Искусство Флоренции 2 пол. XV в. Творчество Мазаччо

Искусство Флоренции последней трети 15 века отмечено чертами аристократизма и рафинированной утонченности. Теперь художественные вкусы определяет кружок гуманистов, поэтов и художников, группирующихся при дворе Лоренцо Великолепного. В эти годы появляются произведения искусства, созданные не для широкого круга зрителей, но для ценителей и знатоков, которые могут разобраться в тонкости редкого литературного сюжета и оценить изысканность формы. Флоренция стала ведущим центром итальянского Возрождения.

Новые веяния в изобразительном искусстве раньше всего проявились в скульптуре. Мастера Раннего Возрождения большое внимание уделяют изображению нагого тела, передаче движения, используют мотивы античной классики. В скульптуре получили развитие свободностоящая статуя, перспективный живописный рельеф, реалистический портретный бюст, конный монумент. Во главе мастеров стоял скульптор Донателло. Основываясь на тщательном изучении натуры и умело используя античное наследие, Донателло первым из мастеров Возрождения сумел разрешить проблему устойчивой постановки фигуры, передать органичную цельность тела, его тяжесть, массу (Давид).

Наибольшее влияние на европейскую культуру имела флорентийская художественная школа и её лидер — крупнейший итальянский художник середины XV века Сандро Боттичели. Кроме того в то время творили, Пьеро делла Франческа (Бичевание Христа)

Реформатор итальянской живописи эпохи Возрождения.

Поиски обобщенного героического образа человека, правдивой передачи окружающего мира. Впервые ввел воздушную перспективу.

"Изгнание из рая" - впервые в живописи обнажил фигуры, мощное моделирование боковым светом.

Мазаччо — итальянский живописец. Несмотря на небольшую продолжительность своей жизни, он показал себя первостепенным мастером, оставил в своих произведениях образцы, по которым учились позже Леонардо да Винчи, Рафаэль и Микеланджело. Главные из этих произведений — фрески, написанные в капелле Бранкаччи, в церкви святой Марии дель Кармине, во Флоренции, рядом с фресками Мазолино. Они изображают «Изгнание Адама и Евы из земного рая», «Крещение, совершаемое апостолом Петром» и др. Чудо с динарием

Фигуры Мазаччо — совсем особые. Тяжелые, материально осязаемые, крепко стоящие на ногах. Одеяния фигур падают спокойными, пластически выразительными складками, полностью растворившими в себе последние отголоски линейной стилизации. Художник видит в фигуре лишь главное, основное, все второстепенное он отбрасывает. Отсюда его художественный язык приобретает такую концентрацию. Так обобщенно воспринимать натуру умел лишь Мазаччо. В этом отношении показательна трагическая фигура Магдалины. Опустившись на колени перед крестом в сцене «Распятие», она в отчаянии простерла руки. Весь ее образ выражает в предельно лаконичной форме крик души. Не менее выразителен грустный и одинокий Иоанн. Его голова бессильно склонилась, руки с трудом ее поддерживают.

Мазаччо никогда не форсировал в лицах «портретное» начало, чем так увлекались позднейшие кватрочентисты. В его лицах при всех их индивидуальных оттенках есть всегда что-то общее. Это уравновешенные, уверенные в себе люди, скромные и разумные, с высоко развитым чувством моральной ответственности. В них ясно выражена моральная подоснова человеческой природы, о которой так много писали флорентийские гуманисты. У них простые, крестьянского склада лица, лишенные столь ценимой позднеготическими живописцами «миловидности». В них преобладают плавные, изогнутые линии, пришедшие на смену грациозной готической заостренности. Чем-то эти лица отдаленно напоминают творения Джотто. Но это мир несоизмеримо более реальный и с гораздо большим количеством индивидуальных оттенков.

Создав с помощью перспективы трехмерное пространство, Мазаччо тем самым создал для фигур широкое поле деятельности, где они могли полностью утвердить свою индивидуальность. Трехмерное пространство явилось естественной предпосылкой для трехмерной трактовки фигуры. Такова была неотвратимая логика нового, реалистического языка. И здесь Мазаччо пришла на помощь светотень. Не бледная, аморфная, скользящая по поверхности формы, а сильная, энергичная, как бы взрывающая плоскость углублениями и выпуклостями. Достаточно бегло взглянуть на плащ апостола Павла, чтобы понять интенсивность мазаччевской светотени. Благодаря ей фигуры обретают те «ценности осязаемости», о которых так убедительно писал Б. Бернсон и которые стали в какой-то мере отличительной чертой всей флорентийской школы.

Поиск по сайту: