Кристина

В один из дней начала осени 1970 года Алла шепнула Миколасу: - Скоро у нас будет сын. “Может, это была и незапланированная беременность, - пишет Полубояринова, - но Алла очень обрадовалась. Она приходила к искушенным в таких делах подружкам, и те по многу раз “рассчитывали”, кто должен получиться. Для того есть много способов - по руке, по звездам, по крови. Но все гадания приводили к одному результату - ждать сына”.

В то время не существовало такого понятия как “ультразвуковое исследование”, поэтому Алла с Миколасом быстро свыклись с мыслями о сыне и даже подобрали имя - Станислав.

“Алла ходила в женскую консультацию, - вспоминает Орбакас, - и врачи все время предупреждали ее, что плод перевернут”.

Больше всех волновалась Зинаида Архиповна, а ее дочь безмятежно продолжала работать в ГУЦЭИ концертмейстером.

“Примерно два раза в месяц, - говорит Орбакас, - у нас в училище бывали специальные просмотры. Показывали фильмы Бастера Китона, мультфильмы Диснея, многое другое, что не было предназначено для широкого зрителя. Туда, естественно, ходили и мы с Аллой. Однажды, когда она была уже на приличном сроке, мы смотрели какую-то комедию Чаплина. Алла хохотала как сумасшедшая и потом сказала мне, что чуть не родила раньше времени”.

Однажды в конце мая 1971 года Миколас вернулся домой с репетиции в Театре эстрады - бледная Алла лежала на кровати: - Кажется, начинается. Роддом был рядом - как раз возле той столовой, где праздновалась свадьба. Позвали родителей, стали спешно собираться

- Возьмите мне книжку хоть какую-нибудь почитать, - жалобно попросила Алла.

- Да какая тебе там книжка, Алена?! - воскликнул Борис Михайлович. - Возьмите, возьмите. Миколас схватил первую попавшуюся - повесть какого-то датского писателя “Кристина”. Это название так и запечатлелось в его возбужденном мозгу.

Утром пришли в роддом, узнали, что схватки усилились. В легком жару после тревожной бессонной ночи Орбакас отправился на репетицию в Театр эстрады. Каждые пятнадцать минут он выбегал, чтобы позвонить в роддом.

- Миша, да что с тобой, в конце концов? - раздраженно спрашивали его. - Ничего, ничего, я сейчас вернусь... После очередной такой внезапной отлучки, когда все уже были злы из-за того, что репетиция провалилась, Миколас вбежал и с глупой улыбкой воскликнул:

- У меня дочка родилась! - и добавил, - Кристина!

Примчавшись к роддому, взбудораженный отец вызвал Аллу к окошку, благо было уже по-летнему тепло: - Ну, как там Кристина? - Какая еще Кристина? - слабым голосом откликнулась молодая мать.

- Наша, наша Кристина! - Миколас даже чуть подпрыгнул.

- Да что за дурацкое имя! - возмутилась Алла.

Когда Миколас пришел в ЗАГС оформлять свидетельство о рождении, мрачная женщина в темно-зеленой кофте распахнула амбарную книгу: - Так, у дочери будет ваша фамилия? - Да, конечно. - Значит, Орбакас? - Нет, Орбакайте.

Минут десять ушло на объяснение лингвистического феномена.

- Хорошо, - устало произнесла женщина. - А имя? - Кристина. - Нет у нас такого имени. - Как это нет? - Есть Христина. - Но мы хотим - Кристина! Еще минут десять регистраторша куда-то дозванивалась, чтобы получить чье-то разрешение. Потом снова подняла бесцветные глаза на Орбакаса:

- Отчество я записываю - Миколаевна. - Нет, Эдмундовна.

- Да что вы мне тут голову морочите? Вы в Советском Союзе живете? Значит, отчество присваивается по первому имени отца. А если бы у вас их десять было? - Но Кристина Эдмундовна красивее.

Когда Криське было месяца три, Аллу пригласили записать одну песню для нового фильма Шукшина “Печки-лавочки”. (Там есть эпизод, когда герои едут в поезде и по радио звучит песня - вот ее и исполнила Пугачева).

Алла очень волновалась во время записи: мало ли что произошло с голосом после родов, да и потом несколько месяцев она практически ничем не занималась, кроме Кристины. Маленький музыкальный фрагмент записывали целый день.

- Из-за всех этих беспокойств у нее пропало молоко, - вздыхает Орбакас. - Слава Богу, что примерно в то же время родила наша соседка с первого этажа. У нее грудного молока было полно, так что у Кристинки завелась кормилица.

Но, с другой стороны, как не цинично это прозвучит, Алла приобрела определенную свободу. Дочку мог покормить и Миша, если оказывался дома, и, само собой, Зинаида Архиповна.

А Алла начала “выходить в люди”. Ее уговорили поработать в ансамбле “Москвичи”, но там певица долго не задержалась. Потом она рискнула обратиться в знаменитый оркестр под управлением Олега Лундстрема.

“Это была такая скромная девочка, - улыбается в седые усы Олег Леонидович. -Мы ее прослушали и сразу взяли. Помимо несомненных музыкальных достоинств, я сразу оценил дисциплинированность Пугачевой, хотя теперь у многих такой факт может вызвать большие сомнения”.

В то же примерно время Алла решила подзаняться своим голосом. Кто-то дал ей телефон Александры Николаевны Стрельниковой.

В артистических кругах Стрельникова почиталась фигурой сколь легендарной, столь и загадочной. Она не была собственно педагогом по вокалу, но разработала уникальную методику “короткого дыхания”, благодаря которой ставила голоса порой в самых безнадежных случаях. Десятки самых известных певцов и актеров произносят ее имя с полу мистическим восхищением. Хотя сама она никогда ни с кем не делилась, что за люди приходили заниматься к ней домой. Рассказывают, что у Андрея Миронова накануне какой-то грандиозной премьеры в Театре сатиры начисто пропал голос. Александра Николаевна его в буквальном смысле спасла.

Потом всю свою дальнейшую сценическую жизнь Пугачева перед каждым концертом будет делать Стрельниковскую дыхательную гимнастику.

...Три года назад Александру Николаевну насмерть сбила шальная машина.

Когда дом в Зонточном переулке приговорили к сносу, родителям и Алле с Миколасом дали по квартире недалеко от Рязанского проспекта. К этому времени в своей бывшей детской комнатке вновь поселился Женя, но не один - с молодой женой, привезенной из Горького.

Дома родителей и семейства Орбакасов оказались в непосредственной близости - так что из одних окон были хорошо видны другие, чем новоселы и стали пользоваться в свое удовольствие.

Зинаида Архиповна еще работала, поэтому Алла с Мишей решились отдать дочку в детский сад.

“Но с этим вдруг возникла огромная проблема, - вспоминает Миколас, - все сады в округе были забиты. Каким-то чудом я устроил Кристинку в сад в Текстильщиках. Туда нам приходилось добираться сперва на автобусе, а потом еще на метро. Но все дети там оказались какие-то больные, с насморком, и буквально недели через две мы Кристину оттуда забрали, и я отвез ее родителям в Каунас”.

Так несколько следующих лет Кристина жила на два города - Москву и Каунас. Бабушка Аня и дедушка Зенон принимали самое непосредственное участие в воспитании внучки, пока та не пошла в школу. Она научилась свободно болтать по-литовски, а еще раньше была крещена в католической вере.

“Вся моя семья католики, - поясняет Орбакас. - И моя сестра решила покрестить племянницу. В тот момент, правда, ни меня, ни Аллы в Каунасе не было”.

Развод

Гастролируя с Лундстремом, Алла узнала, что такое хорошие гостиницы: популярный оркестр не ночевал, где придется. Вечером, когда музыканты с шумом направлялись в рестораны, она быстренько скрывалась в своем номере, чтобы избежать настойчивых предложений разделить компанию. Возвращаясь поздно ночью, хмельные оркестранты будили Аллу своими криками в коридоре.

Тогда вместе с ними часто ездил и Валерий Ободзинский - любимый певец всех советских женщин.

Когда Ободзинский выступал, Алла наблюдала за ним из-за кулис и думала: “Ну ведь ничего такого особенного, почему же он так популярен?” Потом слышала бурю аплодисментов после очередной песни. “Нет, значит, что-то есть”.

Скоро она перестала смотреть на Ободзинского, а в какую-нибудь щелку сбоку сцены разглядывала зрителей. Как-то Алла поймала себя на том, что мысленно разговаривает с некоей теткой в мохеровой кофте, сидевшей в первом ряду с букетом хризантем и завороженно следившей за кумиром.

“Ну, что ты так на него уставилась? - спрашивала Алла. - Он же десять лет поет, не надоел еще? Вот сейчас я буду во втором отделении - ты меня послушай. Можешь даже цветы не дарить. Ой, нет, ни черта ты не понимаешь...” И побрела в гримерку.

“Алла с большим успехом пела у нас песню о Шаляпине, - вспоминает Олег Леонидович Лундстрем. - Даже слезу вышибала у публики. Потом тут же стремительно перевоплощалась и выбегала на сцену уже в брючках и с тросточкой: в таком наряде она исполняла песенку французского шансонье. Во всех песнях Пугачева ухитрялась быть совершенно разной. Свой сценический облик она придумывала сама, и тогда у нее, кстати, была совершенно гладкая прическа с проборчиком”.

Во всей большой программе оркестра Алле доставалось лишь три-четыре номера - там были другие солисты и даже отдельный квартет “Лада”, исполнявший чисто эстрадные вещи: Лундстрем тогда тяготел к много жанров ости, чтобы удовлетворять самые разные запросы публики.

Алла завела знакомство с веселым молодым человеком - Славой Добрыниным, который руководил квартетом “Лада”. Их сплотило главным образом то, что оба оказались самыми юными в оркестре. Оркестранты тут же принялись сплетничать, что у Аллочки со Славой роман, и с интересом следили за реакцией Миколаса, когда тот встречал жену в аэропорту или на вокзале. Но здесь они глубоко заблуждались.

“Однажды на гастролях, - говорит Добрынин, - она сидела у себя в номере - а Алла была такой скромницей - я к ней зашел и сказал: “Слушай, я тут пойду с девчонками погуляю, а ты не можешь мне тем временем переписать начисто клавир моей новой песни “Если будем мы вдвоем”? (это был один из моих первых композиторских опытов)”. - “Конечно, - отвечает. - Мне это даже приятно”.

Немного позже Пугачева запишет пару добрынинских вещей - сам он тогда даже не пытался петь - и подружится с его первой женой Ирой.

Почти в то же время у Аллы случится еще одна встреча, которой, впрочем, поначалу ни она, ни ее новый знакомый почти не придали значения. Во время гастролей оркестра Лундстрема в Ленинграде осенью 1972 года в номер к Пугачевой постучался здешний молодой поэт, прославившийся к этому моменту словами песенки о Золушке (“Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне...”). Его звали Илья Резник. Вот его рассказ, взятый из книги “Алла Пугачев а и другие”.

- Песню принесли? - серьезно спросила певица. - Да. Слушай.

И я спел ей песню, в которой говорилось о том, что как аукнется, так и откликнется, что я с тобою остался из жалости... - Это мне? - растроганно спросила Алла. - Нет, но сейчас мы ее с тобой выучим и пойдем к N-ой.

Я назвал имя очень популярной тогда, в 1972-ом, певицы, проживавшей в этой же гостинице. (Скорее Резник говорит здесь о Галине Ненашевой.) Показ провалился.

Наверно, мы слишком волновались, когда пели в два голоса перед вальяжно раскинувшейся в кресле звездой, может, мы просто пришли не вовремя, а может быть, она почувствовала в этой худенькой рыжей девушке будущую грозную соперницу.

А тогда, тогда моя новая компаньонка расстроилась больше меня...

- Знаешь, Алла, возьми тогда себе эту песню, - великодушно предложил я. Но она неожиданно отказалась:

- Я подумала - ты был прав - эта песня для N-ой. Лучше найди что-нибудь другое.

В пачке клавиров, извлеченных из гитарного чехла, я отыскал ту песню... Песня назвалась “Посидим-поокаем”.

В принципе, ей было хорошо работать у Лундстрема - довольно престижное место, много концертов. Да и за границу Алла впервые выехала именно с оркестром -это были гастроли в Польше. Но как раз тут она вдруг с тоской подумала о том, сколько еще лет она будет выбегать на сцену после того, как зал отбил все ладони, рукоплеская Ободзинскому, и петь свои три песенки?

Здесь в Польше, в городке Сопот каждый год гремел международный музыкальный конкурс. Победитель увозил приз - “Янтарного соловья”...

“Не-ет, - сердито говорила Алла Добрынину, - мне синица в руках не нужна. Мне этот “соловей” нужен”.

Слава в ответ смеялся: “Даты сама как воробушек!”

“Мне кажется, - заключает Лундстрем, - что именно в Польше Алла почувствовала, что ей надо работать самостоятельно. Я отнюдь не порицаю ее зато, что она ушла из оркестра: все-таки у нас чисто джазовая специфика, а Пугачева - эстрадная артистка и время показало, что Алла была права”.

Миколас долго всех уговаривал, чтобы жену устроили работать в Московскую областную филармонию.

“Да лучше мы пятидесятилетнюю цыганку возьмем, чем молодую певицу! - шумел директор филармонии. - У нас певиц уже полно. Ну куда нам еще, куда?”

Помог исключительно “семейный” аргумент: жена должна работать там же, где и муж. Они, мол, итак редко видятся из-за гастролей... под угрозой “ячейка общества”... а про ветреность артистов уже слышать невозможно... а мы же боремся за крепость уз ...

Все-таки Аллу взяли в филармонию. “Много у нас было тогда “левых” концертов, - вспоминает Орбакас. - Это когда всякие администраторы набирали бригады артистов и вывозили куда-нибудь. Например, на майские праздники. Очень хорошие деньги с этого качали. Мы много ездили с Николаем Сличенко. Он был гвоздем программы, а мы уж так...

А летом у нас шли стадионы. Артистов в таких программах было очень много, поэтому Алле давали петь не больше двух песен”.

Она исполняла свою пару, конферансье уже прочищал горло для объявления следующего номера, но публика продолжала хлопать. Тогда Алла, будто не замечая те страшные рожи, которые ей сбоку корчил администратор, начинала петь третью песню.

Когда она сходила со сцены, администратор срывался чуть ли не в визг:

- Пугачева, мать твою, ты тут одна, что ли?! У меня еще девять выступлений, и там артисты настоящие, в отличие от тебя! Ты и так в филармонии на птичьих правах! Я тебе обещаю выговор! А еще раз что подобное случится - уволим!

Алла убегала и, захлебываясь слезами, бормотала:

- Подождите, подождите... Я вас сама всех уволю... И на следующем концерте снова пела больше, чем положено. “Аллу очень хорошо принимали, - продолжает Орбакас, - и скоро старые артисты начали возмущаться, что она их забивает. Алла плюнула на все это и ушла из областной филармонии. Мама ее приятеля по училищу Мишки Глуза, помогла ей устроиться в Москонцерт”.

Скоро она ушла и от Орбакаса. В ноябре 73-го они развелись. Миколас объясняет это тем, что они редко виделись из-за постоянных гастролей, отвыкали друг от друга.

“Это и так и не совеем так, - комментирует Полубояринова. - Алле стало не очень интересно жить с человеком, который довольствовался своими несколькими номерами в провинциальных сборных концертах. Кроме дочки, их больше ничего не связывало”.

Алла с Кристиной перебралась к родителям, Миколас какое-то время оставался жить в их квартире. Потом ее разменяли - Орбакасу досталась комната в коммуналке, а Пугачева переехала в однокомнатную в Вешняках, где проживет до 80-го года, пока не получит свое знаменитое жилье на улице Горького.

“Когда мы с Аллой разошлись, - говорит Орбакас, - сперва она сгоряча ляпнула, что не даст мне видеться с дочкой, но потом быстро успокоилась. Как-то она сама позвонила и сказала, что Кристинка скучает”.

Забавно, что спустя два с лишним года после развода Орбакаса и Орбакене, журнал “Советская женщина” писал: “Муж Аллы - артист цирка, работает в оригинальном жанре...”

Советская артистка не имела права быть “разведенкой”.

Миколас-Эдмундас Орбакас до сих пор работает в областной филармонии, в том же оригинальном жанре. Выступления не слишком часто, но бывают, как правило, перед детьми.

Эстрадные сплетники раньше рассказывали, что Пугачева оказывала своему первому мужу финансовую поддержку. Во всяком случае до того времени, когда Кристина выросла, они нередко виделись, поскольку Миколас навещал дочку. Та, правда, жила с бабушкой и дедушкой, но на выходные мама брала ее к себе.

“Когда Алла вышла замуж второй раз, - пишет Полубояринова, - то ее нового супруга маленькая Кристина называла папой. Однажды после очередного визита Миколаса девочка шепотом спросила маму: “А мы скажем папе, что отец приходил?” Алла долго смеялась”.

Как сказал мне Орбакас, последний раз они с Пугачевой виделись в 1991 году, когда веселая Алла позвонила ему среди ночи и сказала, чтобы тот немедленно приезжал потому что у нее в гостях их старая знакомая.

...У Орбакаса теперь другая семья - жена Марина, в прошлом воздушная гимнастка, и сын Фабис. Иногда к ним, на северную окраину Москвы, заглядывает Кристина. Когда я был у него дома, Миколас долго шарил в серванте и наконец достал из серванта цветные фотографии: “Вот, это Кристинка ко мне заезжала месяц назад...”

Поиск по сайту: