Особенности 13 страница

Зато о царствующих при нем императорах, сперва Тиверии, а затем Маврикии, Евагрий пишет только в панегирических тонах. По описанию Евагрия, Тиверий был высокого роста, статен, красив и даже по внешнему виду более, чем кто-либо другой из царей и всех смертных, был достоин царствовать. Он обладал кроткой, человеколюбивой душой и с первого взгляда располагал к себе всех. Он щедро награждал подданных и освобождал их от налогов, «ведь налоги — поддельное золото, ибо оно происходит от слез подданных» 142.

Еще более восхваляет Евагрий Маврикия: это был муж благоразумный и предусмотрительный, всегда и во всем постоянный, в образе жизни и нравах — твердый и разборчивый. Чревоугодия он был чужд, употреб-{209}лял пищу самую необходимую и простую и вообще «избегал всего, чем украшается жизнь изнеженная». Беседовать с простым народом Маврикий не любил и ушей не распускал. Поэтому входить к себе он позволял изредка, и то в случае дел важных, а для речей излишних затыкал свой слух — не воском, как говорит поэт, а разумом: разум для слуха есть превосходнейший ключ, который во время бесед своевременно и отпирает его, и запирает. Невежества, дерзости и трусости Маврикий не терпел, его осторожность была благоразумием, а медлительность — стремлением к безопасности 143. Если в Риме, по словам Плутарха, заключили союз мужество и счастье, то в Маврикии соединились благочестие и благоразумие.

Для Евагрия именно Маврикий был тем идеалом императора, который он тщетно искал раньше. Именно Маврикий побеждал в себе страсти и господствовал над ними. Он изгнал из своей души охлократию страстей и утвердил аристократию духа. Он был для своих подданных живым образцом добродетели 144. Чтобы его не заподозрили в лести, Евагрий утверждает, что Маврикий даже не знал о его панегирике 145. Впоследствии, правда, он был вознагражден и этим государем за свои литературные труды.

Социально-политические воззрения Евагрия особенно наглядно проявляются в его резко отрицательном отношении к народу и народным восстаниям. Посвящая свою книгу церковной истории, Евагрий отводит большое место описанию народных движений и рисует их неизменно в самых мрачных тонах. Перед читателем проходит целая вереница народных мятежей в Александрии, Антиохии, Константинополе 146. У Евагрия мы находим немало ценных сведений о социальной жизни его времени, обострении противоречий, нестабильности господствующего класса, борьбе с внешними врагами империи. Таким образом, по своим социально-политическим взглядам Евагрий был представителем антиохийской привилегированной интеллигенции, презиравшей народные массы и боявшейся их. Верой и правдой он служил патриарху Григорию и императорам Тиверию и Маврикию.

Критика отдельных императоров отнюдь не означала оппозиционности политических взглядов автора в отношении государственной власти. Оставаясь благонамеренным верноподданным христианских императоров, Евагрий критиковал лишь тех государей прошлых лет, которые в своей внутренней политике задевали интересы православной церкви или городской знати восточных провинций империи.

В центре внимания писателя, разумеется, находилась церковная история — христологические споры V—VI вв., деятельность церковных соборов и православных иерархов 147. Среди последних выделяется колоритная фигура патриарха Григория, живой портрет которого нарисовал автор 148. {210}

Для церковного писателя Евагрия, естественно, характерен тенденциозный подбор исторических фактов и их истолкование в конфессиональном духе. Наиболее ярко это проявляется в прославлении подвигов и чудес христианских мучеников 149, в восхвалении благочестия церковных и политических деятелей 150, в весьма позитивной оценке имперской политики христианизации варварских народов 151.

Теологические вопросы, однако, специально не рассматриваются Евагрием. Он в меньшей степени, чем Евсевий Кесарийский, касается сущности богословских споров, не углубляется в истолкование всех тонкостей философско-религиозной полемики. Да это и понятно, ведь Евагрий, несмотря на тягу к изучению богословия, бóльшую часть жизни оставался светским человеком. Об Оригене, оказавшем столь большое влияние на Евсевия, Евагрий отзывается скептически и утверждает, что «чистоту апостольских догматов Ориген старался наполнить эллинскими и манихейскими плевелами» 152.

Евагрий не углубляется и в философские проблемы пространства и времени. Хронологию он дает по правлениям римских императоров, применяя как римское, так и антиохийское летосчисление, начинавшее отсчет исторического времени с основания Антиохии 153. Основные интересы автора сосредоточиваются в восточных провинциях империи.

Произведение Евагрия обладает высокими литературными достоинствами. Композиция его труда отличается стройностью, отступления незначительны, портреты исторических деятелей выразительны, метафоры оригинальны.

Евагрий не чужд понимания красоты: он способен любоваться пейзажем 154, восхищается прекрасными храмами и другими архитектурными сооружениями. Особенный восторг вызывает у него, конечно, храм св. Софии в Константинополе — величайший, великолепный, изящный, для восхваления которого трудно найти слова 155.

Как и другие средневековые писатели, Евагрий ярко описывает стихийные бедствия, землетрясения, моровые язвы и иные несчастья, от которых страдали жители империи. В рассказе о пережитой им губительной моровой язве в Антиохии писатель, однако, подражает Фукидиду 156. Влияние великого греческого историка сказывается и в других частях исторического сочинения Евагрия 157.

Литературный стиль писателя привлекает простотой и ясностью, ему чужды вычурность и нарочитые риторические приемы. В описаниях близких ему событий он порою поднимается до высокой художественной выразительности, проникнутом искренним чувством.

В византийской церковной литературе более позднего времени труд Евагрия упоминают Фотий, патриарх Никифор, анонимный автор Жития {211} Симеона Младшего и Никифор Каллист 158. Круг читателей «Церковной истории» Евагрия определить трудно, но, скорее всего, его сочинение пользовалось популярностью преимущественно в восточных провинциях империи.

Историки еретического направления

Острая борьба между представителями различных религиозных течений в христианстве неминуемо должна была привести к появлению церковной историографии еретического характера. И действительно, до нас дошли, правда иногда не полностью, сочинения представителей арианского, несторианского и монофиситского направления, отражающие идеологию еретических кругов, весьма многочисленных и активных, противостоящих ортодоксальной церкви. Они свидетельствуют об острейших идейно-религиозных и политических столкновениях в империи в период становления и окончательного оформления всего идеологического арсенала победившего в конечном счете ортодоксального христианства. Однако именно в силу неортодоксальности этих сочинений они длительное время оставались в тени или даже всячески третировались в церковной историографии нового и новейшего времени. Такая судьба, например, постигла бесспорно выдающееся для своего времени произведение Филосторгия.

Филосторгий

«Церковная история» Филосторгия дошла до нас в большей своей части лишь в переложении патриарха Фотия, который, хотя и достаточно подробно излагает его содержание, сам крайне враждебно настроен к еретическому писателю и сурово осуждает его за приверженность ереси евномиан. Сквозь призму фотиевского негативного отношения к Филосторгию и воспринимало его сочинение большинство позднейших ортодоксально настроенных исследователей. Лишь сравнительно недавно обратились к серьезному изучению Филосторгия, изданию всех фрагментов его труда, сохранившихся у Суды, и арианской житийной литературе, в сочинениях Иоанна Дамаскина, в «Vita Constantini». Вместе с тем началась и фактическая реабилитация этого талантливого автора: стали признавать правдивость его произведения и его значение для изучения церковной историографии ранней Византии 159.

Филосторгий родился в Каппадокии около 368 г. в семье, исповедовавшей крайнее арианство — евномианство. По словам писателя, его отец Картерий принадлежал к сторонникам учения Евномия. Его мать, Евлампия, дочь православного священника Анисия, приняла вслед за мужем евномианство и сумела привлечь на сторону этого учения отца, братьев и других родных. Она, конечно, воспитала в евномианском духе и своего сына Филосторгия 160. {212}

В возрасте около 20 лет Филосторгий приехал в Константинополь. Именно здесь произошла определившая всю его дальнейшую жизнь встреча Филосторгия с основателем нового вероучения Евномием, который произвел на молодого каппадокийца неизгладимое впечатление. Одаренный тонкой наблюдательностью и умом, пылкий и экзальтированный юноша попал в гущу религиозных христологических споров своего времени. Филосторгий получил широкое и разностороннее образование. Он много путешествовал, совершил паломничество в Палестину, посетил Антиохию, затем Египет, побывал в Александрии.

Дальние путешествия, участие в религиозных диспутах, встречи с выдающимися людьми того времени значительно расширили научные и богословские познания Филосторгия и обогатили его жизненный опыт. В своем труде писатель обнаруживает достаточную осведомленность как в философии и теологии, так и в естественных науках той эпохи. Он проявлял интерес к спекулятивным построениям и догматическим спорам. Вместе с тем Филосторгий знал астрономию, интересовался медициной, имел особую склонность к географии. Его труд изобилует географическими описаниями, отражавшими тогдашние географические знания. В его сочинении особенно привлекательны описания дальних экзотических стран, варварских народов, неведомых диких зверей, причудливых растений далекой Африки и Индии. Рассказ Филосторгия о христианской миссии в Химьяр и Аксум, под руководством арианина Феофила, прозванного Индийцем, и описание владений химьяритов и аксумитов принадлежат к лучшим страницам его сочинения 161. Филосторгий, человек безгранично преданный христианству и непримиримый враг язычества, обнаруживает, однако, знания в области естественных наук, базировавшихся на достижениях античности (ему была известна, например, античная теория происхождения землетрясений). Однако при всей широте познаний и высокой образованности Филосторгий, как и другие церковные историки, был человеком своего времени и разделял его заблуждения.

Несмотря на то, что «Церковная история» Филосторгия дошла далеко не полностью, ее содержание поддается реконструкции с достаточной долей определенности. Оно охватывает период от правления Константина Великого до 425 г., т. е. до провозглашения малолетнего Валентиниана III императором Западной Римской империи. К 433 г. труд Филосторгия, очевидно, был завершен, так как в нем отсутствуют упоминания о грандиозном пожаре, происшедшем в этом году в Константинополе. Сообщение об этом пожаре, если бы автор дожил до него, думается, органично вписалось бы в общую картину бедствий империи, которой завершается исторический труд Филосторгия. Следовательно, «Церковная история» Филосторгия появилась ранее параллельных ей церковных историй ортодоксальных авторов.

Труд Филосторгия был написан, скорее всего, в Константинополе. Работая над ним, историк, несомненно, пользовался богатой библиотекой. Он изучил произведения Иосифа Флавия, Флегона и Диона, знал произведения Евсевия, Григория Назианзина, Василия Кесарийского и Аполлинария Лаодикейского, использовал письма Афанасия Александрийского, императоров Константина и Констанция, акты церковных соборов, канонические и неканонические сочинения, апокрифы. Очень важно, что {213} он включил в свой труд сочинения ариан, письма Евномия и Демофила.

«Церковная история» Филосторгия состояла из 12 книг, начальные буквы этих книг соединялись как бы в акростих и составляли имя автора.

По своим религиозным взглядам Филосторгий был страстным евномианином. В христологических спорах своего времени он стоял на стороне защитников «подобносущия». Как и Евномий, он считал, что хотя сын и подобен отцу, однако он не единосущен и не равного существа 162.

Филосторгий хвалебно отзывается об основателе арианского учения, но вместе с тем подчеркивает расхождения между Арием и Евномием, поддерживая концепцию последнего. Арий, как известно, разделял божественную и человеческую природу в Христе и считал его сотворенным отцом. Признавая главный догмат ариан об «иносущии» Христа, Филосторгий порицает Ария за доктрину непознаваемости, непостижимости и немыслимости бога. «И если бы таким почитал его только для людей, зло было бы, может, небольшое, а то и для самого единородного сына божьего» 163. Филосторгий указывает, что для Ария тайна рождения сына доступна только отцу. Историк подчеркивает различие мнений, царящее среди ариан, и акцентирует внимание на расхождениях между арианами и евномианами как в догматических вопросах, так и в обрядах 164. Сам же Филосторгий убежден, что тайну троицы можно постигнуть. Его не сдерживают в познании мира границы непознаваемого и неисследованного 165.

Центральной темой сочинения Филосторгия, его лейтмотивом является история истинной, с его точки зрения, евномианской церкви. Именно она противопоставляется, с одной стороны, язычеству, с другой — «неправой» никейской ортодоксальной церкви, защищающей догмат единосущия отца и сына. Главными действующими лицами «Церковной истории» Филосторгия всегда являются еретики — евномиане и ариане, он их выдвигает на первый план.

Свою задачу писатель выполняет со всей горячностью фанатичного еретика, открыто выражая ненависть к врагам своей веры. Недаром ортодокс Фотий называет Филосторгия Какосторгием и характеризует его произведение как похвальное слово еретикам и хулу православным.

Композицию произведения Филосторгия определяют крупные события из истории евномианской ереси. Детальный рассказ начинается со времени, когда евномиане отделились от арианской церкви и превратились в самостоятельное религиозное течение. Так, первый том его сочинения, состоявший из шести книг, завершался возвращением из ссылки видного сторонника евномианской ереси Аэция. История евномианской церкви дается со всеми деталями, с именами церковных иерархов и характеристикой их религиозных взглядов. С поражением же евномиан повествование делается более суммарным, со страниц книги исчезают имена даже архиепископов Рима, Константинополя, Антиохии и Александрии, не говоря уже об епископах отдельных епархий. Даже имя Иоанна Златоуста не упоминается в сохранившихся фрагментах.

Автор «Церковной истории» ведет полемику против идеи «единосущия» и подвергает резкой критике жизнь и деятельность основателя это-{214}го учения и главного противника Ария — Афанасия Александрийского. Сторонники догмата «единосущия», по мнению Филосторгия, были виновниками различных бед, обрушивавшихся на христианскую церковь и Римскую империю. Он рассматривает их как своих главных врагов. Подобно тому как ярые сторонники никейского вероисповедания всех своих противников называли арианами, Филосторгий всех тех, кто не разделял его веру, называл «гомоусианами» (сторонниками идеи единосущия).

Филосторгий, как и Евномий, был убежден, что люди могут и должны прийти к познанию тайны троичности божества. По его понятиям, не могло быть двух правд и нескольких формул, определяющих сущность Христа. Как у человека существует одна голова, так и существует только одна божественная истина 166. Высоко ценя Евсевия Памфила, Филосторгий все же упрекает его за принятие идеи непознаваемости бога 167.

Религиозно-философская позиция Филосторгия, естественно, полностью определила направление его исторического сочинения. Люди и события, которые проходят длинной чередой перед читателем «Церковной истории», оцениваются с точки зрения ревностного евномианина. Это относится прежде всего, разумеется, к церковным деятелям, но в значительной степени и к правителям империи. Главные герои труда Филосторгия — Евномий и его учитель Аэций. Оба они, по существу, основали евномианскую церковь. Третий выдающийся соратник этих ересиархов — Феофил Индиец — стоит чуть ниже в созданной автором евномианской иерархии. Евномия автор превозносит до небес. К сожалению, в передаче ярого ортодокса Фотия краски на этом портрете сильно тускнеют. И все же Филосторгий воссоздает как внутренний, так и внешний облик Евномия. По убеждению Филосторгия, главными качествами Евномия были несравненные благоразумие и добродетель. Его лицо и фигура отличались привлекательностью, а слова в его устах были подобны жемчужинам. Картавость отнюдь не портила его речь, а белые пятна на лице даже придавали ему особую красоту 168.

В честь Евномия Филосторгий написал похвальное слово, где восхвалял сочинения своего наставника, в частности его церковные послания 169.

Не менее высоко отзывается Филосторгий об учителе Евномия Аэции. Рассказ об Аэции изобилует правдивыми жизненными деталями и даже превосходит в этом отношении воспоминания об Евномии. Родиной Аэция была Келесирия. Он родился в семье военачальника и детство провел в достатке. Однако его отец, потерпев ряд поражений, впал в немилость у правительства и вскоре умер. Все имущество его было конфисковано, и семья осталась без всяких средств к существованию. Аэцию пришлось зарабатывать на жизнь ювелирным ремеслом. Однако неистребимая тяга к знаниям и необычайная одаренность помогли Аэцию овладеть всеми премудростями теологии и светских наук — грамматики и риторики. Он учился в разных городах у знаменитых ученых и обнаружил огромный ораторский талант, побеждая своих противников в богословских спорах. В то же время он занялся врачебным искусством, учился у знаменитого {215} врача Сополиса, познал тайны медицины, чтобы врачевать, по словам Филосторгия, болезни не только душевные, но и телесные. Аэций был трудолюбив, чужд всякого стяжательства; чтобы заработать на жизнь, он по ночам занимался ювелирным делом, а днем проповедовал свое учение. Больных он лечил безвозмездно, всем без исключения оказывая медицинскую помощь. Аэций выступал против учения о «единосущии», вел острую полемику с монофиситами, и слава его росла по всему Востоку, особенно в Каппадокии, Антиохии и Александрии 170. Слух о мудрости Аэция дошел до Евномия, и тот приехал к нему в Александрию, где они поселились вместе и Евномий стал учеником Аэция 171. Весь последующий путь эти два ересиарха прошли вместе, рука об руку. Аэций в дальнейшей жизни претерпел и взлеты, и падения, и милость кесаря Галла, и опалу по воле императора Констанция.

Во время спора со сторонниками «единосущия» в Константинополе Аэций выдвинул тезис о том, что сын полностью подобен отцу, чем вызвал гнев Константия. В результате происков врагов, обвинивших Аэция в участии в заговоре кесаря Галла, он был сослан в Амвладу, местность, отличавшуюся ужасным климатом 172. Но он не только не погиб в ссылке, как рассчитывали его противники, а даже спас жителей того края от моровой язвы. Констанций же, преследовавший Аэция и его сподвижников, понес кару свыше, потерпев поражение от персов 173. Сложные перипетии политической и религиозной борьбы самым непосредственным образом отражались на судьбе Аэция. Сосланный Констанцием, он был освобожден, как ни парадоксально, язычником Юлианом. Некоторое время Аэций жил как частное лицо в поместье на Лесбосе, подаренном ему Юлианом в память своего погибшего брата Галла. Но и здесь он продолжал читать проповеди местным жителям. Во время восстания Прокопия против императора Валента Евномий как-то был связан с восставшими, а Аэций, наоборот, чуть не пал жертвой узурпатора. Чудом спасшись, Аэций нашел, наконец, убежище в Константинополе у Евномия и его друзей. Здесь он и окончил свои дни и был похоронен единомышленниками с большой пышностью 174.

Образ третьего деятеля арианской церкви — Феофила Индийца — окутан у Филосторгия легендой. Феофилу (как, впрочем, и Аэцию, Евномию и другим сторонникам евномианского учения) автор приписывает различные сверхъестественные деяния 175. О жизни Феофила Филосторгий рассказывает, что он еще при императоре Констанции был прислан в качестве заложника от индийцев с о. Дива, провел многие годы среди ромеев, усвоил их культуру, принял христианство по арианскому образцу и сделал блестящую дипломатическую карьеру в империи. Он возглавил христианскую миссию к химьяритам и аксумитам и выполнил ее с большим успехом 176. В борьбе кесаря Галла и императора Констанция Феофил оказался на стороне первого, был его близким советником и по-{216}сле убийства Галла попал в ссылку 177. По словам Филосторгия, Феофил Индиец был опытным врачевателем и, вызванный из ссылки, исцелил жену императора Констанция 178. Но затем вновь последовала опала и ссылка в Гераклею Понтийскую. Искусный дипломат, врач и проповедник арианства, Феофил Индиец до конца жизни оставался сторонником этого учения.

Что касается противников учения Евномия, то к подавляющему их большинству Филосторгий относится с крайней недоброжелательностью. Писатель беспощаден к православным церковным иерархам. Перед нами предстают: коварный и жестокий Афанасий Александрийский (благодаря его козням был растерзан толпой фанатиков-язычников его соперник Георгий Каппадокийский) 179, бесстыдный Василий из Анкиры, негодяй и предатель Акакий, нерешительный и слабый Евдоксий, бестолковый Демофил. Правда, иногда Филосторгий достаточно объективен в отношении сторонников иной религиозной доктрины. Он, например, хвалит таких столпов православия, как Василий Кесарийский, Григорий Назианзин и особенно Аполлинарий Лаодикейский.

Разумеется, Филосторгий (даже в изложении Фотия) стремится найти уязвимые места в догматических построениях Василия Великого и Григория Богослова. Он обвиняет их в отрицании догмата о воплощении Христа, ибо они утверждали, что сын не воплотился в человека, но лишь обитал в нем 180. Именно эти положения их учения послужили причиной разрыва с ними Аполлинария Лаодикейского. Но и сам Аполлинарий впал в ересь, отрицая возможность воскресения не только душ, но и тел людей 181.

Вместе с тем Филосторгий дал высокую оценку богословским познаниям и проповедническому дару прославленных каппадокийцев. Василий Кесарийский превосходил Аполлинария и Григория Назианзина блеском своих энкомиев, зато Григорий не знал себе равных в ораторском искусстве — его речь отличалась плавностью, богатством образов и необычайной силой. Аполлинарий же стоял выше обоих по глубине своих познаний в сфере теологии. Однако в богословской полемике Евномия с Василием и Аполлинарием, по мнению Филосторгия, победа осталась за Евномием 182.

Признание заслуг этих самых влиятельных противников евномиан свидетельствует, конечно, об объективности Филосторгия. Но нельзя забывать о том, что и Василий Кесарийский, и Григорий Назианзин пользовались в то время уже большой славой. Победа над столь знаменитыми противниками доставляла не меньшую славу их победителю — Евномию. Особые же похвалы Филосторгия Аполлинарию могут быть объяснены тем, что тот охладел к Василию и Григорию и даже разошелся с ними во взглядах.

С тех же религиозных позиций Филосторгий оценивает и деятельность правителей империи. Защитники православия не заслуживают его похвал, {217} сторонники же арианства или колеблющиеся в вероисповедании встречают, разумеется, более позитивную оценку.

Особенно ярко это проявляется в характеристике Константина. Филосторгий отходит от канонизированного образа христианского императора, созданного Евсевием Кесарийским. Он бросает мрачную тень на нравственный облик этого правителя, разоблачая его кровавые семейные тайны. Писатель обвиняет императора в убийстве сына Криспа и своей второй жены Фавсты. Он приводит две версии этого злодеяния. Согласно первой из них император покарал сына за клевету на мачеху, а ее саму за прелюбодеяние приказал задушить в жарко натопленной бане 183. Вторая версия была явно навеяна реминисценциями классической греческой трагедии. По словам Филосторгия, «жену же Фавсту он предал смерти совершенно справедливо, потому что она, подражая древней Федре, клеветала на сына его Приска 184, будто он питал к ней страсть и намеревался совершить над ней насилие, подобно тому как и та [клеветала] на Ипполита, сына Тесея. Согласно с законами природы отец почувствовал отвращение к сыну, но впоследствии, узнав истину, предал смерти и жену, приговорив ее к наказанию, самому справедливому из всех». Филосторгий не утаивает и того, что Константин был убит своими братьями 185.

Для политической позиции Филосторгия не менее показательна его характеристика Феодосия Великого. Феодосий покончил с языческим культом, и за это бог вознаградил его военными успехами. Однако Феодосий был человеком невоздержанным, преданным неумеренной роскоши, из-за чего и умер от водянки. Он отлучил от церкви ариан, и незадолго до его смерти на небе появилась комета в виде огненного меча — верный знак грядущей кары. Не успел Феодосий закрыть глаза, как в империи начался длинный ряд предсказанных в Писании бедствий. Нарисованная Филосторгием картина бедствий империи после смерти Феодосия исполнена обличительной силы и мрачного величия. Фальшивые пророки бесчинствуют, в церкви только и слышится их богохульство. А на императорском троне один вырождающийся правитель сменяет другого. Все губит постыдный фаворитизм.

Принадлежа к оппозиционной церковной партии, Филосторгий смело и открыто критикует имперское правительство. Портреты императоров написаны им правдиво, откровенно, без всяких прикрас. Аркадий, например, «рост имел малый, тело сухощавое, силы слабые, лицо смуглое. Вялость его души обличалась речью и выражением глаз, которые у него сонливо и болезненно закрывались» 186. Лишь однажды этот хилый и боязливый правитель проявил энергию, расправившись с временщиком Евтропием, который оскорбил его жену 187. Рассказывая о борьбе различных узурпаторов за императорский престол, историк, однако, всегда остается на стороне законного наследника трона. «Божественное правосудие,— пишет он, — ясно показывало, что оно не допускает беспорядка и не любит тиранов; а кто защищает законного царя, тому и оно помогает» 188. {218}

Мисорий императора Феодосия I. Ок. 380 г.

Мадрид. Академия

Если критике арианского писателя подвергались даже императоры-христиане, но иного, чем он, религиозного толка, то понятно, с какой ненавистью обрушивается он на язычника на троне — императора Юлиана.

Еретик Филосторгий по накалу эмоций и силе обличения иногда даже превосходит ортодоксальных церковных историков (за исключением лишь Евагрия). В то время как у ортодоксальных историков спор с язычниками порой выглядит лишь как известная дань традиции, свойственной христианской историографии, у Филосторгия этой полемике отведено весьма важное место. {219}

Филосторгий посвятил специальный труд опровержению язычества и критике правления Юлиана. Оно облечено в форму описания мученичества Артемия — жертвы гонений против христиан при Юлиане. О борьбе с язычеством много говорится и в «Церковной истории». Кроме того, Филосторгий написал сочинение против языческого философа Порфирия в защиту христиан. К сожалению, оно не сохранилось, но о нем упоминает сам автор в «Церковной истории» 189.

Юлиана писатель откровенно ненавидит. И хотя он ставит ему в заслугу то, что император вызвал из ссылки епископов-евномиан, в том числе Аэция, в дальнейшем, восстановив язычество, он обманул надежды ариан и причинил христианам несказанные бедствия: язычники подвергали христиан разного рода мучениям, пыткам и жестоким казням 190. Филосторгий пишет о коварстве и неискренности Юлиана: оставаясь как бы в стороне, он разжигал религиозную рознь среди христиан для посрамления христианства, что и было целью Отступника 191. Преследования мученика Вавилы и других христиан принесли лишь позор Юлиану и славу мужественным защитникам христианства 192.

Собирая рассказы христиан, иногда баснословные, Филосторгий доказывает, что все начинания Юлиана терпели крах. У поруганной язычниками статуи Христа верующие чудом спасли отбитую голову. Иудеи, пытавшиеся с помощью Юлиана и вопреки предсказаниям Христа восстановить храм в Иерусалиме, не смогли этого сделать из-за вмешательства провидения. Всех, кто при Юлиане переходил в язычество, постигала кара свыше. Языческие прорицания в пользу Юлиана не сбывались. Меры Юлиана против христианского клира не достигали цели.

Персидский поход Юлиана автор расценивает как роковую ошибку, вызванную верой императора в ложные предсказания языческих прорицателей, прославлявших его непобедимую силу. Неудачу похода он объясняет тем, что легковерный правитель был обманут подосланным к нему стариком-персом, который завел Юлиана и его войско в пустыню и помог персам нанести им поражение 193. Филосторгий принимает версию гибели Юлиана в сражении от раны в живот, нанесенной воином-арабом. Рана была смертельная, и даже прекрасный врач Оривасий из Сард, бывший при императоре, не смог его спасти. Последние минуты Юлиана описаны Филосторгием в разных его сочинениях по-разному. В «Церковной истории» он рассказывает, что, умирая, Юлиан проклинал языческих богов и бросал пригоршней свою кровь, струящуюся из раны, к солнцу, говоря: «Насыться!» Фотий, передавая этот рассказ, подвергает его сомнению: по его мнению, бóльшая часть историков полагает, что последние слова Юлиана были обращены не к солнцу, а к Иисусу Христу. Действительно, сам Филосторгий в «Мученичестве Артемия», используя, по-видимому, другие источники, передает именно эту версию кончины Юлиана. Согласно этой версии, Юлиан, впав в безумие, взял в руку собственную кровь и, брызнувши ею в воздух, при последнем издыхании вскричал: «Ты победил, Христос; насыться, Галилеянин!» 194 {220}

Из «Мученичества Артемия» можно узнать и о полемике между христианами и язычниками при Юлиане. Обширный материал, собранный автором, позволяет судить об аргументации противников. Весьма показательно для идейной атмосферы той эпохи использование как язычниками, так и христианами доводов, почерпнутых из арсенала античной философии и науки. Обе стороны прекрасно знали не только Писание, но и Гермеса Трисмегиста, Пифагора, Орфея, Платона, античную историю и мифологию.

Поиск по сайту: