ЕСЛИ НЕТ ПНТЕРЕСА. ТО НЕТ СРАВНЕНИЯ ПРЕДМЕТОВ МЕЖДУ СОБОЮ

Всякое сравнение предметов между собою предпола­гает внимание; всякое внимание предполагает усилие, а всякое усилие — побуждение, заставляющее сделать его. Человек, лишенный желаний, — если бы такой человек мог существовать — не сравнивал бы предметов между собою п не высказывал бы никаких суждений. Но и при этом предположении он мог бы все-таки судить о непо­средственном впечатлении, производимом на него пред­метами. Да, если бы это впечатление было сильным. Си­ла его, ставшая мотивом внимания, повлекла бы за собою суждение. Иное дело, если бы это ощущение было слабым; в этом случае он не имел бы ни сознания, ни воспомина­ния о суждениях, которые это ощущение могло бы вы­звать. Человек окружен бесконечным множеством предме­тов; в нем необходимым образом вызывается бесконечное множество ощущений; поэтому он выносит бесконечное

4* 83

множество суждений, сам того не зная. Почему? По­тому, что природа его суждений есть следствие природы его ощущений. Они оставляют в нем лишь легкий след, так же быстро стирающийся, как и ощущаемый. Сужде­ния, выносимые им об этого рода ощущениях, такого же рода; он их не осознает. Действительно, нет такого чело­века, который, сам того не замечая, не делал бы ежедневно бесконечного множества выводов, которых он не осознает. В качестве примера я приведу те суждения, которые пред­шествуют почти всем быстрым движениям нашего тела.

Когда в балете Вестрпс делает прыжок, а не антраша, когда в фехтовальном зале Моте '* предпочитает сделать терцию, а не кварту, то, раз нет действия без причины, нужно, чтобы Вестрпс п Моте решили это путем умоза­ключения, слишком быстрого для того, чтобы, еслп можно так выразиться, его можно было заметить. Такое же умо­заключение делаю я, когда я рукой оказываю противо­действие телу, могущему ударить меня в глаз. Оно сво­дится приблизительно к следующему.

Опыт показал мне, что моя рука безболезненно оказы­вает сопротивление удару тела, способному лишить меня зрения. Кроме того, глаза мне дороже руки. Поэтому, чтобы спасти глаза, я должен выставить руку.

Нет человека, который в подобном случае не сделал бы того же вывода. Но это обычное рассуждение не явля­ется ли столь быстродействующей причиной, что можно скорее закрыть рукой глаза, чем заметить действие рас­суждения, результатом которого явился поступок?

Но сколько есть ощущений, похожих на эти привыч­ные рассуждения! Сколько есть слабых ощущений, кото­рые, не приковывая к себе нашего внимания, не могут вызвать в нас ни сознания, ни воспоминания!

Бывают моменты, когда самые сильные ощущения сводятся, так сказать, к нулю. Я сражаюсь, я ранен, я продолжаю сражаться и не замечаю своей раны. Почему? Потому, что забота о самосохранении, гнев, возбуждение крови делают меня нечувствительным к удару, который в любое другое время полностью прпковал бы к себе мое внимание. Наоборот, бывают такие моменты, когда я со­знаю самые слабые ощущения; это бывает, когда такие страсти, как страх, любовь к славе, скупость, завпсть и т. д., сосредоточивают на предмете всю силу нашего ума.

Если я заговорщик, то нет такого жеста, взгляда, ко­торый ускользнул бы от тревожного и подозрительного

взора моих соучастников. Если я художник, то меня по­ражает всякий особенный световой эффект. Если я юве­лир, то нет такого пятнышка в алмазе, которого я не за­метил бы. Если я завистник, то нет такого недостатка у великого человека, которого не обнаружил бы мой зоркий глаз. Впрочем, те самые страсти, благодаря которым все мое внимание сосредоточивается на некоторых предметах и делает меня в этом отношении способным к тончайшим ощущениям, закаляют меня также против всякого рода других ощущений.

Если я влюблен, ревную, снедаем честолюбием, испы­тываю беспокойство п если в этом душевном состоянии я прохожу через великолепные палаты государей, то на меня не оказывают действия лучи, отраженные от мрамо­ра, от статуй, от окружающих меня картин. Пробудить мое внимание может лишь новый п неизвестный предмет, внезапно представившийся моему взгляду п производя­щий на меня сильное впечатление. Если нет такого впе­чатления, я иду, не видя и не слыша ничего il не осозна­вая испытываемых мною ощущений.

Наоборот, если я прохожу эти же палаты в спокойном состоянии духа, без желаний, чувствительный ко всем красотам, которыми их украсили искусство п природа, то душа моя, открытая для всех впечатлений, будет разры­ваться между темп впечатлениями, которые она получает. Конечно, у меня не будет, как у влюбленного и снедае­мого честолюбием, того острого п пронизывающего взора, который они устремляют на все их интересующее; я не замечу, подобно им, того, что видимо, так сказать, лишь глазам страсти. Чувства мои будут менее обострены, но более широко открыты для впечатлений.

Допустим, что какой-нибудь светский человек и ка­кой-нибудь ботаник прогуливаются вдоль канала, по­крытого тенью старых дубов и обсаженного кустарни­ками п благоухающими цветами. Первый, пораженный только прозрачностью вод, возрастом дубов, разнообра­зием кустарников, приятным запахом цветов, не будет обладать глазами ботаника и не сможет наблюдать сход­ство п различие этих цветов п этих кустарников между собою.

Не имея интереса в том, чтобы заметить, он не будет обладать и вниманием, нужным для того, чтобы их уви­деть. Он будет получать ощущения и выносить суждения, не сознавая этого. Только ботаник, дорожащий своей

репутацией, ботаник, тщательно наблюдающий эти раз­личные цветы и кустарники, может отнестись вниматель­но к различным испытываемым от них ощущениям и к выносимым о них суждениям".

Словом, если сознание или отсутствие сознания таких впечатлений не изменяет их природы, то верно, как я уже сказал, что всякое наше ощущение влечет за собою суж­дение, существование которого, будучи неизвестным, пока оно не приковало к себе нашего внимания, тем не менее реально.

Из этой главы следует, что все суждения, вызывае­мые сравнением предметов между собою, предполагают наличие в нас интереса к тому, чтобы их сравнивать. Но интерес этот, основывающийся необходимым образом на нашем стремлении к счастью, может быть лишь резуль­татом физической чувствительности, ибо здесь коренятся все наши удовольствия и страдания. Исследовав этот во­прос, я приду к выводу, что физическое удовольствие и страдание и есть неизвестное начало всех человеческих поступков ^б.

Поиск по сайту: