КАК ГАМЛЕТ

Сиэтл, штат Вашингтон март 1994 года «Как Гамлет, я должен выбирать между жизнью и смертью».

- из римской предсмертной записки.

Когда Курт сел, чтобы написать свою предсмертную записку в гостинице «Эксельсиор», он думал о Шекспире и Принце Датском. Два месяца назад, во время своей попытки вылечиться от наркомании в Каньон Рэнч, его врач предупредил, что ему придётся выбирать, продолжать ли своё пристрастие – которое, в конце концов, будет означать смерть - или стать трезвым, и что его ответ определит само его существование. Курт ответил: «То есть, как Гамлет?».

В своей римской записке Курт цитировал самого известного персонажа Шекспира: «Доктор Бэйкер говорит, что, как Гамлет, я должен выбирать между жизнью и смертью. Я выбираю смерть». Остальная часть записки касалась того, что в туре он был болен, и что Кортни «больше его не любит». Этот последний момент он усилил, обвинив свою жену в том, что она спит с Билли Корганом, к которому он всегда ревновал. В одном из их разговоров на той неделе она упомянула, что Корган пригласил её поехать на отдых. Она отказалась, но Курт воспринял это как угрозу, и его живое воображение от этого разбушевалось. «Я лучше умру, чем переживу ещё один развод», - написал он, ссылаясь на разрыв своих родителей.

После обнаружения безжизненного тела Курта Кортни вызвала портье, и Курта быстро доставили в Поликлиническую Больницу Умберто I. Лав обнаружила рядом с Куртом две пустые прозрачные упаковки роипнола - он принял 60 таблеток размером с аспирин, по отдельности вынимая каждую из контейнера из пластмассы и фольги. Роипнол имеет силу в десять раз больше валиума, и этого комбинированного действия было достаточно, чтобы он подошёл очень близко к смерти. «Он был мёртв, юридически мёртв», - сообщила впоследствии Лав. Однако после промывания желудка у Курта появился слабый пульс, хотя он был в коме. Врачи сказали Кортни, что это дело случая: он может восстановиться без последствий; у него может быть повреждение мозга; или он может умереть. Во время перерыва в своём дежурстве она взяла такси до Ватикана, приобрела ещё чётки, опустилась на колени и молилась. Она позвонила его семье в Грэйс-Харбор, и они тоже молились за него, хотя его единокровная сестра, восьмилетняя Брайэнн, не могла понять, почему Курт «в Такоме».

Позже в тот день, Сеть Кабельного Вещания прервала передачи, чтобы сообщить, что Курт умер от передозировки. Крист и Шелли сняли трубку и услышали ту же печальную новость от представителя «Gold Mountain». Большинство первоначальных сообщений о смерти Курта были сделаны из офиса Дэвида Геффена - женщина, представившаяся Кортни, оставила сообщение главе студии, сказав, что Курт мёртв. После часа паники и горя выяснилось, что звонил имитатор.

Когда друзьям в Америке сказали, что Курт мёртв, он проявил первые признаки жизни за двадцать часов. У него во рту были трубки, поэтому Кортни дала ему карандаш и блокнот, и он набросал: «Пошла ты», а потом: «Убери эти чёртовы трубки у меня из носа». Когда он, наконец, заговорил, он попросил земляничный молочный коктейль. Когда его состояние стабилизировалось, Кортни велела перевести его в Американскую Больницу, где, как она думала, за ним будут лучше ухаживать.

На следующий день доктор Освальдо Галлетта устроил пресс-конференцию и сообщил: «Курт Кобэйн безусловно и значительно поправляется. Вчера он был госпитализирован в Римскую Американскую Больницу в состоянии комы и нарушения дыхания. Сегодня он оправляется от фармакологической комы, вызванной не наркотиками, а комбинированным действием алкоголя и транквилизаторов, которые были

в виде лекарства прописаны врачом». Кортни сказала репортёрам, что Курт не «отделается» от неё так легко. «Я за ним и в ад пойду», - сказала она.

Когда Курт пришёл в себя, он вернулся в свою собственную маленькую частицу ада. В его голове ничего не изменилось: все его проблемы по-прежнему были с ним, но теперь усугублялись замешательством от широко разрекламированного впадения в немилость. Он всегда боялся ареста; эта передозировка и объявление умершим на «Си-Эн-Эн» было почти единственным, что могло быть хуже.

И несмотря на то, что он почти пережил смерть и провёл двадцать часов в коме, он по-прежнему жаждал опиатов. Впоследствии он хвастался, что дилер приходил в его больничную палату и качал героин через капельницу; он также позвонил в Сиэтл и договорился о том, чтобы грамм героина оставили в кустах возле его дома.

А в Абердине Венди ощутила большое облегчение, услышав, что Курту лучше. Венди сказала «Aberdeen Daily World», что её сын - «в профессии, находиться в которой у него нет стойкости». Она сказала репортёру Клоду Йоссо, что она хорошо справлялась с новостями, пока не посмотрела на стену: «Я бросила один взгляд на фотографию моего сына и увидела его глаза, и я не сдержалась. Я не хотела, чтобы мой сын умирал». В том году у Венди были сражения за собственное здоровье: она боролась с раком груди.

Курт выписался из больницы 8 марта и спустя четыре дня улетел обратно в Сиэтл. В самолёте он просил у Кортни роипнол так громко, что его невольно слышали другие пассажиры; она сказала ему, что он весь кончился. Когда они прибыли в аэропорт Си-Так, его вывезли из самолёта в инвалидном кресле, он «выглядел ужасно», по словам Трэвиса Майерса, сотрудника таможни. Однако когда Майерс попросил автограф, Курт согласился, написав: «Эй, Трэвис, никакой марихуаны». В Америке тот осмотр, которого он боялся, практически отсутствовал, потому что официальное заявление «Gold Mountain» сообщало, что в Риме была случайная передозировка – немногие знали, что он принял 60 таблеток или оставил записку. Курт не сказал даже своему лучшему другу, Дилану. «Я думал, что это была случайная передозировка, что было основной версией и было правдоподобно», - вспоминал Дилан. Даже Новоселичу и Гролу сказали, что это была случайная передозировка. Все в этой организации и раньше были свидетелями передозировок Курта; многие смирились с тем, что его наркомания однажды унесёт его жизнь.

Европейский тур был отложен, но группе и команде велели готовиться к Лоллапалузе. Курт никогда не хотел играть на этом фестивале, и он ещё должен был подписать контракт, но руководство предполагало, что он уступит. ««Нирвана» подтвердила, что они будут выступать на Лоллапалузе 1994 года, - говорил промоутер Марк Гайгер. – По этому поводу ничего не писали, но с ними всё согласовали, и мы работали над завершением контрактов». Вклад «Нирваны» в кассовые доходы составляли около 8 миллионов $.

Курт чувствовал, что это предложение было неподходящим; он не хотел выступать в обстановке фестиваля, и он просто не хотел гастролировать. Кортни чувствовала, что он должен заработать эти деньги, утверждая, что «Нирвана» нуждалась в повышении карьеры. «Ему угрожали судом за те концерты, которые он не дал в Европе, - вспоминал Дилан. - А я думаю, что он чувствовал себя так, будто он материально разорён». Розмэри Кэрролл вспоминала, что Курт решительно объявил, что он не хочет играть на фестивале. «Все вокруг него, по существу, говорили ему, что он должен, в своей личной и профессиональной жизни», - говорила она. Курт справился с этой ситуацией так, как он имел дело с большинством конфликтов: он их избегал и, тянув время, он отменял сделку. «Он замыкался, не от наркотиков, а от того, что он имел дело с людьми, - вспоминала Кэрролл. - Это было такое трудное время, что я думаю, что люди преувеличивали и винили его наркоманию, когда они не получали то, что от него хотели».

Однако наркотики присутствовали, в больших количествах, чем когда-либо раньше. Кортни надеялась, что Рим испугает Курта – это ужаснуло её – поэтому его беспечное чрезмерное злоупотребление встревожило её. «Я вышла из себя», - сказала она Дэвиду Фрикке. Она решила установить железное правило, которое, как она надеялась, заставит Курта, их друзей и соседей по дому и саму себя воздерживаться: она настаивала, чтобы в доме не принимали никаких наркотиков. Ответ Курта был прост и типичен: он ушёл из своего особняка за 1.13 миллионов $ и останавливался в мотелях по 18 $ за ночь на убогой Орора-авеню. В самые худшие времена своей зависимости он часто удалялся в эти мрачные места, даже не потрудившись в большинстве случаев регистрироваться под вымышленным именем. Он часто посещал «Сиэтл Инн», «Крест», «Клоуз-Ин», «A-1» и «Марко Поло», всегда платя наличными, и в уединении своего номера он мог дремать часами. Он одобрял учреждения в северном Сиэтле: хотя они были менее удобны, чем его дом, они были близко к любимому дилеру. По ночам он не возвращался домой, Кортни стала паниковать, беспокоясь, что у него передозировка. Она быстро отменила свою политику. «Мне жаль, что я просто не делала так, как я делала всегда, просто не была толерантна к этому», - впоследствии сказала она Фрикке.

Но Курта прогнала не просто досада Кортни; после Рима с ним случилось что-то другое. Новоселич задавался вопросом, на самом ли деле после комы у него было повреждение мозга. «Он не слушал никого, - вспоминал Крист. - Он был очень удолбан». Дилан тоже заметил какую-то перемену: «Он не казался живым. Раньше он был сложнее; потом он казался монохроматическим».

Спустя неделю после Рима позвонил отец Курта, и у них был приятный, но короткий разговор. Он пригласил своего папу в гости, но когда Дон приехал, дома никого не было. На следующий день Курт извинился по телефону, утверждая, что был занят. Однако когда его отец вернулся два дня спустя, Кэли сообщил, что Курта снова нет. Честно говоря, Курт был дома, но был под кайфом и не хотел, чтобы его отец видел его в таком состоянии. Когда они поговорили потом, Курт обещал позвонить, как только у него будет перерыв в его деятельной карьере.

Эта карьера - по крайней мере, когда это касалось «Нирваны» - по существу, закончилась ко второй неделе марта. Решение Курта отменить тур, отвергнуть Лоллапалузу и отказаться репетировать, наконец, подтвердило то, что Новоселич и Грол подозревали, разрасталось в течение некоторого времени. «Группа распадалась», - вспоминал Крист. Единственный музыкальный проект, который планировал Курт, был с Майклом Стайпом из «R.E.M.». Стайп зашёл так далеко, что послал Курту билеты на самолёт в Атланту на сессии, которые они запланировали на середину марта. В последний момент Курт отказался.

12 марта полиция Сиэтла была послана в дом на Лэйк-Вашингтон после того, как кто-то позвонил по 911, но повесил трубку. Кортни открыла дверь, извинилась за звонок и объяснила, что была ссора, но теперь она под контролем. Курт сказал полицейскому, что в его браке «было большое напряжение». Он сказал, что им надо «сходить на лечение».

18 марта Курт снова угрожал покончить с собой, заперевшись в спальне. Кортни пинала дверь, но не могла её сломать. В конце концов, он охотно её открыл, и она увидела на полу несколько ружей. Она схватила револьвер 38 калибра и приставила его к своей голове. «Я спущу это [курок] прямо сейчас, - угрожала она. - Я не могу видеть, как ты снова умираешь». Это была та же игра в русскую рулетку, в которую они играли в больнице «Cedars-Sinai» в 1992 году. Курт закричал: «Никакой безопасности нет! Ты не понимаешь, в этом нет никакой безопасности. Он выстрелит!». Он отобрал у неё оружие. Но спустя несколько минут он снова запер её и опять угрожал покончить с собой. Кортни позвонила по 911, и в течение нескольких минут приехали двое полицейских.

Офицер Эдвардс написал в своём полицейском отчёте, что Курт утверждал, что он «не хочет покончить с собой и не хочет себя ранить…. Он заявил, что заперся в комнате,

чтобы спрятаться от Кортни». Как только прибыла полиция, Кортни пыталась преуменьшить этот эпизод, чтобы Курт смог избежать ареста. На всякий случай она указала на его оружие, и полиция конфисковала три пистолета и полуавтоматическую штурмовую винтовку «Кольт AR-15» с инцидента прошлым летом - это оружие было возвращено Курту спустя месяц после первоначального ареста из-за домашнего насилия. Полиция также конфисковала 25 коробок с патронами и бутылку «белых таблеток» - впоследствии оказалось, что это был клонопин, бензодиазепин, используемый прежде всего для контроля приступов. Курт этот транквализатор в огромных количествах, думая, что он поможет ему от ломки. Клонофин вызывал у него паранойю, манию и бред. Его не прописывали; вместо этого он покупал этот препарат на улице. Полицейские отвезли Курта в центр города, но официально не арестовывали его.

Йэн Диксон гулял в тот вечер по Пайн-стрит и столкнулся с Куртом на углу улицы. Когда Диксон спросил, что случилось с его старым другом, Курт сказал: «Кортни сделала так, чтобы меня арестовали. Я только что вышел из тюрьмы». Он рассказал о ссоре, не сказав об оружии. «Он сказал, что это была размолвка влюблённых, - вспоминал Диксон, - и что он угнетён, потому что он очень любит Кортни». Они пошли в «Piecora’s Pizza», где Курт жаловался на то, что у него нет ни гроша. «Он попросил одолжить 100 $, и можно ли ему остаться у меня, - вспоминал Диксон. - Он говорил о том, что попросит свою маму послать ему немного денег». Внезапно Курт ушёл, сообщив, что ему надо позвонить.

Четыре дня спустя Курт и Кортни поссорились, когда ехали на такси на автостоянку «Американская Мечта». Кортни убеждала Курта подумать об ещё одном «Лексусе», но у Курта были другие мысли: он купил небесно-голубой «Додж Дарт» 1965 года за 2 500 $. На свой верный «Валиант» он повесил табличку «продаётся».

Ему была не очень нужна машина, потому что он провёл большую часть марта слишком удолбанным, чтобы садиться за руль. Поскольку его злоупотребление развивалось по спирали, он обнаружил, что его обычные дилеры отказываются продавать ему наркотики: никто не хотел неприятности, чтобы известный героинщик умер на их лестничной клетке. Он нашел новую дилершу, называвшую себя Кейтлин Мур, которая жила на пересечении 11-й и Дэнни-уэй и продавала ему «спидболлы» - смесь героина и кокаина. Это не был кайф, предпочитаемый Куртом, но Мур позволяла клиентам-рок-звёздам колоться в её квартире, что было существенным, потому что Курт больше не чувствовал, что ему рады дома.

Когда он не был у Мур или в «Taco Time» на Мэдисоне – в его любимом месте для покупки буррито – его часто можно было найти в Гранадских Апартаментах, дома у подружки Кэли Дженнифер Адамсон. Дженнифер испытывала благоговение, видя, что самая известная в мире рок-звезда сидит у неё на диване, много раз принимая наркотики, но в других случаях просто убивая время. «Он сидел в моей гостиной комнате в шляпе с покрытыми ушами и читал журналы, - говорила она. - Люди приходили и уходили; там всегда много чего происходило. Никто не знал, что он там, или не узнавал его». В мире культуры героинщиков Курт находил некоторую анонимность, которой он был лишён где-то ещё. Однако когда Дженнифер стала лучше узнавать Курта, она была в недоумение из-за того, каким он казался одиноким. Он сказал Дженнифер и Кэли: «Вы, ребята - мои единственные друзья».

Кортни пребывала в неуверенности по поводу того, что делать, чтобы его остановить, и большинство разговоров превращалось в споры. «Они начали много ссориться, - замечала Дженнифер. – Ясно, что он не обращался к ней в своё самое отчаянное время нужды, или к кому-нибудь ещё по этому поводу». Когда Курт съехал от Кортни, он находился под покровительством Дилана, хотя бы потому, что Дилан никогда не читал ему нотации, чтобы привести в порядок его поведение. Однажды вечером той весной эти эти двое мужчин скрепили свои отношения, замкнув машину без ключа зажигания и пустив её в канаву в имении Курта в Карнэйшне. «У меня такой муж-миллионер, - вспоминала Кортни, - и он там ворует машины».

После Рима даже приятели Курта-наркоманы заметили увеличивающееся безрассудство в его употреблении. «Когда большинство людей делает укол героина, они обращают внимание на то, сколько, - замечала Дженнифер. - Они думают: «давайте удостоверимся, что это не слишком много». Курт никогда не думал об этом; он никогда не колебался. Ему на самом деле было всё равно, убьёт ли это его; всё так и сохранялось». Дженнифер начала бояться, что у Курта случится передозировка в её квартире: «Меня поражало, как такой маленький человек и такой худой парень мог столько принимать. Вы не могли для него уместить в шприце достаточно». На третью неделю в марте она отчитывала Курта по поводу того, как он подвергает свою жизнь опасности, но его ответ испугал её ещё больше: «Он сказал мне, что выстрелит себе в голову. Он сказал полушутя: «Вот как я умру!».

К третьей неделе марта, как его любимый Гамлет в пятом акте, Курт стал совсем другим человеком, и в безумии, которое не проявляло никаких признаков уменьшения. Наркотики, смешанные с тем, что многие вокруг него описывали как пожизненную невыявленную депрессию, окутывали его безумием. Даже героин предал его; он сообщал, что он больше не был таким эффективным болеутоляющим; его желудок по-прежнему болел. Менеджеры Кортни и Курта решили заставить его лечиться. В случае Курта все знали, что это было в лучшем случае безнадёжным усилием, с маленьким шансом на то, что он изменится - он ранее прошёл через несколько интервенций, и он, вероятно, не был удивлён. Он уже побывал в полдюжинах учреждений для лечения от наркотиков, и ни одно не помогало больше на чем несколько недель. Но как это понимала Кортни, по крайней мере, интервенция была чем-то, что они могли сделать, каким-то физическим действием. Как многие семьи активного наркомана, те, кто окружал Курта, сами чувствовали себя всё больше и больше беспомощными.

Дэнни Голдберг связался со Стивеном Чатоффом; из восстановительного центра «Шаги». «Я начал разговаривать с Куртом по телефону, когда он был очень, очень набравшийся, - вспоминал Чатофф. - Он принимал довольно немного героина или каких-то других болеутоляющих. Но мы также говорили, во время из его более вразумительных периодов, когда он был не существенно одурманен, о некоторых его проблемах детства и о некоторых его нерешённых проблемах семейного происхождения, и боли, которую он испытывал. У него очень болел желудок, который он лечил лекарствами с этими опиатами». Чатофф чувствовал, что зависимость Курта была «формой посттравматического стресса, или какой-то формой депрессивного расстройства». Он рекомендовал стационарную программу лечения. Чатофф описал более ранние реабилитации Курта как «детоксикация, удар и сияние», предположив, что они были разработаны, чтобы отрезвить Курта, но не имели дело с основными проблемами.

Чатофф обнаружил Курта неожиданно отзывчивым, по крайней мере, сначала: «Он согласился, что он нуждается [в стационарном лечении]; то, что он должен был воздействовать на свою «психическую боль», как он выразился». Но в одном Курт не признался - а Чатоффу в то время не сказало руководство – что в Риме была попытка самоубийства: Чатофф верил тому, что он прочёл в газете, что это была случайная передозировка.

Курт высказал Дилану серьёзные сомнения, что реабилитация поможет. Пробуя лечение полдюжину предыдущих раз, Курт знал, что у повторных пациентов всё складывается непросто. Хотя были краткие моменты, когда он утверждал, что желал пройти боль ломки, большую часть времени он просто не хотел останавливаться: Джэкки Фэрри вспоминала, как забирала Курта с реабилитации за 2 000 $ в день, только чтобы он направил её к дому, где, как она подозревала, жил его дилер. Все прочие его поездки на реабилитацию были результатом ультиматумов от его менеджеров, жены или суда, и все в итоге имели те же самые результаты: он снова возвращался к наркомании.

Чатофф планировал свою интервенцию на вторник, 21 марта, но прежде, чем можно было даже собрать всех участвующих, Курта предупредили, и её отменили. Новоселич признался, что Курта предупредил он, чувствуя, что эта идея обернётся против них самих, и что Курт сбежит. «Мне просто было очень жаль его, - вспоминал Крист. - Он выглядел таким удолбанным. Я знал, что он не будет это слушать». Крист видел Курта впервые после Рима на той неделе в мотеле «Марко Поло» на Орора-авеню. «Он там временно поселился. Он бредил. Это было так жутко. Он сказал: «Крист, где я могу купить мотоцикл?». Я сказал: «Чёрт, о чём ты говоришь? Ты не хочешь покупать мотоцикл. Ты должен убираться отсюда к чёрту»». Крист пригласил Курта поехать в отпуск, только они вдвоём, чтобы поговорить, но Курт отказался. «Он был очень тихий. Он просто отдалился от всех своих отношений. Он ни с кем не общался».

Курт пожаловался, что голоден, поэтому Крист предложил угостить его обедом в модном ресторане; Курт настаивал, что хочет гамбургер из «Джек-ин-зе-бокс». Когда Новоселич поехал к «Джек-ин-зе-бокс» в ближайшем «U-District», Курт возразил: «Те гамбургеры слишком жирные. Поехали в тот, что на Капитолийском Холме – там еда лучше». Только когда они прибыли на Капитолийский холм, Новоселич понял, что на самом деле Курт вообще не хочет гамбургеров: он просто использовал своего старого друга, чтобы тот подвёз его купить наркотики. «Там рядом был его дилер. Он просто хотел удолбаться до беспамятства. С ним не о чем было говорить. Он просто хотел убежать. Он хотел умереть, вот что он хотел сделать». Эти двое мужчин начали кричать друг на друга, и Курт быстро убежал из машины.

Был нанят новый консультант по имени Дэвид Бёрр, и позже на той неделе была намечена ещё одна интервенция. Дэнни Голдберг вспоминал, как Кортни умоляла по телефону: «Ты должен приехать. Я боюсь, что он покончит с собой или кого-нибудь ранит». Интервенция Бёрра прошла в пятницу, 25 марта. Просто чтобы удостовериться, что Курт не сбежит, Кортни порезала шины на «Вольво» и «Дарте»; шины «Валианта» были настолько лысыми, что она думала, что Курт не рискнёт сесть за его руль.

Эта интервенция не удивила Курта, хотя выбор времени в итоге был неудачным: Курт и Дилан только что словили кайф. «Мы с Куртом всю ночь отрывались наверху, - объяснял Дилан. - И я, и он только что проснулись, сделали укол, чтобы проснуться, и спустились, и там было это море людей, чтобы противостоять ему». Курт был в ярости, проявляя злобу недавно посаженного в клетку зверя. Его первая реакция состояла в том, чтобы схватить мусорную корзину и бросить его в Дилана, который, как он думал, его сюда заманил. Дилан сказал Курту, что он в этом не участвовал, и убеждал Курта уехать. Но Курт остался и оказался в комнате, заполненной его менеджерами, друзьями и товарищами по группе. Он будто был на суде, и как полный раскаяния преступник, которому грозит смертная казнь, во время всей процедуры он сосредоточил свой взгляд на полу.

В комнате были Кортни; Дэнни Голдберг, Джон Силва и Джэнет Биллиг из «Gold Mountain»; Марк Кэйтс и Гэри Джёрш с его студии; Пэт Смир из группы; Кэли, нянь; и консультант Дэвид Бёрр. Матери Курта там не было, потому что она была в Абердине, ухаживая за Фрэнсис. Многие из участников прилетели ночными рейсами, чтобы тотчас же прибыть в Сиэтл. Один за другим, каждый перечислял список причин, по которым Курт должен отправиться на лечение. Каждый выступающий заканчивал угрозой, последствие, которое могло ожидать Курта, если он не уступит. Дэнни, Джон и Джэнет сказали, что они больше не будут с ним работать; Гэри Джёрш сказал, что «Geffen» бросит «Нирвану»; Смир сказал, что «Нирвана» распадётся; а Кортни сказала, что разведётся с ним. Во время этих предупреждений Курт молчал: он уже предвидел эти окончания, и в каждом случае он уже отваживался разорвать эти союзы сам.

Хотя Бёрр сказал всем, что они «должны были противостоять Курту», немногие присутствующие были на это способны. «Все очень боялись Курта, - замечал Голдберг. –

Вокруг него была такая аура, что даже я чувствовал, что действую крайне осторожно, и я не хотел сказать что-то не так. У него была такая мощная энергия, что другие люди, со всем уважением, буквально вообще не говорили с ним. Они просто как бы собрались вокруг и прятались на заднем плане». Человеком, который говорил больше всего, был Бёрр, который пытался профессионально руководить интервенцией, но в этом случае его пациентом был Курт Кобэйн, который не слушал: его зависимость была слишком сильным и твёрдым щитом, чтобы отражать эти удары.

Настоящая драма началась, когда заговорила Кортни. Она была, безусловно, самой откровенной из тех, кто был в комнате, но тогда она теряла больше всех. Она просила Курта пойти лечиться, умоляя: «Это должно кончиться!... Ты должен быть хорошим папой!». А потом она бросила угрозу, которая, как она понимала, причинит самую сильную боль: если они разведутся, и он не бросит свою зависимость, его доступ к Фрэнсис будет ограничен.

После того, как все остальные, кроме Курта, высказались, наступил краткий момент тишины, вроде того, который возобновляет главное сражение в фильме с Джоном Уэйном. Курт медленно поднял глаза и злобно смотрел то на одного человека, то на другого, пока он не выигрывал каждое состязание «кто кого переглядит». Когда он, наконец, заговорил, он в гневе выплёвывал слова. «Кто, чёрт возьми, вы все такие, чтобы говорить мне это?», - ревел он. Он составил свою собственную опись о каждом, кто был в комнате, рассказывая в мельчайших деталях о случаях их приёма наркотиков, свидетелем которых он был. Дэнни Голдберг ответил, сказав Курту, что они все беспокоятся именно о его здоровье, а не чьём-либо другом. «Как мы будем даже разговаривать, если ты удолбан? – умолял Голдберг. – Поэтому ты сделайся чуть чище, а потом, по крайней мере, мы сможем поговорить об этом». Курт становился всё злее и злее и, будучи умелым словесным тактиком, начал препарировать каждого в комнате, нападая на каждого с оскорблением, которое, как он знал, ударит по самому их больному месту. Он обозвал Джэнет Биллиг «жирной свиньёй», и обозвал всех в комнате лицемерами. Он в ярости схватил «Жёлтые страницы» и открыл на разделе «психиатры». «Я здесь не доверяю никому, - объявил он. - Я найду психиатра из «Жёлтых страниц», которому я смогу доверять».

Его самая большая злость была припасена для Кортни. «Его самым большим аргументом было то, что Кортни была более удолбана, чем он», - вспоминал Голдберг. Атака Курта на Кортни была опровергнута, когда ему сказали, что она летит в Лос-Анджелес на реабилитацию. Его убеждали её сопровождать. Он отказался и продолжал звонить психиатрам, попадая только на автоответчики. Кортни сама была никакая - интервенция и последние три недели, когда каждый день она ожидала услышать новость о его передозировке, сделали своё дело. Ей надо было помочь с машиной, и Курту предложили ещё один шанс её сопровождать. Он отказался, и когда её машина уехала, он исступлённо просматривал «Жёлтые страницы». «Я даже не поцеловала или не попрощалась со своим мужем», - впоследствии сказала Лав Дэвиду Фрикке.

Курт утверждал, что никто в комнате не имеет никакого права его судить. Он удалился в подвал со Смиром, сказав, что всё, что он хочет делать, это некоторое время поиграть на гитаре. Те, кто присутствовал, медленно стали расходиться; большинство попали на обратные рейсы на Лос-Анджелес или Нью-Йорк. К вечеру ушли даже Бёрр и Смир, и Курта оставили с той же пустотой, которую он чувствовал на протяжении большинства дней. Он провёл остаток вечера у своей дилерши, жалуясь ей на интервенцию. Дилерша впоследствии рассказывала одной газете, что Курт спросил её: «Где мои друзья, когда они мне нужны? Почему мои друзья против меня?».

На следующий день Джэкки Фэрри вернулась на работу к Кобэйнам и увезла Фрэнсис в Лос-Анджелес, чтобы быть рядом с Кортни. В Сиэтл приехали мать и сестра Курта, которых Кортни убедила попытаться с ним поговорить. Их конфронтация прошла

не лучше, чем интервенция, и у всех сторон осталось ещё большее ощущение душевной боли и потери. Курт явно был под кайфом, и Венди и Ким причиняло боль видеть его в такой огромной эмоциональной боли. Он не слушал: дошло до того, когда тема была исчерпана. Когда мать и сестра уходили - обе в слезах - Ким, будучи самой откровенной в семье, задала своему брату ещё один вопрос, когда она стояла в двери: «Ты действительно так нас ненавидишь?». Когда она сказала это, она рыдала, что, должно быть, показалось Курту экстраординарным: Ким всегда была сильной девушкой, той, которая никогда не плакала. А тут она стояла в дверях его дома, и именно он довёл её до слёз. «О, да», - ответил он, казавшись столь же саркастическим, как она когда-либо слышала. «О, да, - сказал он. - Я на самом деле ненавижу вас, ребята. Я ненавижу вас, ребята». Ким больше ничего не могла сказать – ей пришлось уйти.

В Лос-Анджелесе Кортни остановилась в гостинице «Пенинсула», чтобы начать сомнительный план лечения под названием «гостиничная детоксикация». Она состояла в том, что несколько раз её навещал консультант по наркотикам в гостиничном номере, избегая китча более публичного лечебного центра. Она пыталась звонить домой в Сиэтл, но не получила никакого ответа.

Курт, как она подозревала, отсутствовал, принимая наркотики. Теперь он был один

в доме с Кэли. Курт позже в тот день появился в доме местного дилера, но он купил и принял так много героина, что дилер отказался продать ему ещё: они делали это и из притворного беспокойства за его здоровье и боялись, что, если у него будет передозировка их наркотиком, это может навести на них полицию. «Он был в загуле, - сообщил Роб Морфитт, который был знаком с несколькими людьми, которые сталкивались с Куртом в тот уикэнд. - Он ходил кругами и был крайне взвинчен». Обычная опрометчивость Курта сменилась желанием смерти, которое пугало даже самых закоренелых, циничных героинщиков. Последние несколько месяцев его наркомании он безрассудно делил иглы с другими наркоманами, игнорируя официальные публичные предупреждения о ВИЧ и гепатите. Чёрная смола героина часто вызывала нарывы от примесей, используемых, чтобы её разбавить. К марту на руках Курта были струпья и нарывы, которые сами по себе были потенциально опасны для здоровья.

Позже в тот день он подкупил других наркоманов, чтобы они купили ему героин, обещая им взамен наркотики. Когда наркотики были поделены у них в квартире и приготовлены, Курт подготовил шприц, который был чёрным, как уголь - он был не в состоянии использовать достаточно воды, чтобы его разводить. Его сообщники в ужасе наблюдали, как после инъекции он сразу же стал испытывать последствия передозировки. По квартире прошла паника, когда Курт начал задыхаться: если бы он там умер, неизбежно была бы привлечена полиция. Жители квартиры велели Курту уходить, а когда он не смог передвигаться, они вытащили его наружу. Его «Валиант» был припаркован на улице, и они бросили его на заднее сиденье. Один человек предложил позвонить по 911, но Курт был в достаточном сознании, чтобы это слышать, и покачал головой. Они оставили его в покое, полагая, что если он хочет умереть, он сделает это по собственной инициативе.

Вот к чему всё это привело: самая известная рок-звезда своего поколения лежала на заднем сиденье машины, он был неспособен говорить, неспособен двигаться, и снова пребывал всего в нескольких дюймах от смерти. Он провёл в этой машине много ночей - она была такой же надёжной и удобной, как дом, когда у него вообще был - и это было такое же хорошее место, чтобы умереть, как и любое другое. На вывеске «продаётся» на заднем стекле, написанной на куске картона, был номер его домашнего телефона.

В тот уикэнд Курт не умер. Однако в ещё одном трюке, бросившему вызов науке, его конституция пережила ещё одну дозу героина, которая убила бы большинство людей. Когда он на следующий день проснулся в машине, его эмоциональная и физическая боль

вернулась: то, что он хотел больше всего, это освободиться ото всей боли. Даже героин теперь не помогал.

Когда он вернулся домой, были многочисленные сообщения от Кортни, а также сообщения от нового психиатра по имени доктор Стивен Скаппа, которого рекомендовал Бадди Арнолд. Курт перезвонил Скаппе и начал подолгу с ним говорить. Он, казалось, смягчился и общался со Скаппой так, как ни с кем из прочих врачей. В тот понедельник ему также позвонила Розмэри Кэрролл, которая пыталась уговорить его лечиться. «Для тебя это будет легко, - сказала она ему, - для большого количества этих людей, которых ты хочешь удержать от управления твоей жизнью, чтобы нарисовать полностью отрицательную картину тебя; чтобы они, по существу, поддерживали контроль из-за этой проблемы с наркотиками. Если ты пойдёшь лечиться, ты дашь им на одну стрелу в их колчане меньше, ты радикально уменьшишь их вооружение. В этом, возможно, не будет никакого смысла и, возможно, это не будет базироваться на логике, но это так. Поэтому ты иди и займись этим. Это облегчит решение этих проблем, когда ты это бросишь. Это даст нам основание идти прежним курсом». Ответ Курта был: «Я знаю». Он сказал Кэрролл, что ещё раз попробует лечиться.

В тот вторник для Курта было забронировано место на рейс в Лос-Анджелес, и Крист был задействован, чтобы отвезти его в аэропорт. Когда Курт доехал до дома Криста, было ясно, что он не хочет ехать. Пока они ехали в течение 25 минут, Курт рыдал, вопил и кричал. На Федеральном шоссе 5, около выезда Такуила, Курт попытался открыть дверь и выпрыгнуть из движущейся машины. Крист не мог поверить, что это произойдёт, однако своими длинными руками он сумел держать Курта, пока он вёл машину, пусть даже его машина виляла. Они добрались до аэропорта спустя несколько минут, но Курту не стало лучше: Кристу пришлось тянуть его за воротник, так, как школьный учитель мог бы сопровождать хулигана в кабинет директора. В главном терминале Курт ударил Криста кулаком в лицо и попытался сбежать. Крист перехватил его, и последовал борцовский поединок. Два старых друга дрались на полу переполненного терминала аэропорта, ругая и ударяя друг друга кулаками, как два пьяницы в драке в абердинском баре. Курт освободился от хватки своего друга и побежал по зданию, крича: «Пошёл ты!», на глазах у потрясённых пассажиров. Последнее, что видел Крист, это белокурая копна волос Курта, поворачивающая за угол.

Крист вернулся в Сиэтл один, рыдая. «У Криста было такое огромное, огромное количество любви к Курту, - вспоминала Шелли. – У нас обоих. Он был для нас семьёй. Я знала его почти половину его жизни». Подростком Шелли тайком давала Курту «Биг-Маки» из-за прилавка абердинского «Макдоналдса». Несколько недель ещё в 1989 году Курт, Трэйси, Крист и Шелли - все делили одну двуспальную кровать, в которой спали по очереди. Курт когда-то жил в фургоне за их домом, и Шелли приносила ему одеяла, чтобы убедиться, что он не замёрз до смерти. Крист и Курт проехали вместе, казалось, миллион миль, и они говорили друг другу то, что они никогда не говорили никому другому. Но в тот вечер во вторник Крист сказал Шелли, что в душе он чувствует, что больше никогда не увидит Курта живым, и он был прав.

Позже в тот вечер Курт несколько раз говорил по телефону со Скаппой, а также, как вспоминала Кортни, у него был с ней приятный разговор. Во время него он дремал, но несмотря на свои действия, которые он ранее проделал с Кристом, он снова согласился на лечение. Были приняты меры, чтобы он вылетел на следующий день.

Покорно согласившись ехать, Курт сделал то, что самые активные наркоманы делают перед тем, как отправиться на лечение: он попытался принять столько героина, чтобы хоть что-то осталось в его организме в течение тех первых ужасных дней ломки. На следующий день Курт поехал к Дилану, чтобы попросить об услуге: он хотел купить оружие «для защиты и из-за грабителей», поскольку полиция конфисковала всё остальное его оружие, и он поинтересовался, купит ли его Дилан для него. Дилан поверил этой

логике, хотя в Вашингтоне не было никакой регистрации винтовок. Они поехали в «Sports» Стэна Бэйкера на Лэйк-Сити-уэй, 10000. «Если бы Курт хотел покончить с собой, - впоследствии вспоминал Дилан, - он бы наверняка скрыл это от меня». Внутри Курт указал на двадцатикалиберную винтовку «Ремингтон М-11». Дилан купил её и коробку патронов, заплатив 308.37 $ наличными, которые дал ему Курт. Приобретя винтовку, Курт пошёл домой.

В тот вечер Харви Оттингер, шофёр «Проката Лимузинов Вашингтона», приехал в своём лимузине, как планировалось, в дом на Лэйк-Вашингтон. Он ждал час, и Курт, наконец, появился, держа в руках маленькую сумку. По пути в аэропорту Курт понял, что он оставил коробку с патронами для винтовки в своей сумке и спросил Оттингера, не может ли он избавиться от них. Шофёр согласился, и когда они остановились в «Си-Так», Курт вышел из машины и поспешил на свой рейс на Лос-Анджелес.

Поиск по сайту: