О СУЖДЕНИЯХ. ВЫТЕКАЮЩИХ ПЗ СРАВНЕНИЯ АБСТРАКТНЫХ, СОБИРАТЕЛЬНЫХ II ДРУГИХ ИДЕП

Слова слабость, сила, малость, величина, преступление и т. д. не представляют никакой субстанции, т. е. ника­кого тела. Каким же образом свести к чистым ощущениям суждения, вытекающие из сравнения подобных слов и идей? На это я отвечу следующее: так как эти слова не представляют для нас никакой идеи, то, пока их не при­меняют к какому-нибудь частному, ощутимому предмету, о них невозможно вынести никакого суждения. Если же их, намеренно или не замечая этого, применяют к како­му-нибудь определенному предмету, то после такого при­менения слово величина будет выражать некоторое отно­шение, т. е. некоторое различие или сходство, замеченные между предметами, находящимися у нас перед глазами или в нашей памяти. Но суждение, вынесенное об пдеях, приобретших благодаря этому применению физический характер, будет, повторяю, лишь выражением испытанных ощущений.

Меня могут спросить: под влиянием каких побужде­ний люди придумали и ввели в язык эти, если можно так выразиться, алгебраические выражения, которые не имеют никакого реального значения до применения их к чувственным предметам п не представляют никакой определенной идеи? На это я отвечу, что люди полагали, что, возможно, таким путем сообщать друг другу легче, быстрее п даже яснее свои идей. Вот почему онп создали во всех языках множество прилагательных и существп-

тельных, одновременно и столь неопределенных³ и столь полезных.

В качестве примера этих не имеющих значения выра­жений возьмем слово линия, которую в геометрии рас­сматривают незавпспмо от ее длины, ширины и толщины. Понимаемое таким образом слово не вызывает в уме ни­какой ндеп. В природе не существует подобной лпнпп, и нельзя составить себе идею о ней. Что же имеет в виду учитель, пользуясь этим выражением? Он просто хочет предупредить ученика, чтобы он полностью обратил свое внимание на то, что тело рассматривается как имеющее длину, без отношений к другим его измерениям.

Когда для облегчения выкладок в математике вместо точных количеств подставляют буквы А и В, то представ­ляют лп эти буквы какие-нибудь идеи, означают ли они какую-нибудь реальную величину? Нет. Но то, что выра­жается в алгебраическом языке через А п В, в обычном языке выражается словами слабость, сила, малость, ве­личина п т. д. Слова эти означают лишь неопределенное отношение вещей между собою и дают нам ясные реаль­ные идеи лпшь в момент, когда их применяют к опреде­ленному предмету и сравнивают этот предмет с другим предметом. Тогда эти слова, если можно так выразиться, включаются в уравнение или в сравнение, очень точно выражают отношение предметов между собою. До этого момента слово величина, например, будет вызывать в моем уме весьма различные идеи в зависимости от того, буду лп я его применять к мухе пли к киту. То же самое

^а В состав языка какого-нпбудь цивилизованного народа всегда входпт бесконечное множество местопмеппй, союзов, наконец, слов, которые, будучи лишены сами по себе смысла, заимствуют различные значения от выражений, с которыми их соединяют, или от фраз, в которых их употребляют. Изобретение большинства этих слов вызвано боязнью народов слишком умножить число словесных обозначении и их желанием облегчить передачу друг другу своих идей. Действительно, еслп бы люди вынуждены были создать столько слов, сколько имеется вещей, к которым можно применить, например, прилагательные белый, сильный, толстый — вроде толстый канат, толстый бык, толстое дерево и т. д., то, оче­видно, множество выражений, необходимых для передачи идей, весьма обременило бы их память. Поэтому они сочли необходимым изобрести слова, которые, не представляя сами по себе никакой реальной идеи, имея значение лпшь в контексте п, наконец, вы­ражая лишь отношение предметов между собою, вызывали бы, однако, в их уме различные идеи в тот момент, когда эти слова соединены с предметами, отношения которых они обозначают.

4 Гельвеции, т. 2 81

относится к тому, что в человеке называют идеей или мыслью. Эти выражения сами по себе не имеют никакого значения. Однако какое множество заблуждений они по­родили! Сколько раз утверждали в школах, что так как мысль не относится к протяжению и материи, то, оче­видно, душа есть нечто духовное. Я, признаюсь, никогда ничего не понимал в этой ученой галиматье. Действи­тельно, что означает слово мыслить? Либо это слово ли­шено смысла, либо, подобно слову двигаться, оно выра­жает просто способ бытия человека. Но сказать, что не­который модус или способ существования не есть тело пли не обладает протяжением, — ничего нет более ясного. А делать из этого модуса какое-то существо п даже ду­ховное существо, по-моему, нет ничего более абсурдного.

Есть ли, далее, что-нибудь более неопределенное, чем слово преступление? Для того чтобы этот собирательный термин вызвал в моем уме ясную п определенную идею, я должен применить его к краже, убийству или к како­му-нибудь другому подобному поступку. Люди придумали такого рода слова лишь для того, чтобы легче пли по крайней мере быстрее передавать своп пден. Предполо­жим, что создали общество, в котором допускаются только честные люди. Чтобы избавить себя от труда составлять длинный список всех поступков, закрывающих доступ в это общество, скажут посредством одного слова, что из не­го изгоняют всякого человека, запятнанного каким-ни­будь преступлением. Но будет ли тогда слово преступле­ние представлять какую-нибудь ясную идею? Никакой. Слово это, имеющее единственное назначение — напом­нить этому обществу вредные поступки, которые могут совершить его члены, говорит обществу лишь о необходи­мости следить за их поведением. Слово это в конечном счете есть собственно звук и более сокращенный способ пробудить в этом отношении внимание общества.

Предположим, что, будучи вынужден определить на­казание за преступление, я обязан был бы составить себе о последнем ясные и точные идеи. Мне пришлось бы в этом случае последовательно вызвать в своей памяти картины различных преступлений, какие из этих престу­плений особенно вредны для общества, п наконец вынести суждение, являющееся, как я уже говорил неоднократно, лишь выражением ощущений, полученных от наличия различных картин этих преступлений.

Таким образом, любая идея может всегда быть сведена в конечном счете к физическим фактам или ощущениям. Некоторую неясность в споры этого рода вносят неопре­деленное и неточное значение известного числа слов и иногда трудность извлечь из них отчетливые идеи. Ана­лизировать некоторые из этих выражений и свести их, если можно так выразиться, к их составным идеям, быть может, так же трудно, как в химии бывает трудно разло­жить некоторые тела. Но если воспользоваться для этого разложения надлежащим методом п проявить необходи­мое внимание, то можно быть уверенным в успехе.

Сказанного мною достаточно, чтобы убедить просве­щенного читателя в том, что всякая идея и всякое сужде­ние могут быть сведены к некоторому ощущению. По­этому для объяснения различных умственных операций было бы бесполезно допустить наличие в нас способности суждения п сравнения, отличной от способности ощу­щать. Но, могут сказать, каковы же принцип пли побуж­дение, которые заставляют нас сравнивать предметы меж­ду собою п которые побуждают нас напрягать внимание, насколько это необходимо для наблюдения их отношении? Это — интерес, который, как я это докажу, равным обра­зом есть результат физической чувствительности.

ГЛАВА VI