Проблема Magna Hungaria. (с.227)

Вопрос о восточноевропейской, а в узком смысле – заволжской прародине древних мадьяр давно уже перестал быть гипотезой благодаря сведениям византийского императора Константина Багрянородного (X в.) и Анонима Хрониста (Нотария) венгерского короля Белы III (рубеж XII-XIII вв.), детально проработанным не одним поколением отечественных и зарубежых историков. Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в Карпато-Дунайский бассейн древние мадьяры-венгру пришли с востока, с территории современной России и Украины, что произошло это не ранее конца IX века, что в процессе своего движения на запад мадьяры образовали на территории Восточной Европы три этногеографические области: Древнюю, или Великую Венгрию (Magna Hungaria), Леведию (Лебедию) и Ателькузу (Этелькез) – и что первая из этих областей находилась на крайнем востоке европы, где-то в пределах Урало-Поволжского региона.

В.Н.Татищев был первым российским историком, попытавшимся установить место древнемадьярской прародины и объяснить причины пересления угров-мадьяр с территории современной России на берега Дуная. В решении первого вопроса автор «Истории Российской» опирался на сообщение русского летописца о том, что «угри», прошешие в 898 году мимо Киева и стоявшие какое-то время на Днепре, пришли, подобно половцам, с востока, а также на сведения о существовании на берегу реки Кумы (Северный Кавказ) развалин города Маджара, который, по мнению В.Н.Татищева, и должен был являться местом пребывания угров-мадьяр перед их походом на запад. По вопросу же о причинах их переселения первый российский историограф полностью следовал за Константином Багрянородным связывал их (эти причины) с экспансией печенегов.

Более детально вопрос об угро-мадьярском переселении рассматривал в своей «Истории государства Российского» Н.М.Карамзин. Комментируя летописное сообщение о прохождении угров мимо Киева, он поясняет, что первоначально эти племена обитали близ Урала и лишь в IX веке переселились в «страну Лебедию», местоположение которой автор предполагал на территории тогдашней Харьковской губернии, «где город Лебедин напоминает сие имя». В пространном комментарии к пятой главе I тома своего сочинения Н.М.Карамзин, основываясь на сообщениях Юлиана, Плано Корпини и Рубрука, впервые выдвигает версию о башкиро-мадьярском этнокультурном родстве, а территорию Башкирии полагает «древним отечеством угорских народов». Разницу в языках башкир и венгров автор объяснял длительным соседством первых с татарами, следствием чего, по его мнению, явилась языковая ассимиляция башкир. Отталкиваясь от сообщения Константина Багрянородного о реке «Хингил», текущей в стране Лебедии, которую большинство исследователей, как прошлых лет, так и современных, отождествляют с реками Ингул или Ингулец, Н.М.Карамзин, в предположительной, правда, форме, очерчивает громандную территорию угорской области Лебедия: от Харьковской губернии до Днепровских порогов и до устья р.Ингулец.

Свое дальнейшее развитие концепция восточной прародины угров-мадьяр получила в работах К.Я.Грота, специально посвященных этому вопросу. Исходя из посылки о лингвистическом родстве мадьяр-венгров с народами, населяющими северную часть Урало-Волжского региона («зыряне, «пермяки», «вотяки», «черемисы» и «мордва») и низовья Иртыша и Оби («вогулы» и «остяки»), автор приходит к выводу о местоположении «Древней Угрии» по обе стороны северной части Уральского хебта и сопредельным с нею краям, то есть в пределах тогдашних Пермской, Вятской и Тобольской губерний. Для уточнения территории собственного мадьярского расселения К.Я.рот обращается к «турецким заимствованиям» в венгерском языке и делает вывод о том, что «прародину их следует искать в тех края, которые соприкасались с жилищами турецких племен, т.е. именно где-то в южных пределах финноугорской племенной области».

О времени переселения древних мадьяр с Уральской прародины на запад автор, не доверяя сведениям Венгерского Анонима, высказывается в самой предположительной форме, относя это событие к началу IX в. (не позже 810-820 гг.).

Границы области Леведия К.Я.Гроту представлялись в том же очертании, что и Н.М.Карамзину: «между реками Доном и Днепром в Харьковской губернии, на юго-запад по направлению к порогам Днепровским и за Днепр, в область рек Ингульца и Ингула». Причем в обоснование этих границ автор приводит образцы местной топонимии и гидронимии типа реки Угра, Угрии, Лебедянь, Лебедин и пр. А вот вопрос о пути движения угров-мадьяр с Уральской прародины в Леведию в трактовке автора претерпевал некоторые изменения. Первоначально этот путь рисовался К.Я.Гроту слеующим образом: по Каме и Волге – на Оку и вверх по Оке – к верховьям Дона, а затем по Дону – в хазарские владения, где они и получили местности для своих кочевий, т.е. Леведию. Однако, усомнившись в возможности пройти этот путь, пролегавший через лесные районы, большими конными массами, в своей последующей работе автор предлагает другой маршрут миграции мадьяр с Урала: «…степная страна за Средней Волгой в нынешних губерниях Уфимской, северной части Оренбургской, Самарской и Саратовской… Как бы то ни было, мадьяры, выступив из своих жилищ (под тем или иным давлением), естественно, направились в степные пространства на юг и где-нибудь в нынешней Саратовской губернии переправились через Волгу, затем, с разрешения хазар, - через Дон и через их владения и очутились по соседству с ними в той земле, которую мы вслед за Константином Багрянородным называем «Лебедией».

Трудно сказать, когда была написана процитированная выше работа К.Я.Грота, но скорее всего – уже после выхода в свет статьи Н.Я.Данилевского «О пути мадьяр с Урала в Лебедию», явившейся ответом на книгу К.Я.Грота «Моравия и мадьяры с половины IX до начала X века». Исходя из Прикамско-Приуральской прародины древних угров-мадьяр (т.е. лесной Биармии), автор статьи не соглашается с предложенным К.Я.Гротом маршрутом переселения в Лебедию, поскольку там они выступают уже как номады-степняки. Следовательно, считал Н.Я.Данилевский, была какая-то промежуточная область, обитая в которой мадьяры (лесные охотники-звероловы) «ономадились». Но где же искать эту промежуточную область, - задает он вопрос и сам же отвечает на него: «Там, где кончается лес и начинается степь, где эти формации проникают друг в друга и где можно предположить, что другие, более их могущественные кочевники (печенеги, узы и т.п.) в течение долгого времени не препятствовали их перерождению из звероловов и рыболовов в кочевников, которое могло продолжаться столетия. Единственное место, которое можно для этого назначить – это восточная часть губернии Уфимской и северная часть Оренбургской, т.е. предгорье Южного Урала, теперешняя Башкирия.

Именно отсюда, по мнению автора статьи, угры-мадьяры и начали свой поход на запад «…через Самарскую губернию, переправились через Волгу, с разрешения хазар, где-нибудь у Саратова (немного выше или ниже – веротянее первое, только непременно там, где уже кончился лес и началась степь), переправились из-за Дона в Землю Войска Донского, т.е. где впадают в неё Хопер и Медведица, а тут уже были в Лебедии». Что же касается границ Лебедии, то Н.Я.Данилевский очерчивает их по южным, степным районам Харьковской и Полтавской губерний, а также включает в пределы этой области Екатеринославскую и Таврическую губернии. То есть по своим очертаниям и территориальным масштабам границы Лебедии в представлении автора статьи мало чем отличались от границ этой области, очерченных Н.М.Карамзиным и К.Я.Гротом. Интересно, что название этой области Н.Я.Данилевский, в отличие от традиционного обращения к имени мадьярского воеводы Лебедя, объясняет от травы лебеды, в изобилии растущей на степных курганах.

Таким образом, к началу XX столетия в отечественной историографии утвердилась концепция об уральской прародине угров-мадьяр и тождстве территории Magna Hungaria с территорией современного Башкортостана в её приуральской части. Эта концепция, в свою очередь, породила проблему башкиро-мадьярского этногенетического родства (этнолингвистическую по своему содерджанию), дискутировавшуюся почти до конца 60-х годов, а также вызвала к жизни необходимость поиска археологического содержания понятия Magna Hungaria и выделения в Урало-Поволжье археологической культуры угров-мадьяр. Среди археологов одним из первых попытку увязать известные в Приуралье археологические памятники с древними мадьярами предпринял А.В.Шмидт, предполагавший угорскую (мадьярскую) принадлежность носителей бахмутинской культуры в бассейне среднего течения реки Белой. Высказанная в конце 20-х годов данная точка зрения просуществовала до конца 60-х гг, имея как своих сторонников – Р.Б.Ахмеров, В.Ф.Геннинг, Н.А.Мажитов, так и оппонентов – Э.Мольнар, И.Эрдели, Т.М.Гарипов, Р.Г.Кузеев, и постепенно «сошла на нет», когда по мере накопления археологического материала из лесных районов Приуралья, у исследователей все более отчетливо стало складываться представление ло непрерывном этногенетическом ряде – караабызская и пьяноборская – мазунинская и бахмутинская культуры, свидетельствующем о сохранении в Приуралье местной, финно-пермской этнокультурной доминанты.

Этому в немалой степени способствовали открытие и изучение в начале 50-х годов Стерлитамакского (Левашовского) могильника, материал которого сразу же обратил на себя внимание исследователей своим сходством с материалов древневенгерских могильников IX-X веков («периода обретения Родины»). Первыми это отметили М.И.Артамонов и И.Эрдели, что, впрочем, не изменило скептического отношения венгерского ученого к возможности выявления на территории Башкортостана древнемадьярских археологических памятников.

Однако, несмотря на отсутствие общепризнанных древнемадьярских археологических материалов, идея заволжско-приуральской локализации «Древней Венгрии» продолжала занимать умы исследователей.В 1968 году в Кембридже вышло репринтное издание книги английского историка К.Маккартни «Мадьяры в IX веке», одна из глав которой посвящена проблеме идентификации Magna Hungaria. В результате скурпулезного анализа сведений венгерских монахов-путешественников XIII века (Юлиан, Рубрук) и сопоставления этих сведений с данными арабо-персидских авторов X-XI веков (аль-Балхи, Ибн-Фадлан) К.Маккартни приходит к выводу о том, что в IX веке часть мадьяр жила в Приуралье и именно они, эти мадьяры, и вошли в книгу Ибн-Фадлана под именем «башкортов». А самл этногеографическое понятие Magna Hungaria автор считал явлением поздним и кратковременным.

В отечественной же науке проблема уральской прародины мадьяр-венгров решалась через призму выявления угорского этнокультурного компонента в этнической карте Урало-Поволжья эпохи средневековья. На научной сессии по этногенезу башкир, состоявшейся в 1969 году в городе Уфе, прозвучали доклады, авторы которых пытались из общей массы имеющегося к тому времени в Приуралье археологического материала выделить соственно угорский, имея в виду его связь с племенами Мадьярского союза.

В представлениях Н.А.Мажитова это по-прежнему оставалась бахмутинская культура, носители которой, по его мнению, «принимали активное участие в формировании Мадьярского союза». Р.Г.Кузеев, не разделявший точку зрения об угорской (древнемадьярской) принадлежности «бахмутинцев» (древние мадьяры – кочевники, а «бахмутинцы» - охотники-лесовики), предложил искать территорию Мадьярского союза на юго-западе современного Башкортостана, в долинах рек Большой Ик, Зай и Шешма, где, по данным башкирских шежере, в XIII-XIV вв. обитали башкирские родо-племенные группы – юрматы, еней, негмен, кесе, генетически восходящие к «булгаро-мадьярскому» этническому пласту.

В.Ф.Геннинг в развитие своей мысли, высказанной им в статье «Мазунинская культура в Среднем Прикамье», разделил весь известный на территории Башкортостана археологический материал эпохи раннего средневековья на несколько этнокультурных групп, среди которых он выделил и местных финно-пермяков, и самодийцев, и угров, пришедших сюда из Западной Сибири.

В плне интересующей нас темы определеннее всех высказалась Е.Л.Халикова. Опираясь на материал исследуемого ею совместно с Е.П.Казаковым Танкеевского могильника, в его обряде и материальной культуре она выделила ряд элементов, оказавшихся общими для Танкеевского, Стерлитамакского и подобных им могильников «периода обретения Родины» на Дунае. На этом основании Е.А.Халикова сделала вывод о наличии общего (угро-мадьярского) этнического компонента, сложившегося в Западном Приуралье и равно участвовавшего в формировании этнического облика и волжских булгар, и дунайских венгров.

Г.И.Матвеева в своем докладе об этнокультурном составе населения лесной и лесостепной Башкирии в I тыс. н.э. сопоставила керамику памятников кушнаренковского и караякуповского типов, только что выделенных в Приуралье, с керамикой синхронных памятников Западной Сибири и сделала заключение о наиболее вероятной угорской принадлежности «кушнаренковцев» и «караякуповцев».

В более развернутом виде основные положения своих докладов, прочитанных на сессии по этногенезу башкир, В.Ф.Геннинг и Е.А.Халикова опубликовали в виде статей в совместном советско-венгерском сборнике «Проблемы археологии и древней истории угров». В этом же сборнике были опубликована статья Е.П.Казакова, в которой на материале Танкеевского могильника он выделяет венгерские элементы в декоративно-прикладном искусстве населения ранней Волжской Болгарии, статья А.А.Москаленко, хотя и посвященная проблеме славяно-венгерских отношений в IX веке, но содержащая достаточно обстоятельную историографию древнемадьярской области Леведия (Лебедия), и статьи венгерских исследователей по различным аспектам археологии древних венгров «периода обретения Родины». Среди последних привлекает внимание своим названием статья историка и археолога А.Барты «Истоки венгерской культуры X в.». Однако при знакомстве с содержанием указанной статьи выясняется, что тем Magna Hungaria в плане истоков венгерской культуры автора совершенно не интересует, равно как и тема локализации древнемадьярских этногеографических областей Леведия и Этелькез в Восточной Европе. Опираясь на данные исторической лингвистики и отдельные находки земледельческих орудий в древневенгерских погребениях, А.Барта доказывает, во-первых, комплексный, земледельческо-скотоводческий характер экономики древних венгров в период их переселения на берега Дуная, а во-вторы, (и это главное) подводит читателя к мысли о том, что сложилась эта экономика, как и материальная культура древних венгров в период их обитания на территории Хазарского каганата. Болгаро-салтовским влиянием объясняет А.Барта общие сюжеты и приемы обработки художественного металла населения Волго-Камья (ранних болгар и носителей ломоватовской культуры) и венгров «периода завоевания Родины».

Одним словом, к началу 70-х годов у исследователей средневековых древностей Урало-Поволжья однозначного мнения относительно локализации и археологического содержания Magna Hungaria не сложилось, а потому Р.Г.Кузеев в своей книге, посвященной происхождению башкирского народа, уделивший большое внимание этому вопросу, предложил временное, компромиссное решение: с одной стороны, исследователь делает однозначное заключение о том, что, «несмотря на успехи археологии в Волго-Уральском регионе, ни одну культуру I тыс. н.э. невозможно достоверно связать с древними венграми» и, следовательно, в развитие его точки зрения, высказанной на сессии по этногенезу башкир, «вероятную территорию расселения древних венгров можно установить на основании сопоставления исторических и языковых данных с древними районами расселения тех башкирских племен, названия которых представлены в этническом составе как башкир, так и угров». Такими районами, по мнению автора, были территории, непосредственно соседствующие с Волжской Булгарией: между Волгой и Бугульминской возвышенностью, включая и её западные склоны. А с другой стороны, в подтверждение своей точки зрения Р.Г.Кузеев ссылется на могильники эпохи средневековья, имеющие между собой культурные параллели: Танкеевский, Кокрятьский и Хрящевский – в Волго-Камье и Стерлитамакский, Кушулевский и Манякский – в Приуралье.

В этих условиях весьма эффектно, в плане решения проблемы локализации и археологического содержания Magna Hungaria, выглядели открытие и исследование в 1974 году казанским археологом Е.А.Халиковой Больше-Тиганского могильника на левобережье Нижней Камы. В серии последующих публикаций исследователь не только убедительно показла наличие прямых параллелей в погребальном обряде этого памятника и венгерских могильников периода завоевания «родины» (типа Бездед, Кензеле I и II, Башхалом и др.), но и очертила круг аналогичных памятников на территории от Нижней Камы до восточных склонов Южного Урала: Хусаиновский, I и II Бекешевские, Иткучуковский, отдельные захоронения Стерлитамакского, Лагеревского, Старо-Халиловского, Каранаевского, Муракаевского и некоторые другие могильники, исследованные к этому времени Н.А.Мажитовым, то есть в основном могильники, известные как памятники кушнаренковско-караякуповского типа, территоию распространения которых Е.А.Халикова отождествляла с легендарной Magna Hungaria.

Реакция коллег на точку зрения Е.А.Халиковой относительно локализации Magna Hungaria была достаточно своеобразной: на IV Международном конгрессе финноугроведов, состоявшемся в 1975 году в Будапеште, её выводы подверглись критике со стороны А.Барты, И.Фодора и особенно В.Ф.Геннинга, отождествлявшего создателей памятников кушнаренковско-караякуповского типа с самодийцами. Однако в 1977 году в Оксфорде вышла большая статья И.Фодора «Происхождение венгров и обретение родины», в которой автор со ссылкой на Е.А.Халикову уже вполне определенно говорит о переселении в начале I тыс. н.э. древних мадьяр-венгров из-за Урала на территорию современного Башкортостана и о принадлежности к ним памятников кушнаренковского типа. Причем на страницах своей статьи автор приводит практически ту же самую карту локализации и движения древних венгров в Восточной Европе, что и в одной из статей Е.А.Халиковой по данной проблеме.

Мысль о совпадении территорий Magna Hungaria – современный Башкортостан проводится И.Фодором в его книге «В поисках новой родины». В подтверждение её автор привлекает уже не только традиционные сведения средневековых монахов-путешественников и общие башкиро-венгерские родоплеменные названия, но и археологические фиксируемые параллели в погребальном обряде могильников «периода обретения Родины» на Дунае и могильники караякуповского типа на Южном Урале (в частности – обряд наложения масок-наглазников на лица погребенных).

Безвременная кончина Е.А..Халиковой в 1977 году прервала начатую ей интересную и очень плодотворную работу по локализации и археологической идентификации Magna Hungaria (последняя, посмертная статья исследовательницы по рассматриваемой проблеме увидела свет в 1981 году). Однако разработка этой темы была продолжена теперь уже А.Х.Халиковым, до сих пор относившимся к проблеме Magna Hungaria достаточно индифферетно. В 1981 году в Будапеште выходит их совестная с Е.А.Халиковой монографическая публикация Больше-Тиганского могильника под названием «Древние венгры на Каме и Урале», где кроме публикации чисто отчетных материалов дается пространное обоснование древневенгерской этнокультурной принадлежности этого памятника, прослеживается его культурно-типологическое сходство с могильниками караякуповской культуры на Южном Урале и на этом основании очерчивается граница Magna Hungaria в территориальных пределах современного Башкортостана. Затем, практически одновременно, выходят две статьи А.Х.Халикова с однозначными и, в плане интересующей нас темы, достаточно красноречивыми названиями: «Культура древних венгров в Приуралье и Подунавье в VIII-X вв. н.э.» и «Новые исследования Больше-Тиганского могильника (о судьбе венгров, оставшихся на древней Родине)». В первой из них автор на примере сташего уже традиционным сравнения большетиганских и подобных им приуральских материалов с древневенгерскими еще раз утверждает тезис о том, что «легендарная Великая Венгрия в VII – начале IX века находилась в области между Уралом и Волгой, ограничиваясь на севере нижним течением реки Кама, на востоке – Уральскими горами, на юге – волго-уральскими степями, а на западе – левобережьем реки Волга». Во второй, публикуя материалы своих собственных раскопок на Больше-Тиганском могильнике в 1979-1982 гг., А.Х.Халиков заключает, что «Больше-Тиганский могильник, оставленный протовенгерским населением, обитавшим в районах Нижнего Прикамья в VIII-IX веках и не позднее первой половины IX века в основной своей массе ушедшим через области Леведия и Ателькузе на современную территорию обтания, продолжал функционировать и в X веке». Правда, как считал исследователь, в это время оставшиеся в Нижнем Прикамье древние венгры начинают испытывать заметное этнокультурное воздействие со стороны прикамских, поломско-чепецких племен, что отразилось на облик поздних погребений исследуемого памятника, но не привело к полной этнической нивелировке прикамских венгров.

Итак, к началу 80-х годов в археологической литературе, можно сказать, окончательно утверждается точка зрения, стержневыми моментами которой являются признание угорско-мадьярской этнокультурной принадлежности археологических памятников кушнаренковского и караякуповского типов в Приуралье и отождествление их ареала (современный Башкортостан) с легендарной Magna Hungaria. Сейчас эту точку зрения с некоторыми вариациями (касающихся в основном осторожно сдержанного отношения к отождествлению Magna Hungaria с современным Башкортостаном) разделяют большинство исследователей, в той или иной степени затрагивающих в своих работах проблему содержания этнокультурной карты Южного Урала и Приуралья в эпоху средневековья: В.А.Могильников. Р.Г.Кузеев и В.А.Иванов.

Объективности ради следует заметить, что у данной точки зрения есть пассивный сторонник – Е.П.Казаков, постоянно ставящий вопрос об этнической принадлежности кушнаренковско-караякуповских памятников Южного Урала в прямую зависимость от решения вопроса об этносе носителей общности западносибирских средневековых культур со штампо-гребенчатой керамикой, западную периферию которой составляют памятники кушнаренковского и караякуповского типов, и есть непримиримый противник – Н.А.Мажитов, который на протяжении более чем 20 лет с очень слабой системой доказательств декларирует в своих работах тюркско-башкирскую принадлежность этих памятников.

Вместе с тем становится очевидным, что проблема локализации и археологического содержания Magna Hungaria перестает быть региональной проблемой, поскольку, во-первых, «Древняя, или Великая Венгрия», в каком бы районе Урало-Волжского региона они ни находились и какой бы смысл не вкладывали в это понятие средневековые и современные авторы, являлась начальным пунктом пребывания древних мадьяр-протовенгров в Восточной Европе, пунктом, в котором древнемадьярская культура, в самом широком смысле этого слова, какое-то время сохранялась в максимально чистом виде.

Во-вторых, выявление археологического содержания этногеографического понятия Magna Hungaria безусловно приблизит нас к решению проблемы локализации и археологического проявления следующей древнемадьярской этногеографической области в Восточной Европе – Леведии (Лебедии), которая тоже имеет свою историографию, показывающую, что пока пребывание мадьяр-протовенгров в этой области трактуется в основном через призму этнокультурного состава Хазарского каганата, где наиболее изученными являются алано-болгарские памятники салтово-маяцкой культуры. Именно к этой культуре большинство современных венгерских исследователей и возводят многие элементы археологической культуры венгров – «завоевателей Родины».

И наконец, не менее важным представляется и такой вопрос, как сравнительно-типологический анализ двух полярных в пространственно-временном отношении культурных комплексов: угров-мадьяр Magna Hungaria и венгров – «завоевателей Родины» на Дунае. Результаты этого анализа позволя, как представляется не только проследить динамику традиционных и инновационных черт древневенгерской культуры, но и очертить хотя бы общие контуры тех этнополитических и социально-экономических факторов, которые эти динамику определяли.

Проблема продвижения древних угров-мадьяр по Восточной Европе (в данном случае имеется в виду территория бывшего СССР между Уральскими и Карпатскими горами) состоит из четырех тесно связанных между собой вопросов, из которых отнюдь не все имеют однозначное решение: 1) время и продолжительность угорской миграции на запад; 2) причины, её вызвавшие; 3) маршрут движения мадьяр в сторону Карпато-Дунайского бассейна; 4) локализация и археологическое содержание промежуточных угро-мадьярских этногеографических территорий – Леведии (Лебедии) и Ателькузу (Этелькез).

Следует отметить, что сложность поиска ответов на перечисленные вопросы часто усугубляется не только отсутствием или нехваткой соответствующих источников, сколько тенденциозныс отношением исследователей к имеющимся источникам. Наглядный пример последнего – оценка в современной историографии сведений о времени начала и маршруте миграции мадьяр на запад, содержащихся в составленной на рубеже XII-XIII вв. «Хронике Венгерского Анонима». Подчеркну, что, по замечанию И.Эрдели, сейчас это самая древняя из венгерских летописей, содержащая сведения об их пребывании в Восточной Европе.

Согласно этому документу, в 884 году «от воплощения Господа семь мадьярскх племен, объединненных в союз под общим названием Хетумогер, форсировали Волгу («..перешли реку Этил на бурдюках по способу языческому…»), с боями прошли мимо Киева и вторглись в Галицию, ставшую своеобразным плацдармом для их дальнейшего продвижения в Паннонию и её завоевания. В этом сообщении для нас важна не столько дата начала мадьярской миграции, сколько указание на то, что движение мадьярских племен – Хетумогер началось из-за Волги. Однако уже К.Я.Грот, один из первых российских историков, обратившихся к сведениям «Венгерского Анонима», отнесся к ним весьма скептически, как к не внушающим доверия. И хотя он сам исходную территорию мадьярской миграции помещал к востоку от Волги: «…в юго-восточных частях древней финно-угорской территории, где-нибудь в пределах нынешних губерний Пермской, Вятской, а может быть, и Тобольской (южной части)», но время её начала определял не позже начала IX века («не позже 810-820 гг.», опираясь при этом на сообщение также анонимного продолжателя Хроники Георгия Амартола об участии угров в стычках между византийскими переселенцами и болгарами в низовьях Дуная и на сведения Вертинской летописи о каком-то варварском народе (К.Я.Грот считал, что это – мадьяры), в 838-839 годах господствовавшем в этом районе.

Схожую точку зрения относительно времени пребывания древних мадьяр к западу от своей прародины высказал Ф.Ветсерберг, который на основании корреляции самых различных данных (родословная венгерского вождя Арпада, время строительства хазарской крепости Саркел, уже упоминавшаяся Вертинская летопись и др.) пришел к выводу о том, что уже в 825 году мадьяры жили в Леведии, находившейся, по мнению автора, в бассейне Дона.

В своем законченном виде точка зрения (до середины VIII в.) уходе древних мадьяр из Приуралья изложена в работах современного венгерского археолога И.Фодора. Поддерживая идею о совпадении территории Magna Hungaria и современного Башкортостана (памятники кушнаренковской культуры, по мнению исследователя, - суть древнемадьярские), И.Фодор считает, что мадьяры в большинстве своем покинули Приуралье в первой трети или около середины VIII века. Эта точка зрения интересна тем,что она вполне согласуется с археологической ситуацией на территории современного Башкортостана, где, как известно, памятники именно кушнаренковской культуры к середине VIII века сходят с этнокультурной карты региона. Но, с другой стороны, как будет показано ниже, вероятный путь движения мадьяр по территории Восточной Европы обозначен все-таки не ими, а памятниками караякуповского типа.

Сведениями европеейских (франкских хронистов оперировал и М.И.Артамонов для доказательства своего тезиса об отсутствии мадьяр-венгров в степях Причерноморья ранее IX века.

Весьма своеобразным выглядит отношение к сведениям Венгерского Анонима другого современного венгерского ученого И.Эрдели – первого и единственного в XX столетии публикатора на русском языке извлечений из этого источника. Сообщения о времени начала миграции мадьяр и их первоначальном пребывании к востоку от Волги исследователь почему-то полностью игнорирует, зато безоговорочно принимает указание Анонима на местоположение «земли Дентумогер» (которую И.Эрдели считает древней родиной мадьяр) между северным побережьем Черного моря и Танаисом-Доном. «Страна Дентумогер», частью которой являлись Леведия и Этелькез, была, по его мнению, той территорией, с которой мадьяры расселялись по двум направлениям: в Паннонию (в 895 г.) и в Приуралье. Данная точка зрения также может рассматриваться как одна из гипоте, поскольку в материальной культуре «караякуповцев» мы находим много элементов южного, салтовского происхождения. Но как быть тогда с высокими значениями показателя типологического сходства караякуповского погребального обряда с обрядом западносибирских (древнеугорских) культур? Кроме того, И.Эрдли не обращает внимания и на то обстоятельство, что у Анонима вполне определенно указано место первоначального обитания «народа Могер, получившего свое имя от имени мифического короля Магота (по контексту «Хроники» - родоначальника древних мадьяр), - где-то у восточных границ «страны Дентумогер», то есть это могло быть и Волго-Донское междуречье, и Заволжье.

Таким образом, в итоге, с точки зрения венгерских исследователей, что Magna Hungaria как угро-мадьярская этническая территория в Приуралье существовала, но исходным пунктом мадьярской миграции на запад была не она, а какие-то более южные области, лежавшие «вблизи Хазарского каганата». Однако по данным, приведенным в предыдущей главе, мы имели возможность убедиться в том, что типологическую близость, свидетельствующую о близком этногенетическом родстве, древневенгерские могильники Карпато-Дунайского бассейна обнаруживают только с могильниками Волго-Камья и Приуралья, в том числе – с караякуповскими. Этот факт, при отсутствии материалов, которые могли бы быть связаны с древними уграми-мадьярами, среди древностей Хазарского каганата (салтово-маяцкая культура), вполне определенно указывает на Башкирское Приуралье как исходную территорию мадьярской миграции на запад, как это и звучало неоднократно в работах Е.А. и А.Х.Халиковых. А потому упорное стремление венгерских коллег «отсечь» Приуралье от этнокультурной схемы Magna Hungaria – Леведия – Этелькез с точки зрения археологии не представляется конструктивным.

Однако вернемся ко времени начала миграции мадьяр на запад. Здесь мы имеем, по сути, одну достоверную дату, зафиксированную венгерскими средневековыми хронистами – 856-896 годы – годы завоевания мадьярами-венграми Трансильвании и Семиградья (области, расположенные к востоку от Дуная), куда они начинают переселяться из области Этелькез, уступая нажиму печенегов, из более восточной области – Леведии, где. По сведениям Константина Багрянородного, прожили всего лишь три года (срок, археологически не фиксируемый). Следовательно, прихо мадьяр-венгров в Леведи произошел буквально накануне появления печенегов у западных границ Хазарии и у южных рубежей Киевской Руси. Венгерский историк А.Барта считает, что вытеснение печенегами венгров из Леведии и Этелькез произошло в первой четверти IX века, а их приход в Леведию и военно-политические контакты с хазарами, соответственно, должны датироваться более ранним временем – 60-80-ми годами VIII века.

Однако самое раннее документальное свидетельство присутстия печенегов к западу от Дона датируется 875 годом: «Того же лета избиша множество печенег Осколд и Дир». А в 20-40-х годах IX века, как мы это знаем из сообщения аль-Масуди, печенеги еще воевали с огузами и кимаками за Приаральские пастбища. В 862 году, как сообщают франкские летописцы, мадьяры-венгры появляются на территории восточно-франкского государства, включавшего тогда в свой состав и Трансдунабию (области западнее Дуная), а в 881 году они воюют под стенами Вены против франков на стороне моравского князя Сватоплука (этническая принадлежность «варварского народа», обитавшего в низовьях Дуная, еще требует уточнения).

Таким образом, и данные средневековых письменных источников, и результаты периодизации приуральского археологического материала (памятников кушнаренковско-караякуповского типов), не противореча друг другу указываю на середину IX века как на наиболее вероятное время угро-мадьярской миграции из Приуралья на запад.

По поводу причин, побудивших мадьяр уйти из Приуралья, исследователи прошлых лет и современные высказывались очень скупо и доволньо однотипно. По сути, все они развивали и развивают высказанное еще К.Я.Гротом предположение о том, что основной причиной ухода мадьяр с «их первоначальной северной родины» явился внешний толчок со стороны азиатских тюркоязычных кочевников, возможно, что и печенегов, кочевавших в степях между Волгой и Яиком. Позже эта же точка зрения, хотя и с некоторыми вариациями, прозвучала в работах как зарубежных (Э.Мольнар, Л.Лигети, П.Гольден), так и российских ученых (Р.Г.Кузеев, А.Х.Халиков), так или иначе касающихся в своих исследованиях проблемы «Древней, или Великой Венгрии».

Особую позицию в вопросе о причинах мадьярской миграции на запад занимала Е.А.Халикова, связывавшая это событие с продвижением на территорию современного Башкортостана новых племен, оставивших здесь памятники типа Мрясимовских курганов, этническую принадлежность которых исследовательница, вслед за Н.А.Мажитовым, определеляла как протобашкирскую. Вторым фактором, который, по её мнению, способствовал уходу мадьяр из Приуралья, была консолидация болгарских племен в Среднем Поволжье и их экспансия к северу и северо-востоку – на земли, до того занятые мадьярами.

В целом полностью разделяя взгляды предшественников на мадьярскую миграцию как следствие давления на угров-мадьяр извне, В.А.Иванов излагает свою точку зрения об этнокультурной принадлежности тех племен, которые осуществляли это давление. На его взгляд, едва лиэто были печенеги, поскольку, во-первых, территория Заволжско Печенегии, обозначенная курганами соответствующих типов (преобладание впускных захоронений в насыпях более ранних курганов; в простых могильных ямах, с западной ориентировкой погребенных; наличие остатков конской шкуры, черепа и костей, в анатомическом порядке уложенных на дно могилы слеваот человека; наличие в составе погребального инвентаря деталей поясных наборов), своей северной границей проходила по бассейну реки Самары и южным отрогам Багульминско-Белебеевской возвышенности, не выходя за пределы Урало-Волжской степи и имея между собой территорию Magna Hungaria, буферную зону в виде лесостепных районов Багульминской возвышенности.

Во-вторых, имеющиеся археологические материалы, скоррелированные с данными средневековых письменных источников, не дают оснований датировать сложение Заволжской Печенегии временем ранее последней трети – конца IX века. Известно, например, что в середине IX века, когда мадьяры, надо полагать, уже уходили из Приуралья, печенеги еще продолжали воевать с огузами и союзными с ними карлуками в Приаралье. Иначе говоря, между двумя событиями – миграцией мадьяр на запад и расселением печенегов в приуральских степях – наблюдается хронологический разрыв как минимум в несколько десятилетий.

Наконец, не следует забывать, что и хозяйственно-культурный тип печенегов, полностью адаптированный к степному ландшафту, не способствовал их переселению на север приуральской лесостепи, тем более, что это переселение сопровождалось бы борьбой с обитавшими там мадьярами.

В силу хронологической разницы трудно видеть силу, «вытолкнувшую» мадьяр с их приуральской территории, и в племенах, оставивших на Южном Урале памятники «мрясимовского» типа, материальная культура которых состоит в основном из вещей, характерных для X-XI веков. Но главное даже не в этом, а в том, что «мрясимовские племена», так же как и их предшественники на Южном Урале и в Приуралье – носители кушнаренковской и караякуповской культур Урало-Сибирского региона, т.е. были этнически близки «кушнаренковцам» и «караякуповцам» (уграм-мадьярам). Об этом говорят результаты сравнительно-типологического анализа погребального обряда кушнаренковских, караякуповских и «мрямсимовских» могильников, обнаруживающего высокую степень типологического сходства между ними и могильниками зауральско-западносибирских угров (молчановский, потчевашский типы, юдинская культура). То есть в племенах, оставивших памятники мрямсимовского типа, следует видеть тех угров, которые, по мнению многих современных исследователей, продолжали обитать в Приуралье в «послемадьярский период» и с потомками которых встречался венгерский монах-доминиканец Юлиан во время своего путешествия на восток в 1235-1236 гг. с целью поиска легендарной венгерской прародины.

Тем не менее причину миграции древних угров-мадьяр из Приуралья мы должны видеть, говоря словами К.Я.Грота, в том «общем движении азиатских орд», которое сопровождало процесс становления новых государств, возникших на развалинах Тюркских каганатов. Так, в начале 40-х годов IX века созидающие свое государство хакасы (носители тюхтятской культуры) входят в Восточный Туркестан, вызвав тем самым цепную реакцию нажим отступавших уйгуров на карлуков и огузов, а тех – на печенегах, отступивших, в свою очередь, в Приуралье. Затем, в середине IX века, границы древнехакасского государства достигают Иртыша, тогда как передовые отряды хакасов добираются и до Зауралья (Александровский могильник тюхтятской культуры на юге Челябинской области, исследованный Н.О.Ивановой в 1988 г.). Вторжение «тюхтятцев» - хакасов в Южное Зауралье знаменовало собой удар по восточным пределам угро-мадьярской ойкумены на Южном Урале, следствием чего, надо полагать, и явилась подвижка мадьярских племен на запад, в Приуралье.

Однако в это время в лесостепных районах Волго-Камья шел не менее интенсивный процесс формирования раннеболгарского этноса в результате взаимодействия (а точнее – столкновения) поднявшихся с юга болгар и спустившихся из лесного Прикамья финно-пермских (ломоватовско-поломских) племен. В подобной ситуации древние мадьяры оказывались как бы зажатыми между двух жерновов: с востока их «подпирали» энергичные хакасы, утверждавшие свое государственное пространство; на западе они сталкивались с подобной же сутацией, только оказываясь в ней в положении «третьего лишнего» (хотя какая-то часть мадьяр, судя по поздним погребениям Большетяганского могильника, нашла свое место в этнополитической структуре Волжской Болгарии), поэтому миграция представляется единственно конструктивным действием, способствующим сохранению этнической целостности и единства угров-мадьяр (здесь можно даже говорить о действии коллективного инстинкта самосохранения).

Реконструкция пути мадьярской миграции на запад едва ли возможна без учета специфики хозяйственно-культурного типа древних мадьяр, который, по данным письменных источников и археологии, представляется как полукочевой скотоводческий с некоторыми элементами земледелия. Первым и, в общем-то пока единственным исследователем, давшим во многом интуитивную, но вполне логичную реконструкцию маршрута миграции древних угров-мадьяр из Приуралья на запад, по-прежнему остается К.Я.Грот. Именно его версия позже была воспроизведена на картах, опубликованных И.Диенешем, И.Федором и Е.А.Халиковой.

Данный маршрут движения древних угров-мадьяр (правда, не столь прямыми отрезками, как это представлено на картах предшественников) В.А.Иванову видится наиболее вероятным по следующим причинам: прежде всего,это движение по южной кромке восточноевропейской лесостепи, то есть в ландшафтных условиях, максимально приближенных к условиям Magna Hungaria в Приуралье. В Приуралье древние угры-мадьяры (носители кушнаренковской и караякуповской культур) занимали именно лесостепную зону, правда, в её северной, пограничной с лесом части. Здесь возникает вопрос – почему в своем движении на запад они не пошли по северной периферии лесостепи, а избрали южный путь? Но не следует забывать, что в первом случае это означало бы движение через территорию, занятую ранними волго-камскими болгарами (характер мадьяро-болгарскизх отношений, как уже указывалось выше, в это время не представляется мирным), а затем – через территорию Окско-Сурского междуречья, довольно плотно заселенную древнемордовскими племенами. А это означало бы путь постоянных войн, исход которых мог быть совершенно непредсказуемым. Поэтому, надо полагать, и был выбран второй, южный путь, ведущий в обход потенциально враждебных территорий.

Поиск по сайту: