МАЛЕНЬКОЕ ЧУДОВИЩЕ ВНУТРИ

Лос-Анджелес, штат Калифорния январь1992 - август 1992 года

«В твоей голове – маленькое чудовище, которое говорит: «Ты знаешь, что тебе будет лучше» - Курт, рассказывая своей сестре о наркомании, апрель 1992 года.

Именно все те рисунки «младенцев с плавниками», которые он нарисовал за эти годы, заставили Курта запаниковать, услышав новость о беременности; и это, и понимание, что они принимали героин в тот период, когда был зачат ребёнок - в начале декабря. Самым беспощадным критиком Курта всегда был его собственный внутренний голос, и это портило беременность, замечали его друзья, вызывало у него в некотором роде самый сильный позор в его жизни. Несмотря на всю испорченность своей жизни - и внутреннюю, и внешнюю - он свято чтил две вещи: обет, что он никогда не превратится в своих родителей, и клятву, что если у него когда-нибудь будут дети, он предложит им лучший мир, чем тот, в котором он рос. Однако в начале января 1992 года Курт беспрестанно думал обо всех этих рисунках «младенцев с плавниками», которые он нарисовал, и задавался вопросом, даруют ли ему своего собственного как кару небесную.

Одновременно, даже в отчаяние Курта был оптимизм по поводу беременности. Курт искренне любил Кортни и думал, что у них будет ребёнок со множеством способностей, включая необычный интеллект. Он верил, что его чувство к ней было глубже, чем любовь, которую он видел между его собственными родителями. И, несмотря на возбуждение Курта из-за приёма наркотиков, Кортни казалась удивительно спокойной, по крайней мере, спокойной по стандартам Кортни. Она сказала Курту, что ребёнок - это данное Богом знамение, и она была убеждена, что он не родится с плавниками, независимо от того, сколько рисунков искаженных зародышей Курт нарисовал в юности. Она сказала, что его кошмары – это просто страхи, и что ей снится, что у них здоровый, красивый ребёнок. Она придерживалась этих взглядов, даже когда окружающие считали иначе. Один врач-нарколог, с которым она консультировалась, предложил «дать ей морфий», если она согласится на аборт. Кортни возмутилась и нашла другого специалиста.

Она обратилась к специалисту по врождённым дефектам в Беверли-Хиллс, который сказал, что героин, когда его принимают в первый триместр беременности, представляет мало угрозы врождёнными дефектами. «Он сказал ей, что если она пройдёт курс лечения и будет постепенно уменьшать дозу, не будет ни одной в мире причины, по которой она не могла бы родить здорового ребенка», - вспоминала её адвокат, Розмэри Кэрролл. Когда эти образы «младенца с плавниками» улетучились из его головы, Курт примкнул к Кортни в убеждении, что беременность - это благословение. Если уж на то пошло, неодобрительное отношение других только усиливало решимость Курта, так же, как это было сделано в его связи с Кортни. «Мы знали, что это было действительно не лучшее время, чтобы обзавестись ребёнком, - сказал Курт Майклу Азерраду, - но мы просто приняли решение его иметь».

Они арендовали трёхкомнатную квартиру в Лос-Анджелесе за 1 100 $ в месяц на Норт-Сполдинг, 448, между Мелроузом и Фэрфаксом. Это был тихий район, и они были относительно изолированы, потому что никто не мог ездить: Курт был не в состоянии оплатить штраф за нарушение правил дорожного движения и временно лишился своих прав; Кортни никогда не училась водить машину. Впервые Курт жил за пределами штата Вашингтон, и он обнаружил, что скучает по дождю.

Но вскоре после переезда они уехали, чтобы запереться в «Холидэй Инн». Они наняли нарколога, который специализировался в быстрой детоксикационной терапии, и он

порекомендовал им остановиться в мотеле – будет грязно, сказал он им. Так оно и было. Хотя впоследствии Курт пытался преуменьшить эту ломку, утверждая, что он «спал три дня», другие рисовали гораздо более мрачную картину детоксикации, которая влекла за собой несколько часов рвоты, жара, диареи, ознобов и все те симптомы, которые можно было бы связать с самым худшим гриппом. Они выжили, употребляя в больших количествах таблетки снотворного и метадон.

Хотя оба проходили детоксикацию ради ребёнка, Курту пришлось уехать через две недели в тур по Дальнему Востоку. «[Я] понял, что я не смогу принимать наркотики, когда мы добрались до Японии и Австралии», - написал он в своём дневнике. В середине своей детоксикации Курту пришлось снимать видео для «Come As You Are». Он настаивал, чтобы все кадры его лица казались смутными или искаженными.

Перед отъездом в тур Курт позвонил своей матери, чтобы рассказать ей о беременности. К телефону подошла его сестра Ким. «У нас будет ребёнок», - объявил он. «Я лучше дам тебе маму», - ответила Ким. Когда Венди узнала эту новость, она сообщила: «Курт, больше меня потрясти ты не мог».

Первые несколько концертов в Австралии прошли гладко, но в течение недели Курт страдал от боли в желудке, что повлекло отмену концертов. Однажды ночью он пошёл в кабинет неотложной помощи, но ушёл после того, как нечаянно услышал слова одной медсестры: «Он просто героинщик». Как он написал в своём дневнике: «Эта боль делала меня неподвижным, скрючившимся на полу ванной, отрыгивая воду и кровь. Я буквально умирал от голода. Мой вес уменьшился примерно до 100 фунтов». Отчаянно нуждающийся в избавлении от болезни, он обратился к одному австралийскому врачу, который специализировался на рок-группах. На стене офиса гордо демонстрировалась фотография этого терапевта с Китом Ричардсом. «По совету моего руководства меня отвели к врачу, он прописал мне физептон, - написал Курт в своём дневнике. – Эти таблетки, казалось, работали лучше, чем всё остальное, что я пробовал». Но несколько недель спустя, после того, как тур достиг Японии, Курт заметил на флаконе этикетку: «На ней было написано: «Физептон - содержит метадон». Снова подсел. Мы пережили Японию, но к тому времени опиаты и гастроли начали наносить сильный урон моему телу, и моё здоровье было не лучше, чем когда я избавлялся от наркотиков».

Несмотря на свои физические и эмоциональные сражения, Курт обожал Японию, разделяя одержимость этой страны к китчу. «Он был в совершенно чужой стране, и он был пленён этой культурой, - вспоминал Кэз Атсуномия из «Virgin Publishing», который был в туре. – Он любил комиксы и игрушку «Привет, Киска»». Курт не понимал, почему японские фэны дарят ему подарки, но сообщил, что в подарок он примет только игрушку «Привет, Киска». На следующий день его засыпали этими безделушками. Перед концертом в Токио Уцуномии пришлось помогать Курту покупать новую пижаму. Когда Курт сказал продавцу, что он хочет пижаму, чтобы надеть на сцену, этот степенный клерк посмотрел на певца, словно тот действительно был сумасшедшим.

В Осаке, в редкий свободный вечер, «Нирвана» воссоединилась с одним из своих любимых гастрольный партнёров, «Shonen Knife», поп-группой, состоящей из трёх японок. Они подарили Курту игрушечных мечи, новую обезьяну Чим-Чим с мотором и отвели его на обед в брасвурст-ресторан, который он выбрал. Он был разочарован, узнав, что завтра вечером у «Shonen Knife» концерт, так же, как и у «Нирваны». Нехарактерно, Курт рано закончил выступление «Нирваны» и сообщил со сцены, что он планирует пойти на концерт «Shonen Knife». Когда его такси уезжало, его окружили японские девушки, хватающиеся за машину, просто желая дотронуться до неё. На концерте «Shonen Knife» всё было точно также сюрреально, потому что, поскольку он был там единственным белокурым, голубоглазым парнем, его было легко заметить. «Он по-прежнему был в своей пижаме», - вспоминала Наоко Ямано из «Shonen Knife».

Кортни снова присоединилась к туру в Японии, и они провели 25-й день рождения Курта, улетев в Гонолулу на два запланированных концерта. В самолёте они решили

пожениться на Гавайях. Они мечтали о свадьбе в День святого Валентина, но не закончили вовремя свой добрачный контракт. Курт предложил этот контракт после сильного лоббирования со стороны менеджера Джона Силвы. Добрачный контракт должен был, главным образом, охватить будущий доход, потому что на момент их свадьбы они были по-прежнему «чертовски бедны», как рассказывала об этом Кортни. Когда Курт заполнял свою налоговую декларацию на 1991 год, из-за тайного способа, которым музыкальная индустрия платит гонорары очень поздно, и огромного процента, забираемого менеджерами и адвокатами, его доход до вычета налогов составлял всего 29 541 $. Он имел вычеты в 2 541 $, давая ему налогооблагаемый доход 27 000 $ за год, когда он играл перед сотнями тысяч фэнов и продал почти два миллиона альбомов.

Кортни вела переговоры с «DGC» о своём собственном контракте на запись, который давал «Hole» аванс миллиона долларов и твёрдый размер гонорара, значительно выше, чем у «Нирваны», предмет её большой гордости. У неё всё ещё были сомнения по поводу того, что её саму по себе не могли воспринимать как артистку, раз она выходит замуж за кого-то настолько знаменитого, как Курт. В Японии она кратко записала свою меланхолию в своём дневнике: «Моя слава. Ха-ха. Это оружие, идите на хрен, точно так же, как утренняя тошнота беременных.... Может ли это быть просто коммерческим эффектом от слишком большого количества продаж и наполовину - странная случайность, наполовину - продуманная, но я начинаю думать, что я не могу петь, не могу писать, это уважение постоянно на низком уровне, и это не его вина. Боже, как это могло быть....

Только посмейте меня уволить, просто потому, что я замужем за РОКЗВЕЗДОЙ».

Они поженились на Вайкики-Бич на закате в понедельник, 24 февраля 1992 года. Церемонию проводил священник, не относящийся ни к одной конфессии, найденный через свадебное бюро. Перед свадьбой Курт принял героин, хотя он сказал Азерраду, что он «был не очень под кайфом. Я просто принял совсем чуть-чуть, чтобы меня не тошнило». Кортни была в старинном шёлковом платье, которое некогда принадлежало актрисе Фрэнсис Фармер. На Курте была пижама в синюю клетку и плетёный гватемальский кошелек. Из-за своей измождённости и эксцентричной одежды он больше напоминал пациента, проходящего химиотерапию, чем обычного жениха. Однако эта свадьба не была для него несерьёзной, и во время этой короткой церемонии он плакал.

Поскольку свадьба была устроена второпях, большинство из восьми гостей были из команды группы. Курт велел прилететь Дилану Карлсону, чтобы быть шафером, хотя это было отчасти ускорено желанием Курта, чтобы Дилан привёз героин. Дилан ещё не встречался с Кортни, и его первое знакомство с ней произошло за день до свадьбы. Ему понравилась Кортни, и он понравился ей, хотя ни один не смог побороть убеждение, что другой оказывает на Курта отрицательное влияние. «В одном она ему очень подходила, - вспоминал Дилан, - а в другом она была ужасной». Дилан привёл свою подружку, и эти двое были единственными посетителями, которые не были на содержании «Нирваны».

Но большее значение имели те, кто отсутствовал: Курт не пригласил свою семью (как и Кортни), и отсутствие Криста и Шелли было заметно. Утром в день свадьбы Курт запретил являться туда Шелли и нескольким членам команды, потому что он чувствовал, что они судачили о Кортни – результатом этого эдикта было также неприглашение Криста. «Курт менялся», - вспоминала Шелли. В том месяце Курт сказал Кристу: «Я не хочу даже видеть Шелли, потому что, когда я смотрю на неё, я жалею о том, что я делаю». Анализ этого Шелли: «Я думаю, смотреть на меня было похоже на то, будто он смотрит на свою совесть».

Шелли и Крист покинули Гавайи на следующий день, предполагая, что группа распалась. «Мы думали, что всё кончено», - вспоминала Шелли. Крист был просто опечален и чувствовал, что старый друг его избегает: «Курт в тот момент был в своём собственном мире. После этого я стал довольно отдалённым от него. Так, как прежде, уже не было. Мы что-то говорили о направлении группы, но на самом деле после этого никакого направления группы не было». Это было за четыре месяца до того, как

«Нирвана» снова выступала на публике, и почти за два месяца до того, как Крист и Курт увиделись.

Курт и Кортни провели медовый месяц на Гавайях, но этот солнечный остров не был идеей Курта о рае. Они вернулись в Лос-Анджелес, где легче подпитывалась его наркомания. Впоследствии Курт преуменьшал своё увеличивающееся злоупотребление как «гораздо менее бурное, чем все думают». Он рассказал Азерраду, что решил продолжать быть наркоманом, потому что он чувствовал, «если бы я тогда бросил, я в итоге делал бы это снова всё время, по крайней мере, следующие несколько лет. Я считал, что я спекусь от этого, потому что я всё ещё не испытывал ощущения полноценного героинщика. Я был по-прежнему здоров». Его химическая и психологическая зависимость была на этой стадии настолько велика, что его комментарии были попыткой минимизировать то, что стало подрывающей здоровье пагубной привычкой. Его собственный рассказ о себе в своём дневнике был совсем не здоровым, по крайней мере, когда он представлял себе, каким его видят другие: «Обо мне думают как об истощённом, желтокожем, похожем на зомби, отвратительном, наркомане, героинщике, пропащем человеке, на грани смерти, саморазрушительной, эгоистичной свинье, неудачнике, который колется за кулисами всего за несколько секунд перед выступлением». Вот как он представлял себе, что о нём думают люди; его собственный разговор с самим собой был ещё мрачнее, подытоженный строчкой, которая неоднократно появляется в его произведениях: «Я ненавижу себя, и я хочу умереть». К началу 1992 года он уже решил, что это будет названием его следующего альбома.

Героин стал, во многих отношениях, тем хобби, которого у него никогда не было в детстве: он методично приводил в порядок свою «рабочую» коробку, так, как маленький мальчик мог бы перетасовывать свою коллекцию бейсбольных карт. В этой священной коробке он хранил свой шприц, посуду для расплавления наркотиков (героин с Западного Побережья имел консистенцию кровельной мастики, и его надо было варить), ложки и ватные тампоны, используемых для подготовки героина для инъекций. Покрытый шрамами ад дилеров и ежедневных партий стал банальным.

Весной 1992 года он не сделал фактически ничего, что бы касалось группы, и отказался планировать будущие концерты. Группе предлагали безумные деньги, чтобы сделать тур по аренам в качестве ведущих артистов –«Nevermind» по-прежнему находился возле вершины чартов - но Курт отказывался ото всех переговоров. Хотя Кортни бросила наркотики во время их январской детоксикации, когда Курт ежедневно покупал героин и заполнял их квартиру запахом его варки, она снова оказалась на скользком пути. Это сочетание их слабостей помогало затягивать каждого в спираль злоупотребления, а их взаимная эмоциональная зависимость сделала нарушение этого цикла почти невозможным. «У Курта и Кортни это было так, будто они – два персонажа пьесы, и они просто меняются ролями, - замечала Дженнифер Финч. - Когда один трезвел и ему становилось лучше, другой срывался. Но Кортни могла контролировать себя больше, чем Курт. У него это было такое крушение поезда, и все это знали, и все просто не хотели стоять на пути».

В начале марта Кэролин Рю из «Hole» пришла к ним в квартиру, чтобы покайфовать. Когда Рю попросила отдельный шприц, Курт ответил: «Мы их все разбили». В попытке контролировать их зависимость Кортни часто уничтожала все шприцы в квартире, в результате чего Курт просто был вынужден покупать новые, когда он покупал свой ежедневный героин. Даже Рю, у которой были свои собственные сражения, зависимость Курта казалась ускоряющейся. «Курт говорил о приёме наркотиков, будто это было так чертовски естественно, - вспоминала она. - Но это было не так». Даже в пределах наркотической культуры уровень употребления Курта казался отвратительным.

Ожидание ребёнка давало Курту маленький маяк надежды в том, что становилось всё более и более безрадостным существованием. Чтобы убедиться, что зародыш развивается правильно, они сделали несколько сонограмм, фотографий ребёнка в матке.

Когда Курт их увидел, его заметно трясло, и он зарыдал от облегчения, что ребенок нормально развивается. Курт взял одну из сонограмм и использовал её в качестве центральной части картины, над которой он начал работать. Когда второй тест показал ультразвуковое видео зародыша, он попросил копию и одержимо просматривал на своём видеомагнитофоне. «Курт постоянно говорил: «Посмотрите на эту маленькую фасолину», - вспоминала Дженнифер Финч. – Вот почему они назвали её «Бин» («Фасолина»). Он показывал на её руку. Он знал все до единого особенности этого графического изображения». На начальной стадии беременности, после определения пола ребёнка, они выбрали имя Фрэнсис Бин Кобэйн. Ее второе имя было их прозвищем, в то время как её имя произошло от Фрэнсис МакКи из «Vaselines», или так впоследствии Курт говорил репортёрам. Её фото на сонограмме впоследствии было воспроизведено на обложке сингла «Lithium».

К марту беспокойство по поводу увеличивавшейся зависимости Курта от наркотиков и её влияние на Кортни подвигло его менеджеров сделать попытку их первой формальной интервенции. Они обратились к Бобу Тимминсу, специалисту-наркологу, репутация которого была основана на работе с рок-звёздами. Кортни вспоминала, что Тимминс так благоговел перед Куртом, что уделял ей мало внимания. «Он буквально игнорировал меня, а из-за Курта пускал слюни», - говорила она. Тимминс предложил, чтобы Курт подумал о стационарной программе химической зависимости. «Моего совета послушались, - сказал Тимминс. - Я рекомендовал этот специфический совет, потому что это происходило в больнице «Cedars-Sinai», и я чувствовал, что некоторые медицинские проблемы представляли собой по моей оценке. Это не было всего лишь только «иди лечиться, очистись и ходи на собрания». Было много медицинских проблем».

Первоначально пребывание Курта в «Cedars-Sinai» существенно помогало, и вскоре он казался трезвым и здоровым. Но хотя он согласился продолжить принимать метадон - наркотик, который прекращает ломку, не вызывая кайфа - он рано закончил лечение и отказался от собраний 12 шагов. «Он был явно необщительным, - замечал Тимминс. - Эта часть его личности, возможно, мешала восстановительному процессу».

В апреле Курт и Кортни отправились в Сиэтл, где они присматривали дом. Однажды вечером они появились на «Orpheum Records» и устроили сцену, когда они конфисковали все пиратские диски «Нирваны» в магазине. Кортни справедливо утверждала, что эти CD были нелегальными, но продавец возразил, что его уволят, если владелец обнаружит, что CD исчезли. Как ни странно, Курт пришёл в этот магазин в поисках CD группы «Negativland», который сам по себе был признан контрабандным после судебного процесса. Продавец спросил, не могут ли они написать записку его боссу, поэтому Кортни написала: «Мне нужно, чтобы ты не тратил деньги моего мужа, чтобы я могла кормить своих детей. С любовью, миссис Кобэйн». Курт добавил: «Всем макароны и сыр». Эта записка была очень странной, обеспокоенный продавец спросил Курта: «Если я потеряю свою работу, я могу работать на вас?». На следующий день в магазин позвонил мужчина, который спросил: «Тот парень с длинными волосами, который работал здесь вчера вечером, всё ещё работает?».

Пока пара была в Сиэтле, Фрэйденберги устроили для них комбинацию свадебного торжества / вечеринки в честь будущего ребёнка. Впервые многие из дядей и тёть Курта получили возможность познакомиться с Кортни, но некоторые уехали до того, как она приехала: вечеринка была намечена на 14:00, но почётные гости не появились до семи. Кортни рассказала родственникам Курта, что они могли бы купить викторианский особняк в Грэйс-Харбор. «Тогда мы сможем быть королём и королевой Абердина», - шутила она.

Брак первоначально, казалось, сделал мягче и Курта, и Кортни. Когда они были вдали от центра внимания, и вдали от наркотиков, в их отношениях было много моментов нежности. Освобождённые от своей славы, они оба превратились в испуганных

потерянных детей, которыми они были до того, как о них узнали. Каждую ночь перед сном они вместе молились. В постели они читали друг другу книги. Курт говорил, что он любил засыпать, слушая звук голоса Кортни - это был отдых, которого он был лишён большую часть своей жизни.

В том месяце Кортни вернулась в Лос-Анджелес по делам «Hole»; Курт остался в Сиэтле и даже сделал короткую однодневную сессию звукозаписи с «Нирваной», в домашней студии Бэрретта Джонса. Они записали «Oh, the Guilt», «Curmudgeon» и «Return of the Rat», заключительная песня была запланирована для альбома-трибьюта портлендской группы «Wipers». На следующий день после сессии Курт поехал на своём «Валианте» в Абердин, чтобы нанести свой первый визит в Грэйс-Харбор за несколько месяцев.

Два дня спустя Курт поехал обратно в Сиэтл, чтобы отыскать свою сестру и привезти её в Абердин. У него был подтекст на этот долгий день поездки, шестичасовое путешествие туда и обратно, о котором он не сообщал Ким, пока машина не проехала мимо «Холма Думай обо Мне» всего в нескольких минутах от дома Венди. «Ты знаешь свою лучшую подругу Синди? – спросил он. - Она сказала маме, что у тебя с Дженнифер роман».

«Это не роман, - ответила Ким. - Мы - подружки. Я – лесбиянка». Курт это знал или, по крайней мере, подозревал это, но его мать не знала. «Мама точно сразу же взбесится», - сказал он своей сестре. Курт велел Ким притвориться, будто их мать не знает. Курт, как и Венди, предпочитал неконфронтационный стиль - однако Ким сказала своему брату, что она ничего подобного делать не будет.

Когда они приехали в Абердин, Курт решил, что им надо посовещаться, прежде чем войти в дом. Он доехал до парка Сэма Бенна, где они сели на качели, и он решил воспользоваться этим моментом, чтобы сделать собственное шокирующее заявление. «Я знаю, что ты пробовала траву и ты, возможно, принимала кислоту и кокаин», - сказал он ей. «Я никогда не притрагивалась к кокаину», - утверждала Ким. «Ну, притронешься», - ответил её брат. Их разговор перерос в спор о том, будет ли в итоге Ким, которая была всего в двух неделях от своего 22-летия, принимать кокаин. «Ну, ты будешь принимать кокаин, - настаивал Курт. - Но если ты когда-нибудь притронешься к героину, я пойду и достану ружьё, и я приду и найду тебя, и я тебя убью». Было не похоже, что он шутит. «Ты не должен об этом беспокоиться, - сказала ему Ким. - Я никогда не вставляла себе в руку иглу. Я никогда этого не делала». Ким поняла, что так, как Курт построил это предупреждение, он передаёт сообщение о самом себе.

После некоторого долгого молчания, вполне естественного между братом и сестрой, Курт, наконец, сообщил: «Я чист около восьми месяцев». Он не указал то, от чего он был чист, но Ким слышала слухи, как и все остальные. Она также подозревала, что он врал о времени очистки в восемь месяцев – на самом деле это было меньше месяца, и он по-прежнему был на ежедневной дозе метадона.

«Я немного знаю о героине», - сказала она своему брату. Курт вздохнул, и будто открылась дверь, и брат, которого Ким всегда любила, вошёл и ещё раз показался ей. Он не прятался за своей придуманной личностью, ложью или славой, когда он рассказывал ей о боли, которую он чувствовал, пытаясь бросить героин. Он рассказывал об этом, как о курении сигарет, когда каждая новая попытка бросить становится всё труднее и труднее. «Чем больше это принимаешь, - объяснял он, - и чем больше бросаешь, тем тяжелее становится бросить в третий, и в четвёртый, и в пятый, и в шестой раз. В твоей голове маленькое чудовище, которое говорит: «Ты знаешь, что тебе будет лучше, и ты знаешь, что мне будет лучше». Будто у меня в голове другой человек, который говорит мне, что всё будет хорошо, если только я пойду и приму немного».

Ким лишилась дара речи. По его упоминанию, как трудно было бросить в «пятый» или «шестой» раз, она поняла, что он зашёл гораздо дальше, чем она предполагала.

«Никогда не беспокойся обо мне, Курт, потому что я никогда не притрагиваюсь к этому дерьму, - сказала она. - Я никогда к нему не подойду. Ты чист восемь месяцев - это здорово. Пожалуйста, продолжай». Она исчерпала слова и дрожала от шока «понимания, что твой брат – героинщик», как она об этом вспоминала. Несмотря на слухи, Ким было трудно признать, что её брат, который вырос с ней и страдал от многих из тех же самых оскорблений, был наркоманом.

Курт снова вернулся к теме сексуальности Ким и тому предубеждению, с которым, как он понимал, она столкнется в гавани. Он пытался отговорить её от того, чтобы быть лесбиянкой. «Не разочаровывайся в мужчинах полностью, - убеждал он. - Я знаю, что они

– кретины. Я бы никогда не встречался с парнем. Они – придурки». Ким нашла это весёлым, поскольку, несмотря на то, что она хранила свою тайну от своей семьи, она всегда знала, что она - лесбиянка, и чувствовала лёгкий стыд. Даже несмотря на все те граффити «Гомо-Секс – Это Круто», которые Курт писал спреем в Абердине, он изо всех сил старался принять то, что его сестра – лесбиянка. Когда этот разговор был сведён на нет, и они пошли к дому, он долго по-братски держал её в объятиях и поклялся, что он всегда будет любить её.

16 апреля 1992 года «Нирвана» впервые появилась на обложке «Rolling Stone». Хотя эта статья была якобы о группе, даже заголовок – «В Сердце и Душе Курта Кобэйна» - было доказательством того, что всё, что делала «Нирвана», было сосредоточено на Курте. Для фото на обложке он надел футболку с надписью «Корпоративные Журналы – По-Прежнему Отстой». Тот факт, что этот материал вообще был собран вместе, было доказательством того, как кропотливо работали менеджеры Курта, чтобы убедить его, что корпоративные журналы - не отстой. Он отклонил просьбы об интервью «Rolling Stone» в 1991 году, а в начале 1992 года он написал журналу письмо: «В этот момент нашей, м-м-м, карьеры, до лечения выпадения волос и плохой репутации, я решил, что у меня нет никакого желания давать интервью…. Мы не извлекли бы выгоду из этого интервью, потому что среднестатистический читатель «Rolling Stone» - это бывший хиппи средних лет, ставший хиппикритиком, который относится к прошлому как к «славным дням» и имеет более добрый, более нежный, более взрослый подход к новому либеральному консерватизму. Среднестатистический читатель «Rolling Stone» никогда не наживёт добра*». Он не отправил это письмо, и через несколько недель после его написания он сел с Майклом Азеррадом из этого журнала снова поговорить о том, как он хочет футболку, выкрашенную в крови Джерри Гарсии.

Первоначально он оказал Азерраду холодный приём, но когда Курт начал рассказывать истории о том, как его избивали в школе, Азеррад встал, показав весь свой рост в пять футов шесть дюймов, и пошутил: «Я не знаю, о чём ты говоришь». После этого они подружились, и Курт ответил на вопросы Азеррада, сумев опубликовать многие из главных модификаций своей жизни, включая то, что «Something in the Way» - о том времени, когда он жил под мостом. Когда его спросили о героине, Курт ответил: «Я даже больше не пью, потому что это разрушает мой желудок. Моё тело не позволило бы мне принимать наркотики, даже если бы я захотел, потому что я всё время очень слаб. Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают твою память, твоё чувство собственного достоинства и всё, что согласовывается с твоим чувством собственного достоинства. В них вообще нет ничего хорошего». Когда он говорил, сидя в гостиной в квартире в Сполдинге, его любимая «рабочая коробка» находилась в шкафу, как усыпанная драгоценностями семейная реликвия.

Хотя эта статья в «Rolling Stone» преуменьшала напряжённые отношения в группе, между временем интервью и его публикации «Нирвана» временно прекратила существование. Когда группа подписала свой первый контракт на издание, Курт согласился поровну поделить гонорары за написание песен с Новоселичем и Гролом. Это было щедро, но в то время никто не представлял, что продадут миллионы экземпляров этого альбома. Из-за феноменального успеха «Nevermind» Курт настаивал, чтобы эти

проценты были пересмотрены, чтобы дать ему большую часть дохода - он предложил деление 75/25 в отношении музыки, чтобы он получал 100 процентов за тексты - и он хотел, чтобы это соглашение было ретроспективным. «Я думаю, когда «Nevermind» заканчивался, Курт начал понимать, что [контракты на издание] были не просто абстрактными документами; это были реальные деньги, - замечал адвокат Элан Минтц. – Разделение публикаций означало вопросы образа жизни».

Крист и Дэйв чувствовали себя обманутыми, что Курт хотел, чтобы новый контракт был ретроспективным, но, в конце концов, они согласились, думая, что иной выбор ликвидирует группу. Курт твёрдо сказал Розмэри Кэрролл - теперь одновременно работающей адвокатом Курта, Кортни и «Нирваны» - что он распустит группу, если не получит своё. Хотя Грол и Новоселич обвиняли Кортни, Кэрролл вспоминала, что Курт по этому поводу был непреклонен. «Его внимание было подобно лазеру, - замечала она. - Он был очень уверенным и очень упорным, и до мелочей знал, о чём говорил. Он знал себе цену, и он знал, что заслужил все деньги, [поскольку] он написал все тексты и музыку». В конце концов, эти проценты не оставили такой же глубокий вред, как то, как Курт хотел с этим обращаться: как и при большинстве конфликтов, он избегал проблемы, пока он не приходил в ярость. Некоторые члены команды группы были потрясены, услышав, как Курт плохо отзывается о Кристе, который был одним из самых замечательных ключевых фигур в его жизни.

К маю Курт снова вернулся на героин, сумев оставаться трезвым менее шести недель. Его пристрастие стало общеизвестным в рок-кругах и, в конце концов, слухи достигли «Los Angeles Times». 17 мая, в статье, озаглавленной «Почему «Нирвана» исчезла из восхитительного гастрольного сезона?», Стив Хокман написал: «Сдержанная позиция [«Нирваны»] возобновила предположение общественности, что у певца / гитариста Курта Кобэйна есть проблема с героином». «Gold Mountain» опровергли эти слухи, выпустив то, что станет стандартным опровержением, возлагая ответственность за отсутствие группы на «проблемы Курта с желудком».

В том месяце приходил в гости старый друг Курта Джесси Рид, и в тот день, когда

у него был Джесси, Курту пришлось колоться дважды. Оба раза он уходил в ванную, чтобы не использовать его на глазах своего самого старого друга или Кортни, которая страдала от утренней тошноты беременных и не хотела видеть, как кайфует Курт. Но Курт не стеснялся обсуждать свою привычку с Джесси, и они проводили большую часть дня, ожидая, когда доставят новую партию героина. Курт явно перестал бояться игл, что Джесси помнил из их юности - Курт даже просил своего старого друга найти ему какие-нибудь незаконные стероиды для инъекций.

Джесси обнаружил, что эта квартира по обстановку не слишком отличается от розовой квартиры в Абердине - там на стенах были граффити, мебель была дешёвой и, вообще, «это была жуткая дыра». Но один аспект этого жилища на самом деле впечатлил Джесси: Курт снова начал рисовать, и гостиная была заполнена его работами. «У него было 100 квадратных футов холста, - вспоминал Джесси. - Он говорил об уходе от музыки и открытии своей собственной галереи». То, что рисовал Курт в 1992 году, изображало резкий рост. Одна картина была ярко-оранжевым холстом 24 на 36 дюйма с коричневым зубом собаки, висящим в центре на верёвке. На другой были изображены тёмно-красные пятна от раздавленных цветов посередине размазанной краски. Ещё одна изображала кроваво-красные кресты с призрачными белыми инопланетными образами позади них. На одном гигантском холсте был изображён инопланетянин, висящий, как марионетка, с крошечной шишкой выставленного члена; в углу был маленький котёнок, глядящий на зрителя, а в другом углу Курт написал: «ректальные абсцессы, конъюктивит, расщеплениепозвоночника».

Наконец, начали приходить чеки с гонорарами Курта, и деньги на холст и краску больше не были проблемой. Он сказал Джесси, что принимает в день героин на 400 $, непомерное количество, которое убило бы большинство наркоманов; отчасти причина

такой суммы состояла в том, что большинство дилеров просили с Курта завышенную цену, зная, что он может заплатить. Джесси обнаружил, что, когда Курт кололся, у него немного ухудшалась его двигательная функция: «Он не дремал. Ничего не менялось».

Джесси и Курт провели большую часть дня, просматривая видеокассету с человеком, выстрелившим себе в голову. «У него было такое видео какого-то сенатора, - вспоминал Джесси, - пустившего себе пулю в лоб на ТВ. Этот парень достаёт пистолет 357 калибра из манильского конверта и пускает себе пулю в лоб. Это было довольно красочно. Курт купил его в каком-то садистском магазине». Это видео на самом деле было самоубийством Р. Бадда Дуайра, должностного лица штата Пенсильвания, который, будучи обвинённым во взяточничестве в январе 1987 года, созвал пресс-конференцию, поблагодарил свою жену и детей, вручил конверт своему штату, в котором была его предсмертная записка, и сказал репортёрам: «Те, кто звонил, сказали, что я – современный Иов». При работающих камерах Дуайр вставил в рот ружьё и спустил курок – ему снесло затылок, и он сразу же погиб. Пиратские копии этого живого телевизионного репортажа циркулировали после смерти Дуайра, и Курт её купил. Он одержимо смотрел это самоубийство в 1992 и 1993 годах - почти так же часто, как он смотрел ультразвук своей дочери в матке.

После того, как прибыла партия героина Курта, Джесси сопровождал Курта по нескольким местам. Одной остановкой был Сёркит-Сити, где Курт потратил почти 10 000 $, покупая новейшую видеотехнику. Джесси в тот вечер уехал, чтобы вернуться в Сан-Диего, и обнял слабого Курта на прощание. Они продолжали общаться по телефону, но хотя никто в то время об этом не знал, двое старых друзей виделись в последний раз.

В июне «Нирвана» начала европейский тур из десяти концертов, чтобы компенсировать отменённые в 1991 году концерты. К первому концерту в Белфасте Курт уже жаловался на боль в желудке и был поспешно доставлен в больницу. Там он утверждал, что боль была вызвана отказом принимать свои таблетки метадона; во время других инцидентов он утверждал, что метадон вызывает некоторые его боли в желудке. Это был первый концерт в туре, он был хорошо освещён журналистами, у которых были запланированы интервью с Куртом: когда им сказали, что он «недоступен», они учуяли материал для публикации. Британский публицист группы, Энтон Брукс, почти комично пытался выпутать репортёров из этого лобби, чтобы никто не заметил, как Курта выносят из гостиницы на носилках. Когда один репортёр объявил: «Я только что видел Курта в машине скорой помощи», проблемы со здоровьем Кобэйна стало внезапно трудно отрицать. «Я помню, как возвращался в офис, и позвонили с «Си-Эн-Эн», - вспоминал Брукс. - Я сказал: «У него проблемы с желудком. Если бы это был героин, я бы вам сказал. Он находится на лечении»». Чтобы перехитрить назойливых репортёров, Брукс показал прописанные склянки Курта. Проведя час в больнице, Курт поправился и сыграл концерт на следующий день без инцидентов. Но руководство наняло двух охранников, чтобы следить за Куртом – и он сразу же ускользнул от них.

Перед концертом в Испании группа дала интервью Киту Кэмерону для «NME». Статья Кэмерона упоминала слухи о наркотиках и сомневалась, возможно ли «Нирване» перейти «в течение шести месяцев от никому не известных персонажей до суперзвёзд и до полного провала». Это были пока что их самые неодобрительные отзывы в прессе и, казалось, поощряли других британских авторов включать в свои статьи голословные утверждения о злоупотреблении героином, тема, ранее считавшаяся табу. Но, несмотря на описание Кэмероном Курта как «омерзительного», на фотографиях, сопровождающих статью, он выглядел по-мальчишески, с высветленными короткими волосами и в очках с толстыми стёклами в стиле Бадди Холли. Эти очки были ему не нужны, но он думал, что они придают ему умный вид; он также надевал похожую пару в видео «In Bloom». Когда его тётя сказала ему, что очки делают его похожим на своего отца, Курт больше никогда их не надевал.

3 июля, ещё в Испании, у Кортни начались схватки, хотя срок её родов не должен был наступить до первой недели сентября. Её быстро доставили в испанскую больницу, где Курт не мог найти врача, который мог бы говорить по-английски достаточно хорошо, чтобы его понять. Наконец, по телефону они связались с терапевтом Кортни, который порекомендовал им лететь домой следующим рейсом. Они так и сделали, и «Нирвана» отменила два концерта в Испании во второй раз.

Когда они прибыли в Калифорнию, врачи заверили их, что с беременностью всё хорошо, но, тем не менее, они вернулись в катастрофу: их ванна была затоплена. Курт хранил в ванне гитары и дневники, и они были уничтожены. Он и Кортни, обескураженные, тут же решили переехать, хотя она была на восьмом месяце беременности; также дилеры героина стучались в их дверь в любое время дня и ночи, искушение, перед которым Курту было трудно устоять. Курт направился в офис «Gold Mountain», чтобы настоять, чтобы Силва нашёл им новое место для проживания. Несмотря на своё увеличивающееся состояние, Курт по-прежнему не мог открыть аккредитив, и он оставлял все свои финансовые вопросы своим менеджерам.

Силва помог им найти дом, и они переехали в конце июля, оставив в квартире в Сполдинге весь свой хлам и слово «отцеубийца», написанное на стене над камином. Их новый дом на Альта Лома-террис, 6881, был чем-то прямо из кино; он служил местом для натурных съёмок нескольких фильмов, включая «Умереть Заново», и версию Роберта Олтмана «Долгое Прощание». Он располагался на маленьком отвесном берегу на холмах Северного Голливуда, с видом на «Холливуд-Боул». Единственный способ достичь этого отвесного берега, где было десять квартир и четыре дома - это общий подъёмник, выглядящий готически. Кобэйны снимали свой дом за 1 500 $ в месяц. «Во многих отношениях он был противный, - вспоминала Кортни, - но он был нормальный. Всё-таки это была не квартира».

Обезумев из-за своей увеличивающейся боли в желудке, Курт подумывал о самоубийстве. «Ко мне тотчас же вернулась та знакомая жгучая тошнота, и я решил покончить с собой или остановить эту боль, - написал он в своём дневнике. - Я купил оружие, но вместо этого выбрал наркотики». Он бросил метадон и вернулся прямо к героину. Когда даже наркотики, казалось, не облегчали его боль, он, в конце концов, решил снова попробовать лечиться после лоббирования Кортни и своих менеджеров. 4 августа он обратился в отделение наркологической реабилитации больницы «Cedars-Sinai» для своей третьей реабилитации. Он начал консультироваться у нового терапевта – в 1992 году он показывался дюжине различных специалистов по химической зависимости - и согласился на 60-дневную интенсивную детоксикационную программу. Это были два месяца «голодания и рвоты. Прикреплённый к капельнице и громко стонав из-за самой ужасной желудочной боли, которую я когда-либо испытывал». Спустя три дня после поступления туда Курта, Кортни зарегистрировалась в другом крыле той же самой больницы под вымышленным именем. Согласно её медицинской документации, просочившейся в «Los Angeles Times», ей давали преднатальные витамины и метадон. Кортни страдала и от сложной беременности, и от неврастении: ранее на той неделе она получила факс статьи о ней, намеченной к выпуску в номере «Vanity Fair» за следующий месяц.

Поиск по сайту: