно, обстоит дело с окончательными истинами в последней инстанции, например, в физике. По­этому в действительно научных трудах избегают обыкновенно таких догматически-моралистических выражений, как заблуждение и истина; напротив, мы их встречаем на каж­дом шагу в сочинениях вроде философии действительности, где пустое разглагольствование о том и о сем хочет навязать нам себя в качестве сувереннейшего результата суверенного мышления.

Но, — спросит, быть может, наивный читатель, — где же г-н Дюринг прямо заявил, что содержание его философии действительности представляет собой окончательную истину и притом в последней инстанции? Где? Ну, хотя бы, например, в дифирамбе в честь своей сис­темы (стр. 13), выдержку из которого мы привели во второй главе**. Или, когда он в приве­денном выше*** утверждении говорит: моральные истины,

С тех пор, как я написал эти строки, мои слова, по-видимому, уже подтвердились. Согласно новейшим ис­следованиям Менделеева и Богуского57, произведенным с помощью более точных аппаратов, было найдено, что все истинные газы обнаруживают изменяющееся отношение между давлением и объемом; у водорода коэффи­циент расширения оказался при всех примененных до сих пор давлениях положительным (объем уменьшался медленнее, чем увеличивалось давление); у атмосферного воздуха и у других исследованных газов была обна­ружена для каждого газа нулевая точка давления, так что при меньшем давлении указанный коэффициент по­ложителен, при большем — отрицателен. Следовательно, закон Бойля, до сих пор все еще практически пригод­ный, нуждается в дополнении целым рядом специальных законов. (Теперь — в 1885 г. — мы знаем также,что вообще не существует никаких «истинных» газов. Все они были приведены в капельножидкое состояние.) ** См. настоящий том, стр. 28. Ред. *** См. настоящий том, стр. 86. Ред.

___________________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ_______________________ 94

поскольку они познаны до своих последних оснований, претендуют на такую же значимость, как и истины математики. Затем, разве г-н Дюринг не утверждает, что, исходя из своей дей­ствительно критической точки зрения и посредством своего исследования, проникающего до самых корней, он дошел до этих последних оснований, до основных схем, следовательно, придал моральным истинам характер окончательных истин в последней инстанции? Если же г-н Дюринг не требует такого признания ни для себя, ни для своего времени; если он хочет только сказать, что когда-нибудь в туманном будущем могут быть установлены окончатель­ные истины в последней инстанции; если он, следовательно, хочет сказать, только более пу­таным образом, приблизительно то же, что говорят «разъедающий скепсис» и «безнадежная путаница», — то в таком случае, «к чему весь этот шум, что, сударь, вам угодно?»58.

Если мы не сдвинулись с места уже в вопросе об истине и заблуждении, то еще хуже об­стоит дело с добром и злом. Эта противоположность вращается исключительно в области морали, стало быть, в области, относящейся к истории человечества, а здесь окончательные истины в последней инстанции рассыпаны как раз наиболее редко. Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому. — Но, возразит кто-нибудь, добро все-таки не зло и зло не добро; если добро и зло валить в одну кучу, то исчезает всякая нравственность, и каждый может делать и по­ступать так, как ему угодно. — Таково именно мнение г-на Дюринга, если освободить это мнение от оракульского наряда. Но так просто вопрос все-таки не решается. Если бы это бы­ло действительно так просто, то ведь не было бы никаких споров о добре и зле, каждый знал бы, что есть добро и что есть зло. А между тем, как обстоит дело теперь? Какая мораль про­поведуется нам в настоящее время? Прежде всего христианско-феодальная, унаследованная от прежних религиозных времен; она, в свою очередь, распадается в основном на католиче­скую и протестантскую, причем здесь опять-таки нет недостатка в дальнейших подразделе­ниях от иезуитско-католической и ортодоксально-протестантской до либерально-просветительской морали. Рядом с ними фигурирует современно-буржуазная мораль, а ря­дом с последней — пролетарская мораль будущего; таким образом, в одних только передо­вых странах Европы прошедшее, настоящее и будущее выдвинули три большие группы од­новременно и параллельно существующих теорий морали. Какая же из них является истин­ной? Ни одна, если прилагать мерку абсолютной оконча-

_________________________ ГЛ. IX: МОРАЛЬ И ПРАВО. ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ______________________ 95

тельности; но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль, которая в настоящем выступает за его ниспровержение, которая в настоящем представляет интересы будущего, следовательно — мораль пролетар­ская.

Но если, как мы видим, каждый из трех классов современного общества, феодальная ари­стократия, буржуазия и пролетариат, имеет свою особую мораль, то мы можем сделать от­сюда лишь тот вывод, что люди, сознательно или бессознательно, черпают свои нравствен­ные воззрения в последнем счете из практических отношений, на которых основано их клас­совое положение, т. е. из экономических отношений, в которых совершаются производство и обмен.

Но ведь в трех вышеуказанных теориях морали есть нечто общее им всем; быть может, оно-то и представляет, по крайней мере, частицу раз навсегда установленной морали? — Указанные теории морали выражают собой три различные ступени одного и того же истори­ческого развития, значит, имеют общую историческую основу, и уже потому в них не может не быть много общего. Более того. Для одинаковых или приблизительно одинаковых ступе­ней экономического развития теории морали должны непременно более или менее совпа­дать. С того момента, как развилась частная собственность на движимое имущество, для всех обществ, в которых существовала эта частная собственность, должна была стать общей мо­ральная заповедь: Не кради59. Становится ли от этого приведенная заповедь вечной мораль­ной заповедью? Отнюдь нет. В обществе, в котором устранены мотивы к краже, где, следо­вательно, со временем кражу будут совершать разве только душевнобольные, — какому ос­меянию подвергся бы там тот проповедник морали, который вздумал бы торжественно про­возгласить вечную истину: Не кради!

Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона, под тем предлогом, что и мир морали тоже имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Напротив, мы утверждаем, что всякая теория мо­рали являлась до сих пор в конечном счете продуктом данного экономического положения общества. А так как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, то мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы гос­подствующего класса, или же, как только угнетенный класс становился достаточно сильным, выражала

___________________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ I: ФИЛОСОФИЯ_______________________ 96

его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетенных. Не подлежит сомнению, что при этом в морали, как и во всех других отраслях человеческого познания, в общем и целом наблюдается прогресс. Но из рамок классовой морали мы еще не вышли. Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жиз­ненной практике. А теперь пусть оценят самомнение г-на Дюринга, который, находясь в гу­ще старого классового общества, претендует, накануне социальной революции, навязать бу­дущему, бесклассовому обществу вечную, не зависящую от времени и реальных изменений мораль! Так обстоит дело даже в том случае, если предположить, что г-н Дюринг понимает, хотя бы в общих чертах, структуру этого будущего общества, — а это нам пока еще не из­вестно.

В заключение еще одно «своеобразное в своей основе» и тем не менее «до корней прони­кающее» открытие:

В вопросе о происхождении зла «тот факт, что тип кошки, со свойственной ей фальшивостью, существует как одно из животных образований, представляет собой для нас явление того же порядка, как наличие подобно­го же характера в человеке... Поэтому зло не есть что-либо таинственное, если не желать подозревать нечто мистическое также в существовании кошки или вообще хищных животных».

Зло — это... кошка. У черта, следовательно, не рога и лошадиное копыто, а когти и зеле­ные глаза. И Гёте совершил непростительную ошибку, когда вывел Мефистофеля в виде черной собаки60, а не в виде черной кошки. Зло — это кошка! Вот это действительно мораль, годная не только для всех миров, но и... для кошки!

* Игра слов: «fur die Katze» означает «для кошки», а также «коту под хвост», в смысле чего-то совершенно негодного, — «труд, затраченный впустую». Ред.

ГЛ. X: МОРАЛЬ И ПРАВО. РАВЕНСТВО_________________________ 97

Поиск по сайту: