ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ 14 страница

"* ТТ Г

янное, оказывается устарелой*. Несмотря на это, основывающийся на ней способ мышления продолжает существовать вместе со своими категориями. Но уже в неорганической природе тождество как таковое в действительности не существует. Каждое тело беспрерывно под­вержено механическим, физическим, химическим воздействиям, которые все время произво­дят в нем изменения, модифицируют его тождество. Абстрактное тождество и его противо­положность по отношению к различию уместны только в математике — абстрактной науке, занимающейся умственными построениями, хотя бы и являющимися отражениями реально­сти, — причем и здесь оно постоянно снимается (Гегель, «Энциклопедия», ч. I, стр. 235)⁴⁰³. Тот факт, что тождество содержит в себе различие, выражен в каждом предложении, где сказуемое по необходимости отлично от подлежащего. Лилия есть растение, роза красна: здесь либо в подлежащем, либо в сказуемом имеется нечто такое, что не покрывается ска­зуемым или

Пометка на полях: «Не говоря уже, сверх того, о развитии видов». Ред.

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 530

подлежащим (Гегель, т. VI, стр. 231)⁴⁰⁴. Само собой разумеется, что тождество с собой уже с самого начала имеет своим необходимым дополнением отличие от всего другого.

Постоянное изменение, т. е. снимание абстрактного тождества с самим собой, имеется также и в так называемой неорганической природе. Геология является историей этого посто­янного изменения. На поверхности — механические изменения (размывание, мороз), хими­ческие (выветривание), внутри — механические (давление), теплота (вулканическая), хими­ческие (вода, кислоты, связывающие вещества), в крупном масштабе — поднятия почвы, землетрясения и т. д. Современный сланец коренным образом отличен от ила, из которого он образовался, мел — от не связанных между собой микроскопических раковин, из которых он состоит; еще более отличается от них известняк, который ведь, по мнению некоторых, цели­ком органического происхождения; песчаник — от несвязанного морского песка, который, в свою очередь, возник из размельченного гранита и т. д., не говоря уже об угле.

Принцип тождества в старо-метафизическом смысле есть основной принцип старого ми­ровоззрения: а = а. Каждая вещь равна самой себе. Все считалось постоянным — солнечная система, звезды, организмы. Естествознание опровергло этот принцип в каждом отдельном случае, шаг за шагом; но в области теории он все еще продолжает существовать, и привер­женцы старого все еще противопоставляют его новому: «вещь не может быть одновременно сама собой и другой». И тем не менее естествознание в последнее время доказало в подроб­ностях (см. выше) тот факт, что истинное, конкретное тождество содержит в себе различие, изменение. — Как и все метафизические категории, абстрактное тождество годится лишь для домашнего употребления, где мы имеем дело с небольшими масштабами или с короткими промежутками времени; границы, в рамках которых оно пригодно, различны почти для каж­дого случая и обусловливаются природой объекта; в планетной системе, где для обыкновен­ных астрономических выкладок можно без ощутительной погрешности принимать эллипс за основную форму, эти границы значительно шире, чем при рассмотрении какого-нибудь на­секомого, проделывающего весь цикл своих превращений в течение нескольких недель. (Принести другие примеры; например, изменение видов, происходящее в течение ряда тыся­челетий.) Но для обобщающего естество-

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 531

знания абстрактное тождество совершенно недостаточно даже в любой отдельной области, и хотя в общем и целом оно практически теперь устранено, но теоретически оно все еще вла­ствует над умами, и большинство естествоиспытателей все еще воображает, что тождество и различие являются непримиримыми противоположностями, а не односторонними полюсами, которые представляют собой нечто истинное только в своем взаимодействии, во включении различия в тождество.

* * *

Тождество и различие — необходимость и случайность — причина и действие — вот главные противоположности*, которые, если их рассматривать раздельно, превращаются друг в друга. И тогда должны прийти на помощь «основания».

Положительное и отрицательное. Можно называть и наоборот: в электричестве и т. д.; также север и юг. Можно обернуть наименование, изменить соответственно всю остальную терминологию, и все останется правильным. Мы тогда будем называть запад востоком, а восток западом. Солнце тогда будет восходить на западе, планеты будут вращаться с востока на запад и т. д.; при этом изменяются одни только имена. Больше того, в физике мы называ­ем северным полюсом собственно южный полюс магнита — полюс, притягиваемый север­ным полюсом земного магнетизма, — и это ничему не мешает.

Что положительное и отрицательное приравниваются друг к другу — все равно, какая сторона положительна и какая отрицательна, — это имеет место не только в аналитической геометрии, но еще более в физике (см. у Клаузиуса, стр. 87 и сл.)⁴⁰⁵.

* * *

Полярность. Если разрезать магнит, то нейтральная середина поляризуется, но так, что старые полюсы остаются на своих местах. Если же разрезать червяка, то он на положитель­ном

В рукописи: «die beiden Hauptgegensatze» («обе главные противоположности»). Энгельс имеет в виду 1) противоположность тождества и различия и 2) противоположность причины и действия. Слова «необходи­мость и случайность» вписаны между строк позже. Ред.

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 532

полюсе сохраняет принимающий пищу рот, образуя на другом конце новый отрицательный полюс с задним проходом для выделения; но прежний отрицательный полюс (задний про­ход) становится теперь положительным полюсом, т. е. становится ртом, а на пораненном месте образуется новый задний проход, или отрицательный полюс. Voila* превращение по­ложительного в отрицательное.

Поляризация. Якоб Гримм был еще твердо убежден в том, что всякий немецкий диалект должен быть либо верхненемецким, либо нижненемецким. При этом у него совершенно ис­чез франкский диалект⁴⁰⁶. Так как письменный франкский язык поздней каролингской эпохи был верхненемецким (ведь верхненемецкое передвижение согласных затронуло франкский юго-восток), то франкский язык, согласно представлению Гримма, в одних местах раство­рился без остатка в древневерхненемецком, а в других — во французском. При этом остава­лось абсолютно необъяснимым, откуда же попал нидерландский язык в старосалические об­ласти. Лишь после смерти Гримма франкский язык был снова открыт: салический язык в своем обновленном виде в качестве нидерландского, рипуарский язык — в средне- и нижне­рейнских диалектах, которые отчасти сместились в различной степени в сторону верхнене­мецкого, а отчасти остались нижненемецкими, так что франкский язык представляет собой такой диалект, который является как верхненемецким, так и нижненемецким.

СЛУЧАЙНОСТЬ И НЕОБХОДИМОСТЬ

Другая противоположность, в которой запутывается метафизика, — это противополож­ность случайности и необходимости. Есть ли что-нибудь более резко противоречащее друг другу, чем эти две логические категории? Как возможно, что обе они тождественны, что случайное необходимо, а необходимое точно так же случайно? Обычный человеческий рас­судок, а с ним и большинство естествоиспытателей, рассматривает необходимость и случай­ность как определения, раз навсегда исключающие друг друга. Какая-нибудь вещь, какое-нибудь

— Вот. Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 533

отношение, какой-нибудь процесс либо случайны, либо необходимы, но не могут быть и тем и другим. Таким образом, то и другое существует в природе бок о бок; природа содержит в себе всякого рода предметы и процессы, из которых одни случайны, другие необходимы, причем все дело только в том, чтобы не смешивать между собой эти два сорта. Так, напри­мер, принимают решающие видовые признаки за необходимые. считая остальные различия у индивидов одного и того же вида случайными; и это относится как к кристаллам, так и к рас­тениям и животным. При этом, в свою очередь, низшая группа рассматривается как случай­ная по отношению к высшей: так, например, считают случайным, сколько имеется различ­ных видов genus felis* или equus**, или сколько имеется родов и отрядов в каком-нибудь классе, или сколько существует индивидов в каждом из этих видов, или сколько различных видов животных встречается в той или иной определенной местности, или каковы вообще фауна, флора. А затем объявляют необходимое единственно достойным научного интереса, а случайное — безразличным для науки. Это означает следующее: то. что можно подвести под законы, что, следовательно, знают, то интересно, а то, чего нельзя подвести под законы, че­го, следовательно, не знают, то безразлично, тем можно пренебречь. Но при такой точке зре­ния прекращается всякая наука, ибо наука должна исследовать как раз то, чего мы не знаем. Это значит: что можно подвести под всеобщие законы, то считается необходимым, а чего нельзя подвести, то считается случайным. Легко видеть, что это такого сорта наука, которая выдает за естественное то, что она может объяснить, и приписывает сверхъестественным причинам то, что для нее необъяснимо. При этом для существа самого дела совершенно без­различно, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. Оба эти названия являются лишь выражением моего незнания и поэтому не относятся к ведению науки. Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь.

Противоположную позицию занимает детерминизм,перешедший в естествознание из французского материализма и пытающийся покончить со случайностью тем, что он вообще ее отрицает. Согласно этому воззрению, в природегосподствует лишь простая, непосредст­венная необходимость. Что в этом стручке пять горошин, а не четыре или шесть, что хвост этой собаки длиною в пять дюймов, а не длиннее или короче на одну линию, что этот цветок клевера был оплодотворен в этом году пчелой,

— рода «кошка». Ред. * — рода «лошадь». Ред.

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 534

а тот — не был, и притом этой определенной пчелой и в это определенное время, что это оп­ределенное, унесенное ветром семя одуванчика взошло, а другое — не взошло, что в про­шлую ночь меня укусила блоха в 4 часа утра, а не в 3 или в 5, и притом в правое плечо, а не в левую икру, — все это факты, вызванные не подлежащим изменению сцеплением причин и следствий, незыблемой необходимостью, и притом так, что уже газовый шар, из которого произошла солнечная система, был устроен таким образом, что эти события должны были случиться именно так, а не иначе. С необходимостью этого рода мы тоже еще не выходим за пределы теологического взгляда на природу. Для науки почти безразлично, назовем ли мы это, вместе с Августином и Кальвином, извечным решением божьим, или, вместе с турками, кисметом407, или же необходимостью. Ни в одном из этих случаев нет и речи о прослежива­нии причинной цепи. Поэтому как в том, так и в другом случае мы ничуть не становимся ум­нее. Так называемая необходимость остается пустой фразой, а вместе с этим и случай оста­ется тем, чем он был. До тех пор, пока мы не можем показать, от чего зависит число горошин в стручке, оно остается случайным; а оттого, что нам скажут, что этот факт предусмотрен уже в первоначальном устройстве солнечной системы, мы ни на шаг не подвинемся дальше. Более того: такая наука, которая взялась бы проследить случай с этим отдельным стручком в его каузальном сцеплении со все более отдаленными причинами, была бы уже не наукой, а простой игрой; ибо этот самый стручок имеет еще бесчисленные другие индивидуальные свойства, являющиеся случайными: оттенок цвета, толщину и твердость оболочки, величину горошин, не говоря уже об индивидуальных особенностях, доступных только микроскопу. Таким образом, с одним этим стручком нам пришлось бы проследить уже больше каузаль­ных связей, чем сколько их могли бы изучить все ботаники на свете.

Таким образом, случайность не объясняется здесь из необходимости; скорее, наоборот, необходимость низводится до порождения голой случайности. Если тот факт, что опреде­ленный стручок заключает в себе шесть горошин, а не пять или семь, представляет собой яв­ление того же порядка, как закон движения солнечной системы или закон превращения энер­гии, то на деле не случайность поднимается до уровня необходимости, а необходимость снижается до уровня случайности. Более того. Можно сколько угодно утверждать, что мно­гообразие существующих бок о бок на определенной территории органических и неоргани­ческих видов и индивидов покоится на

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 535

нерушимой необходимости, — для отдельных видов и индивидов оно остается тем, чем бы­ло, т. е. случайным. Для отдельного животного случайно, где оно родилось, какую среду оно находит вокруг себя для жизни, какие враги и сколько именно врагов угрожают ему. Для ма­теринского растения случайно, куда ветер разносит его семена, для дочернего растения слу­чайно, где находит себе почву для прорастания то зерно, из которого оно вырастает, и увере­ние, что и здесь все покоится на нерушимой необходимости, является очень жалким утеше­нием. Пестрое скопление различнейших предметов природы в какой-нибудь определенной местности или даже на всей Земле остается, при всей извечной, первичной детерминирован­ности его, все же таким, каким оно было, — случайным.

В противовес обеим этим концепциям выступает Гегель с совершенно неслыханными до того времени положениями, что случайное имеет некоторое основание, ибо оно случайно, но точно так же и не имеет основания, ибо оно случайно; что случайное необходимо, что необ­ходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолютная необходимость («Логика», кн. II, отд. III, гл. 2: «Действительность»). Естествознание предпочло просто игнорировать эти положения как парадоксальную игру слов, как противоречащую себе самой бессмыслицу, закоснев теоретически, с одной сторо­ны, в скудоумии вольфовской метафизики, согласно которой нечто является либо случай­ным, либо необходимым, но не тем и другим одновременно, а с другой стороны — в едва ли менее скудоумном механическом детерминизме, который на словах отрицает случайность в общем, чтобы на деле признавать ее в каждом отдельном случае.

В то время как естествознание продолжало так думать, что сделало оно в лице Дарвина?

Дарвин в своем составившем эпоху произведении⁴⁰⁸ исходит из самой широкой, покоя­щейся на случайности, фактической основы. Именно бесконечные случайные различия ин­дивидов внутри отдельных видов, различия, которые могут усиливаться до выхода за преде­лы видового признака и у которых даже ближайшие их причины могут быть установлены лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его подвергнуть сомнению прежнюю основу всякой закономерности в биологии — понятие вида в его прежней метафизической окостенелости и неизменности. Но без понятия вида вся наука превращалась в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы: чем были бы без понятия вида анато­мия человека и сравнительная анатомия, эмбриология, зоология,

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 536

палеонтология, ботаника и т. д.? Все результаты этих наук были не только поставлены под сомнение, но и прямо-таки упразднены. Случайность опрокидывает существовавшее до сих пор понимание необходимости*. Прежнее представление о необходимости отказывается служить. Сохранять его — значит навязывать природе в качестве закона противоречащее са­мому себе и действительности произвольное человеческое определение, значит тем самым отрицать всякую внутреннюю необходимость в живой природе, значит вообще объявить хаотическое царство случая единственным законом живой природы.

««Таусфес-Ионтеф» не годится?»⁴⁰⁹ — кричали вполне последовательно биологи всех школ.

Дарвин^**.

* * *

ГЕГЕЛЬ, «ЛОГИКА», т. I

«Ничто, противополагаемое [какому-нибудь] нечто, ничто какого-либо нечто, есть некое определенное ни­что» (стр. 74)^***.

«Имея в виду взаимоопределяющую связь» (мирового) «целого, метафизика могла выставить — в сущно­сти, тавтологическое — утверждение, что если бы была уничтожена одна пылинка, то рухнула бы вся вселен­ная» (стр. 78).

Главное место об отрицании. «Введение», стр. 38:

«Противоречащее себе разрешается не в нуль, не в абстрактное ничто, а в отрицание своего определенного содержания» и т. д.

Отрицание отрицания. «Феноменология», Предисловие, стр. 4: почка, цветок, плод и

т. д.⁴¹¹

[б) ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ. О «ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ»]

* * *

Единство природы и духа. Для греков было ясно само собой, что природа не может быть неразумной, но еще и теперь даже самые глупые эмпирики доказывают своими рассужде­ниями

Пометка на полях: («Накопленный за это время материал о случайностях раздавил и сломал старое пред­ставление о необходимости»). Ред. " Ср. настоящий том, стр. 620. Ред. *** Энгельс использовал эту цитату в заметке о пуле (см. настоящий том, стр. 576—577). Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 537

(как бы ни были ошибочны эти последние), что они заранее убеждены в том, что природа не может быть неразумной, а разум не может противоречить природе.

Развитие какого-нибудь понятия или отношения понятий (положительное и отрицатель­ное, причина и действие, субстанция и акциденция) в истории мышления так относится к развитию его в голове отдельного диалектика, как развитие какого-нибудь организма в па­леонтологии — к развитию его в эмбриологии (или, лучше сказать, в истории и в отдельном зародыше). Что это так, было открыто по отношению к понятиям впервые Гегелем. В исто­рическом развитии случайность играет свою роль, которая в диалектическом мышлении, как и в развитии зародыша, резюмируется в необходимости.

Абстрактное и конкретное. Общий закон изменения формы движения гораздо конкрет­нее, чем каждый отдельный «конкретный» пример этого.

* * *

Рассудок и разум. Это гегелевское различение, согласно которому только диалектическое мышление разумно, имеет известный смысл. Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование (родовые понятия у Дидо: четвероногие и двуногие), анализ незнакомых предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае хитрых проделок у животных) и, в качестве соедине­ния обоих, эксперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положениях). По типу все эти методы — стало быть, все признаваемые обычной логикой средства научно­го исследования — совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по сте­пени (по развитию соответствующего метода) они различны. Основные черты метода одина­ковы у человека и у животного и приводят к одинаковым результатам, поскольку оба опери­руют или довольствуются только этими элементарными методами. Наоборот, диалектиче­ское мышление — именно потому, что оно имеет

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 538

своей предпосылкой исследование природы самих понятий, — возможно только для челове­ка, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития (буддисты и греки), и достигает своего полного развития только значительно позже, в новейшей философии; и несмотря на это — колоссальные результаты уже у греков, задолго предвосхищающие ис­следование.

* * *

[О КЛАССИФИКАЦИИ СУЖДЕНИЙ]

Диалектическая логика, в противоположность старой, чисто формальной логике, не до­вольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить рядом друг возле друга формы движения мышления, т. е. различные формы суждений и умозаключений. Она, на­оборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение суборди­нации, а не координации, она развивает более высокие формы из нижестоящих. Гегель, вер­ный своему подразделению всей логики в целом, группирует суждения следующим обра-зом⁴¹³:

1. Суждение наличного бытия — простейшая форма суждения, где о какой-нибудь еди­
ничной вещи высказывается, утвердительно или отрицательно, какое-нибудь всеобщее свой­
ство (положительное суждение: «роза красна»; отрицательное суждение: «роза не голубая»;
бесконечное суждение: «роза не верблюд»).

2. Суждение рефлексии, где о субъекте высказывается некоторое относительное опреде­
ление, некоторое отношение (сингулярное суждение: «этот человек смертен»; партикулярное
суждение: «некоторые, многие люди смертны»; универсальное суждение: «все люди смерт­
ны», или «человек смертен»)

3. Суждение необходимости, где о субъекте высказывается его субстанциальная опреде­
ленность (категорическое суждение: «роза есть растение»; гипотетическое суждение: «если
солнце поднимается над горизонтом, то наступает день»; разделительное суждение: «чешуй-
чатник есть либо рыба, либо амфибия»).

4. Суждение понятия, где о субъекте высказывается, в какой мере он соответствует своей
всеобщей природе, или, как выражается Гегель, своему понятию (ассерторическое суждение:
«этот дом плох»; проблематическое: «если дом устроен так-то и так-то, то он хорош»; апо­
диктическое: «дом, устроенный так-то и так-то, хорош»).

1-я группа — это единичное суждение, 2-я и 3-я — особенное суждение, 4-я — всеобщее суждение.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 539

Какой сухостью ни веет здесь от этого и какой произвольной ни кажется на первый взгляд эта классификация суждений в тех или иных пунктах, тем не менее внутренняя истинность и необходимость этой группировки станет ясной всякому, кто проштудирует гениальное раз­вертывание этой темы в «Большой логике» Гегеля (Сочинения, т. V, стр. 63—115)415. А какое глубокое основание эта группировка имеет не только в законах мышления, но также и в за­конах природы, — для доказательства этого мы приведем здесь один вне этой связи весьма известный пример.

Что трение производит теплоту, это было известно на практике уже доисторическим лю­дям, когда они изобрели — быть может, уже 100000 лет тому назад — способ получать огонь трением, а еще ранее этого согревали холодные части тела путем их растирания. Однако от­сюда до открытия того, что трение вообще есть источник теплоты, прошло кто знает сколько тысячелетий. Но так или иначе, настало время, когда человеческий мозг развился настолько, что мог высказать суждение: «трение есть источник теплоты», — суждение наличного бы­тия, и притом положительное.

Прошли новые тысячелетия до того момента, когда в 1842 г. Майер, Джоуль и Кольдинг подвергли исследованию этот специальный процесс со стороны его отношений к открытым тем временем другим процессам сходного рода, т. е. со стороны его ближайших всеобщих условий, и формулировали такого рода суждение: «всякое механическое движение способно посредством трения превращаться в теплоту». Столь продолжительное время и огромное множество эмпирических знаний потребовались для того, чтобы продвинуться в познании предмета от вышеприведенного положительного суждения наличного бытия до этого уни­версального суждения рефлексии.

Но теперь дело пошло быстро. Уже через три года Майер смог поднять — по крайней ме­ре, по сути дела — суждение рефлексии на ту ступень, на которой оно имеет силу ныне: «любая форма движения способна и вынуждена при определенных для каждого случая усло­виях превращаться, прямо или косвенно, в любую другую форму движения». Это — суждение понятия, и притом аподиктическое, — наивысшая вообще форма суждения.

Итак, то, что у Гегеля является развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, тео­ретических знаний о природе движения вообще. А ведь это показывает, что законы мышле­ния и законы природы необходимо

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 540

согласуются между собой, если только они надлежащим образом познаны.

Мы можем рассматривать первое суждение как суждение единичности: в нем регистриру­ется тот единичный факт, что трение производит теплоту. Второе суждение можно рассмат­ривать как суждение особенности: некоторая особая форма движения (а именно: механиче­ская) обнаружила свойство переходить при особых обстоятельствах (а именно: посредством трения) в некоторую другую особую форму движения — в теплоту. Третье суждение есть суждение всеобщности: любая форма движения оказалась способной и вынужденной пре­вращаться в любую другую форму движения. Дойдя до этой формы, закон достиг своего по­следнего выражения. Посредством новых открытий мы можем доставить ему новые под­тверждения, дать ему новое, более богатое содержание. Но к самому закону, как он здесь выражен, мы не можем прибавить больше ничего. В своей всеобщности, в которой и форма и содержание одинаково всеобщи, он не способен ни к какому дальнейшему расширению: он есть абсолютный закон природы.

К сожалению, дело хромает в отношении той формы движения, которая свойственна бел­ку, alias* в отношении жизни, до тех пор пока мы не в состоянии изготовить белок.

* * *

Однако выше доказано также, что для того, чтобы высказывать суждения, требуется не только кантовская «способность суждения», но и [...]

Единичность, особенность, всеобщность — вот те три определения, в которых движется все «Учение о понятии»416. При этом восхождение от единичного к особенному и от особен­ного к всеобщему совершается не одним, а многими способами, и Гегель довольно часто ил­люстрирует это на примере восхождения от индивида к виду и роду. И вот приходят Геккели со

— иначе говоря. Ред.

Эта краткая незаконченная заметка написана в конце четвертой страницы того листа, вторую, третью и начало четвертой страницы которого занимает помещенный выше большой фрагмент о классификации сужде-ний. В недописанном конце этой заметки Энгельс, по-видимому, хотел противопоставить кантовскому априо­ризму положение об эмпирической основе всех наших знаний (ср. настоящий том, стр. 539). Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 541

своей индукцией и трубят, как о каком-то великом деянии — против Гегеля, — о том, что надо восходить от единичного к особенному и затем к всеобщему, от индивида к виду, а за­тем к роду, позволяя затем делать дедуктивные умозаключения, долженствующие повести дальше! Эти люди так увязли в противоположности между индукцией и дедукцией, что сво­дят все логические формы умозаключения к этим двум, совершенно не замечая при этом, что они 1) бессознательно применяют под этим названием совершенно другие формы умозаклю­чения, 2) лишают себя всего богатства форм умозаключения, поскольку их нельзя втиснуть в рамки этих двух форм, и 3) превращают вследствие этого сами эти формы — индукцию и дедукцию — в чистейшую бессмыслицу.

* * *

Индукция и дедукция. Геккель, стр. 75 и следующие, где приводится индуктивное умозак­лючение Гёте, что человек, нормально не имеющий межчелюстной кости, должен иметь ее, и где, следовательно, путем неправильной индукции Гёте приходит к чему-то верному!

* * *

Бессмыслица у Геккеля: индукция против дедукции. Как будто дедукция не = умозаклю­чению; следовательно, и индукция является некоторой дедукцией. Это происходит от поля­ризации. Геккель, «Естественная история творения», стр. 76—77. Умозаключение поляризи-руется на индукцию и дедукцию!

Путем индукции было найдено сто лет тому назад, что раки и пауки суть насекомые, а все низшие животные — черви. При помощи индукции теперь найдено, что это — нелепость и что существует x классов. В чем же преимущество так называемого индуктивного умозак­лючения, могущего оказаться столь же ложным, как и так называемое дедуктивное умозак­лючение, основанием которого является ведь классификация?

Индукция никогда не докажет, что когда-нибудь не будет найдено млекопитающее жи­вотное без молочных желез. Прежде

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 542

сосцы считались признаком млекопитающего. Однако утконос не имеет сосцов.

Вся вакханалия с индукцией идет от англичан — Уэвель, inductive sciences*, охватываю­щие чисто математические науки418, — и таким образом была выдумана противоположность индукции и дедукции. Старая и новая логика не знает об этом ничего. Все формы умозаклю­чения, начинающие с единичного, экспериментальны и основываются на опыте. А индук­тивное умозаключение начинается даже с В — Е — О (всеобщего)⁴¹⁹.

Поиск по сайту: