СПЕРВА ВОПЯ ВО ВСЁ ГОРЛО

Абердин, штат Вашингтон февраль 1967 - декабрь 1973 года

Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё горло, потом плача, если первый приём не срабатывает.

- отрывок из доклада тёти о восемнадцатимесячном Курте Кобэйне.

Курт Дональд Кобэйн родился двадцатого февраля 1967 года, в больнице на холме с видом на Абердин, штат Вашингтон. Его родители жили в соседнем Хокуиэме, но было уместно, что Абердин указан в качестве места рождения Курта - он проведёт три четверти своей жизни в пределах десяти миль от больницы и будет навеки тесно связан с этим пейзажем.

Тот, кто выглядывал в тот дождливый понедельник из Муниципальной Больницы Грэйс-Харбор, видел землю суровой красоты, где леса, горы, реки и могущественный океан пересекались в величественной перспективе. Покрытые деревьями холмы окружали это пересечение трёх рек, которые впадали в близлежащий Тихий океан. В центре всего этого был Абердин, самый большой город в округе Грэйс-Харбор, с населением 19 000 человек. Сразу же к западу был город поменьше, Хокуиэм, где в крошечном одноэтажном домике жили родители Курта, Дон и Венди. А южнее за рекой Чехэйлис находился Космополис, откуда родом была семья его матери, Фрэйденберги. В тот день, когда не шёл дождь – что было редкостью в регионе, где выпадало более 80 дюймов осадков в год, в девяти милях можно было увидеть Монтесано, где вырос дедушка Курта Лиланд Кобэйн. Это был довольно маленький мир, со столь маленькими степенями разобщения, что Курт, в конце концов, станет самым известным продуктом Абердина.

Этот вид из трёхэтажной больницы доминировал в шестом самом оживлённом рабочем порту на Западном Побережье. В Чехэйлисе плавало столько кусков древесины, что можно было представить, чтобы использовать их для перехода через двухмильное устье. Восточнее был центр Абердина, где торговцы жаловались, что постоянный грохот лесовозов отпугивает покупателей. Это был рабочий город, и эта работа почти полностью зависела от превращения дугласовых пихт с окрестных холмов в коммерцию. Абердин был домом 37 различных лесопильных, целлюлозных, гонторезных заводов или лесопилок - их дымовые трубы затмевали самое высокое здание города, которое было всего лишь семиэтажным. Вниз по холму от больницы находилась гигантская дымовая труба Завода Ренье, самая большая вышка из всех, которая простиралась на 150 футов в небеса и извергала бесконечное восхитительное облако потока древесной целлюлозы.

Однако поскольку Абердин бурлил, в то время, когда родился Курт, его экономика медленно сокращалась. Этот округ было одним из немногих в штате, где уменьшалась численность населения, поскольку безработный пытал счастья где-нибудь в другом месте. Деревообрабатывающая промышленность начала испытывать последствия оффшорной конкуренции и чрезмерной лесозаготовки. Пейзаж уже демонстрировал явные признаки такого злоупотребления: просеки лесов со сплошной рубкой на окраине города, теперь просто напоминание о ранних поселенцах, которые «пытались всё это вырезать», согласно названию местной исторической книги. Безработица требовала более мрачную социальную цену на сообщество в форме увеличивающегося алкоголизма, домашнего насилия и самоубийств. В 1967 году существовало 27 таверн, и в самом центре города было много заброшенных зданий, некоторые из которых были борделями до того, как они закрылись в конце пятидесятых. Город имел такую дурную репутацию из-за публичных домов, что в 1952 году журнал «Look» назвал его «одной из горячих точек в битве Америки против греха».

Однако деградация центра Абердина была соединена со сплочённым социальным сообществом, где соседи помогли соседям, родителей привлекали в школы, и семейные узы оставались сильными среди разнообразного иммигрантского населения. Церкви численно превосходили таверны, и это было место, как и большая часть провинциальной Америки в середине шестидесятых, где детям на велосипедах давали свободу действий в своих окрестностях. Весь город стал двором Курта, когда он рос.

Как и большинство первенцев, Курт был выдающимся новорожденным и для его родителей, и для этой большой семьи. У него было шесть тёть и дядей со стороны матери; два дяди со стороны отца; и он был первым внуком для обоих генеалогических деревьев. Это были большие семьи, и когда его мать отправилась печатать объявления о рождении, ей понадобилось 50 прежде, чем она связалась по телефону с близкими родственниками. Строка в разделе о рождениях в «Aberdeen Daily World» 23 февраля сообщила о появлении Курта остальному миру: «У мистера и миссис Дональд Кобэйн, 2830 '/2 Абердин-авеню, Хокуиэм, 20 февраля, в Муниципальной Больнице, сын».

При рождении Курт весил семь фунтов и семь с половиной унций, и его волосы и цвет лица были тёмными. За пять месяцев его младенческие волосы стали белокурыми, и цвет его кожи стал светлым. У семьи его отца были французские и ирландские корни – в 1875 году они иммигрировали из Скей-Таунлэнда графства Тирон в Ирландии - и Курт унаследовал свой заострённый подбородок с этой стороны. От Фрэйденбергов со стороны матери - которые были немцами, ирландцами и англичанами – Курту достались розовые щёки и белокурые локоны. Но, безусловно, его самой выдающейся особенностью были его поразительные голубые глаза; даже медсёстры в больнице судачили об их красоте.

Были шестидесятые, во Вьетнаме бушевала война, но помимо редких сводок новостей, Абердин чувствовал себя больше похожим на Америку 1950-х. В день, когда родился Курт, «Aberdeen Daily World» сопоставляла важные новости об американской победе в Куанг Нгай-сити с местными сообщениями о размере лесозаготовок и рекламными объявлениями «Джей Си-Пенни», где на распродаже в День Рождения Вашингтона были представлены фланелевые рубашки за 2.48 $. В тот день «Кто Боится Вирджинии Вулф?» получил тринадцать номинаций на «Оскара» в Лос-Анджелесе, но в абердинском кинотеатре для автомобилистов демонстрировали «Девушек на Пляже».

21-летний отец Курта, Дон, работал механиком на станции «Шеврон» в Хокуиэме. Дон был красив и атлетичен, но со своей стрижкой ёжиком и очками в стиле Бадди Холли он был странноват. 19-летняя мать Курта, Венди, напротив, была классической красавицей, которая выглядела и одевалась почти как Марша Брэйди. Они познакомились в средней школе, где у Венди было прозвище «Бриз». В июне прошлого года, всего через несколько недель после того, как она окончила среднюю школу, Венди забеременела. Дон взял на время седан своего отца и придумал предлог, чтобы пара смогла отправиться в Айдахо и пожениться без родительского благословения.

Когда родился Курт, молодые жили в крошечном доме во дворе другого дома в Хокуиэме. У Дона был режим удлинённого рабочего дня на станции техобслуживания, в то время как Венди ухаживала за ребёнком. Курт спал в белой плетёной переносной кроватке с ярко-жёлтым бантом наверху. С деньгами было туго, но через несколько недель после рождения сына они сумели достаточно накопить, чтобы оставить крошечный дом и переехать в дом побольше на Абердин-авеню, 2830. «Арендная плата, - вспоминал Дон, - была больше всего на пять долларов в месяц, но в те времена пять долларов – это была уйма денег».

Если и было предзнаменование неприятностей в доме, оно началось с финансов. Хотя Дон был назначен «главным» на «Шевроне» в начале 1968 года, его зарплата составляла всего 6 000 $ в год. Большинство их соседей и друзей работало в лесозаготовительной индустрии, где труд был тяжёл физически – одно исследование рассказывает об этой профессии как о «более убийственной, чем война» - но зато с более

высокой заработной платой. Кобэйны изо всех сил пытались укладываться в бюджет, однако в отношении Курта они заботились о том, чтобы он был хорошо одет, и даже раскошелились на профессиональные фото. В одной серии фотографий того периода Курт одет в белую рубашку и серый костюм с чёрным галстуком-бабочкой, напоминая Маленького Лорда Фаунтлероя - он ещё по-младенчески пухлый и круглолицый, толстощёкий. В другой серии он одет в сочетающиеся между собой синий жилет и пиджак от костюма, и шляпу, больше подходящую Филипу Марлоу*, чем полуторагодовалому ребёнку.

В мае 1968 года, когда Курту было пятнадцать месяцев, четырнадцатилетняя сестра Венди, Мари, написала доклад по домоводству о своём племяннике. «Его мать почти всё время заботится о нём, - написала Мари. - [Она] проявляет своё внимание, обнимая его, хваля его, когда он этого заслуживает, и принимая участие во многих его действиях. Он реагирует на своего отца так, что, когда он видит отца, он улыбается, и ему нравится, когда папа обнимает его. Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя во всё горло, потом плача, если первый приём не срабатывает». Мари записала, что его любимой игрой была игра в прятки, его первый зуб прорезался в восемь месяцев, а его первой дюжиной слов были: «кокос, мама, папа, мяч, тост, пока, привет, малыш, я, люблю, хот-дог и киса».

Мари перечислила его любимые игрушки – губная гармоника, барабан, баскетбольный мяч, машинки, грузовики, кубики, дробилка, игрушечный телевизор и телефон. Об обычном распорядке дня Курта она написала, что «его реакция на сон состоит в том, что он плачет, когда его укладывают, чтобы он уснул. Он так заинтересован в семье, что не хочет их покидать». Его тётя подытоживает: «Он - счастливый, улыбающийся малыш, и его личность развивается, поскольку это из-за внимания и любви, которые он получает».

Венди была заботливой матерью, читала книги по образованию, покупала карточки с текстом и картинками и с помощью своих братьев и сестёр старалась, чтобы за Куртом присматривали надлежащим образом. Вся большая семья участвовала в восхвалении этого ребёнка, и Курт расцветал в этом внимании. «Я не могу даже передать словами ту радость

и оживление, которые Курт принёс в нашу семью, - вспоминала Мари. - Он был таким маленьким человечком, который был таким живым. У него даже в детстве была харизма. Он был забавным, и он был смышлёным». Курт был достаточно сообразительным, и когда его тётя не смогла разобраться, как опустить его кроватку, полуторагодовалый ребёнок просто сделал это сам. Венди была в таком восторге от проделок своего сына, что взяла напрокат камеру «Super-8» и снимала фильмы с его участием - расходы, которые семья с трудом могла себе позволить. Один фильм демонстрирует счастливого, улыбающегося маленького мальчика, разрезающего торт на его второй день рождения и напоминающий центр вселенной его родителей.

К своему второму Рождеству Курт уже проявлял интерес к музыке. Фрэйденберги были музыкальной семьёй – старший брат Венди, Чак, играл в группе под названием «Beachcombers» («Бездельники»); Мари играла на гитаре; а двоюродный дедушка Делберт сделал карьеру в качестве ирландского тенора, даже снялся в фильме «Король Джаза». Когда Кобэйны гостили в Космополисе, Курт был восхищён семейными джэм-сейшнами. Его тёти и дяди записали, как он поёт «Hey Jude» «Beatles», «Motorcycle Song» Арло Гатри

и тему к телевизионному шоу «Monkees». Курт любил сочинять свои собственные стихи, даже будучи малышом. Когда ему было четыре года, вернувшись с прогулки в парке с Мари, он сел за фортепьяно и наспех сочинил песню об их приключении. «Мы ходили в парк, мы купили конфету», - был текст. «Я была просто поражена, - вспоминала Мари. - Я должна была включить магнитофон – это, возможно, была его первая песня».

После того, как ему исполнилось два года, Курт придумал воображаемого друга, которого он назвал Бодда. Его родители, в конце концов, стали беспокоиться по поводу его привязанности к этому призрачному приятелю, поэтому, когда его дядю послали во

Вьетнам, Курту сказали, что Бодду тоже призвали в армию. Но Курт совершенно не купился на эту историю. Когда ему было три года, он играл с магнитофоном своей тёти, который был настроен на «эхо». Курт услышал эхо и спросил: «Этот голос говорит со мной? Бодда? Бодда?».

В сентябре 1969 года, когда Курту было два с половиной года, Дон и Венди купили свой первый дом на Ист-Фёрст-стрит, 1210, в Абердине. Это был двухэтажный дом площадью в 1,000 квадратных метров с внутренним двором и гаражом. Они заплатили за него 7 950 $. Жилище периода 1923 года было расположено в районе, который иногда называли унизительным прозвищем «квартиры тяжких преступлений». Севернее дома Кобэйнов находилась река Уишка, которая часто выходила из берегов, а юго-восточнее был лесистый утёс, который местные жители прозвали «Холм Думай обо Мне» – на рубеже веков на нём красовалась реклама сигарет «Думай обо Мне».

Это был дом среднего класса в относящемся к среднему классу районе, о котором Курт впоследствии рассказывал как о «белых отбросах, изображающих из себя средний класс». На первом этаже находились гостиная, столовая, кухня и спальня Дона и Венди. Наверху было три комнаты: маленькая детская и две спальни, одна из которых стала спальней Курта. Другая была запланирована для брата или сестры Курта - в том месяце Венди узнала, что она снова беременна.

Курту было три года, когда родилась его сестра Кимберли. Она даже в детстве была необыкновенно похожа на своего брата, с такими же гипнотизирующими голубыми глазами и светло-русыми волосами. Когда Кимберли привезли домой из больницы, Курт настаивал на том, чтобы он сам принёс её в дом. «Он так её любил, - вспоминал его отец. - И сначала они оба были прелестны». Их разница в возрасте в три года была идеальной, поэтому забота о ней стала одной из главных его тем для разговоров. Это положило начало индивидуальной особенности, которая сохранится у Курта до конца его дней - он был чувствителен к потребностям и страданиям других, иногда даже чересчур.

Наличие двух детей изменило динамику домашнего хозяйства Кобэйнов, и то немногое свободное время, которое у них было, отнимали визиты к семье или интерес Дона к внутренним спортивным соревнованиям. Зимой Дон был занят в баскетбольной лиге, а летом играл в бейсбольной команде, и большая часть их общественной жизни была связана с игровыми или послеигровыми событиями. Благодаря спортивным соревнованиям Кобэйны познакомились и подружились с Родом и Дрес Хёрлинг. «Они были добропорядочными семейными людьми, и они со своими детьми занимались многими вещами», - вспоминал Род Хёрлинг. По сравнению с другими американцами шестидесятых они были также весьма консервативными: в то время никто в их социальном круге не курил траву, а Дон и Венди редко выпивали.

Однажды летним вечером Хёрлинги играли в карты у Кобэйнов, когда Дон вошел в гостиную и объявил: «У меня крыса». Крысы в Абердине были обычным явлением из-за низкой высоты и обилия воды. Дон стал наскоро мастерить копьё, прикрепив нож для рубки мяса к ручке от метлы. Это вызвало интерес у пятилетнего Курта, который последовал за своим отцом в гараж, где грызун был в мусорном ведре. Дон велел Курту стоять в стороне, но это было невозможно для такого любопытного ребёнка, и мальчик медленно подходил поближе, пока не ухватился за штанину своего отца. План состоял в том, чтобы Род Хёрлинг поднял крышку ведра, после чего Дон воспользовался бы своим копьём, чтобы заколоть крысу. Хёрлинг поднял крышку, Дон швырнул ручку от метлы, но в крысу не попал, и копьё вонзилось в пол. Пока Дон безуспешно пытался выдернуть метлу, крыса - спокойно и смущённо - поползла по ручке от метлы, стремглав пронеслась по плечу Дона вниз на землю, и пробежала по ногам Курта, когда он выходил из гаража. Это случилось за какую-то долю секунды, но сочетание выражения лица Дона и размера глаз Курта заставило всех рыдать от смеха. Они несколько часов смеялись над этим инцидентом, и он стал частью семейного фольклора: «Эй, помнишь, как тогда папа пытался пронзить копьём крысу?». Громче всех смеялся Курт, но в пятилетнем возрасте

он смеялся надо всем. Это был красивый смех, звучавший так, словно малыша щекочут, и он был постоянным рефреном.

В сентябре 1972 года Курт пошёл в детский сад в Начальной Школе Роберта Грея в трёх кварталах севернее его дома. В первый день Венди отвела его в школу, но после этого он стал ходить туда сам; район вокруг Фёрст-стрит стал его территорией. Он был известен своим преподавателям как не по годам развитый, любознательный ученик с коробкой для завтрака «Snoopy». В его табеле успеваемости в том году его преподаватель написал «очень хороший ученик». Он не был застенчивым. Когда на урок «покажи и расскажи» привели медвежонка, Курт был одним-единственным ребёнком, который позировал с ним для фото.

Предмет, в котором он больше всего отличался – это рисование. Когда ему было пять лет, было уже ясно, что у него необыкновенные художественные навыки: он рисовал картины, которые выглядели реалистическими. Тони Хиршман познакомился с Куртом в детском саду и был поражён способностями своего одноклассника: «Он умел рисовать всё, что угодно. Однажды мы рассматривали картинки с оборотнями, и он нарисовал картину, которая выглядела в точности так же, как это фото». Серия, которую Курт нарисовал в том году, изображала Водяного, Существо Из Чёрной Лагуны, Микки Мауса

и Плуто. На каждый праздник или день рождения его семья дарила ему различные принадлежности, и его комната стала напоминать художественную студию.

В искусстве Курта поощряла его бабушка по отцу, Айрис Кобэйн. Она коллекционировала сувениры Нормана Рокуэлла в форме тарелок фирмы «Franklin Mint» с иллюстрациями из «Saturday Evening Post». Сама она воссоздавала образы Рокуэлла, вышивая гарусом по канве - а его самая известная картина, «Свобода От Нужды», изображающая наиболее типичный американский обед Благодарения, висела на стене её передвижного трейлера из двух секций в Монтесано. Айрис даже убедила Курта присоединиться к ней в любимом ремесле: наспех вырезать зубочистками репродукции образов Рокуэлла на шляпках недавно собранных грибов. Когда эти огромные грибы высыхали, царапины от зубочистки оставались, как захолустная резьба.

Муж Айрис и дедушка Курта, Лиланд Кобэйн, не имел отношения к творчеству - он водил асфальтовый каток, который стоил ему большей части слуха - но он на самом деле научил Курта деревообработке. Лиланд был неприветливым и грубым человеком, и когда его внук похвастался картиной с Микки Маусом, которую он нарисовал (Курт любил персонажи Диснея), Лиланд обвинил его в том, что он снял рисунок на кальку. «Я этого не делал», - сказал Курт. «Нет, делал», - ответил Лиланд. Он дал Курту новый лист бумаги и карандаш и потребовал: «Ну-ка, нарисуй мне ещё один и покажи мне, как ты это сделал». Шестилетний ребёнок сел и без всякой модели почти идеально нарисовал Дональда Дака и ещё один рисунок, Гуфи. Он оторвался от бумаги с улыбкой во весь рот, получив такое же удовольствие, смутив своего дедушку, как и рисуя своего любимого утёнка.

Его творческий потенциал всё больше и больше распространялся на музыку. Хотя он никогда не брал официальные уроки фортепьяно, он мог сыграть простую мелодию по слуху. «Даже когда он был маленьким, - вспоминала его сестра Ким, - он мог сесть и просто сыграть то, что он услышал по радио. Он мастерски был способен воплощать всё то, о чём он думал, на бумаге или в музыке». Чтобы поощрить его, Дон и Венди купили ударную установку «Микки Маус», по которой Курт энергично колотил каждый день после школы. Хотя он любил эти пластмассовые барабаны, ему больше нравились настоящие барабаны в доме своего дяди Чака, так как с ними он мог создавать больше шума. Он также любил надевать гитару тёти Мари, хотя она была такой тяжёлой, что у него подгибались колени. Он бренчал на ней, сочиняя песни. В том году он купил свой первый альбом, сентиментальный сингл Терри Джэкса под названием «Seasons in the Sun».

Он также любил просматривать альбомы своих тёть и дядей. Однажды, когда ему было шесть лет, он гостил у тёти Мари и рылся в её коллекции пластинок в поисках какого-нибудь альбома «Beatles» - они были одними из его фаворитов. Внезапно Курт вскрикнул и в панике бросился к своей тёте. У него в руках был альбом «Beatles» «Yesterday and Today» с ужасной «обложкой Мясника», с рисунком, демонстрирующим группу с имеющимися на них кусками мяса. «И я поняла, каким впечатлительным он был в том возрасте», - вспоминала Мари.

Он был также чувствителен к возрастающему напряжению, которое он видел между своими родителями. В течение первых нескольких лет жизни Курта в доме не было особенных ссор, но также не было свидетельств большой любви. Как и многие пары, которые поженились молодыми, Дон и Венди были двумя людьми, которых подавляли обстоятельства. Их дети стали центром их жизни, и тот маленький роман, существовавший короткое время, пока у них не было детей, было трудно заставить разгореться вновь. Финансовые трудности обескураживали Дона; Венди была поглощена заботой о двоих детях. Они стали больше спорить и кричать друг на друга на глазах у детей. «Ты понятия не имеешь, как много я работаю», - кричал Дон на Венди, которая повторяла жалобу своего мужа.

Однако у Курта в раннем детстве было много радости. Летом они отдыхали в семейной лачуге Фрэйденбергов на Уошэуэй-бич на Вашингтонском побережье. Зимой они ходили кататься на санках. В Абердине редко шёл снег, поэтому они ездили на восток на маленькие холмы за городом лесозаготовок Портером, и к горе Фаззи Топ. Их поездки для катания на санях всегда проходили по одному и тому же образцу: они парковались, доставали сани для Дона и Венди, серебряную тарелочку для Ким и санки Курта «Flexible Flyer», и готовились скатываться с холма. Курт хватал свои сани, разбегался и бросался вниз с холма, словно легкоатлет, начинающий прыжок в длину. Как только он приземлялся, он махал своим родителям, сигнал, что он успешно завершил свой рейс. Вся остальная семья следовала за ним, и они вместе поднимались обратно на холм. Они повторяли этот цикл снова и снова на протяжении нескольких часов, пока не становилось темно, или пока Курт не падал от усталости. Когда они возвращались к машине, Курт брал с них слово, чтобы они вернулись в следующий уикэнд. Впоследствии Курт вспоминал эти времена как самые тёплые воспоминания своей юности.

Когда Курту было шесть лет, семья отправилась в фотостудию в центре города и позировала для официального рождественского портрета. На этом фото Венди сидит в центре с лучом света за своей головой, создающим сияние; она восседает на огромном деревянном кресле с подголовником, одетая в длинное викторианское платье в бело-розовую полоску с кружевными манжетами. Вокруг её шеи – чёрная бархотка, и её рыжевато-белокурые волосы до плеч разделены на прямой пробор и нет ни одной выбивающейся пряди. Со своей идеальной осанкой и манерой, в которой её запястья лежат на ручках кресла, она напоминает королеву.

Трёхлетняя Ким сидит у мамы на коленях. Одетая в длинное белое платье и чёрные лакированные туфли, она кажется миниатюрной версией своей матери. Она смотрит прямо в камеру, и у неё вид ребёнка, который может расплакаться в любой момент. Дон стоит за креслом, достаточно близко, чтобы попасть в кадр, но он растерян. Его плечи немного ссутулены, и он выглядит больше смущённым, чем по-настоящему улыбающимся. На нём светло-фиолетовая рубашка с длинными рукавами и четырехдюймовым воротником, и серый жилет - это снаряжение, в которых можно было представить себе Стива Мартина или Дэна Эйкройда, пародирующих «диких и сумасшедших парней» на «Saturday Night Live». У него отсутствующий взгляд, как будто он задается только одним вопросом - зачем его притащили в эту фотостудию, когда он мог бы сыграть в бейсбол.

Курт стоит слева, перед своим отцом, в одном-двух футах от кресла. Он одет в двух тонах - полосатые синие брюки с соответствующим жилетом и красная, как

пожарная машина, рубашка с длинными рукавами, которая ему слегка велика, рукава частично закрывают его руки. Как истинный эстрадный артист в семье, он не просто улыбается, а смеётся. Он выглядит очень счастливым - маленький мальчик, веселящийся в субботу со своей семьёй.

Это необыкновенно красивая семья, и их внешний вид намекает на типично американское происхождение – чистые волосы, белые зубы и выглаженная одежда настолько стилизована, что они могли быть вырезаны из каталога «Сирз» начала семидесятых. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживается динамика, которая, должно быть, была до боли очевидна даже фотографу: это фото семьи, но не фото брака. Дон и Венди не трогательны, и между ними нет и намёка на любовь; будто они даже не в одном и том же кадре. Что касается Курта, стоящего перед Доном, и Ким, сидящей на коленях Венди, можно было легко взять ножницы и разрезать эту фотографию - и семью - посередине. Получились бы две отдельные семьи, по одному взрослому и одному ребёнку, у каждого – гендерные особенности - старомодные платья с одной стороны, и парни с широкими воротниками - с другой.

2. НЕНАВИЖУ МАМУ, НЕНАВИЖУ ПАПУ

Абердин, штат Вашингтон январь 1974 - июнь 1979 года

«Ненавижу Маму, Ненавижу Папу.» - из стихотворения на стене спальни Курта.

Напряжение в семье увеличилось в 1974 году, когда Дон Кобэйн решил поменять работу и освоить лесозаготовительную промышленность. Дон не был крупным мужчиной, и он не испытывал большого интереса к рубке 200-футовых деревьев, поэтому он стал работать в офисе «Mayr Brothers». Он, в конце концов, понял, что мог бы заработать больше денег на лесе, чем работая на станции техобслуживания; к сожалению, его первая работа относилась к начальному уровню, с зарплатой 4.10 $ в час, даже меньше, чем он получал, будучи механиком. Он подрабатывал, проводя инвентаризацию на заводе по уикэндам, и он часто брал с собой Курта. «Он катался по двору на маленьком велосипеде», - вспоминал Дон. Курт впоследствии высмеивал работу своего отца, и утверждал, что сопровождать Дона на работу было сущим адом, но в то время он наслаждался тем, что он в этом участвовал. Однако всю свою взрослую жизнь он провёл, пытаясь доказать обратное, благодарность и внимание своего отца было крайне важно для Курта, и он желал этого больше, а не меньше. Он впоследствии признавался, что детство в своей нуклеарной семье вызывало у него радостные воспоминания. «У меня было очень хорошее детство, - рассказал он в интервью журналу «Spin» в 1992 году, правда, добавив, - пока мне не исполнилось девять лет».

Часто Дону и Венди приходилось занимать деньги, чтобы оплатить свои счета, один из главных источников их споров. Лиланд и Айрис хранили купюру в 20 $ у себя на кухне - они шутили, что это была двадцатка-путешественница, потому что каждый месяц они одалживали её своему сыну на продукты, и сразу же после того, как он их возвращал, Дон занимал их снова. «Он обходил всех, оплачивал все свои счета, а потом приходил к нам, - вспоминал Лиланд. - Он возвращал нам наши 20 $, а потом говорил: «Чёрт возьми, я довольно хорошо поработал на этой неделе. У меня осталось 35 или 40 центов». Лиланд, которому никогда не нравилась Венди, потому что он чувствовал, что она ведёт себя «лучше, чем Кобэйны», вспоминая, что потом молодая семья отправилась в закусочную для автомобилистов «Блю Бикон» на Бун-стрит, чтобы потратить эту мелочь на гамбургеры. Хотя Дон прекрасно ладил со своим тестем, Чарлзом Фрэйденбергом - который работал в округе водителем грейдера - Лиланд и Венди так и не нашли общий язык.

Напряжение между этими двоими достигло апогея, когда Лиланд помогал реконструировать дом на Фёрст-стрит. Он соорудил для Дона и Венди стилизованный камин в гостиной и установил новые высокие и длинные кухонные столы, но в этом процессе он и Венди сражались всё больше и больше. Наконец, Лиланд велел сыну заставить Венди прекратить придираться к нему, или он уйдёт и бросит работу незавершённой. «Я впервые слышал, чтобы Донни с ней спорил, - вспоминал Лиланд. - Она жаловалась на то и на сё и, наконец, он сказал: «Закрой свой чёртов рот, или он заберёт свои инструменты и уйдёт домой». И на этот раз она замолчала».

Как и его отец обращался с ним, Дон жёстко обращался с детьми. Одна из жалоб Венди состояла в том, что её муж ожидал, чтобы дети всегда вели себя - недостижимый уровень - и требовал, чтобы Курт вёл себя, как «маленький взрослый». Иногда, как и все дети, Курт был сорванцом. Большинство инцидентов, выраженных вовне, были в то время несущественными - он что-то писал на стенах, хлопал дверью или дразнил сестру. Из-за этих поступков его часто шлёпали, но более обычное - и почти ежедневное - физическое наказание Дона - бить Курта двумя пальцами в висок или в грудь. Это причиняло мало

боли, но психологический вред был глубок - это заставляло его сына бояться большего физического вреда, и это служило для укрепления господства Дона. Курт стал прятаться в шкафу в своей комнате. Такие замкнутые, закрытые пространства, вызывающие у остальных панику, были именно теми местами, в которых он искал убежища.

И было от чего прятаться: оба родителя могли быть язвительными и насмешливыми. Когда Курт был достаточно юн, чтобы верить им, Дон и Венди предупредили его, что он получит на Рождество большой кусок угля, если он не будет хорошим, особенно если он будет драться с сестрой. В шутку они оставляли кусочки угля в его чулке. «Это была просто шутка, вспоминал Дон. - Мы делали это каждый год. Он получал подарки и всё такое – мы всегда дарили ему подарки». Однако такой юмор не прошёл для Курта даром, по крайней мере, когда он рассказывал эту историю чуть позже. Он утверждал, что целый год ему обещали подарить игрушечное ружьё «Старски и Хатч», подарок, который так и не подарили. Вместо этого, утверждал он, он только получил большой кусок аккуратно упакованного угля. Рассказ Курта был преувеличением, но в своём внутреннем воображении он начал создавать собственное впечатление о семье.

Иногда Ким и Курт ладили и изредка играли вместе. Несмотря на то, что у Ким никогда не было артистической жилки Курта - и она всегда ощущала соперничество из-за того, что остальные члены семьи уделяют ему столько внимания - она совершенствовала свою способность имитировать голоса. Особенно ей удавались Микки Маус и Дональд Дак, и эти выступления от души развлекали Курта. Её вокальные способности даже положили начало новой фантазии Венди. «У моей мамы была мечта, - признавалась Ким, - что мы с Куртом окажемся в Диснейлэнде, мы оба будем там работать, он будет рисовать, а я - озвучивать».

Март 1975 года был наполнен большой радостью для восьмилетнего Курта: он, наконец, посетил Диснейлэнд, и он в первый раз летал на самолёте. В 1974 году Лиланд ушёл на пенсию, и он с Айрис провели зиму того года в Аризоне. Дон и Венди отвезли Курта в Сиэтл, посадили его в самолёт, а Лиланд встретил мальчика в Юме, прежде чем они достигли Южной Калифорнии. За этот безумный двухдневный период они посетили Диснейлэнд, «Нотс Бери Фарм», и «Юнивёрсал Стьюдиос». Курт был очарован и настаивал, чтобы они три раза побывали у «Пиратов Карибского моря» в Диснейлэнде. На «Ноттс Бери Фарм» не испугался гигантских американских горок, но когда уходил с аттракциона, его лицо было бледным, как у привидения. Когда Лиланд сказал: «Хватит?», цвет его лица снова стал румяным, и он снова отправился кататься на горках. Путешествуя по «Юнивёрсал Стьюдиос», Курт высунулся из поезда перед акулой из фильма «Челюсти», побудив охранника крикнуть его бабушке и дедушке: «Вам лучше придержать этого маленького светленького мальчика, или ему откусят голову». Курт не обратил внимания на этот приказ и сделал снимок пасти акулы, когда она проплывала в нескольких дюймах от его фотоаппарата. Позже в тот же день, пока они ехали по автостраде, Курт заснул на заднем сиденье, что было единственной причиной, по которой его бабушка и дедушка смогли украдкой проехать мимо Волшебной Горы, иначе он настаивал бы, чтобы они также её посетили.

Из всех своих родственников Курту была наиболее близка его бабушка Айрис; они разделяли и интерес к искусству, и иногда некую грусть. «Они обожали друг друга, - вспоминала Ким. - Я думаю, что он интуитивно понимал, через какой ад она прошла». И у Айрис, и у Лиланда было трудное воспитание, оба были травмированы бедностью и ранней смертью их отцов на работе. Отец Айрис был убит ядовитыми парами в Целлюлозном Заводе «Районир»; папа Лиланда, который был шерифом округа, погиб от случайного выстрела собственного ружья. Когда погиб его отец, Лиланду было пятнадцать лет. Он пошёл в морскую пехоту, и его послали в Гуадалканал, но после того, как он избил офицера, его поместили в больницу для проведения психиатрической экспертизы. Когда его выписали, он женился на Айрис, но боролся с выпивкой и злостью, особенно после того, как их третий сын, Майкл, родился умственно отсталым и умер в

учреждении в возрасте шести лет. «В пятницу вечером он получал зарплату и приходил домой пьяным, - вспоминал Дон. - Он обычно бил мою маму. Он бил меня. Он бил мою бабушку и бил приятеля бабушки. Но так было в те времена». Когда Курт был юным, Лиланд стал мягче, и его самым серьёзным оружием было сквернословие.

Когда Лиланда и Айрис не было, ребёнка нянчил кто-то из многочисленных братьев и сестёр Фрэйденберг - три тёти Курта жили в пределах четырёх кварталов. Младшему брату Дона Гэри также несколько раз поручали обязанности по заботе о ребёнке, и однажды это привело к первой поездке Курта в больницу. «Я сломал ему правую руку, - вспоминал Гэри. - Я лежал на спине, а он – у меня на ногах, и я подбрасывал его в воздух ступнями своих ног». Курт был очень активным ребенком, и со всей его беготнёй родственники удивлялись, что он не сломал больше конечностей.

Сломанная рука Курта зажила, и эта травма, казалось, не удерживала его от занятий спортом. Дон поощрял его сына играть в бейсбол почти как только он смог ходить, и обеспечивал его всеми мячами, битами и перчатками-ловушками, которые были нужны мальчику. В детстве Курт считал, что биты больше годятся в качестве ударных инструментов, но, в конце концов, он стал принимать участие в соревнованиях по лёгкой атлетике, начинающихся в районе, а потом в организованной игре. В семь лет он играл в своей первой команде Детской Лиги. Его папа был тренером. «Он был не самым лучшим игроком в команде, но он не был плохим, - вспоминал Гэри Кобэйн. - Он не очень хотел играть, мысленно, как я думаю. Я думаю, что он делал это из-за своего папы».

Бейсбол был примером, когда Курт искал одобрения Дона. «Курт и мой папа хорошо ладили, когда он был молод, - вспоминала Ким, - но Курт оказался не таким, каким его хотел видеть папа».

И Дон, и Венди столкнулись с противоречием между идеализированным ребёнком

и реальным ребёнком. Так как у обоих были неудовлетворённые потребности, оставшиеся с их собственного детства, рождение Курта выявило все их личные ожидания. Дон хотел отношений отец/сын, которых у него никогда не было с Лиландом, и он думал, что совместное участие в спортивных соревнованиях обеспечит эту связь. И хотя Курту нравился спорт, особенно когда его отца не было поблизости, он интуитивно связывал любовь своего отца с этой деятельностью, то, что оставит неизгладимый след на всей его жизни. Его реакция состояла в том, чтобы участвовать, но делать это помимо своей воли. Когда Курт был во втором классе, его родители и преподаватель решили, что его нескончаемая энергия может иметь большую медицинскую основу. Проконсультировались с педиатром Курта, и из его рациона удалили Красный Краситель Номер Два. Когда не наступило никакого улучшения, его родители ограничили потребление Куртом сахара. Наконец, его врач прописал риталин, который Курт принимал в течение трёх месяцев. «Он был гиперактивным, - вспоминала Ким. - Он прыгал на стены, особенно если ему давали сахар».

Другие родственники предполагают, что Курт, возможно, страдал от синдрома дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ). Мари вспоминала, как она пошла в гости к Кобэйнам и обнаружила, что Курт бегает по району, стуча в походный барабан и крича во всё горло. Мари вошла в дом и спросила свою сестру: «Это что же, чёрт возьми, он делает?». «Не знаю, - был ответ Венди. - Я не знаю, что сделать, чтобы он остановился - я всё перепробовала». В то время Венди предполагала, что так Курт сжигал свою избыточную мальчишескую энергию.

Решение давать Курту риталин даже в 1974 году было спорным, когда некоторые учёные приводят доводы, что он создаёт у детей условный рефлекс и увеличивает вероятность склонности к употреблению наркотиков в более позднем возрасте; другие полагают, что, если детей не лечить от гиперактивности, они могут впоследствии лечить себя при помощи запрещённых наркотиков. У каждого члена семьи Кобэйн было своё мнение относительно диагноза Курта, и помог ли короткий курс лечения или причинил ему вред, но по мнению самого Курта, как он впоследствии сказал Кортни Лав, этот

препарат был важен. Лав, которой самой прописали в детстве риталин, сказала, что они оба часто обсуждали эту проблему. «Когда ты - ребёнок, и ты принимаешь этот препарат, который заставляет тебя испытывать это чувство, куда ещё тебе деваться, когда ты – взрослый? – спрашивала Лав. – Когда ты был ребёнком, это была эйфория - разве от этого воспоминания тебе есть куда деваться?».

В феврале 1976 года, спустя всего неделю после девятого дня рождения Курта, Венди сообщила Дону, что хочет развестись. Она заявила это вечером буднего дня и стремительно умчалась в своём «Камаро», оставив Дона объясняться с детьми, что ему не особенно удавалось. Хотя во второй половине 1974 года супружеские конфликты Дона и Венди увеличились, её заявление застало Дона врасплох, так же, как и остальную семью. Дон впал в состояние отрицания и ушёл в себя, поведение, которое годы спустя зеркально отобразит его сын во времена кризисов. Венди всегда была сильной личностью и склонной к периодическим приступам гнева, однако Дон был потрясён, что она хочет разбить семью. Её главная жалоба состояла в том, что он бесконечно участвовал в спортивных соревнованиях - он был рефери и тренером, вдобавок играл в нескольких командах. «В душе я не верил, что это произойдёт, - вспоминал Дон. – Тогда разводы были не очень распространены. Я тоже не хотел, чтобы это случилось. Она просто хотела уйти».

1 марта именно Дон переехал и снял комнату в Хокуиэме. Он ожидал, что гнев Венди утихнет, и их брак сохранится, поэтому он снял её на неделю. Для Дона семья олицетворяла огромную часть его личности, а его роль папы ознаменовала один из первых периодов в его жизни, когда он чувствовал себя нужным. «Он был подавлен мыслью о разводе», - вспоминал Стэн Таргас, лучший друг Дона. Этот разрыв был сложным, потому что семья Венди обожала Дона, особенно её сестра Джэнис и её муж Кларк, которые жили рядом с Кобэйнами. Некоторые братья и сёстры Венди спокойно размышляли, как она выживет без Дона в материальном отношении.

29 марта Дон был вызван в суд повесткой и заявлением о расторжении брака. Последовала масса правовых документов; Дон часто был не в состоянии отвечать, несмотря ни на что, надеясь, что Венди передумает. 9 июля он был обвинён в неявке в суд в ответ на заявления Венди. В тот же день по окончательному соглашению дом предоставлялся Венди, но Дону давалось право удержания 6 500 $, причитающиеся в тех случаях, когда дом будет продан, Венди снова выйдет замуж, или Ким исполнится восемнадцать лет. Дону предоставлялся его полутонный «Форд»-пикап 1965 года; Венди позволили оставить семейный «Камаро» 1968 года.

Опека над детьми предоставлялась Венди, но с Дона взыскали плату по 150 $ в месяц на содержание каждого ребёнка, плюс расходы на их медицинское и стоматологическое обслуживание, и предоставлялись права на «обоснованное посещение». Таков был провинциальный суд семидесятых, специфические особенности посещения не были разъяснены, и соглашение было неформальным. Дон переехал к своим родителям в их трейлер в Монтесано. Он по-прежнему надеялся, что Венди передумает, даже после того, как были подписаны последние документы.

Венди ничего такого не испытывала. Когда она с чем-то разделывалась, она с этим кончала, и она не могла больше разбираться с Доном. Она быстро увлеклась новым приятелем, красивым портовым грузчиком, который зарабатывал вдвое больше, чем Дон. Её новый кавалер был также склонен к насилию и гневу, и Венди ничто так не любила, как видеть, что этот гнев переносится на Дона. Когда новые водительские права Дона были случайно отправлены в дом Венди, кто-то открыл конверт, натёр фото Дона фекалиями, снова запечатал его и отправил Дону. Это был не развод - это была война, наполненная ненавистью, злобой и реваншем родовой вражды.

Для Курта это было эмоциональной катастрофой - никакое другое событие в его жизни не оказало большего влияния на формирование его личности. Он усваивал развод так, как делают многие дети. Глубина конфликтов его родителей первоначально была

скрыта от него, и он не мог понять причину этого разрыва. «Он думал, что в этом виноват он, и он брал на себя большую часть этой вины, - замечала Мари. - Это травмировало Курта, поскольку он понимал, что всё, во что он верил - его безопасность, семья и его собственная поддержка – рушилось на его глазах». Вместо того, чтобы внешне выразить свою боль и печаль, Курт ушёл в себя. В июне того года Курт написал на стене своей спальни: «Ненавижу Маму, Ненавижу Папу. Папа ненавидит Маму, Мама ненавидит Папу. И от этого просто очень грустно». Это был мальчик, который в детстве был так привязан к своей семье, что боролся со сном, как Мари написала в своём докладе по домоводству семь лет назад, потому что «он не хочет их оставлять». Теперь, безо всякой его собственной вины, оставили его. Айрис Кобэйн однажды описала 1976 год как «год Курта в чистилище».

Также это было физически трудно для Курта. Мари вспоминала, что в это время Курт лежал в больнице; её мать сообщила ей, что он оказался там в результате недоедания. «Я помню, что Курт лежал в больнице из-за недоедания, когда ему было десять лет», - говорила она. Курт рассказывал своим друзьям, что ему приходилось пить барий и делать рентген желудка. Возможно, то, что считали недоеданием, было первым симптомом расстройства желудка, который будет мучить его в более позднем возрасте. Его мать страдала от болей в желудке, когда ей исполнилось двадцать лет, после его рождения, и когда у Курта впервые начались боли в желудке, предполагалось, что у него было то же раздражение, что и у Венди. Приблизительно во время развода у Курта также непроизвольно подёргивались глаза. Семья предполагала, что это связано со стрессом, и, по-видимому, так и было.

Пока его родители разводились, его жизнь в предподростковом возрасте, со всеми её внутренними проблемами, продолжалась. Переходя в четвёртый класс, он стал замечать, что девочки - сексуальные существа, и интересовался социальным статусом. В июле того года его фотография появилась в «Aberdeen Daily World», когда его бейсбольная команда завоевала первое место в Абердинской Лесозаготовительной Лиге после сводной таблицы из четырнадцати побед и одного поражения. Другим ярким моментом лета было то, что он приютил чёрного котёнка, который скитался по окрестностям. Это было его первое домашнее животное, и он назвал его Пафф («Дымка»).

Спустя три месяца после того, как процедура развода был закончена, Курт выразил заинтересованность в том, чтобы жить со своим отцом. Он переехал в трейлер к Дону, Лиланду и Айрис, но к началу осени отец и сын арендовали свой собственный односекционный трейлер напротив. Курт навещал Венди, Ким и Паффа по уикэндам.

Проживание с отцом удовлетворило некоторые эмоциональные потребности Курта

– снова он был в центре внимания, был единственным ребёнком. Дон очень плохо себя чувствовал из-за развода, который он с лихвой компенсировал существенными подарками, купив Курту мини-байк «Yamaha Enduro-80», который стал привлекать соседей. Лайза Рок, которая жила в нескольких кварталах от него, впервые встретилась с Куртом той осенью: «Он был тихим, очень симпатичным ребёнком. Всегда улыбался. Он был немного застенчив. Было такое поле, где он катался на своём мини-байке, и я ехала рядом на своём велосипеде».

Замечание Рок, что девятилетний Курт был «тихим», повторило слово, которое будет неоднократно использоваться, чтобы рассказывать о нём во взрослой жизни. Он мог долго сидеть в тишине, не испытывая потребности вести светскую беседу. Курт и Лайза родились в один день, и когда им обоим исполнилось десять лет, они отметили праздник вечеринкой у неё дома. Курт был рад, что его пригласили, однако он был осторожен, и ему было неудобно от этого внимания. В четыре года он был бесстрашен; в десять лет он был удивительно робким. После развода он вёл себя сдержанно, всегда ожидая, когда другой сделает первый шаг.

После развода и с началом полового созревания Курта его отец взял на себя повышенную роль. После школы Курт оставался у бабушки и дедушки, но как только Дон

возвращался с работы, остаток дня они проводили вместе, и Курт был счастлив делать всё, что хотел Дон, даже если это означало спорт. После бейсбольных матчей двое мужчин-Кобэйнов иногда обедали вместе в местном магазине солодовых напитков. Это была связь, которой оба наслаждались, но каждый из них не мог не чувствовать потерю семьи - это словно отрезанная конечность, и хотя они могли без неё жить, они всегда о ней думали. Их любовь друг к другу в том году была сильнее, чем это было до этого или после, но, тем не менее, и отец, и сын были глубоко одиноки. Боясь, что он может потерять своего папу, Курт попросил Дона пообещать не вступать в повторный брак. Дон дал своему сыну эту гарантию и сказал, что они оба всегда будут вместе.

Зимой 1976 года Курт перевёлся в начальную школу Бикон в Монтесано. Школы Монтесано были меньше, чем в Абердине, и в течение нескольких недель перехода он обрёл популярность, которая раньше ускользала от него, и его бесстрашие, казалось, возвращалось. Несмотря на его внешнюю уверенность, он по-прежнему испытывал горечь по поводу своих обстоятельств: «Можно было сказать, что он был измучен разводом своих родителей», - вспоминал одноклассник Дэррин Нитэри.

К тому времени, когда он пошёл в пятый класс, осенью 1977 года, Курт надолго обосновался в Монте – так местные жители называли город – все ученики в этой маленькой школе знали его, и большинству из них он нравился. «Он был красивым ребёнком, - вспоминал Джон Филдс. - Он был смышлёным, и все им восхищались». Со своими белокурыми волосами и голубыми глазами Курт стал любимцем девочек. «Можно было без всякого преувеличения сказать, что он был одним из самых популярных детей, - замечала Рони Тойра. - Была группа примерно из пятнадцати детей, которые тусовались вместе, и он был важной частью той группы. Он был очень симпатичный, с белокурыми волосами, большими голубыми глазами и веснушками на носу».

За этой внешней привлекательностью скрывалась борьба за идентичность, которая вышла на новую стадию, когда, в октябре 1977 года, Дон начал ходить на свидания. Курту не понравилась первая женщина, с которой познакомился Дон, и его отец её бросил. Со своей самовлюблённостью десятилетнего ребёнка Курт не понимал желания его отца дружеского общения со взрослыми, или почему Дон не был счастлив просто с ним вдвоём. В конце осени Дон познакомился с женщиной по имени Дженни Уэстби, которая и сама была в разводе, с двумя детьми: Минди, на год младше Курта, и Джэймсом, на пять лет младше. С самого начала это ухаживание было семейным делом, и их первым свиданием была прогулка со всеми своими детьми вокруг озера Сильвия. Курт был любезен с Дженни и её детьми, и Дон подумал, что нашёл себе пару. Он и Дженни поженились.

Сначала Курту нравилась Дженни - она обеспечила его женским вниманием, которого ему не хватало - но его положительные чувства к своей новой мачехе были сведены на нет внутренним противоречием: если он её полюбит, он предаст свою любовь к матери и своей «настоящей» семье. Как и его отец, Курт ещё надеялся, что этот развод был просто временной катастрофой, дурным сном. Повторный брак его отца и теперь ставший крайне тесным трейлер рассеяли эту иллюзию. Дон был немногословным, и его собственное окружение затрудняло выражение чувств. «Ты говорил, что никогда больше не женишься», - жаловался Курт Дону. «Ну, понимаешь, Курт, всё меняется», - ответил его отец.

Дженни пыталась достучаться до него, но безуспешно. «Вначале он ко всем испытывал много любви», - вспоминала Дженни. Впоследствии Курт непрерывно ссылался на обещание Дона не вступать в повторный брак, и продолжал замыкаться в себе. Дон и Дженни попытались компенсировать это, сделав Курта центром внимания в доме - он первым открывал подарки, и его освободили от повседневной работы по дому - но эти маленькие жертвы только способствовали увеличению его эмоциональной ломки. Он время от времени получал удовольствие от игры со своими сводными братом и

сестрой, но он также дразнил их и был жесток по отношению к Минди из-за её неправильного прикуса, беспощадно подражая её голосу при ней.

Всё временно наладилось, когда семья переехала в собственный дом на юг Флит-Стрит, 413 в Монтесано. У Курта была своя комната, в которой были круглые окна, напоминая корабль. Через некоторое время после переезда Дженни родила ещё одного сына, Чэда Кобэйна, в январе 1979 года. Теперь двое остальных детей, мачеха и ребёнок - все соперничали за внимание, которое когда-то принадлежало одному Курту.

У Курта было раздолье в парках Монте, на дорожках и полях. Это был такой маленький город, что едва ли требовались транспортные средства; в четырёх кварталах оттуда было бейсбольное поле, школа была как раз прямо по дороге, и ко всем его друзьям можно было ходить пешком. В отличие от Абердина, Монте казался чем-то из пьесы Торнтона Уайлдера, более простой и более дружелюбной Америкой. По средам в доме Кобэйнов проходили семейные вечера. Мероприятия включали настольные игры вроде парчизи* или монополии, а Курт был в таком же восторге от этих вечеров, как и все остальные.

С деньгами было туго, поэтому большинство каникул были связаны с туристическими походами, но Курт залезал в машину первым, когда они готовились. Его сестра Ким ездила с ними в походы, пока Дон и Венди не подрались из-за того, означают ли каникулы уменьшение пособия на ребенка; после этого Ким меньше виделась со своим отцом и братом. Курт продолжал гостить у своей матери по уикэндам, но вместо тёплых встреч эти времена обычно только бередили старую рану развода; Венди и Дон с трудом вели себя вежливо, поэтому поездки в Абердин означали необходимость наблюдать, как его родители сражаются из-за графика посещений. В один из уикэндов у него случилось ещё одно несчастье: убежал Пафф, его любимый кот, и больше его не видели.

Как и все дети, Курт жил по определённому распорядку и наслаждался укладом вещей вроде семейного вечера. Но даже это маленькое утешение приводило к противоречивым чувствам: он тосковал по близости, хотя боялся, что сближение кончится тем, что в будущем его бросят. Он проходил стадию половой зрелости, когда большинство юных мужчин начинает дифференцироваться от своих родителей, находить свою собственную идентичность. Однако Курт всё ещё оплакивал потерю первоначального семейного гнезда, и отделение было чревато и нищетой, и ужасом. Он имел дело с этой массой противоречивых чувств, отделяя себя эмоционально от Дона и Венди. Он говорил самому себе и своим друзьям, что он их ненавидит, и в этой язвительности он мог оправдать своё собственное отдаление. Но после того, как днём он тусовался со своими приятелями и рассказывал о том, какие у него мерзкие родители, он снова оказывался участником семейных вечеров и являлся единственным в доме, кто не хотел, чтобы вечерние торжества заканчивались.

Праздники всегда были проблемой. День Благодарения и Рождество 1978 года предвещали курсирование Курта по полдюжине разных домов. Если его чувства к Дженни были смесью любви, ревности, и предательства, его чувства к приятелю Венди были неподдельной злобой. Однажды вечером этот приятель сломал Венди руку – Ким была дома и видела этот инцидент - и Венди была госпитализирована. Когда она поправилась, она отказалась предъявлять обвинения. Её брат Чак угрожал этому приятелю, но мало что можно было сделать, чтобы изменить отношение к нему Венди. В то время многие думали, что Венди живёт с ним из-за финансовой поддержки, которую он обеспечивал. После развода она стала работать в «Пирсоне», абердинском универмаге, но именно благодаря заработку этого портового грузчика они могли себе позволить роскошества вроде кабельного телевидения. До появления портового грузчика Венди была в таких долгах по оплате своих счетов, что ей едва не отключили электричество.

Курту в том году было одиннадцать лет, и он был маленький и худой, но он никогда не чувствовал себя таким беспомощным или слабым как тогда, когда поблизости был приятель Венди. Он был не в силах защитить свою мать, и стресс от того, что он

видел эти драки, заставлял его бояться за её жизнь и, возможно, за свою. Он и жалел мать, и ненавидел её за необходимость её жалеть. Его родители были его божествами, когда он был моложе - теперь они были падшими идолами, фальшивыми божествами, и им нельзя было доверять.

Эти внутренние конфликты начали выражаться в поведении Курта. Он дерзил взрослым, отказывался выполнять работу по дому и, несмотря на свой небольшой рост, начал измываться над другим мальчиком с такой силой, что жертва отказывалась идти в класс. В это оказались вовлечены преподаватели и родители, и все удивлялись, почему такой милый мальчик стал таким отвратительным. Дойдя до последней черты, Дон и Джонни, наконец, отвели Курта на консультацию. Была попытка провести семейную терапию, но Дону и Венди так и не удалось придти на совместный приём. Однако врач провёл несколько сессий, разговаривая с Куртом. Он пришёл к выводам, что Курту нужна одна семья. «Нам сказали, что если он будет с нами, нам нужно получить законную опеку над ним, чтобы он знал, что мы признаём его членом нашей семьи, - вспоминала Дженни. - К сожалению, всё это на самом деле вызвало проблемы между Доном и Венди, когда они это обсуждали».

Дон и Венди развелись несколько лет назад, однако их злоба друг на друга сохранилась, и фактически усугублялась из-за их детей. Это была трудная весна для Венди - её отец, Чарлз Фрэйденберг, умер от внезапного сердечного приступа спустя десять дней после своего 61-летия. Мать Венди, Пэгги, всегда была затворницей, и Венди волновалась, что это увеличит изоляцию матери. Поведение Пэгги, возможно, было результатом зловещего инцидента детства: когда ей было десять лет, отец Пэгги ударил себя ножом в живот на глазах своей семьи. Джэймс Ирвинг выжил в этой попытке самоубийства и был помещён в ту же Вашингтонскую психиатрическую больницу, где впоследствии назначат шоковую терапию актрисе Фрэнсис Фармер. Он умер от своего первоначального ранения два месяца спустя; когда он оказался без присмотра больничного персонала, он распорол свои ножевые раны. Как и многие из трагедий этой семьи, душевная болезнь прадеда Курта обсуждалась только шепотом.

Но даже муки семьи Фрэйденберг были не в состоянии примирить Дона и Венди в общем горе. Их споры о Курте закончились, как и все их разговоры, ссорой. Венди, наконец, подписала документ, который гласил: «Дональд Лиланд Кобэйн должен единолично отвечать за заботу, поддержку и содержание вышеупомянутого ребёнка». 18 июня 1979 года, за три недели до трёх лет со дня даты развода Дона и Венди, Дону предоставили законную опеку над Куртом.

Поиск по сайту: