Белый рояль

В новогоднем “Голубом огоньке” 1981 года Алла Пугачева (появления которой на экране ждала вся хмельная страна) пела новую песню: “Гаснет в зале свет и снова Я смотрю на сцену отрешенно...” На сцене за роялем сидел хмурый человек, к которому певица как бы обращалась, называя его “маэстро”. То был композитор Раймонд Паулс.

И вся страна, выпив из чешского хрусталя водки “Пшеничной” и закусив ее тончайшим кружком сервелата из новогоднего продуктового заказа - вся страна вынесла свой приговор: Пугачева влюбилась в этого... как его... Паулюса!

За несколько лет до Пугачевой Раймонд Паулс прославился по сути одной песней - “Листья желтые”, которую исполнил совершенно забытый ныне дуэт Галины Бовиной и Владислава Лынковского. О популярности этого произведения свидетельствовал хотя бы тот факт, что народные затейники слегка изменили слова и песня таким образом получила политическое звучание в свете обострения советско-китайских отношений: “Лица желтые над городом кружатся, С диким хохотом нам под ноги ложатся..” Потом Паулс как-то снова замкнулся в незримых тогда еще границах родной Латвии. Он писал джазовые пьесы, музыку к кинофильмам, вокальные циклы на стихи латышских поэтов...

“После краткой встречи на эстрадном конкурсе в 74-м году, - говорит мне Раймонд Волдемарович в своей неторопливой манере, - почти никаких контактов с Пугачевой у меня не было. Потом, второй раз наш контакт взял в свои руки Илья Резник. Он меня очень просил найти несколько мелодий, чтобы сделать к ним стихи. Вернее, чтобы я дал ему те песни, которые у меня уже были на латышском.

Я знаю, что он долго уговаривал Аллу спеть что-то из моих вещей, и текст этого самого “Маэстро” он раз восемь, по-моему, переделывал”.

Согласно воспоминаниям самого Резника, первым опытом, который Паулс передал на рассмотрение Пугачевой, стала песня “Два стрижа”. Алле она понравилась, но не настолько, чтобы тут же бежать записывать ее в студию. (Впрочем, певица часто принимала какие-то мелодии и стихи, до которых ее руки и голос доходили подчас лет через десять.)

“Двух стрижей” потом спела другая дама, землячка Паулса, а вот мелодия “Маэстро” - только мелодия, еще без слов - затронула ее сердце, и она попросила Резника написать текст. (Остается лишь напомнить здесь историю про Орбеляна.)

В телевизионных “Голубых огоньках” уже несколько лет как существовала негласная традиция - на Новый год Пугачева должна дарить народу новую яркую песню. Теперь сразу было ясно, что этим шлягером станет “Маэстро”.

(Как бы не сильно было противодействие эстрадных и некоторых коммунистических боссов, Сергей Георгиевич Лапин прекрасно понимал, что “Голубые огоньки” смотрят не из-за знатных доярок, рабочих-многостаночников и даже героев-космонавтов, сидящих в студии за столиками. А о том, что телевизионные начальники отлично осознавали статус Аллы Пугачевой, свидетельствует хотя бы такой несерьезный пример. В каком-то “огоньке” одним из ведущих был актер, изображавший Ходжу Насредцина. И вот он, в велеречивых традициях Востока обратился к певице так: “О, Аллах Пугачева!” Благо, в то время нынешние исламские экстремисты безропотно носили в карманах партбилеты.

Алла тогда действительно превосходно сыграла влюбленность в этого загадочного “маэстро” за роялем. А в какой-то момент она садилась за соседний инструмент, и Паулс с Пугачевой в четыре руки и два рояля исполняли проигрыш - как бы импровизацию.

“Это была моя идея, - говорит Раймонд Волдемарович. - Сделать такой фортепьянный дуэт. Хотя записал я это все один, и по сути дела это была имитация, правда, очень удачная”.

Так начался “паулсовский период” Аллы, которые многие до сих пор считают самым вдохновенным и красивым. Чуть позже, в 1983 году, она скажет:

- Я уже три раза собиралась бросить петь. Последний раз собралась - но тут Паулс объявился!

Забавно, но почти никто не подсчитал, что за весь “период” они сделали всего восемь песен! Именно Паулс, согласно народной молве, стал кем-то вроде первого официального любовника Пугачевой (она, дескать, вообще к прибалтам неравнодушна: у нее и дочка от какого-то такого же). “Меня тогда совершенно не беспокоили все эти слухи, - продолжает Паулс. - Потому что не было никакого повода. Но я с большим удовольствием вспоминаю эти богемные вечера у нее дома, когда все собирались - Резник, Болдин, много музыкантов... Была веселая жизнерадостная атмосфера, мы придумывали всякие шутки. Сколько раз бывал в Москве - всегда с удовольствием с ней встречался.

Она тоже приезжала ко мне в гости в Ригу. И на моей даче бывала. Было много всяких приятных моментов...”

Одним из таких приятных моментов как-то стало посещение известного варьете “Юр ас перле” близ Риги, куда Паулс пригласил Резника и Пугачеву с Болдиным.

Когда на сцену вышла здешняя певица и глуховатым голосом запела что-то на латышском языке, Алла поинтересовалась у Раймонда, кто это. “Лайма Вайкуле”, - ответил тот. И здесь же Пугачева обратит внимание на экстравагантного танцора варьете - Бориса Моисеева. Но о нем речь позже.

В тот же паулсовский период, в 1983 году у Пугачевой произошло неожиданное знакомство с другим композитором, весьма далеким от эстрады. Альфред Шнитке пригласил ее спеть одну из партий своей симфонической поэмы “Фауста”.

Известная журналистка Инна Руденко так описывает этот диковинный альянс:

“Шнитке - это же полуподпольное имя! Широко известный за рубежом, он был почти неисполняем у нас. Сам маэстро репетирует! (Не запутайтесь: Паулс тут не при чем, - авт.)...В небольшой комнате, едва вмещающей музыкантов, вижу Шнитке, сидящего молча, в уголочке. А хозяйка всего - певица. Бледное ненакрашенное лицо, открытый высокий лоб... Явно недовольна чем-то, садится сама к роялю: “Вот смотрите, это танго должно быть ресторанным, мещанским. А это - железное, как фашистский марш”. Она начинает петь сидя, вполголоса. Потом встает. Голос уже звучит в полную силу: “Дайте мне сейчас колокола! Нет, не такие, здесь переход к року, колокола в его ритме, еще быстрее, еще тревожнее! Как на пожаре - вот так!”

Работа над “Фаустом” шла очень тяжело. Алла, и без того склонная к мистике, тут получила богатую пищу для своей экспрессивной фантазии. Вещи происходили действительно пугающие. Когда певица брала ноты, чтобы порепетировать дома, то во всей квартире гас свет. Люся зажигала свечи, но их тушили порывы шального ветра...

Нечто похожее переживал и Шнитке. Пару раз он даже звонил Пугачевой среди ночи и описывал свои страхи.

Но основное препятствие имело совсем не потустороннее происхождение и называлось Союз композиторов. Эстеты и радетели за свое высокое искусство, мягко говоря, не одобряли того факта, что в их “святыню” вторглась “эстрадная певичка”.

Шнитке слег с инфарктом, а когда оправился, то позвонил Алле и сказал, что сопротивление уж очень велико, и он не вправе рисковать.

Надо сказать, что Пугачева даже испытала облегчение: слишком тяжело ей давался “Фауст”.

А сотрудничество с Раймондом благополучно продолжалось. Попутно общественность будоражили все новые слухи о перипетиях их романа. Апогеем стал сюжет о том, как ревнивица Пугачева в ярости сломала жене Паулса руку. Или ногу. Это рассмешило Аллу еще больше, нежели давешние рассказы, как она утюгом прибила мужа. Правда, из-за этих глупых слухов Пугачева осталась без белого рояля.

Дело в том, что Паулс обещал подарить ей инструмент именно такого цвета. (Как ни смешно, но она сама не могла тогда позволить себе эту роскошь: по сравнению с композитором и автором текста певица зарабатывала смехотворные деньги и до сих пор вспоминает об этом с легкой обидой, но беззлобно. Она предлагала им “делиться” из расчета - первому и второму по 40%, а ей-20, но не добилась особого успеха.) Так вот, Алла сама отказалась от белого рояля, чтобы не стимулировать лишний раз все эти безумные слухи. Тем более, что супруга Паулс а не сколько насторожилась от сообщения про белый рояль.

Пугачева же потом просто перекрасила свой старый черный рояль в белый цвет.

Между тем ее творческие отношения с Паулсом складывались не так уж беззаботно.

“Она уже была очень популярной певицей, со своими манер ами, - замечает Раймонд Волдемарович. - И она не любила, чтобы кто-то ей делал замечания. Алле казалось, что у нее все нормально. Но иногда мне приходилось с ней спорить. Как правило, когда вопрос касался костюмов. Я выступал в смокинге, и Алла поняла, что, работая вместе со мной, ей надо немножко изменить свой стиль. В народе преувеличивали, что я ее переделал. Ничего я не перевоспитал. Просто мы кое-что сделали вместе”.

Сама Пугачева потом назовет этот свой стиль стилем “гранд -дамы”. “Мне ужасно нравилось, что я могу стать нарядной, пышной...”

В какой-то момент “тройственный союз”, как окрестил его Резник, вдруг нарушил маститый поэт-шестидесятник Вознесенский.

До этого Андрей Андреевич уже попробовал себя в “массовом искусстве”, самыми яркими примерами чему служат его либретто к опере “Юнона и Авось”, написанной композитором Рыбниковым для “Ленкома” и песня “Танец на барабане”, сочиненная Паулсом и исполненная певцом Николаем Гнатюком. Последнее произведение стало хитом сезона, хотя собратья по перу принялись обвинять коллегу Вознесенского в потрафлении дурным вкусам.

Но это не остановило поэта, и он облек в стихотворную форму легенду о художнике Нико Пиросманишвили, который, согласно преданию, “продал картины и кров. И на все деньги купил целое море цветов”. И все для того, чтобы ублажить свою возлюбленную.

Песня “Миллион алых роз”, которая, по сути, стала третьей визитной карточкой Пугачевой после “Арлекино” и “Королей”, рождалась непросто.

“Поначалу к этой песне Алла вообще очень негативно отнеслась, - говорит Паулс. - Я помню, как она ругалась с Андреем Вознесенским. Ругалась, что этот текст ей не подходит, что это за слова такие - “миллион алых роз”!”

Надо заметить, что и мелодия новой песни показалась Пугачевой слишком примитивной. Впрочем, для нее стало уже привычным делом вносить свои поправки.

Например, Алла в свое время подредактировала песню “Эти летние дожди” Марка Минкова.

“Однажды, - вспоминает Марк Анатольевич, - она мне сказала: “Ты знаешь, я записала твои “Летние дожди”. Тебя не было, и мне было так хорошо работать: никто на меня не давил”. Поэтому существует несколько вариантов “Летних дождей”. Дело в том, что я все-таки сделал тот вариант, который устраивал меня”.

Потом похожая история случится с песней “Кукушка” Никиты Богословского. Композитор будет в негодовании от того, что певица без согласования с ним изменит в мелодии несколько нот. “Это не моя песня!” - воскликнет Богословский.

- Значит моя, - парирует Пугачева (цело происходило на одном очень большом банкете). - И гонорары за нее буду получать я!

Богословский, легендарный острослов, никак не ожидал такого поворота беседы.

“У нее был свой подход, - подхватывает Паулс. - Она знала, как ей будет удобнее. Я мог бы отстаивать то, что написал, но я этого не делал: поскольку все-таки это эстрадный жанр. Хотя в некоторых песнях по сравнению с моими оригиналами есть некоторая вольность”.

Сама Пугачева спустя много лет будет с улыбкой вспоминать:

-...Я упиралась рогом на “миллион роз”. Как я ее не любила! Чем больше я ее не любила, тем популярнее она становилась.

Когда я спросил у маэстро, какие же из его песен Алле нравились, тот ответил после паузы:

- Нет, она всегда старалась про мои песни в моем присутствии сказать что-то пренебрежительное. Это такой ее стиль... барский, что ли? - всех под себя. Хотя она понимала, что у публики она имела успех большой с этими песнями.

“Илья Резник, - пишет Полубояринова, - ревниво отнесся к аллиной “измене” с Вознесенским. Прежде всего потому, что его уже давно задевало высокомерие “элитных поэтов” по отношению к “братьям меньшим”, пишущим слова для эстрадных песенок. Особенно обижало Резника слово “текстовик”, которое то и дело слетало с уст интеллектуалов в адрес песенников”.

Как и все эпохальные вещи Пугачевой, “Миллион алых роз” преподносили сюрпризы своей хозяйке.

В конце 1982 года во время съемок программы “Новогодний аттракцион” (в эфир она вышла 1 января 83-го) Алла пела эту песню, сидя на трапеции - такова была режиссерская задумка. Кто-то забыл прикрепить ее пояс к страховочному карабину, и она взлетела под самый купол на скользкой перекладине, лишь держась руками за тросы. При этом она еще должна была открывать рот, изображая пение (на телесьемках всегда звучит фонограмма).

“Хорошо, что у меня одно место мягкое, - смеялась уже потом Пугачева - А будь худая - соскользнула бы..” Реальный полет над залом, о чем часто грезила Алла, оказался жутковатым.

“Это была страшная история, - вспоминает режиссер Евгений Александрович Гинзбург. Причем первым, кто понял, что случилось, был я. Я сидел в ПТС (передвижная телевизионная студия - авт.) и следил за ситуацией. А остановить что-либо было уже невозможно. Единственное, что я мог сделать, это сообщить через помощника страховщикам, что Алла не пристегнута. Но она все честно сыграла и была совершенно свободна на трапеции”.

...“Новогодние аттракционы” собирали телезрителей три года подряд - 81, 82, 83-й. Вечером первого января наступившего года эта программа демонстрировалась по первому каналу.

Здесь нам не обойтись без их краткой истории.

Режиссер Евгений Гинзбург прославился во второй половине семидесятых как постановщик знаменитых телевизионных “Бенефисов” - Ларисы Голубкиной, Людмилы Гурченко... Подобные музыкальные телешоу тогда были вящей редкостью, и, думается, если бы в то время кто-нибудь удосужился составлять рейтинги, то эти реликтовые программы завоевывали бы 98 аудитории (как в официальных данных об активности населения во время выборов в Верховный Совет).

Каждый “Бенефис” пробивался в эфир мучительно, и, в конце концов, Гинзбургу запретили их делать. “Тогда вместе с Игорем Кио мы придумали “Новогодний аттракцион”, - говорит Евгений Александрович, - большое праздничное шоу в Московском цирке. Сразу было ясно, что одним из ведущих будет сам Кио, но потом мы задумались о его партнерше. И решили, что это будет Алла. Она с удовольствием согласилась”.

Гинзбург знал Пугачеву со времен Пятого конкурса артистов эстрады, когда он снимал ее задумчивый “проход” по коридору среди портретов.

“А в 1975 году мы начали работать над программой “Волшебный фонарь”. Там была нахально наворованная нами западная музыка. И в частности одна вещь из “Jesus Chhst Superstar”, но с нашим текстом. Для этого требовалась серьезная вокалистка, и вся наша группа решила, что лучше, чем Пугачева, никто этого не сделает. В кадре же у меня была танцовщица, певшая ее голосом”.

(Надо заметить, что “Волшебный фонарь” стал тогда совершеннейшей необъявленной сенсацией. Программу по ставили в эфир неожиданно, поздним вечером, без какого бы то ни было предупреждения. Кажется, то была пасхальная ночь: надо же было отвлекать советских людей от крестного хода. На следующее утро все эти самые люди перезванивались и первым делом спрашивали друг друга: “Ты видел вчера?!”)

Работа над огромной программой “Новогоднего аттракциона” продолжалась всего пять дней. Первые три - репетировали, последние два - снимали. Алла всегда сама себе придумывала костюмы. Более того, она привозила с собой собственного гримера, что по тем временам считалось особым шиком.

Цирковые трибуны все пять дней заполнялись публикой полностью. Никаких билетов не продавалось - это были работники телевидения с семьями, родные и близкие артистов, друзья и родственники циркачей. Правда, некоторые предприимчивые граждане, раздобывшие пропуска на съемку, продавали их возле цирка за баснословные деньги.

Репетиции и съемки подчас заканчивались глубокой ночью, но публика не расходилась! Тогда на самом высоком уровне удавалось договориться с метро, чтобы поезда ходили и после часу ночи, дабы развезти зрителей.

Принимались все меры к тому, чтобы поклонники Пугачевой не попадали в зал: своей экзальтацией при виде Аллы они могли серьезно повредить съемкам. Тогда некоторые из них пускались на ответную хитрость - пробирались в цирк утром, когда еще никого не было, и до вечера лежали под креслами, чтобы их не заметили.

“Эти люди, конечно же, мешали работать, - говорит Гинзбург. - Из цирка нельзя было спокойно выйти. Однажды после съемок мы вышли вдвоем с Аллой, и на нас набросились какие-то безумные люди с конфетти и серпантином. Они пытались дотронуться до Аллы, а заодно и до меня, потому что, видимо, существовала какая-то легенда о нашем романе, хотя ее всегда сопровождал Болдин”.

Из-за роли Пугачевой в “Аттракционе” иногда возникали проблемы с другими артистами.

“Поскольку она была как бы хозяйкой этого шоу, - поясняет Гинзбург, - то ей, конечно же, предоставлялись большие возможности. Но когда появлялся артист, считавший себя звездой ярче чем Пугачева, то требовал, чтобы ему было отдано предпочтение в программе. Но я сохранял приоритет за Аллой, и некоторые люди отказывались от своего участия. Как-то поклонники одной из популярных артисток даже прокололи все шины у моей машины, и я не мог уехать домой”.

Но случались неприятности и совсем другого масштаба.

На съемках последнего “Аттракциона” 83-го года Пугачева исполнила новую песню “Расскажите, птицы”:

“Расскажите, птицы - времечко пришло. Что планета наша хрупкое стекло...” Готовую программу сдавали для высочайшего одобрения 30 декабря.

“Тут встал один из мерзавцев, - вспоминает Гинзбург, - и сказал, что фраза про “планету хрупкое стекло” напоминает ему Вертинского. “Что это за дешевка такая?” И мне приказали песню вырезать. Ночью у меня шел последний перемонтаж. Я попросил редактора найти Пугачеву. В Москве Аллы не оказалось, но редактор нашел ее в гостинице в Ялте или Сочи и сообщил, что песню придется вырезать. “Ах так! - сказала она. - Ну ладно!”

В 8 утра Евгения Александровича поднял с постели настойчивый телефонный звонок. То был заместитель председателя Гостелерадио:

- Скажите, вы уже вырезали эту песню про “птиц”?

-Да нет еще... - замялся Гинзбург. - Слава Богу!

Оказалось, что незадолго до этого где-то выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов, который в своей речи сравнил мир на Земле с чем-то хрупким.

“Как мне потом рассказывали, - заключает Гинзбург, - Алле удалось дозвониться чуть ли не до самого Андропова и напомнить его же сравнение”.

Потом режиссер сам отказался от “Аттракциона”, потому что “уже физически не выдерживал такого темпа работы.

У него, правда, была идея сделать с Аллой музыкальный телефильм, по типу его знаменитых бенефисов. В основу сценария Гинзбург хотел положить один из романов польской писательницы Иоанны Хмелевской. Алле этот роман тоже понравился. “Но на этом все и закончилось. Для руководства в те годы она была фигурой достаточно одиозной”.

...В 1993 году Евгений Александрович попытается возродить “Аттракцион”. Пугачева согласится участвовать, но лишь с двумя песнями. Более того, она даже не приедет на репетицию, сославшись на то, что у нее какая-то аллергия на цирк.

Гинзбург же был постановщиком знаменитых концертов ко Дню милиции.

Отбор артистов производился на самом высоком милицейском уровне. Концерты кур ир овал лично Чурбанов.

“Я приносил ему список исполнителей, который он должен был завизировать, -говорит Евгений Александрович. - И там всегда была Алла, всегда был необычайно острый по тем временам Хазанов. иногда возникал даже Жванецкий. Причем, это была единственная развлекательная программа, которая шла в прямом эфире”.

Перед концертом 1981 года Чурбанов запретил Пугачевой исполнять песню “Дежурный ангел”. По личному указанию замминистра у всего оркестра под управлением Силантьева изъяли ноты этой композиции - на всякий случай: от этой певицы ведь всего можно ожидать, как в случае с “Королями”.

...Алла спела несколько “разрешенных” песен. Зал не унимался, милиционеры кричали: “Еще!” “Дальше!” и даже “Бис!” Тогда Пугачева села за рояль и запела “Дежурного ангела”.

“Какой же потом был скандал! - улыбается Гинзбург. - Меня вызвали телевизионные начальники и пытались вменить мне в вину эту “провокацию”. Я объяснял, что находился далеко - за режиссерским пультом. Что, собственно, я мог сделать? Отключить трансляцию на всю страну?”

Поиск по сайту: