Олимпия

Алла вышагивала по номеру парижского отеля - взад-вперед. Доходила до окна - резко поворачивалась и двигалась в обратную сторону. Она заламывала руки и причитала:

- Ох, Господи, да за что мне это наказание? Ох, ну нельзя же так долго ждать... Женя, сколько там времени?

- Три часа, - отзывался Болдин из другой комнаты. - Аллочка, успокойся.

- Сам успокойся! Ох, да это же еще сколько времени ждать-то? Ой, нет, я с ума сойду... Да зачем я с огласилась на эту “Олимпию” идиотскую? Тоже мне Эдит Пиаф...

- Алла! - Болдин вошел, подтягивал узел галстука. - Ты мне три года зудела про эту “Олимпию” и теперь психуешь...

- Вот сам иди туда и пой! Тоже мне умник нашелся... Сколько там времени?

- Три минуты четвертого, - ответил Болдин, даже не глядя на часы 28 июня 1982 года Пугачева выступала в Париже, в зале “Олимпия” - самой престижной концертной площадке Франции. Шесть лет назад она уже выступала в этой стране - на международном фестивале МИД ЕМ в Каннах Алла спела “Арлекино”. И тогда же, проезжая в Париже мимо “Олимпии”, она вышла из машины, постояла перед входом и сказала, ни к кому не обращаясь:

- Вот здесь пела Пиаф... Боже мой... Теперь надо и мне.

...Мечта сбылась. Ее приглашал директор “Олимпии” Жан-Мишель Борис. Но этот галантный француз не знал, каких мук стоило “совьет-ской пьевице” добраться до Парижа.

Конечно, она много ездила за рубеж - по тогдашним, советским меркам - даже слишком много, слишком часто, слишком далеко - дальше соцстран. Но что предшествовало этим поездкам?

“Страшно вспомнить, - говорит Болдин. - Это выездные комиссии райкомов и Росконцерта. Это вынужденные мероприятия в нашем коллективе - раз в неделю политические занятия, для чего нам из райкома “спускалась” тематика. Нас заставляли знать какие-то совершенно ненужные вещи...”

Всю иррациональность общения с партийными органами перед выездами за рубеж описывали уже много раз, но для молодого читателя нелишне будет повторить, для чего воспользуемся отрывком из книги Ильи Резника:

“Если в концертные организации поступали деловые приглашения из-за рубежа, их зачастую прятали под сукно, потом как могли затягивали оформление документов, потом гоняли по выездным комиссиям, где, как правило, заседали въедливые функционеры: -...А назовите столицу Свазиленда! - Мбабане!

- А кто Генсек компартии Гондураса? - Ригоберто Пацилья Руш! - А “Труд” чей орган? - Орган? ВЦСПС. - С какого года издается?

-???

- Та-ак! Ну, а если на какой-нибудь стрит какой-нибудь иностранец обратится к вам с вопросом: “Кто руководил восстанием лионских ткачей в 1834 году?”, что ответите? - Э-ззз...

- Не стыдно? А еще собираетесь представлять Союз Советских Социалистических Республик за рубежом...

И каждый раз перед поездками Пугачева “теряла” кого-то из своих музыкантов:

партийные и лубянские органы запросто не выпускали несколько человек за границу. Аргументы, что в урезанном составе (без бас-гитариста или без барабанщика) группа потеряет всякий смысл, не брались во внимание.

Каждый раз мы отбивали кого-то из музыкантов. И иногда нам приходилось общаться напрямую с высшими чинами КГБ. Алле часто помогал генерал Филипп Денисович Бобков - теперь-то об этом уже можно говорить.

Это было как в детективе. Мы ехали на площадь Дзержинского, останавливались у главного входа, из которого обычно никто не выходит. Милиция внизу уже была предупреждена, что сюда подъедут “Жигули” такого-то цвета и с таким-то номером. Кто-то выходил из дверей, встречал нас и провожал к Бобкову”.

Кстати, о КГБ. Естественно во всех поездках Пугачеву с “Рециталом” сопровождал сотрудник компетентных органов. Болдину, как неизменному руководителю группы, всегда дав алея заместитель - с Лубянки.

“Это были разные люди, - вспоминает Евгений Борисович. - Многие из них по сей день работают в Службе Безопасности. Они писали отчеты о нашем пребывании за рубежом, чтобы оправдать свою поездку. Они, конечно, мешали нам, потому что после каждой поездки были обязаны о ком-то в своем отчете написать плохое. “Такой-то с переводчицей пошел в магазин и купил себе магнитофон. А другой на Кубе пел частушки с непристойным содержанием”. После этого идешь и начинаешь объясняться.

Иногда Алла срывалась на этих кегебистов - мы же с ними все время общались, водку пили вместе.

Был у нас один кегебист, который все время напивался. Однажды он пошел куда-то, и я сказал нашим ребятам следить за ним. Чтобы вовремя его унести. И вот он нажрался до невменяемого состояния, и наши музыканты волокли его в гостиницу. Ведь если бы с ним что-то случилось, то досталось бы и нам”.

Когда Алла должна была ехать в Западную Германию, чтобы выступить в Кельне, туда не пустили двух человек из “Рецитала”. Перед caivibiivi концертом прямо на месте им подыскали замену. Алла нервничала, но настроена была решительно:

- Да хоть я вообще осталась бы без группы - все равно пойду и буду петь!

Во время концерта, когда в какой-то момент освещение сцены стало совсем скудным, чужие музыканты просто перестали играть, потому что не видели нот. А Пугачев а продолжала петь, словно ничего не случилось.

После концерта, покинув с ослепительной улыбкой сцену, она вбежала в гримерку, свалилась на стул. Прибежали музыканты, “прикрепленный” гебист, кто-то еще. Все обнялись и буквально рыдали.

И вот “Олимпия”.

Вы сперва предлагали петь на французском. Она сказала:

- Я могу на французском, могу на английском и даже немецком, но какой в этом смысл? Мы же не просили “БониМ” петь по-русски...

Поэтому решили, что каждую песню переводчик будет предварять ее кратким содержанием.

Чуть ли не половину “Рецитала” опять не выпустили из СССР. Пришлось договариваться со здешними. Рекламы почему-то не было почти никакой.

Перед концертом Пугачева ходила за кулисами (она всегда перед тем, как выбежать на сцену, нервно ходит туда-сюда по прямой, встряхивая кистями рук) и бормотала:

- Ой, эта пытка никогда не кончится... Ох, ну скоро уже? Потом тихонько выглядывала сквозь щелочку в зал:

- Рассаживаются... Ох, ну как же долго они рассаживаются... Чего тянуть-то?

...Во время концерта, когда пела “Маэстро”, она вдруг почувствовала, что еще чуть-чуть и - взмоет над огромным залом, раскинув руки.

Уходя под овации со сцены, отпев вместо положенных двух часов - три, она произнесла фразу, которой как правило заканчивала выступления на родине:

- Если что-нибудь осталось в ваших сердцах, то большей награды я и не желаю! -и простилась на французский лад: “Адью”.

После концерта она не могла спокойно сесть в своей гримерке: тут собралась разноязыкая толпа. Ее поздравляли, целовали, засыпали цветами.

Прибежал директор “Олимпии” Жан-Мишель Борис, сплясал на радостях “цыганочку” и потребовал тут же принести шампанское.

Через пару дней в Москве один известный композитор объявил во всеуслышание, что на Пугачеву в “Олимпии” было продано всего 53 билета. Позор!

Справедливость восстановила, как ни странно, главная телепрограмма страны “Время”: там был показан репортаж из Парижа, и вся страна увидела, что Пугачева пела при полном аншлаге.

В том же году она еще выступала в Италии. Сначала в каком-то маленьком городе. Устроители концерта не хотели особо рисковать, приглашая никому не известную русскую певицу, поэтому для подстраховки в первом отделении пел какой-то местный кумир. Потом вышла она со словами: - Ну, голубчики, сейчас я вам покажу! После ее выступления тот итальянец стеснялся выходить на сцену для общего финального поклона.

“Я его вызываю: “Дружба народов!” - вспоминала Пугачева. - И он выходит - в своей бабочке, такой весь тоненький, такая конфетка, такая раковая шейка...” (Цитирую по статье Аполиковского “Олимпия” мимолетная” в “Ровеснике” за июнь 1983 года. Кстати, то был один из лучших “до перестроенные) материалов про Пугачеву. Именно здесь автор назвал ее “рыжей тяжелой кошкой”.) Потом был концерт в римском зале “Олимпико” (просто некуда было деться от этой “символики” - в Москве репетиционная база Пугачевой находилась в спорт-комплексе “Олимпийский”).

Здесь Аллу ожидала еще одна нервотрепка. Концерт начинался не в 19 часов, как везде принято, а в 21, как заведено в Италии. Но в это же время открываются и все вечерние бары.

В девять вечера в зале еще не было никого! Пугачева растерянно носилась за кулисами:

- Это полный провал! Нет, я сейчас побегу на улицу и сама буду за руку тащить сюда людей!

К половине десятого набралось уже ползала. Надо было начинать.

В конце выступления Алла вгляделась в зал и увидела, что он весь заполнен веселыми итальянцами. Оказывается, это в традиции у здешней публики - убегать посреди концерта и приводить своих друзей, если понравилось.

В 1982 году умер Аллин папа - Борис Михайлович. В тот момент рядом с ним не оказалось даже Зинаиды Архиповны - она отдыхала в санатории под Звенигородом.

Когда Алла узнала о смерти отца, с ней случилась настоящая истерика. Она редко когда говорила о Борисе Михайловиче - все больше о маме, но только самые близкие люди знали, как сильно она его любила. Своего веселого доброго папу...

“Совьет суперстар”

- Ну, а что же это за название - “Пришла и говорю”? - председатель худсовета скривился. - Куда это вы пришли и что это такое вы; говорите?

- По-моему, ясно, куда я пришла и что я говорю. - Алла закурила. - Пришла к своему зрителю и пою для него.

- Ну так и скажите - по-человечески: Алла Пугачева поет для зрителя, для - там, не знаю - народа... А то слишком претенциозно получается.

- Но это еще и песня так называется - музыка Аллы Пугачевой, а слова, между прочим, Беллы Акмадуллиной.

- Ну, мы тут все уважаем и Аллу Ахатовну и вас, Белла... э-э... Борисовна. Но речь идет о большом концерте на много тысяч человек. Вас любит народ, значит вы должны чувствовать свою ответственность перед ним. Подумайте получше - было же удачное название “Монологи певицы” - в Париже с ним выступали. Ну поймите нас правильно, вы же не газета, извиняюсь, “Правда”, чтобы прийти и так вот говорить.

После трехмесячных дискуссий с худсоветом название для новой программы удалось-таки отстоять.

Она шла со 2 по 17 июня 1984 года в спорткомплексе “Олимпийский”. На всех шестнадцати музыкальных спектаклях огромная чаша стадиона забивалась до отказа. Сейчас, когда не каждая наша звезда может собрать полный зал “России” два концерта подряд, те аншлаги кажутся почти фантастичными.

Когда в 1981 году Пугачевой удалось сделать в “Олимпийском” свою репетиционную базу (до этого она обреталась во Дворце культуры АЗЛК в Текстильщиках), то самым главным условием со стороны администрации спорткомп-лекса было следующее - ежегодно проводить большие концерты. На том и порешили.

(Уже позже в “Олимпийском” будет оборудована студия “Алла”, разместится офис фирмы “Алла”, а потом еще и редакция журнала “Алла”.)

В программе “Пришла и говорю” Пугачева решила все сделать сама - свои песни, своя режиссура, ну и, само собой, свой голос. Теперь, как ей казалось, она вплотную приблизилась к воплощению своей мечты - созданию Театра.

...За полгода до этого, в декабре 83-го ее пригласили выступить во МХАТе. (Тогда, напомню, он еще не “раздвоился”.) Неизвестно, почему в эту интеллигентскую цитадель вдруг пригласили певицу, “работающую на потребу толпе” - то ли хотели феномен изучить поближе, то ли изысканно покуражиться Она пела два часа - без антракта.

Олег Ефремов, главный режиссер, потом признавался, что попал на это выступление случайно и был поражен, как мощно Пугачева работает с залом, как устанавливает контакт со зрителем.

А когда концерт закончился, в гримерку к уставшей Алле явилась целая делегация актеров театра во главе с величественной Ангелиной Степановой (тогда она была, помимо прочего, и парторгом МХАТа). Ангелина Осиповна, обращаясь к гостье, патетически провозгласила:

- Да вы, милочка, отменная драматическая актриса! Вам надо играть! Играть! Для нового шоу Алла Борисовна пригласила танцора и хореографа Бориса Моисеева.

Впервые Моисеев увидел ее в начале 70-х в Каунасе, в ночном клубе “Орбита” (в Прибалтике уже тогда осмеливались делать ночные заведения по западному образцу). Алла тогда приехала к Кристине, которая жила у родителей Миколаса Орбакаса.

“Прошло время, - продолжает Моисеев. - Я уже имел хорошую карьеру - был главным балетмейстером Государственного балета Литовской ССР. Но эта “местечковость” меня раздражала, она не давала мне полет. И понимая, что выше мастера, чем Алла Пугачева, у нас нет, я решил, что надо быть с ней. (К тому же меня подгоняло мое тщеславие - быть популярным человеком и здесь, и за рубежом.) В 80-м году совершенно случайно я танцевал в Юрмале, в шоу, где, кстати, принимала участие и Лайма. Алла меня заметила. Она была там с Болдиным, Резником, его супругой Мунирой и Раймондом Паулсом. В силу какой-то моей экстравагантности они к Алле меня тогда подпустили, и я начал издалека, так, чтобы привлечь ее внимание. У меня тогда был такой номер “Синьор Ча-ча-ча” - я выходил, держа в зубах огромную розу. И вот я вышел с этой розой, поцеловал ее и бросил Алле на стол. Она так захотела поймать этот цветок, что только какая-то добрая случайность не позволила ей всем телом рухнуть на пол этого клуба.

Я думаю, она вспомнила ту каунасскую встречу. Потом ко мне подошел Болдин и сказал, что я очень понравился Алле, что она собирается делать новую программу... “Давайте созвонимся, может быть, так получится, что Алла пригласит вас работать в Москву”. В это же время я получил приглашение от Паулса работать в шоу у Лаймы. Раймонд решил в то время потихоньку заниматься ее карьерой, ее репертуаром. Но как бы не была хороша, изящна и мила Лайма - это не Алла Пугачева. Алла - это неповторимое явление природы.

Моисеев перебрался в Москву, танцевал в заведениях для интуристов и терпеливо ждал приглашения от Пугачевой. Они уже подружились, и вскоре Борис даже ездил вместе с юной Кристиной отдыхать в Сочи. Зинаида Архиповна, у которой девочка по-прежнему жила, не могла выносить солнце подолгу: сразу давало себя знать больное сердце. Алла была все время занята, Болдин, естественно, тоже, так что Моисеев оказался самой надежной “нянькой”.

“Я был молод, - говорит он, - и интересен для Кристины, потому что со мной можно было ходить на дискотеки и вообще веселиться. Я все время менял отели, чтобы ей было понятно, что такое отдых, что значит ни от кого и ни от чего не зависеть”.

Творческий час Моисеева пробил, когда Пугачева начала ставить “Пришла и говорю”. К этому моменту артист уже создал свое знаменитое трио “Экспрессия”, и Алла непременно хотела видеть его в своей программе. Правда, скоро люди из Министерства культуры попросили ее убрать “это непонятное существо по фамилии Моисеев” из спектакля.

“Их раздражали его наряды, его жесты, его макияж, - пишет Полубояринова. -Ну и самое главное - им не давала покоя его отчетливо просматривавшаяся нетрадиционная сексуальная ориентация”.

Пугачева никак не соглашалась избавиться от Моисеева. Она придумала выход из положения - заставила Бориса отрастить бороду, как очевидный признак мужественности. Тогда худсовет отстал.

(А Моисеев потом отплатит защитнице черной “неблагодарностью”. Во время одного из концертов он настолько закружится в танце, что забудет сделать Пугачевой поддержку. Она откинется назад - на его предполагаемые руки - а их не будет. Певица просто упадет на сцену. О дальнейшей реакции Аллы Борис умалчивает.)

...Спектакль “Пришла и говорю” делался сложно. Проблемы были не только в пресловутом худсовете- в конце концов, люди там сидели в основном смышленые и понимали, что новая сольная программа звезды принесет колоссальные доходы. Но сама Алла была все время ч ем-то недовольна - до крика, до слез, до истерик.

Недели за две до сдачи она носилась по площадке “Олимпийского”, чуть ли не вырывая на себе волосы, и завывала:

- Господи! Ни черта не готово! Ни черта не получается! Да зачем мне все это нужно? Да пропади оно пропадом! Нашли дуру - все тут делать самой!

- Алла, ты же сама так решила, - спокойно вмешивался в ее страстный монолог Болдин.

- Да, я решила, потому что думала, что остальные пятьдесят человек будут вкалывать также как и я! И что?! Где опять Моисеев?! Я спрашиваю, где Моисеев?! Опять опаздывает? Когда придет, скажите, чтобы сам взял в от ту веревку и удавился...

...В один из тех дней Моисеев оказался у нее дома на Горького. Алла сорванным на репетициях сипловатым голосом жаловалась на жизнь, на то, что спектакль разваливается. Что декорации делают невыносимо долго, что... И вдруг встала и сделала повелительный жест: - Боряша! Одевайся. - Зачем, Алусик? - Пойдем в “Олимпийский”! -Да подожди, сейчас Женя за нами заедет... - Нет-нет, одевайся. Мы сами дойдем! - Да как ты пойдешь по улице, ты что?! Алла продолжала уже из прихожей: - А я вот замотаюсь этим шарфом, темные очки нацеплю... Та-ак... Вот эту шапку дурацкую надену...

- Ой, что это? - воскликнула Люся, вернувшаяся из магазина.

- Тихо, Люся, - прикрикнула на нее хозяйка. - Алла Пугачева идет к народу.

- А-а, идет и говорит... - ехидно заметила Люся и отправилась с сумками на кухню.

Через пять минут они спустились вниз. Поклонники у подъезда даже не узнали Пугачеву. Посовещавшись, они решили, что это Моисеев приводил к Самой какую-то новую танцовщицу.

И так пешком от улицы Горького, какими-то переулками, они дошли до “Олимпийского”. Всю дорогу они говорили, говорили. Алла вдруг стала совершенно спокойна.

“Я обалдел от этого похода, - улыбается Моисеев. - Потому что никогда столько не ходил. А она спокойно его перенесла - в каких-то смешных туфельках... И что-то после этого произошло. Алла вышла из кризиса, и, как сейчас помню, после этого дня у нее все пошло как по маслу: и декорации, и спектакль весь сложился; она ухе точно знала, кто куда идет, где нужна та или иная мизансцена, где и какой свет”.

...На все 16 спектаклей “Пришла и говорю” билеты были распроданы задолго до премьеры.

В том же году, осенью, она снималась сразу в двух фильмах - сначала в “Сезоне чудес”, где, правда, пела лишь две песни, а потом в собственном - “Пришла и говорю”.

На съемки пугачевских музыкальных сцен в “Сезоне чудес” тогда в город Черкассы отправился Артем Троицкий, музыкальный журналист, который скоро станет добрым приятелем Аллы. (Их взаимная благорасположенность исчерпается в 1996 году, но об этом - Дальше.) В те сентябрьские дни Троицкий вел полудневниковые записи, два маленьких отрывка из которых я приведу, как любопытные свидетельства заинтересованного очевидца.

“...Так, отличный костюмчик сообразила себе для съемок тетя Алла. Красные “лосины, белые сапожки, красный шарф, белая майка с собственным изображением (шведский импорт), серый пиджак. Песня “Робинзон”. Неоглядный кордебалет вяловато повторяет движения хореографа Бориса Моисеева. Пассивность хлопцев и девчат истомила Пугачеву. Она выскакивает на плац сама и показывает, как надо танцевать”.

“...Мы поехали обедать. Недалеко. Уставшие и голодные, все сидят молча. Директор ансамбля (Евгений Болдин - авт.) скаламбурил: “Обед молчания!” Тут начинает выступать растроганный кинорежиссер Хилькевич: “Я давний поклонник. Я сам бы побежал за автографом. Я слышал о вас столько ужасов. Что с вами невозможно работать. Что вы грубы. Резки и обидчивы. Все ложь, обман. Вы покладисты и восхитительны”. Прожевав котлету, Пугачева пробурчала: “Никому не говорите об этом. Пусть боятся!”

В октябре того же года ее пригласили в Стокгольм - записывать альбом на английском языке.

“Была такая фирма “Уорлд рекордз мьюзию”, - говорит Болдин. - Ее учредили шведы специально для того, чтобы в скандинавских странах выпускать пластинки Аллы, организовывать ее концертью.

Успех Пугачевой в Швеции и Финляндии с трудом поддается разумному объяснению: там не хуже, чем в остальной Европе, развита музыкальная индустрия, и певица из России, с плохим английским, им вроде бы ни к чему. Тем не менее ее там называли не иначе, как “Совьет суперстар”, и, между прочим, так же будет назван шведский альбом Аллы.

А незадолго до этого два участника квартета “АББА” - Бенни Андерсон и Бьорн Ульвеус предложили Пугачевой партию в своей новой рок-опере “Шахматы”. (Кстати, либретто оперы написал легендарный Тим Раис, прославившийся на весь мир еще в 1970 году текстами к рок-опере “Jesus Christ Superstars.) Специально для этого Бенни и Бьорн со своим менеджером приезжали в Москву, к нашей суперстар, и они провели вместе несколько дней. “Как-то мы сидели у нас дома, - вспоминает Бодцин. - Были шведы, американцы и мы.

Часть третья.
АЛЛА БОРИСОВНА

Все немного выпили, развеселились и кто-то предложил исполнить гимны своих стран. Сначала спели шведы. Потом американцы. А потом Резник, Алла, Кристина и я стали петь свой и больше одного куплета не могли вспомнить. Кое-как помогла нам выйти из положения Кристина, которая не так давно разучивала гимн СССР в школе”.

От лестного предложения шведов Алла отказалась. Дело в том, что ей предстояло бы петь партию жены советского шахматиста, который остался за рубежом. Кроме того, для этой работы Пугачева должна была уехать из страны почти на год.

“Можно себе представить реакцию Комитета госбезопасности, - резюмирует Болдин. - Мы понимали, что не стоит и пытаться”.

“Паромщица”

“Президиум Верховного Совета РСФСР за заслуги в области советского музыкального искусства присвоил почетное звание “Народной артистки РСФСР” Пугачевой Алле Борисовне - солистке государственного концертно-гастрольного объединения РСФСР (Росконцерт)”.

Многие склонны считать, что своими высокими званиями Пугачева обязана Горбачеву и его ближайшему окружению, но в данном случае это не так: до прихода Михаила Сергеевича к власти оставалось еще два месяца. Она стала “народной” II января 1985 года - еще при Черненко, так сказать.

“Алла абсолютно спокойно это восприняла, - вспоминает Борис Моисеев. - Не было никаких бурных эмоций, никакого, там, грандиозного застолья - она приняла это как должное. Мы очень гордились, ведь в действительности она была уже давно народной артисткой. Конечно, было некоторое недоумение, почему она, реальная звезда номер один, получала это звание после, скажем, Софии Р отару. (Хотя у Аллы - я знаю - никогда не было никакой зависти или злости по отношению к Ротару.) Я как-то спросил: “Алла, может, мне уже дадут звание? Все-таки такой сделал фильм и не один спектакль...” Она ответила: “Никогда не думай об этом, довольствуйся тем, что ты имеешь сегодня”.

В одном из “юбилейных” интервью, которое Алла Борисовна дала сразу после присвоения ей нового звания, она говорила о своем Театре:

- Театр уже есть, осталось обрести стены. Теперь, кажется, вырисовываются и они. Скорее всего это будет Зеркальный зал театра “Эрмитаж”. Там, правда, предстоит многое переоборудовать, а уж потом создавать театр эстрадной песни.

Это помещение Мосгорисполком выделил для Театра Пугачевой еще в предыдущим году. Она тогда была почти счастлива и не ведала, что здесь никогда не будет ее Театра, а будут новые старые стены, старые обещания новых властей...

(Незадолго до этого Алла Борисовна, впрочем, увидела законченный “Театр Аллы Пугачевой”, но то был лишь спектакль театра-студии “На Юго-Западе”. Музыкальная буффонада. Алла загибалась от хохота весь спектакль, и зрители в этом тесном подвальном зальчике, выкрашенном черной краской, не знали, куда им смотреть - на сцену или на Пугачеву. После спектакля дорогая гостья выскочила на сцену и даже спела песню вместе с артисткой, изображавшей в постановке ее.)

И в те же январские дни 1985 года из Финляндии, чей народ продолжал беззаветно любить русскую певицу, прилетела удивительная новость. О том, что скоро в финском порту Котка должен быть спущен на воду паром “Алла” (правда, в нашей прессе его настойчиво именовали “теплоходом”). “Никогда бы не поверила, что такое возможно, - сказ ала тогда Пугачева. - Но вот получила официальное приглашение стать “крестной матерью” судна. Прекрасно понимаю, что мое имя - всего лишь пароль советской песни, которую знают и любят во всем мире как вестницу дружбы, надежды, доброй воли”.

Но очень скоро “крестную мать” вызвали в Министерство культуры, где замминистра довольно строго сообщил Алле Борисовне, что “партия и правительство категорически против того, чтобы в зарубежной стране - к тому же капиталистической -что-то называли именем советской певицы).

Пугачевой ничего не оставалось делать, как согласиться с мнением партии и правительства. Тут же в дружественную страну было отправлено соответствующее официальное заявление. Зато доставленный тогда из Финляндии красиво оформленный документ о присвоении ее имени судну до сих пор хранится у Аллы Борисовны дома.

“Паромщицы” из нее не получилось. Оставались петь про “Паромщика”.

Правда, вскоре некоторым утешением для певицы послужил выход на экраны музыкального фильма “Пришла и говорю”. С нею в главной роли.

Режиссером фильма стал Наум Ардашников, до этого более известный как оператор.

Год назад его вызвал к себе в кабинет директор “Мосфильма” Сизов и сообщил: - Будешь снимать фильм про Пугачеву. - Про кого? - Ардашникову показалось, что он ослышался. - Про Аллу Пугачеву.

- Минуточку. А чей сценарий, кто актеры, где...

- Подсуетись.

“Мосфильму” тогда очень требовался фильм с хорошими кассовыми сборами. В меру лиричный. В меру драматичный. В меру смешной. В меру большой. Что-то вроде киношлягера “Москва слезам не верит”.

Кто-то подсказал имя Пугачевой. Действительно, эта женщина, которая поет, могла собрать миллионы.

“Мосфильм” уговорил ее. Да, теперь уже не Алла Борисовна улыбалась режиссерам, а руководство киностудии просило ее соизволения.

“У меня была большая проблема с тем, чтобы уговорить ее сниматься, - вспоминает Наум Михайлович Ардашников. - Полгода мне понадобилось, чтобы начать работать с Аллой. Я ездил с ней на гастроли, ходил на ее концерты...”

Одному известному сценаристу был заказан сценарий. Тот очень долго ходил за Пугачевой и “писал с натуры”. В конце концов сценарист почти влюбился в обаятельный объект своего исследевания, но Алле Борисовне сценарий категорически не понравился, поскольку получилась мелодрама, в чем-то повторявшая сюжетные ходы “Женщины”.

Тогда она сама посоветовала использовать литературные способности Ильи Резника. Ей это было удобно и с чисто бытовой точки зрения, потому что тогда Резник, перебравшийся с семьей из Ленинграда в Москву, жил у нее. Свой сценарист в соседней комнате - замечательное условие для творческой работы. Будущий фильм получил название “Алла”.

“Вообще сценарий тут был достаточно условный, - говорит Ардашников. - Мы сели втроем - Алла, Резник, я - и за три вечера его придумали. Но потом на ходу мы его еще очень сильно меняли”.

Так, например, в сценарии никак не фигурировали заграничные сюжеты. Но как раз во время съемок, в декабре 1984 года Пугачева должна была ехать в Финляндию, чтобы получить награду “Золотой диск” за успешно разошедшийся тираж своего “скандинавского” альбома “Soviet Superstar”. Тогда решили использовать ее выезд за рубеж с максимальной пользой. И там сняли кадры для песни “Окраина”.

“Принимали ее в Финляндии фантастически!” - восклицает Ардашников.

“Там был момент, - пишет Полубояринова, - когда съемочную группу во главе с Аллой пригласили прокатиться на пароме, курсировавшем по Балтийскому морю. (Не тогда ли финны и решили присвоить имя русской звезды своему судну? - авт.) Утром Пугачева вышла из каюты и увидела, что над паромом завис маленький вертолет. Она с интересом наблюдала, как вертолетик спустился на самую палубу, и из него вальяжно вышла какая-то девица. Алла спросила, кто это, и ей назвали имя молодой шведской певицы. Тут настроение Пугачевой резко испортилось:

- Эти буржуи не могут без своих понтов обойтись!

Но сцена с вертолетом настолько поразила ее воображение, что потом в новом фильме появилась сценка - она выходит из вертолета на палубу”.

Подобным случайным образом в фильме еще много чего появлялось и исчезало. Например, Пугачева как-то решила задействовать “Жекусю” Болдина, и в паре сцен он действительно промелькнул - то в наряде тореадора, то в массовке - с приклеенной бородкой и усами. Зато на стадии монтажа исчез целый эпизод со Жванецким - когда они вдвоем с Аллой сидят и беседуют. (Михаила Михайловича с Пугачевой уже давно связывали самые теплые отношения.)

Конечно, Алла Борисовна никак не довольствовалась участью поющей героини.

“Она была сразу всем, - улыбается Ардашников. - Продюсером, режиссером, гримером, директором...”

Как-то на съемках в “Олимпийском” подошли пожарные и запретили работать ввиду очевидной огнеопасности мероприятия. (Советские пожарные были сказочно “страшными” людьми, настоящими церберами. Работники искусств боялись их подчас больше, чем худсовета. Пожарные могли запретить все, что угодно, если подозревали самую мизерную возможность возгорания чего-либо.) Никто, даже сам Болдин, не мог с ними договориться. Но Пугачева оказалась сильнее огненной стихии. Она укротила пожарных.

Весь фильм по сути дела представлял собой набор музыкальных клипов. Тогда это слово, естественно, еще не было в употреблении, хотя в программе “Утренняя почта” уже возникали первые кустарные произведения такого рода - трогательные, но унылые.

Собственно, за это отсутствие видимого сюжета фильм потом и будут отчаянно бранить критики, как, впрочем, и многие зрители.

Алла очень хотела каким-то образом задействовать в этой картине свою маму. Она придумала следующий ход. Ею была написана песня “Иван Иваныч”- о некоем веселом старикане, бывшем фронтовике. Эпизод с этой песней снимался дома у Зинаиды Архиповны в Кузьминках, куда специально собрали знакомых ветеранов. (Там, кстати, фигурировал и Яков Захарович Карасик, легендарный человек из Росконцерта, который позже станет заместителем Болдина в Театре песни.)

Зинаида Архиповна встретила съемочную группу как близких родственников, напекла пирогов, просила, чтобы не стеснялись и делали все, что нужно. Она послушно выполняла указания дочки - садилась, вставала, смеялась, подпевала, пускалась в пляс.

...Когда руководство Госкино прослышало, что новый фильм будет называться “Алла”, то сразу наложило запрет: какая еще Алла, что за западные штучки?

Тогда Пугачева дала картине то же название, что и своей недавней сольной программе - “Пришла и говорю”. Причем если год назад и оно вызывало кислую мину у худсовета, то теперь показалось недурным.

Этот фильм стал рекордсменом кассовых сборов, собрав тридцать миллионов зрителей, так что ставка киностудии оправдалась- да еще с какими дивидендами!

...Когда Пугачеву кто-то спросил, почему она не хочет, наконец, поработать с известным, сильным режиссером, Алла Борисовна ответила:

- У меня есть один на примете, но я его пока придерживаю. - Это кто же? - Я.

В том же 1985 году Алла Борисовна пережила такое приятное потрясение, как изменение ее концертной ставки. Оно не было непосредственно связано с новым званием, хотя в специальных анкетах для тарификационной комиссии Минкульта вписывались все титулы и награды.

Эта самая комиссия тогда определила в качестве максимальной концертной ставки 225 рублей - сумму по тем временам значительную. Ее удостоились лишь Магомаев, Зыкина, Кобзон, всего шесть человек Пугачева в этом благодатном списке сперва не значилась.

Соответствующее письмо уже лежало у секретаря министра культуры, который собирался нести его на подпись шефу.

В этот момент в приемную вошел слегка запыхавшийся Евгений Болдин и с чрезвычайно важным видом сообщил, что председатель Тарификационной комиссии забыл вписать в бумагу кое-какие мелочи. Как опытный дипломат и хитроумный менеджер Болдин уже давно завел в нужных учреждениях почти панибратские отношения со всеми секретарями, бухгалтерами и дамами из отделов кадров. Он-то превосходно знал, какую судьбоносную роль могут иной раз сыграть зги скромные служащие.

В данном случае именно так и получилось. Секретарь, в нарушение всех должностных инструкций, выдал Евгению Борисовичу документ, и тот немедленно понес его обратно в комиссию. Когда Болдин вежливо осведомился у председателя комиссии, почему же в списке не фигурирует Пугачева, тот виновато заулыбался, стал ссылаться на загруженность, на мороку в связи с новыми партийными веяниями... После чего, укоряя себя за невольную забывчивость, внес имя Пугачевой в письмо - под счастливым номером семь. Министр все мгновенно “подмахнул”.

“Когда вечером этого же дня, - заключает свой рассказ Болдин, - Алла узнала, что ей присвоили новую ставку, она даже всплакнула”.

Сколь удивительным это не покажется, но до 1985 года Пугачева и Болдин спокойно жили, не “оформляя” своих отношений. Алла Борисовна теперь, после предыдущих браков и романов, видимо, предпочитала обходиться без формальностей -если это было возможно. Болдин тоже не торопился в ЗАГС, тем более, что опыт брачных отношений он уже имел. Кстати, его дочь была практически ровесницей Кристины.

“Я занимался воспитанием Кристины больше, чем своей дочери, - замечает Евгений Борисович - Ее надо было отвезти в музыкальную школу, привезти из музыкальной школы... То есть, по сути, играл роль папы. А настоящего ее отца я, как ни странно, никогда не видел”.

Однако благоденствие незаконных уз не могло тянуться очень долго. Но чтобы перейти к рассказу о тайной свадьбе Пугачевой и Болдина, необходимо вывести на сцену еще один персонаж, который и так уже засиделся за кулисами повествования.

Иван Иванович Садик был первым секретарем Октябрьского райкома КПСС - того райкома, с которым постоянно приходилось иметь дело Болдину и Алле. Дорога за рубеж, скажем, всегда лежала через кабинет Садика.

“Ему доставляло особое удовольствие разговаривать с Пугачевой свысока, -вспоминает Болдин. - Поучать ее... При том, что он был даже моложе Аллы. Такая падла...”

Рассказывая о Садике, Октябрьском райкоме, парторганизации Росконцерта, Болдин разве что не матерится; по его лицу про бегают тени.

“Когда мы ложились спать после общения с нашими коммунистами, то с наслаждением представляли, как душим весь этот райком, всю партячейку Росконцерта. Это все, что мы могли сделать... Ощущение полного бессилия. С 1978 года до основательной перестройки длился период какой-то жуткой борьбы - с бетонной стеной и мыльным пузырем одновременно”, - говорит он.

После очередной “экзекуции” в кабинете Садика Алла как-то выбежала в коридор (чистенький и гулкий райкомовский коридор, с фикусами и референтами, шныряющими как мышки из двери в дверь) и закричала:

- Нет, вы посмотрите! Посмотрите на этого человека! На этого вашего Ивана Ивановича! Идите все сюда и смотрите! Первый, черт побери, секретарь!

Из кабинетов начали выглядывать испуганные лица, а Алла продолжала:

- Да-да, это я, Пугачева! Идите-ка все посмотреть, как этот... секретарь издевается надо мной! Идите!

Но еще до того, как отношения с Садиком были окончательно испорчены, Пугачева - то ли из куража, то ли вполне искренне - поинтересовалась у Ивана Ивановича:

- А как насчет того, чтобы мне вступить в партию?

Садик улыбнулся и сказал, что приветствует это ответственное решение певицы. (При этом внутренне он безудержно ликовал: еще бы! Загнать в ряды партии саму Пугачеву! Он уже чуть ли на приеме у секретаря МГК КПСС себя представлял. Как тот жмет ему руку и благодарит за честное и бескорыстное служение, а там, глядишь, и...) Иван Иванович тут же пригласил своего зама по оргвопросам и, широким жестом указав на Пугачеву, сообщил о ее решении. Заместитель, неумный партийный функционер, строго взглянул на артистку:

- Но вы понимаете, Алла Борисовна, что после вступления в партию вам придется исполнять другие песни?

- Да-а? Ох, ну извините, тогда я еще не достойна. Других песен пока петь не могу. Садик дождался, пока Пугачева покинет его кабинет и набросился на идейного зама:

- Кто тебя за язык тянул?! Сначала надо было ее в партию принять, а уж потом условия выдвигать!

И именно Садик стал невольным инициатором бракосочетания Пугачевой и Болдина.

Кто-то прислал в Октябрьский райком гнусное письмецо о. недостойном моральном облике Евгения Борисовича Болдина. Это случилось накануне очередного отъезда на зарубежные гастроли и сразу повлекло за собой очевидные проблемы.

Садик пригласил Аллу Борисовну и завел с нею утомительную беседу на нравственные темы, которую увенчивал тезис о том, что нехорошо на гастролях поселяться в одном номере мужчине и женщине, которые не состоят в брачных отношениях.

- Почему это? - возмутилась Пугачева - Мы состоим. У нас гражданский брак. Такие ведь тоже есть.

- Они, конечно, есть, - развел руками Садик, - но не для таких как вы, Алла Борисовна. Вы же популярная артистка. На вас смотрит наша молодежь. В данном случае вы показываете ей не самый лучший пример. Мне уже звонят - сверху, спрашивают, что это там Пугачева вытворяет, говорят, что Болдина нельзя выпускать за границу.

- Как же это нельзя - он у нас руководитель группы!

- Ну можно ведь и другого найти руководителя...

- Так, понятно, - Пугачева встала - Я еще вернусь!

Она приехала домой и с порога закричала: - Жекуся! Собирайся. Идем жениться!

- Ты с ума сошла, что ли? Жили себе спокойно пять лет......Через час они уже были в ЗАГСе - причем даже со свидетелями - кого успели найти.

Их расписали сразу - что, конечно, противоречило закону - но как не сделать одолжение самой Пугачевой? Директриса ЗАГСа любезно произвела церемонию прямо в своем кабинете - без лишних слов, обмена кольцами и оркестра.

На следующий день Алла Борисовна влетела в кабинет к Садику и буквально бросила ему на стол свидетельство о браке:

- Все. Мы с Болдиным муж и жена. И отличный пример для молодежи. Подписывайте документы для поездки.

...Евгений Борисович, хотя бросил курить, попросил у меня сигарету и задумчиво произнес: - Может, именно то, что мы поставили печати в паспортах, в дальнейшем сыграло в наших отношениях печальную роль.

Поиск по сайту: