ОБ ОБЩИТЕЛЬНОСТИ

Человек по своей природе п травоядное п плотоядное существо. Прп этом он слаб, плохо вооружен п, следова­тельно, может стать жертвой прожорливости более силь­ных, чем он, животных. Поэтому, чтобы добыть себе пищу плп спастись от ярости тигра п льва, человек должен был соединиться с другими людьми. Целью этого союза было нападение на животных и их умерщвление ^б — либо для того, чтобы поедать их, либо для того, чтобы защищать от них плоды п овощи, служившие человеку пищей. Ме-

* Известно, что вторжение Бревна в Италию было не первым, но пятым нашествием сюда галлов. До него туда вторгся Белловез. Но какпм образом этот вождь побудил своих соотечественников последовать за ним по ту сторону Альп? Послав им итальянского вина. «Отведайте этого вина, — писал он пм, — п если оно вам по­нравится, то пойдемте со мной и завоюем страну, которая его про­изводит».

⁶ В Африке говорят, что существует особая порода диких со­бак, которые в силу того же побуждения отправляются сворой на войну с более сильными, чем они, животными.

жду тем люди размножились, и, чтобы прожить, им ну­жно было возделывать землю. Чтобы побудить земледель­цев сеять, нужно было, чтобы ему принадлежала жатва. Для этого граждане заключили между собою соглашения и создали законы. Эти законы закрепили узы союза, в основе которого лежали их потребности и который был не­посредственным результатом физической чувствительно­сти⁰. Но нельзя ли рассматривать их общительность как врожденное качество^б, как своего рода нравственную красоту? Опыт показывает нам по этому вопросу, что у человека, как и у животного, общительность есть резуль­тат потребности. Если потребность в самозащите соби­рает в стадо или общество травоядных животных, как быки, лошади и т. д., то потребность нападать, охотиться, воевать, драться со своей добычей соединяет также в общество таких плотоядных животных, как лисицы п волки.

Интерес и потребность — таков источник всякой общи­тельности. Только одно это начало (отчетливые предста­вления о котором встречаются лишь у немногих писате­лей) объединяет людей между собою. Поэтому сила их союза всегда соразмерна силе привычки ц потребности. С того момента, когда молодой дикарь* и молодой кабан

^а Из того, что человек общителен, сделали вывод, что он добр. Это — заблуждение. Волки живут обществом и не добры. Я при­бавлю к этому даже, что если человек создал, как выражается Фонтенель, бога по своему образу и подобию, то нарисованный им ужасающий портрет божества должен вызвать сильные сомнения относительно доброты человека. Гоббса упрекают за следующий афоризм: «Сильный ребенок есть злой ребенок». Между тем он по­вторил лишь в других словах следующие прославленные стихи Кор-неля:

Кто может сделать все, чего желает, —

Желает большего, чем должен, —

и следующий стих Лафонтена:

Довод более сильного — всегда лучший довод.

Люди, рассматривающие человека как материал для романа ', порицают этот афоризм Гоббса, но люди, пишущие историю чело­века, восхищаются этим афоризмом, и необходимость законов до­казывает всю его истинность.

⁶ Любопытство, которое иногда считают врожденной страстью, является у нас результатом желания быть счастливым и все более и более улучшать свое положение. Оно есть лишь дальнейшее раз­витие физической чувствительности.

^в По словам большинства путешественников, привязанность негров к своим детям подобна привязанности животных к своим детенышам. Эта привязанность прекращается, когда детеныши мо-

в состоянии добывать себе пищу и защищаться, первый покидает хижину, второй — логово своих родителей ^а.

Орел перестает узнавать своих орлят с того момента, когда, сделавшись достаточно быстрыми в своем полете, чтобы молнией ринуться на свою добычу, они могут обой­тись без его помощи.

Узы, связывающие детей с отцом и отца с детьми, ме­нее сильны, чем думают. Будь эти узы слишком силь­ными — это было бы даже пагубно для государства. Пер­вой страстью для гражданина должна быть любовь к за­конам и общественному благу. Говорю это с сожалением, но сыновняя любовь подчинена у человека любви к оте­честву. Если это последнее чувство не превосходит всех прочих, то где найти критерий порока п добродетели? В этом случае такого критерия нет п всякая нравственность тем самым уничтожается.

Действительно, почему людям заповедали превыше всего любовь к богу пли к справедливости? Потому, что смутно поняли опасность, которой подвергла бы их чрез­мерная любовь к родным. Если узаконить эту чрезмер­ную любовь, если признать ее первым из всех чувств, то сын получит право ограбить своего соседа пли обокрасть общественную казну для того, чтобы удовлетворить по­требности отца или увеличить его благополучие. Сколько существует семейств, столько было бы маленьких наро­дов с противоположными интересами, которые всегда во­евали бы друг с другом!

гут самп позаботиться о своих потребностях (см. т. I «Melanges inleressants de Voyages d'Asie, d'Ameriqne», etc.).Анксики, говорит по этому вопросу Даппер в своем «Путешествии по Африке», поедают своих рабов. Человеческое мясо встречается на рынках так же часто, как говядина в наших мясных лавках. Отец питается мясом своего сына, сын — мясом своего отца, братья п сестры едят друг друга, п мать без отвращения питается только что родив-шлмся ребенком. Наконец, негры, по словам отца Лабба, не чув­ствуют нп признательности, ни привязанности к своим родителям, лишены также сострадания к больным. У этих народов, прибав­ляет он, можно наблюдать матерей, настолько бесчеловечных, что они оставляют в деревнях свопх детей в добычу тпграм²*.

^а В Европе самое обычное явление, что сыновья покидают своего отца, когда, став старым, слабым, неспособным к труду, он живет лишь милостыней. В деревнях можно наблюдать, что отец кормит семь нлп восемь детей, а семь или восемь детей не могут прокормить отца. Если не все сыновья так жестоки, если бывают нежные и человечные дети, то своей человечностью они обязаны воспитанию и примеру; природа же сделала из них маленьких ка­банов.

Всякий писатель, который, желая внушить хорошее мнение о своем добросердечии, основывает общительность на ином принципе, а не на физических и привычных по­требностях, обманывает недальновидных людей н дает пм ложное представление о нравственности.

Природа хотела, несомненно, чтобы признательность и привычка играли у человека роль своего рода тяготе­ния, которое влекло бы его к любвп к своим родителям; она хотела также, чтобы человек нашел в естественном стремлении к независимости силу отталкивания, кото­рая уменьшала бы чрезмерную силу этого тяготения^а. Поэтому дочь радостно покидает дом матери, чтобы пе­рейти в дом мужа. Поэтому сын с удовольствием поки­дает отцовский очаг, чтобы получить место в Индии, за­нять должность в провинции или просто путешествовать.

Несмотря на мнимую силу чувства, дружбы и привы­чки, в Париже то н дело меняют квартиры, знакомых и друзей. Желая обмануть людей, преувеличивают силу чувства и дружбы, общительность рассматривают как любовь или как врожденное начало. Неужели можно иск­ренне забыть, что существует только одно такое начало — физическая чувствительность?

Одному этому началу мы обязаны п любовью к самим себе, и столь сильной любовью к независимости. Если бы между людьми, как это утверждают, имело место сильное взаимное притяжение, то разве заповедал бы пм небесный законодатель любить друг друга, разве он повелел бы им любить своих родителей п матерей? ° Не предоставил ли бы он заботу об этом самой природе, которая без по­мощи какого бы то ни было закона заставляет человека есть и пить, когда он испытывает голод н жажду, откры­вать глаза по направлению к свету н беречь палец от огня?

Если судить по рассказам путешественников, то лю­бовь человека к ближним не так обычна, как это уве­ряют. Мореплаватель, спасшийся при кораблекрушении п выброшенный на неизвестный берег, не бросается с рас-

^а Человек пенавпдпт зависимость. Отсюда может возникнуть ненависть к отцу п матери, н этим объясняется следующая посло­вица, основанная на повседневном наблюдении: любовь ннсходпт от родителей к детям, но не восходит от детей к родителям.

⁶ Заповедь любить своих отцов и матерей доказывает, что лю­бовь к родителям есть скорее дело привычки и воспитания, чем природы.

простертыми объятиями на шею первому встречному. На­оборот, он старается притаиться в каком-нибудь кустар­нике. Отсюда он изучает нравы туземцев, и отсюда он выходит дрожа навстречу им.

Но, скажут, когда какой-нибудь европейский корабль пристает к неизвестному острову, то разве дикари не сбе­гаются толпой к нему? Несомненно, их поражает его зре­лище. Дикарей удивляют новые для них одежда, наши украшения, наше оружие, наши орудия. Это зрелище вы­зывает их изумление. Но какое желание следует у них за этим первым чувством? Желание присвоить себе пред­меты их восхищения. Сделавшись менее веселыми и бо­лее задумчивыми, они измышляют способы отнять хит­ростью пли силой эти предметы пх желания. Для этого они подстерегают благоприятный момент, чтобы обо­красть, ограбить и перерезать европейцев, которые при завоевании пмп Мексики и Перу уже ранее дали им об­разец подобных несправедливостей и жестокостей.

Из этой главы следует вывод, что принципы этики и политики должны, подобно принципам всех прочих наук, покоиться на многочисленных фактах и наблюдениях. Но что следует пз производившихся до спх пор наблюдений над нравственностью? Что любовь людей к своим ближ­ним есть результат необходимости помогать друг другу и бесконечного множества потребностей, зависящих от той же физической чувствительности, которую я считаю первоначальным источником наших поступков, наших по­роков и наших добродетелей.

Продолжая придерживаться по этому вопросу своего взгляда, я считаю необходимым защитить книгу «Об уме» от гнусных обвинений со стороны ханжей п невежд.

ГЛАВА IX

Поиск по сайту: