ПРИМЕЧАНИЯ. 1 Наука о человеке — это наука мудрецов

¹ Наука о человеке — это наука мудрецов. Интриганы ду­
мают, что они в этом отношении выше философа. Действительно,
они лучше его знают окружение министра и поэтому имеют са­
мое высокое мнение о своих заслугах. Но если они желают, чтобы
их оценили, то пусть напишут книгу о человеке, пусть попро­
буют опубликовать свои мысли. То, как отнесется к этому публика,
покажет им. как они должны относиться к самим себе.

² Министр знает лучше философа подробности дел. Его зна­
ния в этой области обширнее; но у философа больше досуга для
того, чтобы изучить человеческое сердце, и он знает его лучше, чем
министр. Оба они ввиду того, что области их знаний различны,
предназначены дополнять друг друга. Влиятельный человек, же­
лающий блага людям, должен быть другом и покровителем науки.
До запрещения печатать в Париже что-нибудь иное, кроме кате­
хизисов п альманахов, Франция была обязана своим вывозом зерна
многочисленным брошюрам знающих людей. Ученые доказали вы­
году его. Находившийся тогда во главе финансового ведомства
министр воспользовался их указаниями.

³ До какой бы степени совершенства ни довели воспитание,
не следует думать, будто можно сделать гениальных людей из каж­
дого, кто способен получить это воспитание. С помощью воспита­
ния можно вызвать соревнование между гражданами, приучить
их к вниманию, раскрыть их сердца для гуманности, а их ум —

для истины и сделать в конце концов пз всех граждан еслп не ге­ниальных, то по крайней мере здравомыслящих и чувствующих людей. Как я докажу в дальнейшем ходе изложения, это все, чего может добиться усовершенствованная наука воспитанпя. Но и это­го достаточно. Народ, состоящий в основном из подобных людей, был бы, бесспорно, первым народом в мире.

⁴ В Вене, Париже, Лиссабоне п во всех католических странах позволяют продавать оперы, комедии, романы и даже некоторые хорошие книги по геометрии п медицине. Выдающиеся произве­дения из других областей знания — произведения, считающиеся таковыми во всей остальной Европе, — здесь запрещены. К ним относятся книги таких авторов, как Вольтер, Мармонтель, Руссо, Монтескье и т. д. Во Франции одобрение цензора является для автора почти всегда свидетельством глупости. Оно свидетельст­вует о том, что у кнпгп не будет врагов, что о ней с самого начала отзовутся хорошо, потому что о ней не нужно будет думать, по­тому что она не вызовет завпстп, не оскорбит ничьей гордости и будет повторять лишь то, что знают все. Всеобщая похвала в данный момент почти всегда исключает в будущем похвалу по­томства.

^s Схоласт, говорит английская пословица, попросту осел, ко­торый не обладает ни кротостью истинного христианина, ни разу­мом философа, ни приветливостью придворного и представляет собою лишь смешное существо.

⁶ К чему сводится наука схоластов? К тому, чтобы злоупот­
реблять словами п делать значение их неопределенным. Некогда
волшебпцкп возводили н разрушали волшебные замки пли по
крайней мере видимость пх с помощью некоторых варварских слов.
Схоласты, наследники могущества древних волшебников, анало­
гичным образом придавали с помощью некоторых непонятных
слов видимость пауки самым вздорным фантазиям. Единственное
средство уничтожить пх колдовство — это спросить у них, каково
точное значение слов, которыми они пользуются. Как только они
вынуждены связать с ними ясные идеи, чары прекращаются н пре­
стиж науки рассеивается. Пусть же не доверяют всякому сочнне-
нпю, в котором слишком часто пользуются схоластической тер­
минологией. Для человека с ясными идеями почти всегда доста­
точно обыкновенного языка. Тот, кто хочет учить людей, а не
обманывать пх, должен говорить на их языке.

⁷ Мало стран, в которых изучают науку о нравственности и
о политике. Молодым людям редко позволяют тратить своп ум­
ственные силы на подобного рода вопросы. Духовенство не же­
лает, чтобы они усвоили привычку рассуждать. Слово разумный
стало в настоящее время синонимом слова неверующий. Духовен­
ство, очевидно, предполагает, что мотивы, говорящие в пользу
веры, — подобно крылышкам, приданным Меркурию,— слишком
слабы для того, чтобы поддерживать ее. «Чтобы быть филосо­
фом, — говорит Мальбранш, — надо яснее видеть, а чтобы быть
правоверным, надо слепо верить». Мальбраиш не замечает, что
из своего правоверного он делает глупца. Действительно, в чем
заключается глупость? В том, чтобы верить, не имея достаточных
мотивов для этого. В связи с этим мне укажут на веру уголь­
щика '*. Но он находился в особенном положении: он говорил с бо­
гом, бог изнутри просвещал его. Поэтому всякий человек, кото­
рый, не будучи этим угольщиком, хвалится своей слепой верой

и поддакиванием чужим словам, — это человек, который гордится своей глупостью.

⁸ Очень хорошо, если немного забавляются изображением
смешного. Всякая хорошая картина этого рода предполагает много
ума у нарисовавшего ее.художника. Общество обязано ему при­
знательностью и похвалой в соответствии со злом, от которого его
избавляет высмеивание тех или иных недостатков. Но нация, ко­
торая придавала бы большое значение подобной услуге, сделала
бы сама себя смешной. «Какое имеет значение, — говорит один
англичанин, — что у такого-то буржуа странный нрав, что такой-
то щеголь носит изысканные костюмы, наконец, что такая-то ко­
кетка жеманится? Она может покрывать румянами, белилами,
мушками свое лицо и спать со своим любовником, не покушаясь
на мою собственность и не нанося ущерба моей торговле. Докуч­
ный шелест непрерывно раскрывающегося и закрывающегося
веера не потрясает нашей конституции». Народ, уделяющий слиш­
ком много внимания кокетству какой-нибудь женщины или фа­
товским замашкам какого-нибудь щеголя, несомненно, легкомыс­
ленный народ.

⁹ Все народы упрекали французов в легкомыслии. «Если
француз, — говорил некогда де Савиль ²*, — так легкомыслен, ис­
панец так важен и суеверен, англичанин так серьезен и глубоко­
мыслен, то это объясняется различной формой их правления. В Па­
риже должен обосноваться человек, интересующийся драгоцен­
ностями и любящий поговорить, не сказав по существу ничего;
в Мадриде пли Лиссабоне должен поселиться всякий, кто любит
налагать на себя церковную дисциплину и смотреть, как сжигают
его ближних, и в Лондоне, наконец, должен жить всякий, кто хо­
чет мыслить и пользоваться способностью, которая прежде всего
отличает человека от животного».

Согласно де Савилю, есть только три предмета, достойных раз­мышления: природа, религия и государственный строй. «Но фран­цуз, — прибавляет он, — не осмеливается размышлять об этих воп­росах. Его книги, неинтересные для мужчин, могут забавлять лишь женщин. Лишь свобода возвышает дух народа, а дух на­рода — дух его писателей. Во Франции души лишены энергии. Единственный любимый мною и заслуживающий уважения ав­тор — это Монтень³*. Немногие из его сограждан достойны того, чтобы восхищаться им; чтобы понять его, надо думать, а чтобы думать, надо быть свободным».

¹⁰ Иезуиты служат поразительным примером силы воспита­
ния. Если их орден дал так мало гениальных людей в области ис­
кусства и наук, если они не имели своего Ньютона в физике, Ра­
сина в трагедии. Гюйгенса в астрономии, Пота в химии, не имели
своего Локка, Бэкона, Вольтера. Лафонтена и т. д., то это не по­
тому, что эти монахи не рекрутировались из наиболее способных
учеников своих школ. Известно, кроме того, что в тиши убежищ
никакие заботы не отвлекали иезуитов от их занятий, наконец,
что их образ жизни особенно благоприятствовал развитию талан­
тов. Почему же они дали так мало знаменитых людей Европе?
Потому, что иезуиты, окруженные фанатиками и суеверными
людьми, не осмеливаются думать иначе, чем думают те, кому
принадлежит старшинство в ордене; далее, потому, что они вы­
нуждены тратить несколько лет на изучение казуистов и теоло­
гии, а такие занятия претят здоровому уму и должны искалечить

его. Как сохранить здравый смысл, сидя на их школьной скамье? Привычка к схоластике дает уму ложное направление.

¹¹ Если все савояры⁴* обладают в известных отношениях оди­
наковым характером, то потому, что случай ставит их приблизи­
тельно в одинаковое положение и что все они получают приблизи­
тельно одинаковое воспитание. Почему все они путешествуют?
Потому, что для жизни нужны деньги, а денег у них нет. Почему
они трудолюбивы? Потому, что они все бедны; потому, что, не
получая ниоткуда помощи п не имея покровителей в той местно­
сти, куда переезжают, они голодают, а хлеб добывается ими лишь
трудом. Почему они честны и деятельны? Потому, что они долж­
ны превосходить деятельностью и честностью коренных жителей,
чтобы им оказывали предпочтение. Наконец, почему все они бе­
режливы? Потому, что привязанные, подобно всем людям, к своему
родному краю, они покидают его нищими, чтобы вернуться на
родину богатыми н жить на свои сбережения. Предположим же,
что очень захотели внушить какому-нибудь молодому человеку
добродетели савояра. Что нужно сделать для этого? Поставить его
в такое же положение: поставить на некоторое время его воспи­
тание в зависимость от бедствий п нужды. Из всех воспитателей
нужда и необходимость — единственные, урокам которых всегда
внимают и советы которых всегда действительны. Но если нацио­
нальные обычаи не позволяют дать юношам подобного воспита­
ния, то каким другим заменить его? Я не знаю другого, столь же
верного. Не удивительно поэтому, если наш молодой человек не
приобретет ни одной из тех добродетелей, которые желал» бы ви­
деть в нем. Кого может поразить безуспешность недостаточного
воспитания!

¹² Шекспир играл хорошо лишь одну роль, именно роль тени
отца Гамлета.

¹³ См. извлечение из словаря Морери; извлечение из «Литера­
турной республики» за январь 1685 г. В этом сочинении можно
прочесть следующую фразу: «Франция обязана великим Корнелем
одной даме, которую в Руане называли Мелптой». Любовной же
истории Англия обязана своим знаменитым Хогартом.

¹⁴ Большинство гениальных людей утверждает — такая у них
мания, — что они уже в ранней молодости обещали быть теми, кем
они должны были стать. Они думают, будто онп иной и высшей
породы, чем прочие люди. Пусть, не нужно спорить по этому во­
просу с пх тщеславием — это их рассердило бы. Но не следует
им верить на слово, чтобы не ошибиться. Нет ничего более иллю­
зорного и неопределенного, чем эти первые признаки гениально­
сти. Ньютон и Фонтенель были посредственными учениками.
Классы полны милых детей, но свет полон глупых людей.

¹⁵ Жизнь или смерть, милость пли немилость какого-нибудь
покровителя часто решают вопрос о нашем положении п нашей
профессии. Сколькими гениальными людьми мы обязаны подоб­
ного рода случайностям! При каком-нибудь дворе царствует ложь,
низкопоклонство н легкомыслие; там не питают уважения ни
к истине, ни к людям, ни к потомству. Можно лп сомневаться в том,
что опала или несправедливость бывает иногда полезна для царе­
дворца, что изгнание, напоминающее ему об обязанностях чело­
века по отношению к самому себе, отрывающее его от рассеянной
жизни двора, от пустоты его бесед и заставляющее его, наконец,

заниматься п размышлять, способно иногда привести к развитию у него величайших талантов?

¹⁶ Руссо не недоступен чувству. Доказательством этого явля­
ются даже оскорбления, посылаемые им по адресу женщин. Каж­
дая из них может применить к нему следующий стих: «Все, даже
твое презрение, доказывает мне твою любовь».

¹⁷ Мне всегда казалось, что Руссо в своих сочинениях стара­
ется не столько учить своих читателей, сколько пленить их. Оста­
ваясь всегда красноречивым литератором и редко будучи филосо­
фом, он забывает, что если в философских спорах иногда и по­
зволительно пользоваться литературными образами, то это лишь
когда нужно дать ясно почувствовать все важное значение взгляда,
уже признаваемого истинным. Когда нужно было вывести афи­
нян из их оцепенения и вооружить их против Филиппа, Демос­
фен должен был проявить всю силу красноречия. Но если дело
идет о каком-нибудь новом взгляде, то требуется тщательное
обсуждение его. Кто захочет тогда быть красноречивым, тот впадет
в заблуждение. Кто знает, всегда ли дают себе ясный отчет в ан­
глийской палате общин о разнице между красноречием и теоре­
тическим обсуждением?

¹⁸ В Монморанси Руссо познакомился с маршалом де Люксем­
бургом. Этот вельможа полюбил его, отнесся с уважением к его
талантам, взял его под свое покровительство п этим покровитель­
ством приобрел право на признательность со стороны всех уче­
ных. Ученые не должны стыдиться хвалить вельмож: зачем от­
казывать им в заслуженной похвале? Они не должны забывать,
что если народы нуждаются в знании, то ученые нуждаются в по­
кровителях. Правда, дружба Люксембурга не избавила Руссо от
преследований; но, быть может, этот вельможа был слабохарак­
терен, или, быть может, лицемерие злых людей сильнее, чем по­
кровительство добрых людей и вельмож. К чести Люксембурга
можно прибавить, что он никогда не расточал своих благодеяний
тем козявкам от литературы, которые только позорят своего по­
кровителя. Банальная милость, говорит милорд Шефтсбери, ока­
занная вельможей этим посредственным и презренным писателям,
которые добиваются с помощью низкопоклонства его дружбы, не
является доказательством его любви к науке. Я видел, прибавляет
он, влиятельных людей, объявляющих себя покровителями ученых
п присваивающих себе в этом качестве звание гроссмейстеров ор­
дена ученых. Их милости, слишком часто расточаемые посредст­
венным людям, были вреднее для науки, чем их равнодушие. Не­
правильно раздаваемые награды обескураживают подлинные та­
ланты. Напрасно будут говорить, что литературные заслуги не
могут быть известны влиятельным людям, любящим таланты п
разыскивающим их; образованная публика всегда укажет им че­
ловека, которого они должны отметить своей милостью. Талант,
страдает ли он от нужды или от преследования суеверия, не яв­
ляется неким инкогнито. Поэтому вельможи, имеющие всегда воз­
можность помочь ему, могут всегда рассчитывать на уважение и
признательность со стороны наиболее ученой и просвещенной ча­
сти человечества.

¹⁹ Двенадцать или пятнадцать миллионов, отобранных в Испа­
нии у двух иезуитов, монастырских экономов из Парагвая, дока­
зывают, что иезуиты, проповедуя отказ от богатств, сами никогда
не верили в свои проповеди.

²⁰ Из всех сказок самые сметные — это сказкп. сочиненные
монахами об основателях цх орденов. Они рассказывают, напри­
мер, что, «увидя лань, преследуемую волками, св. Ломер приказал
им остановиться, что они и выполнили немедленно».

Что «св. Флоран приказал в отсутствие пастуха встреченному им медведю пасти его овец, и медведь пас их ежедневно».

Что «св. Франциск приветствовал птиц, говорил с нпмп, при­казывал им слушаться слова бо/кня. а птицы, слушая речи св. Франциска, удивительным образом радовались, вытягивая шей­ки и раскрывая клюв».

Что «тот же самый св. Франциск провел будто бы целую не­делю с кузнечиком, пел целый день с соловьем, вылечпл бешеного волка и сказал ему: брат мой волк, ты должен обещать мне. что впредь не будешь больше таким хищником, каким ты был рань­ше, — и волк обещал ему это, наклонив голову. Тогда св. Франциск сказал ему: поклянись мне, и с этими словами св. Франциск про­тянул ему руку, чтобы принять его клятву, а волк, подняв тпхо свою правую лапу, вложил ее в руку св. Франциска». О многих других святых можно тоже прочесть, что они находили удовольст­вие в беседах с животными.

²¹ Со словом страсти, несомненно, не связывают ясного пред­
ставления, когда их считают вредными. Дело сводится здесь про­
сто к спору о словах. Сами богословы никогда не утверждали, что
сильная любовь к богу является преступлением. Они не осуждали
Децня за то, что на поле битвы он посвятил себя подземным бо­
гам. Они не упрекали Пелопида за ту сильную любовь к отечеству,
которая его вооружила против тиранов и ввергла его в самое
рискованное предприятие. Наши желания движут нами, и сила
наших желаний определяет силу наших пороков и добродетелей.
Человек, не имеющий желаний и потребностей, лишен также по­
нимания и разума. Нпчто не побуждает его комбинировать и срав­
нивать свои идеи. Чем ближе человек к подобному состоянию апа­
тии, тем он невежественнее. Если восточные государи вообще яв­
ляются столь мало просвещенными, то потому, что ум есть сын
желания и нужды. Но султан не испытывает ни того ни другого.
Нет такого удовольствия, которого не доставил бы им простой акт
их воли, и поэтому ум почти всегда бесполезен. Он становится не­
обходимым им только в одном случае, а именно когда, мечтая о
славе завоевателя, они желают отнять трон у могущественного
соседа. Требовать ума от деспота во всех других случаях, все равно
что желать получить следствие без причины. Безумие — рассчиты­
вать при самодержавии на ум государя, родившегося престолона­
следником. Поэтому, если исключить случаи какого-нибудь осо­
бенного воспитания, мало встречается абсолютных и просвещен­
ных государей. История причисляет к великим королям только
таких государей, как Генрих IV, Фридрих, Екатерина II п т. д., п
вообще тех государей, воспитание которых было сурово и кото­
рым, кроме того, приходилось пробивать себе дорогу, преодолевая
множество препятствий.

²² Верующий человек может быть выдающимся математиком,
отличным художником в определенной области живописи. Но если
принять во внимание реальные противоречия между общественным
интересом и интересами духовенства, то нельзя, не будучи непо­
следовательным, быть одновременно набожным человеком и госу­
дарственным человеком, верующим человеком и хорошим гражда-

ншгом, т. е. добродетельным человеком. Истина эта будет дока­зана мною в дальнейшем изложении.

²³ Всезнайкой, не учившимся ничему, был когда-то пети­
метр ⁵* — теперь таков богослов. Если спросить его о природе жи­
вотных, то он ответит, что ато простые машины. Но на каком
основании высказывает он это суждение? Разве он изучил в каче­
стве охотника или наблюдателя природу и нравы животных? Пет,
он не воспитал нн собаки, ни кошки, нн даже воробья; но он док­
тор богословия, и с того момента, как он надевает докторский кол­
пак, он себя считает обязанным, подобно китайскому императору,
следующему соответствующему его положению этикету, отвечать
на все, что ему говорят, я это знал. Стоический мудрец слыл зна­
током всех искусств и наук — это был универсальный человек.
Таков ныне н богослов: он поэт, математик, физик, часовщик и т. д.
Я готов признать, что он обладает всеми этими талантами; но
пусть меня не заставляют читать его стихи п платить ему за
часы занятий. Пусть он позволит мне дать ему совет: прежде чем
говорить о животных, ему надо справиться в сочинениях Бюффона
н в трех или четырех сочинениях, помещенных в иностранном
журнале одним естествоиспытателем, являющимся в то же время
талантливым писателем. Пусть он оставит в покое мои взгляды по
этому вопросу. Я, говорят, приписал понимание и разум живот­
ным. Уто — любезность, оказанная мною докторам. Чем же вы
отплатили мне. о неблагодарные!

²⁴ Деспотическое правительство обладает тем свойством, что
оно ослабляет в человеке движение страстей. Эти империи поги­
бают от смертельного истощения. Поэтому народы, находящиеся
под властью деспотизма, не обладают обыкновенно ни мужеством,
ни смелостью республиканцев. Даже эти последние вызывают наше
восхищение именно в те критические моменты, когда их страсти
находятся в особенном возбуждении. Когда голландцы и швей­
царцы проявили сверхчеловеческие подвиги? Когда они были оду­
шевлены двумя сильными страстями: жаждой мести, с одной сто­
роны, ненавистью к тиранам — с другой. Всякий народ нуждается
в страстях — это истина, которая в настоящее время неизвестна
разве только настоятелю капуцинов.

²⁵ Турки считают женщину созданной для удовольствия муж­
чины н для возбуждения его желаний. Таково, говорят они,
явное намерение природы. Нет ничего особенного в том, что в Тур­
ции позволяют усиливать прп помощи ухищрений искусства жен­
ские чары, или даже в том, что женщинам разрешено усовершен­
ствовать употребляемые ими способы пленять мужчин. Можно ли
злоупотреблять красотой в гареме, где заключена женщина? Пред­
положим, если угодно, существование такой страны, в которой
женщины принадлежат всем мужчинам сообща. Чем больше они
придумают в подобной стране способов пленять мужчин, тем
больше они увеличат их удовольствие. Какого бы совершенства
они цп достигли в этой области, можно быть уверенным, что их
кокетство нисколько не будет противоречить общественному бла­
гу. От них можно было бы требовать только одного, а именно
чтобы они так высоко ставили свою красоту и благосклонность,
что считали бы возможным оказывать ее только мужчинам, уже
отличившимся своим гением, своим мужеством и своей доброде­
телью. Благодаря этому их благосклонность стала бы средством
поощрять таланты и добродетели. Но если в Турции женщины

могут безопасно обучаться искусству сладострастия, то можно ли сказать то же самое о стране, в которой, как в Европе, они не за­перты и не принадлежат сообща всем мужчинам пли в которой, как во Франции, все дома открыты? Можно ли думать, что, раз­нообразя женские способы нравиться, этим сильно увеличат сча­стье супругов? Я сомневаюсь в этом: до тех пор пока не была бы произведена какая-нибудь реформа в законах о браке, то, что ис­кусство могло бы прибавить к природной красоте пола, находи­лось бы, может быть, в противоречии с употреблением, которое позволяют делать из него европейские законы.

²⁶ Есть люди, считающие себя правдивыми, потому что они
склонны к злословию. А между тем нет ничего более различного,
чем правдивость и злословие: первая — всегда снисходительна,
вдохновляется гуманностью; вторая — всегда колкая, дочь гор­
дости, ненависти, дурного настроения и зависти. Тон и жесты зло­
словия всегда обнаруживают, что его порождает.

²⁷ Если нельзя, не совершая преступления, замолчать истину
перед народами и государями, то о ком можно сказать, что он
всегда вел себя правильно и безупречно в этом отношении?

²⁸ При чтении истории церкви молодой итальянец может на­
чать возмущаться преступлениями и злодеяниями пап п усо­
мниться в их непогрешимости. «Какое безбожное сомнение!» —
восклицает его наставник. «Но, — может возразить ему ученик, —
п говорю то, что я думаю; разве вы не запрещали мне всегда лгать?»
«Да, в обыкновенных случаях, но ложь, совершаемая ради церк­
ви, — это обязанность». «Но какое вам дело до пап?» «Очень
большое, — может возразить ему учитель. — Если папу признают
непогрешимым, то никто не может сопротивляться его воле; на­
роды должны слепо подчиняться ему. Это уважение к папе за­
ставляет с большим почтением относиться ко всему духовенству,
а следовательно, и ко мне».

²⁹ Всякий, кто пишет историю и искажает ее факты, — дур­
ной гражданин. Он обманывает читателей и лишает их неоцени­
мой выгоды, которую они могли бы извлечь из чтения истории.
Но в каком государстве можно найти правдивого историка, дей­
ствительного поклонника бога истины? Во Франции, в Португалии,
в Испании? Нет, лишь в свободной и протестантской стране.

³⁰ Почему не видно конца теологическим спорам о благодати?
Потому, что, к счастью для спорящих, никто из них не имеет
ясных идей о том, о чем они говорят. Но более ли ясны их идеи
в их определении божества? Кардинал дю Перрон, после того как
доказывал в речи Генриху III бытие божье, сказал ему: «Если
ваше величество желает, я докажу вам столь же очевидным об­
разом небытие божье».

³¹ Почему большинство просвещенных людей считает, что вся­
кая религия несовместима со здоровой нравственностью? Потому,
что попы всех религий выдают себя за единственных судей добро­
детельности пли порочности человеческих поступков; потому,
что они желают, чтобы богословские постановления считались
истинным кодексом морали. Но попы тоже люди, они судят в со­
ответствии со своим интересом. А их интерес почти всегда проти­
воречит общественному интересу. Поэтому большинство их суж­
дений несправедливо. Однако власть духовенства над умами на­
родов так велика, что последние относятся к схоластическим
софизмам часто с большим уважением, чем к здравым иравилам

морали. Какие ясные понятия могут составить себп о при народы? Постановления церкви, столь же изменчивые, как и ее интересы, постоянно вносят в этот вопрос хаос, неясности и противоречия. Чем заменяет церковь истинные принципы справедливости? Обря­дами и смешными церемониями. Поэтому Макиавелли в своих рас­суждениях о Тите Ливии приписывает чрезмерную испорченность итальянцев лживости и противоречивости моральных правил ка­толической религии.

³² Человек, говорил Фонтенель, создал бога по своему образу
и подобию и не мог поступить иначе. Монахи создали представле­
ние о небесном дворе по образцу восточных дворов. Восточный го­
сударь, невидимый для большинства своих подданных, доступен
только для своих царедворцев. Жалобы народа доходят до него
лишь через посредство его фаворитов. Аналогичным образом мо­
нахи окружили трон царя Вселенной фаворитами под названием
святых и изобразили дело так, что милость неба получается лишь
благодаря вмешательству этих святых. Но что сделать, чтобы до­
биться их расположения? Собравшиеся с этой целью попы поста­
новили, чтобы в церквах поместили изображения святых, выто­
ченные из дерева или иные, чтобы перед этими образами прекло­
нялись, как перед изображениями всевышнего; чтобы внешние
знаки поклонения были одинаковы для всевышнего и его фаво­
ритов; наконец, чтобы некоторые святые, почитаемые христианами,
подобно тому, как пенаты и фетиши почитались язычниками и
дикарями, например Николаи угодник в россии и св. Януарнй
в Неаполе, пользовались большим поклонением и уважением, чем
сам бог.

На этих фактах основывается обвинение, выдвинутое против православной и католической церквей. Последней в особенности мы обязаны восстановлением фетишизма. Так, Франция имеет национального фетиша в св. Денп, а в св. Женевьеве — фетиша столицы. И нет такой общины или такого гражданина, которые не имели бы помимо этого своего особенного фетиша, именующе­гося Петром, Клодом или Мартином.

³³ Нет такой лжи, таких хитростей, обмана, злоупотребления
доверием, наконец, низких и подлых средств, к которым ни прибе­
гали бы для своего обогащения попы. Составленный Балгозом
сборник капитуляриев⁶* (том II) показывает нам, каким образом
церковники добились некогда во Франции того, чтобы им платили
десятину. «С неба якобы снизошло послание Иисуса Христа. В;>том
послании спаситель угрожал язычникам, колдунам и тем, кто не
станет платить десятины, поразить пх поля бесплодием и наслать
на их дома крылатых змей, которые-де будут пожирать сосцы
их женщин». Когда это первое послание не имело успеха, цер­
ковники обратились к дьяволу. Они изображают его (см. те же са­
мые капитулярии, том I) говорящим на народном собрании, п
дьявол, сделавшийся вдруг апостолом п миссионером, принимает
здесь близко к сердцу благо французов. Он старается призвать их
к выполнению их обязанности спасительными наказаниями. «От­
кройте наконец глаза. — говорило духовенство, — сам дьявол —
виновник последнего голода, сам дьявол пожрал зерно в колосьях,
бойтесь его ярости. Среди деревенского люда он объявил со страш­
ными завываниями, что нашлет самые суровые наказания на оже­
сточившихся христиан, отказывающихся вносить нам десятину».
Весь этот обман со стороны духовенства доказывает, что во времена

Карла Великого десятину платили только набожные люди. Если бы духовенство имело право взимать ее, то оно не обращалось бы за помощью то к богу, то к дьяволу. Этот факт напомнил мне дру­гой аналогичный факт, а именно проповедь одного кюре на ту же самую тему: «О мои дорогие прпхожане. — говорил он, — не следуйте примеру злополучного Каина, а следуйте лучше примеру доброго Авеля. Каин никогда не желал нп платить десятину, ни идти к обедне. Наоборот, Авель вносил десятину, всегда отдавал самые прекрасные и лучшие пз своих плодов, и он не пропустил ни одного дня, чтобы не пойти к обедне».

Гроцпй говорит по поводу этих десятин п дарений, что Тибо-рий был более щепетилен в этом вопросе н что это должно было бы пристыдить монахов, принимающих такие дары.

³⁴ Папы своими нелепыми притязаниями по отношению к Аме­
рике подали пример несправедливости и узаконили все те пре­
ступления, которые там совершали христиане.

Однажды, когда в палате общин разбирался вопрос, должен ли такой-то кантон, расположенный на границе Канады, прина­длежать Франции, один пз членов палаты поднялся н сказал: «Во­прос этот, милостивые государи, тем более деликатен, что фран­цузы, подобно нам, абсолютно убеждены в том. что эта территория не принадлежит туземцам».

³⁵ Если после этих фактов паписты будут продолжать про­
славлять высокое совершенствование нравов, произведенное их
религией, то вряд ли они убедят кого-нибудь в этом. Для выясне­
ния вопроса о притязаниях папистов достаточно спросить себя,
какова задача науки о морали. Ясно, что ею может быть лишь
всеобщее благо; что если требуют добродетели от частных лиц. то
потому, что добродетели членов общества создают счастье общества
в целом. Ясно, что единственное средство сделать народы про­
свещенными, добродетельными и счастливыми — это обеспечить
при помощи хороших законов собственность граждан, пробудить
их предприимчивость, позволить им свободно мыслить н сообщать
свои мысли друг другу. Но разве католическая религия благо­
приятствует созданию подобных законов? Разве итальянцы и пор­
тугальцы более уверены в своей жизни и в своей собственности,
чем англичане? Разве здесь наилучшие нравы правительства?
Разве оно здесь менее сурово ц поэтому более достойно уважения?
Не доказывает ли, наоборот, опыт, что германские лютеране и
кальвинисты лучше управляются н счастливее, чем католики, и
что протестантские кантоны Швейцарии богаче п могущественнее
католических кантонов? Следовательно, реформистская религия
более стремится к общему счастью, чем католическая, и, значит,
она более благоприятствует той задаче, которую ставит себе нрав­
ственность. Следовательно, она порождает лучшие нравы, превос­
ходство которых не знает другой меры, кроме блага самих
народов.

³⁶ Существуют большие общества, но существуют п небольшие.
Законы этих последних просты, потому что таковы их интересы;
они соответствуют интересу большинства, потому что они уста­
навливаются с согласия всех; наконец, они очень строго соблю­
даются, потому что счастье каждого индивида зависит от их со­
блюдения. Законы небольших обществ продиктованы здравым
смыслом — законы больших обществ диктует гений.

Но что могло побудить людей образовать столь многолюдные общества? Случай, незнание отрицательных сторон подобных об­ществ, наконец, жаждя завоевании, боязнь быть завоеванными и т. д.

³⁷ В своем трактате «Об энтузиазме» Шефтсбери рассказывает
об одном епископе, который, не найдя в католическом катехизисе
достаточно материала, чтобы удовлетворить свое ненасытное лег­
коверие, начал верить еще в сказки о феях.

³⁸ Папизм подобен деспотизму. Оба они губят страну, в кото­
рой они обосновываются. Самое верное средство ослабить могу­
щество Англии и Голландии было бы установить в них католиче­
скую религию.

³⁹ Если наша религия, говорят паписты, стоит очень дорого,
то это потому, что в ней очень много наставлений. Пусть так; но
каков же результат этих наставлений? Стали ли люди от этого
лучше? Нет. Что же делать, чтобы сделать их лучшими? Распреде­
лить десятину, взимаемую каждым приходом, между теми кре­
стьянами, которые будут лучше всего обрабатывать свою землю
и совершать наиболее добродетельные поступки. Разделение этой
десятины даст больше тружеников и добродетельных людей, чем
проповеди всех кюре, вместе взятые.

⁴⁰ История Ирландии показывает нам (т. I, стр. 303), что этот
остров был прежде постоянной добычей алчности очень многочис­
ленного духовенства. Поэты, жрецы этой страны, пользовались
в ней всеми преимуществами и привилегиями теперешних като­
лических священников. Подобно последним, они содержались за
счет общества. В результате поэты настолько размножились, что
тогдашний ирландский король Гюг понял необходимость избавить
своих подданных от столь -тяжелой обузы. Этот государь любил
свой народ, он был мужественным, он решил уничтожить духовен­
ство или по крайней мере значительно уменьшить численность его.
II он добился этого.

В Пенсильвании нет государственной религии: каждый при­держивается там той религии, которая ему нравится. Духовен­ство ничего не стоит государству; жителям самым предоставля­ется возможность обзавестись священниками, устроив для этого складчину. Священники здесь, подобно купцам, содержатся за счет потребителя. Кто не пмеет священника и не пользуется его товаром, тот ничего не платит. Было бы полезно последовать при­меру Пенсильвании.

⁴¹ Сам Нума учредил только четырех весталок и небольшое
число жрецов.

⁴² Между языческой религией и папистской, говорил один ан­
гличанин, я нахожу ту же разницу, что между Альбанп и Калло ⁷*.
Имя первого вызывает в моей памяти приятную картину, изобра­
жающую рождение Венеры; имя второго — причудливую картину
искушения св. Антония.

⁴³ В царствование Нумы римляне посвятили один храм Добро­
совестности. Посвящение этого храма сделало их на время людь­
ми, добросовестно выполняющими заключенные ими договоры.

⁴⁴ Из человека, принимающего столь смиренный вид и при­
выкающего с ранних лет рассматривать жизнь лишь как какое-то
паломничество, может выйти только монах, и он никогда не будит
содействовать благу человечества.

⁴⁶ Говорят, что соединение духовной п светской власти в ру­ках деспота было бы опасно. Это верно. Вообще всякий деспот, заботясь только об удовлетворении своих прихотей, мало думает о благе народа, счастье его подданных для него безразлично. Он часто пользовался бы духовной властью для оправдания своих при­хотей п жестокостей. Но дело обстояло бы иначе, если бы эту ду­ховную власть доверили законодателям.

⁴⁶ Почему Юпитер был последним из детей Сатурна? Потому,
что Порядок и Размножение, преемники Хаоса п бесплодия, были,
как указывают философы, последним продуктом Времени. Почему
Юпитер в качестве Производителя был богом воздуха? Потому, что
(говорили эти философы) растения, ископаемые, минералы, жи­
вотные, наконец, все сущее выделяет испарения, гниет и запол­
няет воздух летучими началами. Когда эти начала согреты п при­
ведены в действие солнечным огнем, то воздух должен тогда упот­
ребить на новые порождения соли и духи (esprits), получившиеся
от гниения. Таким образом, воздух, единственное начало рожде­
ния и гниения, казался им необъятным океаном, в котором дейст­
вуют многочисленные начала. В воздухе, по их мнению, плавают
семена всех вещей, которые, будучи всегда готовы к размноже­
нию, ожидают для этого момента, когда случай занесет пх в со­
ответствующую матку. Атмосфера, с их точки зрения, была, так
сказать, всегда живой, всегда наполненной кислотой для разъеда­
ния и зародышами для размножения. Это было обширное вмести­
лище всех начал жизни.

Аналогичным образом титаны и Янус были, по мнению древ­них, эмблемой хаоса; Венера, или любовь, — эмблемой притяже­ния, этого начала, порождающего во Вселенной порядок и гар­монию.

⁴⁷ Объединение светской и духовной властей в одних п тех
же руках необходимо. Простое унижение духовенства нисколько
не страшно для него. Кто не уничтожает его, тот просто устраняет
на время, но не разрушает его влияния. Сохранившись как корпо­
рация, оно бессмертно: достаточно какого-нибудь благоприятного
обстоятельства — доверия государя, волнения в государстве, чтобы
вернуть ему его первоначальное могущество. Оно появляется то­
гда снова, вооруженное тем более грозным могуществом, что, зная
причины своего унижения, оно тем тщательнее старается уничто­
жить их. Английское духовенство в настоящее время не имеет
никакой власти, но не уничтожено. Кто может утверждать, сказал
один лорд, что будет, если эта корпорация вернет себе свое бы­
лое влияние: не станет ли она по-прежнему жестокой п не
прольет лп она когда-нибудь столько же крови, сколько она ее
уже пролила? Одна из величайших услуг, которую следовало бы
оказать Франции, состояла бы в том, чтобы употребить часть ко­
лоссальных доходов духовенства для погашения национального
долга. Что сказали бы церковники, если бы, соблюдая справедли­
вость по отношению к ним, им позволили пожизненно пользовать­
ся своим имуществом, отбирая его только после их смерти? Разве
было бы плохо пустить в обращение такие огромные состояния?

РАЗДЕЛ II

Все люди с обыкновенной, нормальной органи­зацией обладают одинаковыми умственными способностями

ГЛАВА I

ВСЕ НАШП ИДЕИ ПОЛУЧАЮТСЯ НАМИ ПОСРЕДСТВОМ ЧУВСТВ; ВСЛЕДСТВИЕ ЭТОГО СТАЛИ

СЧИТАТЬ УМ РЕЗУЛЬТАТОМ БОЛЬШЕЙ ИЛИ МЕНЬШЕЙ ТОНКОСТИ ОРГАНИЗАЦИИ

Когда те, кого просветил Локк, узнают, что мы обя­заны своими 'пдеямп п, следовательно, своим умом орга­нам чувств, когда, далее, замечают различия в органах п умах различных людей, то обычно приходят к выводу, что неравенство умов есть результат неравной тонкости чувств.

Столь правдоподобное мнение, полученное путем ана­логии, отправляющейся от действительных фактов ^а, долж­но быть тем более общераспространенным, что оно бла­гоприятствует человеческой лени и избавляет от труда проводить исследование, представляющееся бесполез­ным.

Однако если бы опыты противоположного характера доказали, что совершенство ума не соразмерно большему пли меньшему совершенству пяти чувств, то для объяс­нения этого явления пришлось бы прибегнуть к некото­рой другой причине.

В настоящее время среди ученых наблюдаются две точки зрения по этому вопросу. Одни из них говорят: ум есть результат известного рода темперамента и внут-

^а Прп помощи аналогии иногда приходят к величайшим от­крытиям. Но в каком случае можно довольствоваться доказатель­ством по аналогии? Когда невозможно получить других. Доказа­тельства этого рода часто обманчивы. Если мы постоянно наблю­даем, что животное размножается путем совокупления самцов с самками, то отсюда заключаем, что живые существа могут раз­множаться только этим способом. Из этого заблуждения нас моглп вывести только точные п добросовестные наблюдатели, которые по­мещали травяную вошь в стеклянную банку, разрезали полипов н доказали путем повторных опытов, что в природе существуют ц другие способы размножения животных.

реннеи организации; но нпкто из нпх еще не определил путем ряда наблюдений того рода органов, темперамента или пищи, которые производят ум^а. Это неопределенное и бездоказательное утверждение сводится, таким образом, к следующему: ум есть результат какой-то неизвестной причины или какого-то скрытого качества, которое я на­зываю темпераментом или организацией.

Квинтшшан '*, Локк и я утверждаем:

Неравенство умов есть результат известной причины, и эта причина — разница в воспитании.

Чтобы доказать первую пз этих двух точек зрения, пришлось бы показать путем повторных опытов, что со­вершенство ума зависит действительно только от опреде­ленного рода органов и темперамента. Но подобные опы­ты еще не произведены. Поэтому если пз допущенных мною принципов можно вывести ясным образом причины неравенства умов, то предпочтение следует, по-видимому, отдать этой последней точке зрения.

Если известная причина объясняет некоторый факт, то зачем приписывать его какой-то неизвестной причине, ка­кому-то скрытому и всегда сомнительному качеству, не объясняющему ничего, чего нельзя было бы объяснить без него?

Чтобы показать, что все люди с обыкновенной, нор­мальной организацией обладают одинаковыми умствен-

^а Некоторые врачи — среди прочих Лозель де Маньп — утвер­ждали, что люди наиболее сильного и мужественного темперамен­та — самые умные люди. Однако никогда еще не указывали на Расина, Буало, Паскаля, Гоббса, Толанда, Фонтенеля и т. д., как на сильных н мужественных людей. Другие ученые утверждали, что желчные люди п сангвиники были в одно и то же время и самыми умными н наименее способными к постоянному вниманию людьми.

Но разве можно быть в одно н то же время неспособным к вниманию и одаренным большими талантами? Неужели думают, что если бы Локк и Ньютон не были прилежными, то они пришли бы к своим великим открытиям?

Некоторые сделали то наблюдение, что предающиеся размыш­лениям и умные люди обыкновенно меланхоличны. Они не заме­тили, что принимали здесь следствие за причину; что умный чело­век умен не потому, что он меланхолик, но он меланхолик потому, что его сделала таким привычка к размышлению.

Наконец, некоторые мыслители ставили ум в зависимость от возбудимости нервов. Но женщины отличаются впечатлитель­ностью, и, следовательно, возбудимость их нервов должна была бы давать им превосходство над мужчинами. Но имеют ли они поэто­му больше ума? Нет. Кроме того, какую ясную идею можно соста­вить себе об этой большей илп меньшей возбудимости нервов?

ными способностями", надо отыскать порождающее ум начало. Что же это за начало?

Все в человеке есть физическое ощущение. Может быть, я недостаточным образом развил эту истину в книге «Об уме». Что же я должен сделать? Доказать строгим

^а Локк, несомненно, имеет в виду эту истину, когда, говоря о неравных умственных способностях, утверждает, что, по его мне-нпю, это неравенство меньше, чем думают. «Я считаю себя вправе утверждать, — говорит он на стр. 2 своей книги о воспитании, — что из ста люден имеется больше девяноста, которые являются тем, что они суть, т. е. хорошими или дурными, полезными или вредными для общества, благодаря полученному ими воспитанию. От воспитания зависит большая наблюдаемая между ними раз­ница. Самые ничтожные и незаметные впечатления, полученные нами в детстве, влекут за собой очень важные и.длительные по­следствия. Эти первые впечатления похожи на реку, воды которой можно без труда направить в различные каналы по совершенно противоположным путям при помощи незаметного изменения на­правления реки у истока ее; она может начать течь в разные сто­роны и прибыть наконец в места, весьма удаленные друг от друга; с такой же легкостью, думаю я, можно направить умы детей в же­лаемую сторону». Правда, в этом месте Локк не утверждает опре­деленным образом, что все люди с обыкновенной, нормальной организацией обладают одинаковыми умственными способно­стями, но он говорит здесь то, чему он был, так сказать, свидете­лем и чему его научил повседневный опыт. Этот философ не свел всех способностей духа к способности ощущать, к первоисточнику, который один только может дать ответ на этот вопрос.

Квннтнллан, который, занимаясь так долго воспитанием моло­дежи, приобрел в этом вопросе еще больше практических знаний, чем Локк, в то же время более смел в своих утверждениях. Он говорит (кн. I Inst. Oral.) следующее: «Ошибочно полагать, что существует мало людей, рождающихся со способностью правильно схватывать преподаваемые им идеи; воображать, будто большин­ство теряет время и усилия на преодоление врожденной лени сво­его ума. Наоборот, большинство людей, по-видимому, одинаково способно по своей организации к мышлению и к быстрому и лег­кому запоминанию. Это — талант, столь же свойственный от при­роды человеку, как полет птицам, бег лошадям и свирепость хищ­ным животным. Жизнь души заключается в ее активности и дея­тельности. Это побудило приписать ей небесное происхождение. Неповоротливые и неспособные к наукам умы так же противоре­чат порядку природы, как уроды и исключительные явления. Эти последние редки. Отсюда я заключаю, что в детях имеются значи­тельные ресурсы, которые утрачиваются с возрастом. В таком слу­чае очевидно, что следует винить в этом не природу, но наше соб­ственное небрежное отношение».

Взгляд Квинтилиана и взгляд Локка, одинаково основываю­щиеся на опыте п наблюдениях, а также доводы, которыми я поль­зовался, чтобы доказать их истинность, должны, по-моему, поме­шать читателю высказать слишком поспешные суждения по этому вопросу.

образом то, на что я, может быть, только указал в той книге, а именно что все умственные операции сводятся к ощущению. Только этот принцип объясняет нам, как возможно то, что мы обязаны своими идеями нашим чув­ствам и что в то же время, как свидетельствует опыт, вовсе не исключительному совершенству этих чувств мы обязаны большей пли меньшей широтой своего ума.

Если этот принцип может примирить два по видимости столь противоречивых факта, то я вправе заключить от­сюда, что совершенство ума не есть продукт ни темпера­мента, ни большей плн меньшей тонкости чувств, нп ка­кого-то скрытого качества, но есть результат такой хо­рошо известной причины, как воспитание, и что можно наконец неопределенные п столь часто повторяющиеся утверждения на эту тему заменить весьма точными иде­ями.

Прежде чем приступить к подробному исследованию этого вопроса, чтобы сделать его более ясным п устранить путаницу, внесенную в него богословием, я считаю необхо­димым выяснить различие между умом п тем, что назы­вают душой.

ГЛАВА II