БОЛЕЗНЬ КОБЭЙНА

Сиэтл, штат Вашингтон ноябрь 1993 – март 1994 года

«А название нашего двойного альбома – «Болезнь Кобэйна». Рок-опера о рвоте желудочным соком.

- из дневниковой записи.

В день «Unplugged» у Курта был секрет, который повлиял на его настроение: его желудочные проблемы вернулись, и его рвало желчью и кровью. Он вернулся к рулетке врачей, показываясь множеству специалистов на обоих побережьях, или везде, где останавливался тур. Пока он получал много различных мнений относительно своих болезней – некоторые думали, что это синдром раздражённой толстой кишки, но этот диагноз был сомнительным, и он был проверен с отрицательным результатом на гранулематозную болезнь - ни одно из лечений не принесло ему облегчения. Он по-прежнему клялся, что героин помогал, но был ли он без героина достаточно долго, чтобы понять, была ли это проблема или лечение, было спорно.

Утром «Unplugged» Курт провёл час, заполняя анкету врача по поводу особенностей его питания. В ней он рассказал историю всей жизни едва ли не голодания, и духовного, и физического. Он написал, что его любимый вкус – «малиново-шоколадный», а меньше всего ему нравятся – «брокколи/шпинат/грибы». На вопрос, какое блюдо из тех, что готовила его мать, ему нравилось больше всего, он ответил: «Жаркое, картофель, морковь, пицца». На вопрос: «Чем вы кормили собаку семьи под столом?» он ответил: «Едой мачехи». Он описал свои главные предпочтения в обедах на вынос как «Тако Белл» и пицца пепперони с тонкой корочкой. Единственная кухня, в ненависти к которой он признавался, была индийская кухня. Когда анкета осведомлялась о его общем здоровье, он был не в состоянии упомянуть свою наркоманию и просто написал «боли в животе». Что касается зарядки, единственной физической нагрузкой, о которой он сообщил, были «выступления». А на вопрос: «Нравится ли вам наслаждаться девственной природой?» он написал ответ из двух слов: «О, нет!».

Он записал прогрессию своих желудочнокишечных проблем в своём дневнике, тратя страницы на мелкие подробности вроде описания эндоскопии (процедуры, посредством которой крошечная видеокамера через горло вставлялась в кишки, то, что он делал три раза). Он и мучился из-за своего желудка, и понемногу развлекался этим. «Господи, пожалуйста, - умолял он в одной из записей, - чёрт с ними, с хитовыми альбомами, только пусть у меня будет собственная сугубо индивидуальная необъяснимая редкая желудочная болезнь, которую назовут в мою честь. А название нашего двойного альбома – «Болезнь Кобэйна». Рок-опера о рвоте желудочными соками освенцимского грандж-мальчика на грани анорексии, с сопроводительным эндоскопическим домашним видео!».

Хотя «Unplugged» был эмоциональным максимумом, десять дней спустя в Атланте он достиг физического минимума, лежа на полу в гримёрке, схватившись за живот. Поставщики продуктов тура игнорировали его просьбу о макаронах и сыре «Крафт» - вместо этого они стряпали блюда из макаронных ракушек, сыра и перцев халапеньо. Кортни принесла тарелку пасты менеджеру Джону Силве и спросила: «Какого чёрта халапеньо и монтерейский сыр делают в этих макаронах?». Когда она подняла тарелку над головой, как официантка, она показала райдер Курта, где жирным шрифтом заявлялось: «только макароны и сыр «Крафт»». Чтобы придать особое значение своему намерению, она швырнула еду в мусор. «Ей было всё равно, что о ней думает Силва, она просто хотела гарантировать, что Курт получит ту еду, которую он может есть, - вспоминал Джим Барбер, который был в номере. - Она сказала Джону: «Почему бы тебе просто не

дать Курту быть таким, какой он есть?»». Чтобы далее проиллюстрировать своё намерение, Кортни вынудила Силву исследовать рвоту Курта, в которой была кровь. После того, как Лав вышла из номера, Силва повернулся к Барберу и сказал: «Понимаешь, с чем я должен иметь дело?».

Отношения между Куртом и его менеджерами ухудшились до такой степени, что организация «Нирваны» напоминала дисфункциональную семью - по правде говоря, это было похоже на семью самого Курта, где его товарищи по группе играли роли сводных братьев, в то время как его менеджеры были родителями. «Курт ненавидел Джона», - вспоминал один бывший служащий «Gold Mountain», возможно, потому что Силва слегка напоминал Курту своего отца. К концу 1993 года недоверие Курта к «Gold Mountain» было настолько сильно, что он регулярно нанимал Дилана Карлсона, чтобы просматривать свои финансовые отчёты, чтобы заверить его, что они в порядке, и у Курта было большинство взаимодействий с Майклом Майзелом, помощником Силвы. Со своей стороны, Силва открыто рассказывал о своём самом известном клиенте как о «героинщике», что было правильно, однако тем, кто нечаянно это слышал, это казалось вероломным. Правдой также было то, что Силва – как и все в жизни Курта, включая Кортни - просто не знал, что делать с пристрастием Курта. Жёсткая любовь была лучше, чем одобрение? Лучше было его позорить, чем позволять?

Ещё один менеджер Курта, Дэнни Голдберг, работал в качестве пресс-агента «Led Zeppelin» во время пика невоздержанности этой группы; поэтому задачи вроде поиска врачей для наркотической реабилитации обычно возлагались на него. Курт постепенно стал относиться к Дэнни как к личности отца, даже если он думал, что компания Дэнни – «Gold Mountain» - обманывала его. Их личные отношения усложнялись профессиональными: жена Голдберга, Розмэри Кэрролл, была адвокатом и Курта, и Кортни. Это была кровосмесительная ситуация, которая вызывала удивление. «Я не думаю, что это было в целом в его наилучших интересах, и я говорю это не комментируя таланты [Кэрролл] как адвоката», - замечал Элан Минтц, прежний адвокат Кобэйна.

Однако нельзя было отрицать то, что Курт доверял и Розмэри, и Дэнни. Вскоре после рождения Фрэнсис он написал проект «последней воли» (оно так и не было подписано), заявляя, что в случае гибели Кортни он желает, чтобы опекунами его дочери стали Дэнни и Розмэри. После них он возлагал эту обязанность на свою сестру Ким, а после неё он называл список последующих опекунов: Джэнет Биллиг; Эрик Эрландсон из «Hole»; Джэкки Фэрри, их бывшая няня; и Никки МакКлюр, старая соседка Курта, с которой он не разговаривал больше года. Девятой в этой последовательности – получая эту ответственность за Фрэнсис только в случае смерти Кортни, Розмэри, Дэнни, Ким, Джэнет, Эрик, Джэкки и Никки - была Венди О'Коннор, мать Курта. Курт написал, что абсолютно ни при каких условиях - даже если умрут все остальные родственники в его семье - Фрэнсис не передавали его отцу или кому-то из семьи Кортни.

Американский этап тура «In Utero», с грохотом двигаясь на протяжении ещё одного месяца после «Unplugged», 10 декабря достиг Cент-Пола, штат Миннесота. В конце недели у «Нирваны» была ещё одна съёмка на «MTV», и Курт решил заключить мир с этой сетью: он пригласил Финнерти и Курта Лодера взять у него интервью. На этой записи группа напилась и сбилась в кучу, пока они не опрокинули камеру. «Это так и не вышло в эфир, - Финнерти, - потому что все, включая Курта Лодера, так набрались красным вином, что это было неприлично». Потом Лодер и Новоселич разрушили гостиничный номер, разбив телевизор и выкидывая куски мебели в вестибюль. Впоследствии эта гостиница безуспешно судилась, чтобы взыскать то, что, как они утверждали, было ущербом на сумму 11 799 $.

Спустя три дня группа записала на плёнку «Live and Loud» «MTV» в Сиэтле. Эта сеть снимала концерт «Нирваны» перед маленькой компанией, используя реквизит, чтобы казалось, будто Канун Нового Года, когда программа выйдет в эфир. После выступления

Курт пригласил фотографа Элис Уилер в гостиницу «Фор Сизонс», чтобы поболтать. Он заказал бифштекс обслуживанию номеров, объяснив, что ««MTV» платит». Он убедил Уилер приехать к нему в гости в новый дом, который купили они с Кортни, но он не смог вспомнить адрес. Он сказал ей, как он теперь говорил большинству друзей, чтобы она связалась с ним через «Gold Mountain». То, что он давал номер своего руководства, имело неумышленный результат дальнейшей изоляции Курта: многие старые друзья говорили, что звонили в «Gold Mountain», но им так и не перезвонили и они, в конце концов, теряли связь.

Спустя неделю, когда тур достиг Денвера, Курт воссоединился с Джоном Робинсоном из «Fluid». Когда Робинсон признался, что «Fluid» распались, Курт хотел знать каждую деталь; у него создалось впечатление, что он ищет подсказки. Робинсон упомянул о том, что он начал писать песни на фортепьяно и хочет делать роскошный альбом, используя струнные и духовые инструменты. «Ого! – ответил Курт. - Это – именно то, что я хочу сделать!». Он сообщил, что он обсуждал подобную идею с Марком Лэйнганом, и пригласил Робинсона сотрудничать с ними обоими после того, как длинный тур закончится. Он также говорил о работе с Майклом Стайпом из «R.E.M.».

Тур, наконец, сделал перерыв на Рождество, и Курт и Кортни полетели в Аризону, чтобы провести четыре дня в престижном курорте с минеральными водами Каньон Рэнч, возле Тусона. На Рождество она подарила ему видеокопию сериала Кена Бёрнса «Гражданская Война», который восхищал Курта. На этом курорте Курт пытался пройти самостоятельную детоксикацию и каждый день посещал доктора Дэниела Бэйкера, местного консультанта учреждения. Этот врач предложил одно понимание, которое осталось с Куртом и значительно позже после долгого уикэнда: он предупредил Курта, что его зависимость прогрессирует до такой степени, что ему придётся протрезветь, или это будет означать его смерть. Многие другие давали тот же совет, но именно в этот день Курт, казалось, слушал.

Разница между воздержанностью и опьянением никогда не была проиллюстрирована яснее, чем 30 декабря, когда «Нирвана» играла концерт на Большом Западном Форуме возле Лос-Анджелеса. Кинорежиссёр Дэйв Марки в тот вечер делал видеосъёмку и заметил, что показ опьянения настолько чрезмерный, что он выключил свою камеру из жалости. И это был не Курт, который был никакой - это был Эдди Ван Хален. Этот знаменитый гитарист, пьяный, стоял на коленях за кулисами, прося Криста позволить ему поджемовать. Курт пришёл только чтобы увидеть, что его бывший герой упал перед ним со своими сморщенными губами, как заторчавший Дин Мартин в плохой пародии «Rat-Pack». «Нет, ты не можешь играть с нами, - категорично заявил Курт. – У нас больше нет лишних гитар».

Ван Хален не понял этой явной лжи и указал на Пэта Смира, крича: «Ну, тогда дайте мне сыграть на гитаре этого мексиканца. Он кто, он - мексиканец? Он чёрный?». Курт не мог поверить своим ушам. «Эдди превратился в такого расистского гомофобного добродушного шутника, типичного деревенщину, - замечал Дэйв Марки. - Это было сюрреально». Курт был в ярости, но, наконец, придумал достойный словесный ответ: «На самом деле, ты можешь джемовать, - пообещал он. – Ты можешь выйти на сцену после нашего вызова на бис. Просто выходи туда и выступай один!». Курт умчался.

Когда 1993 год закончился, Курт написал несколько размышлений о значении уходящего года. Он сочинил письмо в «Advocate», благодаря их за то, что организовали его интервью, и перечисляя свои достижения: «Это был плодотворный год. «Нирвана» закончила очередной альбом (которым мы весьма гордимся, хотя мы терпели оскорбления и унижения от людей, которые утверждали - до его выпуска - что мы собираемся совершить «коммерческое самоубийство»). Моя дочь, Фрэнсис, ангелоподобная радость, научила меня быть более терпимым ко всему человечеству».

Он также сочинил неотправленное письмо Тоби Вэйл. Тоби по-прежнему надеялась закончить их звукозаписывающий проект, о котором они часто говорили, и это

убедило Курта - всё ещё уязвлённого её первоначальным пренебрежением - что она интересуется им только для продолжения своей карьеры. Он написал ей ожесточённое письмо: «Заставь их платить, пока ты ещё красива, пока видят твои успехи, и они поджигают тебя». Ссылаясь на «In Utero», он сообщал: «Каждая песня на этом альбоме - не о тебе. Да, я не твой приятель. Да, я не пишу о тебе песни, кроме «Lounge Act», которую я не играю, разве что когда рядом нет моей жены». За яростью Курта была ужасная рана, которую он всё ещё чувствовал от её отказа. Это были не единственные его язвительные слова в адрес Тоби: в ещё одном неотправленном длинном и скучном письме он поносил её, Кэлвина и Олимпию:

В прошлом году я заработал около пяти миллионов долларов, и я не дам и медного гроша этому элитарному маленькому придурку Кэлвину Джонсону. Ни за что! Я сотрудничал с одним из своих кумиров, Уильямом Берроузом, и я не мог чувствовать себя круче. Я переезжал на год в Лос-Анджелес и вернулся, чтобы обнаружить, что трое моих лучших друзей стали законченными героинщиками. Я научился ненавидеть движение восставших девввшек, свидетелем которого я был с самого его начала, потому что я трахался с той девушкой, которая издавала первый фэнзин в стиле девввшек, и теперь она эксплуатирует тот факт, что она трахалась со мной. Не на полную катушку, но достаточно, чтобы я чувствовал себя эксплуатируемым. Но всё в порядке, потому что несколько лет назад я предпочёл позволить эксплуатировать себя корпоративным белым мужчинам, и мне это нравится. Это хорошо. И я не собираюсь жертвовать ни единого чёртова доллара этому чёртову нуждающемуся независимому фашистскому режиму. Они могут голодать. Пусть едят винил. Каждую крошку для него самого. Я смогу продавать свою бездарную, бесталанную задницу в течение многих лет, основанных на своём культовом статусе.

В начале января Курт и Кортни переехали в свой новый дом на Восточном Бульваре Лэйк-Вашингтон, 171 в модном Дэнни-Блэйн, одном из старейших и самых престижных районов Сиэтла. Их дом был прямо на холме у озера в районе роскошных прибрежных поместий и величественных особняков начала века. На доме поперёк улицы была вывеска на французском языке «стоянка запрещена», в то время как их ближайшим соседом был Ховард Шульц, генеральный директор «Starbucks». Хотя Питер Бак из «R.E.M.» владел домом в квартале от них, он и Кобэйны были исключениями в этом районе, который занимали наследники потомственных богачей, светские матроны и такой тип людей, в честь которых называют общественные здания.

Их дом был построен в 1902 году Элбертом Блэйном – в честь которого был назван этот район - и он приберёг самый красивый и большой кусок земли для себя: он занимал почти три четверти акра и был пышно усажен рододендронами, веерными клёнами, кизилами, гемлоками и магнолиями. Это было сногсшибательное имение, хотя у него была странная особенность – оно располагалось в непосредственной близости к маленькому городскому парку, который делал его менее закрытым, чем многие из домов района.

Сам дом занимал 7 800 квадратных футов, был трёхэтажным монолитом с пятью спальнями и пятью каминами. С фронтонами и гонтами из серой гальки, он казался больше подходящим для побережья штата Мэн, где он мог служить строением для отдыха бывшего президента. Как и большинство больших старых домов, он был продуваемым насквозь, хотя кухня была, конечно, тёплой - она была в значительной степени переделана, и в ней был холодильник «Traulson» из нержавеющей стали, духовка «Thermador» и дубовый пол. На первом этаже была гостиная, столовая, кухня и библиотека, которая стала спальней для няни Кэли. На втором этаже была спальня для Фрэнсис, две спальни для гостей и комната хозяина со своей собственной личной уборной, из которой открывались виды на озеро. Верхний этаж состоял из большого,

неотапливаемого чердака, в то время как в подвале была ещё одна спальня и несколько похожих на пещеры, полутёмных кладовых. Кобэйны заплатили за этот дом 1 130 000 $, их ипотека «Чэйз Манхэттeн» составляла 1 000 000 $, с ежемесячными платежами 7 000 $ и налогами 10 000 $ в год. Позади дома было отдельное строение, в котором находились оранжерея и гараж. «Валиант» Курта - который некогда служил его единственным домом - вскоре разместился в гараже.

Каждый член семьи нашёл маленький угол дома, чтобы назвать своим собственным: северный двор стал детской площадкой Фрэнсис, укомплектованный гимнастическим снарядом «джунгли»; коллекция чайных чашек Кортни была выставлена на обозрение на кухне, в то время как ассортимент её дамского белья заполнил целый шкаф в спальне; а подвал стал складом золотых наградных дисков Курта - они не были выставлены, просто сложены в кучу. В нише на первом этаже помещался полностью одетый манекен, как какой-то странный, похожий на труп, часовой. Курту не нравились большие пространства, и его любимой частью дома был шкаф в хозяйской спальне, где он играл на гитаре.

Вскоре Курт нашёл и другие места, чтобы прятаться. У него был перерыв в месяц перед тем, как тур «In Utero» должен был направиться в Европу, и он, казалось, принял осознанное решение провести столько из этой передышки, сколько возможно, принимая наркотики с Диланом. Их отношения стали глубже, чем их общие пристрастия: Курт искренне любил Дилана и был ближе к нему, чем к любому другу в его жизни, кроме Джесси Рида. Дилан был также одним из немногих из друзей Курта, которого радушно принимали в доме на Лэйк-Вашингтон – Кортни просто не могла ему запретить, поскольку когда она иногда срывалась, Дилан был её главным торговцем наркотиками. Случались почти комические сцены, когда Дилан служил курьером и для мужа, и для жены: Курт звонил в поисках наркотиков, в то время как на проводе ждала Кортни в поисках интоксикантов для себя, и каждый просил, чтобы он не рассказывал об этом другому супругу.

К 1994 году их нянь Кэли также страдал от своих собственных неприятностей. Он числился в платёжной ведомости, поскольку в тот момент он был, по существу, семьёй, но поручил большую часть надзора за Фрэнсис другим опекунам и говорил с Джэкки Фэрри о том, чтобы она вернулась. Кэли по-прежнему делал большинство покупок - покупал замороженные мини-пиццы «Тотино» для Курта и пироги «Мари Каллендер» для Кортни - поскольку Кобэйны очень редко ходили в магазин сами, они мучились с этой проблемой. Лэрри Рэйду довелось стоять за Куртом и Кортни в Бакалее «Роджерс Трифтуэй» в том январе: «Они бросали эту вещь в свою корзину, но в том, что они покупали, не было никакого смысла. Это было жуткое дерьмо, вроде приправы, кетчупа и всего такого прочего. Будто ты ослеп, пошёл в магазин и просто бросаешь вещи в свою корзину».

Когда Кортни попыталась запрещать приходить торговцам наркотиками, Курт нанял друзей, чтобы прятать партии в кустах. Употребление Куртом наркотиков расширялось в ходе его зависимости: если он не мог найти героин, он вводил кокаин, метамфетамины или принимал лекарства, отпускаемые по рецепту, вроде перкодана, купленного на улице. Если все прочие источники истощались, он принимал огромные количества бензодиазепинов в форме валиума или других транквилизаторов; они снимали симптомы его героиновой ломки. Любые попытки остановить поступление наркотиков на Бульвар Лэйк-Вашингтон, 171 имели больше успеха, чем водопроводчик, пытающийся укрепить трубу, которая была изрешечена дырами от пуль: как только одну течь заделывали, появлялась другая.

И посреди этих ежедневных травм «Нирвана» продолжала работу, планируя следующий тур и намечая репетиции, хотя Курт появлялся нечасто. Группе предложили место в программе как ведущим исполнителям на Фестивале Лоллапалуза 1994 года. Все в жизни Курта, от его менеджеров до остальных членов группы, думали, что «Нирвана» должна воспользоваться этой возможностью, но Курт отказывался от дальнейших

гастролей. Его сдержанность приводила в бешенство Кортни, которая чувствовала, что он должен ехать в тур, чтобы укрепить их финансовое будущее. Большинство споров из-за этой или других возможностей приводило к состязаниям между ними с криками и бранью.

В последнюю неделю января Курту позвонила Венди, чтобы объявить о том, что её собственная десятилетняя перебранка с Пэтом О'Коннором, наконец, закончилось - они развелись. Курт, хотя и сожалел о её горе, почувствовал ликование, услышав, что его бывший претендент за внимание его матери, наконец, устранён. Но он также услышал новость, которая его опечалила: его любимая бабушка Айрис страдает от проблем с сердцем, и её отправили в больницу в Сиэтле для взятия анализов и лечения.

Лиланд позвонил Курту, как только Айрис положили в больницу в Сиэтле. Курт купил орхидей на 100 $ и со страхом рискнул отправиться в Шведскую Больницу. Ему было тяжело видеть Айрис такой слабой; она была одной из единственных устойчивых сил на всём протяжении его детства, и мысли о её смерти пугали его больше, чем о своей собственной. Он сидел с ней несколько часов. Пока он там был, у постели зазвонил телефон; это был его отец. Услышав голос Дона, Курт сделал вид, что уходит. Но Айрис, даже в своём слабом состоянии, схватила его за руку и передала ему трубку. Независимо от того, насколько он хотел избегать своего отца, он не мог отказать в просьбе умирающей женщине.

Курт и Дон болтали впервые после их ужасного столкновения на концерте в Сиэтле. Большая часть разговора была об Айрис - врачи прогнозировали, что она вылечится от своей текущей болезни, но у неё необратимая болезнь сердца. Однако что-то

в их коротком разговоре, казалось, сломало барьер - возможно, потому, что Курт услышал

в голосе Дона тот же страх, который чувствовал и он. Прежде чем Курт повесил трубку, он дал своему отцу домашний номер телефона и попросил своего папу звонить. «Мы скоро соберёмся вместе», - сказал Курт, повесив трубку, и посмотрел на свою бабушку, которая улыбалась. «Я знаю, что многое из этого – из-за моей матери, - сказал Курт Айрис и Лиланду. – Теперь я знаю, что многое из этого было ерундой».

К январю 1994 года Лиланд сильно изменился - Курту было больно видеть Лиланда таким смиренным и испуганным. Хотя Лиланд перенёс много потерь - после ранней смерти его отца и самоубийств его братьев - болезнь его 49-летней жены, казалось, было тяжелее всего перенести. Курт пригласил своего дедушку переночевать у него дома, и когда приехали двое мужчин-Кобэйнов, Кортни разгуливала в комбинации. Это был обычный наряд исполнительницы, которая сделала предметы нижнего белья заявкой на модность, но старомодный Лиланд нашёл это возмутительным: «Она без трусов; я абсолютно уверен, что леди так себя не ведут». В гостиной Лиланд столкнулся с Кэли и был потрясён, когда Курт сообщил ему, что этот длинноволосый, выглядящий удолбанным юноша – одна из нянь Фрэнсис.

Кортни ушла на собрание, поэтому Курт отвёл своего дедушку в его любимый ресторан: «Международный Дом Оладьев». Курт порекомендовал тамошний фирменный ростбиф, который они оба заказали. Когда они ели, Курт тщательно изучал маршрут своего предстоящего европейского тура. Группа планировала сыграть 38 концертов в шестнадцати странах в течение менее двух месяцев. Хотя он не был столь же изнурителен, как тур «Тяжелее Небес» с Тэдом, он казался Курту более изнуряющим. Он специально попросил перерыв на полпути, во время которого он надеялся посмотреть Европу как турист с Кортни и Фрэнсис. Курт сказал Лиланду, что когда он вернётся, он хотел запланировать рыбалку. Во время их обеда Курта три раза прерывали другие клиенты, прося автографы. «Он дал их им и спросил, что они хотели, чтобы он сказал, - заметил Лиланд. - Но он сказал мне, что он не любит это делать».

По пути обратно домой Курт попросил сесть за руль грузовика Лиланда «Форд» и сказал своему дедушке, что хочет купить похожую модель. В том месяце он уже ходил смотреть машины и приобрёл чёрный «Лексус». Дженнифер Адамсон, одна из подружек Кэли, вспоминала, что Курта зашёл к ней в квартиру, чтобы похвастаться: «Кортни хотела

её купить, но Курт думал, что она слишком причудливая, и ему не нравился цвет. Они в итоге её вернули». Впоследствии Кортни объясняла в Интернет-постинге: «Мы однажды вышли и купили очень дорогую чёрную машину, покатались на ней, налюбовались на неё вдоволь и почувствовал себя униженными, будто мы предатели – поэтому мы вернули её

в течение восемнадцати часов после её покупки».

В последнюю неделю января у «Нирваны» была сессия звукозаписи на «Robert Lang Studios» в северном Сиэтле. В первый день, несмотря на неоднократные телефонные звонки, Курт был не в состоянии придти. Кортни уже уехала за границу с «Hole», и никто

в доме Кобэйном не подходил к телефону. Новоселич и Грол использовали это время, работая над песнями, которые написал Дэйв. Курт также был не в состоянии появиться на второй день, но на третий, в воскресенье, он приехал, не сказав ни слова о том, почему он пропустил предыдущие сессии. Никто его не спрашивал: группа давно утратила свою демократию, и Крист и Дэйв примирились с ожиданием, думая, что это чудо, что Курт принимает какое-то участие.

В тот третий день они работали целых десять часов, и несмотря на небольшие ожидания, наложили треки для одиннадцати песен. Утром в студию зашёл чёрный котёнок. Этот новый посетитель немного напоминал старого питомца детства Курта, Паффа, намного улучшив настроение Курта. Группа записала несколько песен, написанных Гролом (которые впоследствии будут перезаписаны «Foo Fighters»), и на них Курт играл на ударных. Одна песня Курта, которую они записали, называлась «Skid-marks» («Жёлтые пятна»), ссылаясь на пятна на белье; Курт так и не избавился от своей одержимости фекалиями. Ещё одна называлась «Butterfly» («Бабочка»), но она, как и большинство новых песен, была без текста и полностью не сформирована.

Одна-единственная композиция Курта была укомплектована вокалом, и она стоит как одно из высших достижений во всём своём каноне. Он впоследствии назвал её «You Know You’re Right» («Ты Знаешь, Что Ты Прав»), но единственный раз, когда её играли вживую - в Чикаго 23 октября 1993 года - он назвал её «On the Mountain» («На Горе»). В музыкальном отношении она демонстрировала ту же самую мягкую/твёрдую динамику «Heart-Shaped Box», с тихими куплетами, сопровождаемыми громким припевом с криками Курта. «Мы быстро разбомбили её вместе, - вспоминал Новоселич. – У Курта был рифф, и он его ввёл, а мы его записали. Мы её нирванизировали».

В текстовом отношении куплеты были сочинены плотно, с цепляющим, мучительным припевом: «Ты знаешь, что ты прав». Первый куплет был списком деклараций, начинающихся так: «Я никогда не беспокоил тебя / Я никогда не обещал / Если бы я снова сказал это слово / Я бы уехал отсюда». Один куплет - который мог исходить только от Курта Кобэйна - гласил: «Я ухожу в запой / Всегда знал, что до этого дойдёт». Второй куплет переключается на заявления о женщине – «Она просто хочет любить себя» - и заканчивается двумя строчками, которые должны быть саркастическими: «Всё никогда не было так отлично / И мне никогда не было так хорошо». Жалобный вопль

в припеве не мог быть яснее: «Боль», - кричал он, растягивая это слово почти на десять секунд, дав ему четыре слога, и оставляя впечатление неизбежной муки.

Ближе к концу сессии Курт искал того чёрного кота, но он исчез. Когда они закончили, начинался вечер, и группа отметила это тем, что отправилась на обед. Курт казался воодушевлённым и сказал Роберту Лэнгу, что он хочет заказать побольше времени, когда они вернутся из Европы.

На следующий день Курт позвонил своему отцу. Они говорили более часа, самый длинный разговор между двумя мужчинами-Кобэйнами за более чем десятилетие. Они обсуждали Айрис и её прогноз – врачи отправили её обратно в Монтесано - и свои семьи. Дон сказал, что он хочет увидеть Фрэнсис, и Курт гордо рассказывал обо всём, что она в последнее время могла сказать и сделать. Что касается их собственных натянутых отношений, они избегали снова видеть друг в друге свои разочарования, но Дон смог

произнести слова, которые ранее много раз ускользали от него. «Я люблю тебя, Курт», - сказал он своему сыну. «Я тоже люблю тебя, папа», - ответил Курт. В конце этого разговора Курт пригласил своего отца приехать посмотреть его новый дом, когда он вернётся из тура. Когда Дон повесил трубку, это был один из немногих раз, когда Дженни Кобэйн видела, как её обычно стоический муж плачет.

Спустя два дня Курт полетел во Францию. Первый концерт, который «Нирвана» планировала играть, был эстрадным концертом. Курт придумал решение, которое позволило ему спасти репутацию: они купили чёрные костюмы в тонкую полоску - он назвал их «экипировкой «Knack»». Когда начался концерт, они исполнили простые версии трёх песен, но из-за того, что они оделись в свои наряды, это имело тот же эффект, что и комедийный скетч. В Париже группа сделала фотосессию с фотографом Юрием Ленкеттом; одна из фотографий изображает Курта, в шутку приставившего к своей голове оружие. Даже настолько рано в туре те, кто был близок к нему, заметили в Курте перемену. «Он был в тот момент никакой, - вспоминала Шелли Новоселич. - Это было грустно. Он просто был таким усталым». Курт путешествовал в отдельном тур-автобусе от Новоселича и Грола, но Шелли думала, что их отношения казались лучше: «Не было такого напряжения, как в предыдущем туре, но, возможно, всё просто становилось нормальным».

Следующие концерты был в Португалии и Мадриде. В Испании – всего три концерта в туре из 38 концертов - Курт уже говорил об их отмене. Он позвонил Кортни в ярости. «Он ненавидел всё, всех, - рассказывала Лав Дэвиду Фрикке. - Ненавидел, ненавидел, ненавидел... Он был в Мадриде и проходил через зал. Дети курили героин с фольги и говорили: «Курт! Героин!» и показывали ему большие пальцы. Он звонил мне, плача…. Он не хотел быть кумиром героинщиков».

Он также не хотел расставаться с Кортни, но их увеличивающиеся ссоры по телефону - главным образом, о том, что они принимает наркотики - вдобавок разлука, вызванная туром, заставляли его бояться этого результата. Он хотел, чтобы она ездила с ним, но она заканчивала завершающий этап своего альбома. Курт пошёл к Джеффу Мэйсону и спросил, что будет, если он отменит тур: Мэйсон сообщил ему, что из-за прошлых отмен им придётся отвечать за убытки ото всех пропущенных концертов, которые не были из-за болезни. Курт зациклился на этом вопросе, и в тур-автобусе на следующий день он продолжал шутить, что поскольку страховка распространяется на болезнь, если он умрёт, им всё равно придётся играть.

Хотя Курт был убит горем при виде европейских подростков, приравнивающих его к наркомании, беспокойство, охватившее его, на самом деле фактически возникало из-за его пристрастия. В Сиэтле он знал, где найти героин, и героин знал, как найти его. В Европе, даже если он находил наркокурьера, он боялся, что его арестуют при пересечении границы. Вместо этого Курт пользовался услугами лондонского врача, который был известен за то, что он либерально прописывал легальные, но мощные наркотики. Курту прописывали транквилизаторы и морфий, и он принимал и то, и другое, чтобы снять боли своей ломки. Когда он в туре сталкивался с неприятностями, всё, что требовалось - это один телефонный звонок этому врачу, который немедленно выписывал рецепт без вопросов, и международные курьеры обычно перевозили их Курту.

20 февраля, в день в дороге, Курту исполнилось 27 лет. Джон Силва в шутку подарил ему блок сигарет. Четыре дня спустя, в Милане, Курт и Кортни отмечали свою вторую годовщину, но они делали это порознь: она всё ещё была в Лондоне, давая интервью для своего альбома. Они на самом деле говорили по телефону и планировали отпраздновать, когда они воссоединятся неделю спустя.

К 25 февраля, в их второй из двух вечеров в Милане, что-то в Курте изменилось. Он больше не казался просто депрессивным – в нём было пораженчество. В тот день он пришёл к Кристу и сказал, что он хочет отменить тур. «Он привёл мне какую-то ерундовую, абсурдную причину, почему он хочет забить на него», - вспоминал

Новоселич. Курт жаловался на свой желудок, хотя Крист слышал этот протест уже сотни раз. Крист первым делом спросил, почему он согласился на этот тур, и напомнил Курту, что отмена будет стоить сотни тысяч долларов. «В его личной жизни что-то происходило,

и его это очень беспокоило, - замечал Крист. - Была какая-то ситуация». Но Курт не делился с Кристом никакими подробностями – он давно перестал быть близким со своим старым другом.

В тот вечер Курт не отменил тур, но единственная причина, по которой он этого не сделал, теоретизировал Новоселич, это потому, что следующий концерт был в Словении, где присутствовали многие родственники Криста. «Он терпел это ради меня, - вспоминал Крист. - Но я думаю, что его решение было принято». В течение их трёх дней в Словении остальная часть группы ездила по деревням, но Курт оставался в своём номере. Новоселич читал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, и он объяснил Курту сюжет, думая, что это его отвлечёт: «Это о таком парне в Гулаге, который по-прежнему использует свой день по максимуму». Единственным ответом Курта было: «Боже, и он хочет жить! Почему ты пытался жить?».

Когда группа прибыла в Мюнхен на два запланированных концерта в «Terminal Einz», начиная с 1 марта, Курт жаловался, что плохо себя чувствует. Он нехарактерно позвонил своему 52-летнему кузену Арту Кобэйну в Абердин, разбудив его посреди ночи. Арт не видел Курта почти два десятилетия, и они не были близки, но он был рад его слышать. «Он становился действительно сытым по горло своим образом жизни», - сказал Арт «People». Арт пригласил Курта на предстоящее воссоединение семьи Кобэйн, когда он вернётся из Европы.

Все, кто видел Курта в тот день, сообщают о чувстве отчаяния и паники в каждом его действии. Добавлением к его напастям было место, в котором они играли: это было заброшенный крупный аэропорт, превращённый в клуб, и там была ужасная акустика. На проверке звука Курт попросил у Джеффа Мэйсона свой суточный аванс и объявил: «К концерту я вернусь». Мэйсон был удивлён, что Курт уходит, принимая во внимание, как громко он жаловался на то, что плохо себя чувствует, и он спросил, куда он направляется. «Я иду на вокзал», - ответил Курт. Все в туре знали, что это значит; Курт мог также сообщить: «Я иду покупать наркотики».

Когда Курт вернулся спустя несколько часов, его настроение не улучшилось. За кулисами он позвонил Кортни, и их разговор закончился ссорой, как и все их разговоры за последнюю неделю. Потом Курт позвонил Розмэри Кэрролл и сказал ей, что хочет развестись. Когда он положил трубку, он стоял сбоку у сцены и смотрел на разогревающих исполнителей. Курт выбирал все разогревающие группы для «Нирваны»,

и для этого этапа тура он выбрал «Melvins». «Это было то, что я искал», - написал он в своём дневнике ещё в 1983 году, когда он впервые увидел эту группу, и они изменили его жизнь. Во многих отношениях он любил «Melvins» больше, чем он любил «Нирвану» - они означали спасение, когда его надо было спасать. Прошло всего одиннадцать лет с того судьбоносного дня на парковке Трифтуэя в Монтесано, но в его жизни так многое изменилось. Однако в Мюнхене их концерт только заставил его чувствовать себя ностальгически.

Когда «Melvins» закончили, Курт прошёл в их гримёрку и выдал длинный список проблем Баззу Осборну. Базз никогда не видел Курта таким обезумевшим, даже когда Курт был изгнан из дома Венди ещё в школе. Курт сообщил, что он собирался распустить группу, уволить своё руководство и развестись с Кортни. Перед выходом на сцену Курт сообщил Баззу: «Мне просто придётся делать это в одиночку». «Оглядываясь назад, - замечал Базз, - он говорил обо всей своей жизни».

Спустя семьдесят минут концерт «Нирваны» закончился раньше времени из-за Курта. Это был стандартный концерт, но, как ни странно, включал два кавера «Cars» -

«My Best Friend’s Girl» и «Moving in Stereo» - и после этой последней мелодии Курт ушёл за кулисы. За кулисами Курт схватил своего агента, Дона Мюллера, который, случайно

был на концерте, и сообщил: «Вот и всё. Отменяй следующий концерт». Было всего два концерта перед их запланированным перерывом, которые Мюллер договорился отложить. На следующее утро Курт показался врачу, который прописал перерыв – требуемый для их страховки - заявив, что он слишком болен, чтобы выступать. Врач порекомендовал ему взять два месяца отдыха. Несмотря на диагноз, Новоселич думал, что всё это спектакль: «Он был просто никакой». Крист и несколько членов команды полетели обратно в Сиэтл, планируя вернуться на следующий этап тура 11 марта. Курт отправился в Рим, где он должен был встретиться с Кортни и Фрэнсис.

3 марта Курт остановился в номере 541 в пятизвёздочной гостинице «Эксельсиор» в Риме. Планировалось, что Кортни и Фрэнсис приедут позже тем вечером. В тот день Курт исследовал город с Пэтом Смиром, посещая достопримечательности, но главным образом собирая реквизит для того, что, как он представлял себе, будет романтическим воссоединением - они с Кортни не виделись 26 дней, самый длинный промежуток в их отношениях. «Он пошёл в Ватикан и украл несколько подсвечников, больших, - вспоминала Кортни. - Он также взял для меня кусок Колизея». Вдобавок он купил дюжину красных роз, дамское бельё, чётки из Ватикана и пару бриллиантовых серёжек в 3 карата. Он также отправил посыльного, чтобы получить по рецепту роипнол, транквилизатор, который мог помочь от героиновой ломки.

Лав приехала, только гораздо позже, чем ожидалось – в тот день она была в Лондоне, давая интервью для своего будущего альбома. Во время одного из этих интервью Кортни приняла роипнол на глазах автора. «Я знаю, что это - контролируемое вещество, - сказала она «Select». – Мне прописал его мой врач; это вроде валиума». Кортни наблюдалась у того же лондонского врача, что и Курт. Когда Кортни и Фрэнсис, наконец, прибыли в Рим, семья, их няни и Смир тепло воссоединились, и заказали шампанское, чтобы отпраздновать – Курт ничего не пил. Через некоторое время Кэли и вторая няня отнесли Фрэнсис в её комнату, а Смир ушёл. Наконец оставшись наедине, Кортни и Курт стали целоваться, но она была обессилена от поездки, и роипнол её усыпил. Курт хотел заняться любовью, сообщила она впоследствии, но она была слишком обессилена. «Даже если я была не в настроении, - сказала она Дэвиду Фрикке, - я просто должна была лечь там с ним ради него. Всё, что ему было нужно, это перепихнуться».

В шесть утра она проснулась и обнаружила его на полу, бледного, как привидение, из одной ноздри текла кровь. Он был полностью одет, в своём коричневом вельветовом пальто, и в его правой руке была пачка наличных в 1 000 $. Кортни видела Курта близким к смерти от передозировок героина в больше чем дюжине случаев, но это не была передозировка героина. Вместо этого она нашла письмо на трёх страницах, зажатое в напряжённом, холодном шаре его левой руки.

Поиск по сайту: