РОЗОВАЯ ВОДА, ЗАПАХ ПОДГУЗНИКОВ

Лос-Анджелес, штат Калифорния август 1992 – сентябрь 1992 года

«Розовая вода, запах подгузников…. Эй, подружка, детоксикация. Я в своей коробке «Kraut», томлюсь здесь в своей чернильной тюрьме».

- из письма для Кортни 1992 года.

Фрэнсис Бин Кобэйн родилась в 7:48 утра 18 августа 1992 года в Медицинском Центре «Cedars-Sinai» в Лос-Анджелесе. Когда врач сообщил, что в её семи фунтах и одной унции, как оказалось, превосходное здоровье, и от матери, и от отца можно было услышать внятный вздох облегчения. Фрэнсис была не только здоровой, она также была прелестной, родившись с голубыми глазами своего отца. После рождения она кричала и реагировала, как нормальный ребёнок.

Но история рождения Фрэнсис и события, которые разворачивались на той неделе, были далеко не нормальными. Кортни находилась в больнице на постельном режиме в течение десяти дней, но её слава притягивала репортёров из таблоидов, которых приходилось отпугивать. Хотя ей велели лежать в постели, как только у неё начались схватки, в четыре утра, она сумела подняться, схватить стойку с капельницей, к которой она была подключена, и пошла по коридорам огромного медицинского комплекса, пока не обнаружила Курта в крыле химической зависимости. Его реабилитация шла не очень хорошо; он был неспособен удерживать пищу и проводил большую часть своего времени во сне или рвоте. Когда Кортни вошла в его палату, она стянула с его лица одеяла и закричала: «Вставай с этой кровати и приходи сейчас же! Ты не оставишь меня делать это одну. Твою мать!».

Курт покорно последовал за ней в крыло для родов и родоразрешения, но от него не было особой помощи. У него было такое слабое здоровье – он весил 105 фунтов и был всё ещё подключён к капельнице – что он не мог достаточно глубоко дышать, чтобы служить инструктором по дыханию. Кортни отвлеклась от своих схваток и стала ухаживать за своим больным мужем: «Я рожаю ребёнка, он выходит, а его рвёт, он отрубается, и я держу его за руку и растираю его желудок, пока ребёнок выходит из меня», - рассказала она Азерраду. Курт потерял сознание за несколько мгновений до появления макушки Фрэнсис, и он не видел того, как она проходит через родовые пути. Но как только ребёнок вышел, пососал и был вымыт, он взял её на руки. Это был момент, о котором он рассказывал и как об одном из самых счастливых, и самых пугающих в его жизни. «Я так чертовски испугался», - сказал он Азерраду. Когда Курт осмотрел её более тщательно и увидел, что у неё есть все пальцы, и она не «младенец с плавниками», часть того страха исчезла.

Однако даже огромная радость держать на руках свою новорождённую дочь не могла избавить Курта от увеличивающейся истерии, вызванной статьёй в «Vanity Fair». На следующий день, в сцене, которая могла бы быть написана для пьесы Сэма Шепарда, Курт сбежал из детоксикационного отделения больницы, купил героин, словил кайф, а потом вернулся с заряженным пистолетом 38 калибра. Он пошёл в палату Кортни, где он напомнил ей о клятве, которую дали они оба - если окажется, что они по какой-то причине потеряют своего ребёнка, они совершат двойное самоубийство. Оба боялись, что у них отберут Фрэнсис, а Курт боялся, что он не сможет бросить героин. Он поклялся не смиряться с такой судьбой. Кортни обезумела из-за этой журнальной статьи, но не хотела покончить с собой. Она пыталась переубедить Курта, но он сходил с ума от страха. «Я иду первой», - сказала она ему наконец в качестве уловки, и он отдал ей пистолет. «Я держала эту штуку в своей руке, - вспоминала она в интервью с Дэвидом Фрикке в 1994 году, - и чувствовала то, что говорили в «Списке Шиндлера»: я никогда не узнаю, что со мной

случится. А как насчёт Фрэнсис? Несколько жестоко. «О, твои родители умерли на следующий день после того, как ты родилась»». Кортни отдала оружие Эрику Эрландсону из «Hole», который был единственным другом, на которого они могли рассчитывать независимо от того, каким всё становилось отвратительным, и он избавился от него.

Но чувства отчаяния Курта не прошли; они только увеличились. На следующий день он украдкой провёл в «Cedars-Sinai» торговку наркотиками, и в палате возле крыла для родов и родоразрешения у него случилось передозировка. «Он почти умер, - сказала Лав Фрикке. – Эта торговка сказала, что она ещё никого не видела таким безжизненным. Я сказала: «Почему бы тебе не пойти и не позвать медсестру? Здесь повсюду медсёстры». Медсестра была найдена, и Курта привели в чувство – он в очередной раз победил смерть.

Но он не мог спастись от сентябрьского номера «Vanity Fair», который поступил в продажу на той неделе. Написанная Линн Хиршберг, эта статья была озаглавлена: «Странная Любовь: являются ли Кортни Лав, ведущая дива постпанк-группы «Hole», и её муж, предмет обожания из «Нирваны» Курт Кобэйн, гранджевыми Джоном и Йоко? Или очередными Сидом и Нэнси?». Это был порочащий портрет, называющий Лав «личностью-железнодорожной катастрофой», и изображающий её брак с Куртом как не что иное, как карьерный ход. Но самые глубокие раны нанесли несколько анонимных цитат, явно от человека, близкого к супругам, которые вызывали озабоченность здоровьем Фрэнсис и их проблемами с наркотиками во время беременности. Эти заявления и без того были достаточно плохими; Курт и Кортни чувствовал себя вдвойне преданными оттого, что кто-то в их организации оклеветал их публично.

Ещё хуже, что статью рассматривали как новость другие информационные агентства, включая «MTV». Курт сказал Кортни, что он чувствует себя обманутым, что эта сеть сделала его знаменитым, только чтобы его уничтожить. На той неделе он сел и написал письмо на «MTV», нападая на Хиршберг и эту сеть:

Дорогое Пустое телевидение*, объединение всех корпоративных Богов: как, чёрт возьми, вы смеете включать в себя такую дрянную журналистику от доставляющего неудобства, непопулярного в школе страшилища, которое весьма нуждается в том, чтобы разбить ему судьбу. Сейчас цель моей жизни посвящена только тому, чтобы осудить «MTV» и Линн Хиршберг, которая, кстати, состоит в сговоре со своим любовником Куртом Лодером (пьющим «Gin Blossom»). Мы выживем без вас. Легко. Старая школа быстро уходит.

- Курдт Кобэйн, профессиональный рок-музыкант. Урод.

Со своей стороны Кортни всё ещё трясло от того факта, что она так неправильно истолковала Хиршберг. Большинство проблем, которые поднимались в этой статье, уже затрагивались в других материалах, но именно тон этой статьи казался классовой войной.

В 1998 году Кортни разместила на «Америке Онлайн» следующее высказывание:

Я не имела НИКАКОГО чёртова понятия, как «ажиотажный менталитет» вроде «Vanity Fair» / Хиршберг воспримет меня и мою семью. Я была защищена от мэйнстрима всеми возможными способами всю свою жизнь: феминизм, панк-рок и субкультурный образ жизни не позволяли мне иметь систему ценностей, которая понимала, о чём думает мэйнстрим, или которая понимала, что мы, «грязные панки», не имеют никаких прав на американскую мечту; это, и к тому же я думала, что это всё, что нужно, чтобы прославиться; я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛА о том архетипе, который на меня обрушат.... Но факт остаётся фактом, большая часть этой статьи была недосказанной и недостоверной.

Это внимание переместило Курта и Кортни из рок-журналов в газеты США, где суд общественного мнения был скор на обвинение любого родителя, считающегося никудышным. Таблоид «Globe» выпустил материал, озаглавленный: «Ребёнок Рок-Звезды

Родился Героинщиком», дополненный фотографией деформированного новорождённого - как ложно подразумевалось, Фрэнсис. Хотя Кортни была не первой матерью с проблемами с наркотиками, родившей ребёнка, вскоре она стала самой обсуждаемой, и о «ребёнке Кобэйнов» стали так же говорить за буфетными стойками и в очередях в супермаркетах, как о ребёнке Линдбергов несколько десятилетий назад. Эксл Роуз из «Guns N' Roses», даже оценил со сцены: «Курт Кобэйн – грёбаный героинщик с женой-героинщицей. И если этот ребёнок родился деформированным, я думаю, что они оба должны сесть в тюрьму».

Через два дня после рождения Фрэнсис осуществились самые худшие опасения супругов, когда в больнице появился социальный работник из Окружного Отдела Защиты Детей Лос-Анджелеса, держа в руках номер «Vanity Fair». Кортни была удручена и чувствовала – больше, чем в любой другой момент своей жизни – её судили, так оно и было. Курт провёл большую часть своей жизни, чувствуя, что его судят, но на этот раз оценивались его родительские навыки и его наркомания. Разговор между социальным работником и Лав сразу же стал раздражительным. «За пять минут знакомства с этой женщиной, - вспоминала Розмэри Кэрролл, - Кортни создала атмосферу, где эта женщина хотела сломать и ранить её. И, к сожалению, там было средство нападения». Округ ходатайствовал о том, чтобы отобрать Фрэнсис и объявить Курта и Кортни никудышными родителями, почти полностью основываясь на статье в «Vanity Fair». В результате обвинений округа Кортни даже не разрешали забрать Фрэнсис домой, когда она выписывалась из больницы через три дня после родов. Вместо этого Фрэнсис пришлось остаться для наблюдения - несмотря на тот факт, что она была здорова - и её выписали всего через несколько дней на попечение няни, поскольку суд не отдал её Курту и Кортни.

24 августа 1992 года, спустя шесть дней после рождения Фрэнсис, прошло первое судебное слушание. Хотя Курт и Кортни надеялись сохранить опеку над Фрэнсис как супруги, они были готовы к возможности того, что суд может ограничить контакты одного из родителей, и поэтому у них были разные адвокаты. «Это сделано со стратегической точки зрения, - вспоминал Нил Хёрш, адвокат Курта, - поэтому если есть несовпадение интересов или вопросов, можно разделить родителей и быть уверенным, что ребёнок живёт в семье». К тому же, суд постановил, что Курту и Кортни не разрешается видеть своего ребёнка без присмотра назначенного судом опекуна. Курту требовалось пройти 30-дневное лечение от наркотиков, и оба родителя были обязаны нерегулярно сдавать анализы мочи. Курт был чист в течение нескольких дней, однако он сказал Кортни, что он чувствует, что это судебное решение разбило его сердце надвое. «Это было ужасно, - вспоминала Кэрролл. - Этот ребёнок был очень желанным. Кортни многое пережила, чтобы родить этого ребёнка. Почти все, кого она знала и кому доверяла, убеждали её не рожать этого ребенка с разными степенями интенсивности, явно исключая Курта. Она пережила физическую боль, гораздо большую, чем при нормальной беременности, из-за борьбы с ломками, и оставалась здоровой, когда всё вокруг неё здоровым не было. Пережить это и родить ребёнка, а потом у тебя отбирают этого ребёнка....». Хёрш вспоминал, наблюдая за Куртом с Фрэнсис: «Надо было видеть его с этим ребёнком. Он мог просто часами сидеть и смотреть на неё. Он был таким же любящим, каким был бы любой отец».

Они уже планировали завести няню; вскоре они разработали сложный план поместить Фрэнсис под временную опеку нянь и родственников, как требовал судья. В этом была ещё одна проблема: какому родственнику? И у Курта, и у Кортни было столько проблем со своими собственными семьями, что они не желали доверять Фрэнсис своим родителям. В конце концов, появилась мысль о единокровной сестре Кортни Джэйми Родригес. «Не было никакой проблемы в том, что они не будут хорошо присматривать за этим ребёнком, - замечала Кэрролл. - Это не было проблемой. Единственной проблемой были наркотики. Это был такой безумный американский пуританский менталитет

«борьбы с наркотиками». Предположение состояло в том, что ты не можешь быть наркоманом и быть хорошим родителем».

После множества обманов Джэйми прилетела, чтобы удовлетворить предписание постановления суда. «Она была едва знакома с Кортни, - вспоминал Дэнни Голдберг. - Мы сняли ей жилище как раз рядом с Куртом и Кортни, поэтому официально у неё была опека на несколько месяцев, хотя судебная система решила, что для них хорошо воспитывать своего собственного ребёнка. Я часто был единственным, к кому приходила Джэйми, чтобы выписать ещё один чек».

Джэкки Фэрри, подругу Джэнет Биллиг из «Gold Mountain», наняли в качестве няни, и в течение следующих восьми месяцев она несла основную ответственность за воспитание Фрэнсис. Хотя у Фэрри до этого не было никакого опыта работы няней - и она до этого даже никогда не держала на руках ребёнка - она серьёзно относилась к работе и пыталась дать Фрэнсис постоянный уход в ситуации высокой драмы. «Это было решающим, из-за того, что [Курт и Кортни] переживали в своей жизни, что кто-то всегда был там, чтобы заботиться о Фрэнсис», - вспоминала Фэрри. Все - Джэкки, Джэйми и Фрэнсис – переехали в Оуквуд - тот же самый многоквартирный комплекс, где Курт жил во время записи «Nevermind» - пока Курт продолжал реабилитацию, а Кортни вернулась в дом на Альта-Лома без своего ребёнка.

Спустя два дня после этого судебного слушания Курт полетел в Англию. Новорожденный ребёнок, наркологическая клиника, статья «Vanity Fair» и судебные слушания отошли в сторону, он был нужен на сцене.

Мало того, что «Нирвана» была ведущим исполнителем на Фестивале в Рединге 1992 года, Курт по существу составил программу из исполнителей, среди которых были

«Melvins», «Screaming Trees», «L7», «Mudhoney», «Eugenius», и «Bjorn Again», кавер-

группа «Abba», которую обожал Курт. Но большинство из 60 000 фэнов пришло на «Нирвану», и Курт был королём этого панк-рок-бала.

Вокруг этого концерта было больше безумия, чем вокруг любого концерта, который когда-либо играла «Нирвана». Большую его часть создала английская пресса, которая публиковала материалы о личной жизни Курта, будто они передавали международные экстренные выпуски новостей. Несколько газет утверждали, что «Нирвана» распалась, а о Курте рассказывали, что он нездоров. «Каждый день появлялись новые слухи по поводу того, что «Нирвана» не будет играть, - вспоминал Энтон Брукс. - Люди приходили и спрашивали меня, каждые пять минут: «Они играют?». А я говорил: «Да». А потом подходил кто-то ещё и говорил, что они слышали, что Курт мёртв».

Курт был жив-здоров, приехав в Лондон на той неделе. За два дня до фестиваля Джей Джей Гонсон гуляла по площади Пиккадилли, когда она столкнулась с ним. Они немного поболтали, Курт хвастался фотографиями ребёнка, потом сказал, что ему надо в туалет. Они были прямо перед Музеем Восковых Фигур Рок-Н-Ролла, поэтому Курт поднялся по лестнице ко входу и очень вежливо спросил, не может ли он воспользоваться туалетом. «Нет, - сказал ему охранник, - наша уборная – только для гостей». Курт умчался. В окне музея находилась точная восковая копия Курта с гитарой в руках.

На концерте во время выступления разогревающих исполнителей строились предположения и продолжали цирукулировать слухи, что «Нирваны» не будет на концерте. Шёл дождь, и толпа приветствовала «Mudhoney», забрасывая их грязью. «Жар тел был такой сильный, - вспоминала Гонсон, - что над толпой поднимались клубы пара, потому что ночью продолжал идти дождь». Люди ждали, чтобы увидеть, появится ли «Нирвана» на самом деле, и жив ли ещё Курт. «Уровень энергии был так невероятно высок, - вспоминала Гонсон. - Когда любая фигура выходила на сцену, сквозь зал проходила ударная волна».

Курт решил сыграть на слухах и договорился, что появится на сцене в инвалидном кресле и замаскированный в медицинский халат и белый парик. Когда он выехал на сцену,

он упал с кресла и обмяк. Крист, будучи всегда идеальным комическим партнёром, сказал в микрофон: «Ты сделаешь это, чувак. С поддержкой его друзей и семьи... ты, парень, сделаешь это». Курт сорвал маскировку, подпрыгнул в воздух и врезал «Breed». «Это был такой электрический момент, - вспоминал Брукс, - он заставлял вас хотеть плакать».

Сам концерт был откровением. Группа не играла вместе, или даже не репетировала, в течение двух месяцев, однако они исполнили концерт из 25 песен, которые охватывали весь их репертуар. Он даже включал отрывок хита «Boston» 1976 года «More Than a Feeling», чтобы открыть «Teen Spirit», подходящий, поскольку Курт утверждал в своих интервью, что он украл свой рифф у «Boston». Несколько раз казалось, что они на грани провала, но они всегда незаметно отодвигались от пропасти. Курт посвятил «All Apologies» Фрэнсис и попросил толпу скандировать: «Кортни, мы тебя любим». Во время перерыва в песне группа шутила по поводу своей собственной кончины так, что это не казалось забавным. «Я не знаю, что вы, парни, слышали, но это - не наш последний концерт или что-то в этом роде», - сказал Крист залу.

«Да, - утверждал Курт. - Я бы хотел официально и публично объявлять, что это - наш последний концерт…».

«… пока мы не будем играть…» - присоединился Крист.

«… снова...» - добавил Грол.

«… в нашем ноябрьском туре, - закончил Курт. - Мы собираемся гастролировать в ноябре? Или мы собираемся записывать альбом?».

«Давайте делать альбом», - ответил Крист.

Было неудивительно, когда они закончили вечер «Territorial Pissings» и разбили свои инструменты. Они ушли за кулисы как победившие захватчики, в то время как тур-менеджер Алекс МакЛеод катил пустое инвалидное кресло. «Им было что доказывать, и они хотели это доказать, - замечал МакЛеод. - Они хотели встать перед всеми этими людьми, которые говорили: «Всё кончено, он – идиот, он ни на что не годен», и сказать им: «Мать вашу! Это ещё не конец»».

Курт вернулся в Лос-Анджелес 2 сентября, но, несмотря на то, что добился расположения Великобритании в третий раз, он чувствовал себя вовсе не победоносно. Он по-прежнему был на метадоне и на реабилитации, хотя он поменял лечебные центры и теперь был пациентом «Эксодуса» в Марина Дель Рей. Крист навещал его в этом центре и обнаружил, что его друг выглядит больным: «Он просто лежал там в постели. Он был просто измучен. После этого ему стало лучше, потому что он стал очень измождённым. Всё было очень тяжело; он был отцом; он был женат; он был рок-звездой; и всё это случилось сразу. Для любого, кто проходит через всё это, это масса давления, но увлекаться героином, пока через всё это проходишь – это другое дело».

Курт проводил время в «Эксодусе», занимаясь индивидуальной терапией, групповой терапией, и даже посещая собрания 12 шагов. Большую часть вечеров он писал в своём дневнике, сочиняя длинные трактаты обо всём - от этики панк-рока до личной цены пристрастия к героину. «Жаль, что здесь нет никого, у кого бы я мог попросить совета, - написал он однажды вечером. – Того, кто не заставлял бы меня чувствовать себя, как дерьмо, из-за того, что я болтаю всё, что мне известно, и пытаюсь объяснить все те сомнения, которые мучают меня, о, уже около 25 лет. Мне жаль, что никто не может объяснить мне, почему, точно, у меня больше нет желания учиться».

Хотя Курту позволяли выписываться для коротких дневных визитов к Фрэнсис и Кортни, его ночи казались бесконечными. Их брак имел нередко встречающуюся динамику - когда Курт был слабым и нуждающимся, он больше увлекался Кортни. Письма, которые он писал ей из реабилитационного центра, были комбинацией стихотворных разглагольствований и потока сознания. Он покрывал их воском свечи, кровью, и иногда своей спермой. В одном письме, которое он написал в этот период, было следующее:

Розовая вода, запах подгузников. Воспользуйся своей иллюзией. Говори с издёвкой. Эй, подружка, детоксикация. Я в своей коробке «Kraut», томлюсь здесь, в своей чернильной тюрьме. Вроде голодая и вроде раздуваясь. У меня отошли воды. Продавая свой водоём с аншлагом каждый вечер. Предатель во мраке в постели, скучая по тебе больше, чем по какой-нибудь песне «Air Supply». Кукольный бифштекс. Полностью прожаренный.... Твоё молоко такое тёплое. Твоё молоко - моё дерьмо. Моё дерьмо - твоё молоко. У меня цвет лица маленького человека. Я безмолвный. Я беззубый. Ты вытягиваешь из моих зубов мудрость. Моя мама – фея молочных зубов. Ты даёшь мне жизнь, зубные протезы и клыки. Я люблю тебя больше, чем фею молочных зубов.

Но большая часть того, что писал Курт, была о его борьбе за то, чтобы освободиться от героина. Как раз перед обращением в реабилитационный центр его дневниковые записи отражают растущее состояние отрицания, особенно в ответ на освещение в СМИ его проблемы с наркотиками. «Я не пристрастился к героине!» - написал он однажды, будто он пытался себя убедить. Ещё одна такая запись: «Я не гей, хотя хотел бы им быть, чтобы просто позлить гомофобов. Для тех из вас, кто озабочен моим нынешним физическим и умственным состоянием, я - не героинщик. У меня было довольно непонятное и доставляющее неудобство состояние желудка на протяжении последних трёх лет, которое, между прочим, никак с этим не связано. Ни напряжения, ни суеты, а потом, бах! Как выстрел: время желудка».

Однако как только Курт бросал героин достаточно надолго, чтобы преодолеть физическую зависимость, он занимал противоположную точку зрения, демонстрируя ненависть и отвращение к самому себе в первую очередь за то, что он пристрастился. «Почти все, кто пробует тяжёлые наркотики, то есть героиню и кокаин, в конце концов, станет буквально рабом этих веществ, - заявлял он в ходе одного такого самоанализа. - Я помню, кто-то говорил: если ты попробуешь героиню один раз, ты подсядешь. Конечно, я смеялся и издевался над этой идеей, но теперь я верю, что этот очень правильно». И хотя под кайфом Курт использовал свой желудок как повод для наркотиков, когда он был трезв, он это оспаривал: «Мне очень жаль тех, кто думает, что они могут использовать героиню как лекарство, потому что, м-м-м, ясен пень, он не помогает. Наркотическая ломка – это всё, что ты когда-либо слышал. Тебя рвёт, тебя мотает, ты потеешь, ты гадишь в свою кровать точно так же, как в том фильме, «Кристиан Ф.». Курт ссылался на немецкий фильм 1981 года о наркотиках.

Он обнаружил, что его собственное лечение стало более успешным, когда он начал посещать врача Роберта Фримонта, лос-анджелесского консультанта по химической зависимости, который также консультировал Кортни. Фримонт не мог быть более сомнительным: он некогда лишился своей медицинской лицензии после того, как прописал самому себе наркотики. В конце концов, он вернул свою лицензию и начал практику, излечивая нескольких самых популярных звёзд Голливуда от их проблем с наркотиками. Он был успешен в профессии, где темпы рецидива удивительно высоки, возможно, потому что он сам знал, что такое зависимость. Он верил в щедрое прописывание законных наркотиков клиентам, проходящим детоксикацию от героина, что являлось той методологией, которую он применял к Курту.

В сентябре 1992 года Фримонт начал использовать на Курте экспериментальный -

и в то время незаконный – план лечения, который включал ежедневные дозы бупренорфина. Этот относительно лёгкий наркотик стимулирует наркотические рецепторы мозга, и таким образом может снизить тягу к героину, или так предполагал Фримонт. Это помогало Курту, по крайней мере, временно. Как Курт рассказывал в своём дневнике: «Меня познакомили с бупренорфином, который, как я обнаружил, облегчает боль [в желудке] за несколько минут. Он экспериментально использовался в нескольких детоксикационных центрах от опиатной и кокаиновой ломки. Самое лучшее в нём – это

то, что никаких известных побочных эффектов нет. Он действует как опиат, но он не даёт тебе кайфа. Потенциальный диапазон бупренорфина – такой, как у лёгкого барбитурата, и по шкале от одного до десяти он - один, а героиня – десять».

8 сентября Курт получил увольнительную из «Эксодуса», чтобы репетировать с «Нирваной» - несмотря на его продолжающуюся реабилитацию, бизнес группы не останавливался, и на следующий день у них было запланировано выступление на «Video Music Awards» «MTV». «VMA» были эквивалентом гранджевой «Academy Awards» - это были заметные музыкальные награды, в то время более уважаемые, чем премии Грэмми, и выдавались с церемонией, которая привлекала влиятельных фигур индустрии. «Нирвана» была номинирована на три награды, и в июле было объявлено, что они будут играть на этом шоу.

По-прежнему были сомнения, сможет, или должен ли Курт играть на шоу вручения наград в его состоянии. Курт предпочёл, с давлением от руководства, играть. «Он ненавидел ходить на шоу вручения наград, - объяснял менеджер Дэнни Голдберг, - и ему не всегда нравилось, что его узнают, но он очень усердно работал, чтобы его номинировали на эти шоу вручения наград, и он очень усердно работал, чтобы его узнавали». В своих интервью Курт ныл, что «MTV» слишком много крутит его видео; неофициально он звонил своим менеджерам и жаловался, когда он думал, что их крутят недостаточно.

Было гарантировано, что огромная телевизионная аудитория купит больше альбомов, но, возможно, что более важно для Курта, эти награды были его первой возможностью стоять на подиуме и быть признанным самой популярной в мире рок-звездой. Хотя Курт всегда преуменьшал свой успех и давал понять в интервью, что он пойман в ловушку своей популярности, в каждом повороте своей карьеры он делал решающие выборы, которые содействовали славе и успеху; это было одно из самых больших противоречий в его характере. Нелепость человека, выступающего на «MTV» и говорящего о том, как он ненавидит славу, была упущена многими из фэнов «Нирваны», которые предпочитали видеть Курта таким, каким он успешно представлялся - безвольной жертвой славы, а не тем, кто умело её ищет. Однако даже в этом желании признания Курт хотел, чтобы всё было на его собственных условиях, как доказывали события той недели.

Спор разгорелся с первой репетиции. Когда Курт вошёл в «Pauley Pavilion» Калифорнийского Университета в Лос-Анджелесе, он подошёл к Эми Финнерти с «MTV» и сказал ей: «Я буду играть новую песню». «Из-за этого он был весь взволнован и вёл себя так, будто это был подарок», - вспоминала Финнерти. К большому удивлению руководителей «MTV», которые ожидали услышать «Teen Spirit», они быстро разразились «Rape Me». На самом деле это была не новая песня - «Нирваны» играла её на концерте в течение двух лет - но для шишек с «MTV» она была новой. В ней было всего одиннадцать строк текста, с припевом: «Изнасилуй меня, мой друг, изнасилуй меня ещё». У неё была такая же броская тихая/громкая динамика, как у «Teen Spirit», и с тем странным припевом она создавала замечательную эстетику Кобэйна - красивую, цепляющую и тревожащую.

Финнерти сразу же направилась в производственный трейлер, где её боссы прочли ей лекцию по поводу выбора группой песни: они думали, что «Rape Me» - это об «MTV». «О, да ладно, - возражала она. – Я могу вас заверить, что он писал эту песню не для нас или не о нас». Курт написал её ещё в конце 1990 года, но к 1992 году он переделал текст, включив резкую критику «нашего любимого внутреннего источника», намёк на статью «Vanity Fair». Хотя в интервью он защищал эту песню как аллегорию на злоупотребления общества, к сентябрю 1992 года она также стала представлять более личную метафору того, как, по его ощущению, к нему относились СМИ, его менеджеры, его товарищи по группе, его зависимость и «MTV» (как дальновидно сообразили руководители «MTV»).

Между шишками с «MTV» и Куртом, всё ещё находящимся на реабилитации, началась битва характеров, а Финнерти и «Gold Mountain» играли роли посредников.

«MTV» угрожали снять «Нирвану» с концерта; Курт сказал - отлично. «MTV» угрожали перестать крутить видео «Нирваны»; Курт сказал - отлично, хотя он, возможно, втайне этого боялся. А потом сеть повысила ставку и угрожала перестать крутить видео других артистов, которыми руководили «Gold Mountain». Финнерти была завербована, чтобы бегать между этими двумя лагерями, и она ездила в «Эксодус» с Кортни, Фрэнсис и няней Джэкки, чтобы поговорить с Куртом, который быстро уехал обратно в это учреждение сразу же после репетиции. Они сидели на лужайке и обсуждали варианты, но никакого решения не нашли, и Курту пришлось мчаться на терапию. Во время каждой следующей попытки реабилитации терапия стала большей частью его лечения от наркотиков, хотя он по-прежнему отказывался посещать консультации психолога вне реабилитационного центра.

Курт пересмотрел свой выбор песни, но только после того, как ему сказали, что Финнерти будет уволена, если «Нирвана» будет играть «Rape Me». Руководители «MTV» были явно удивлены, когда «Нирвана» появилась на заключительной репетиции в день концерта. Все глаза в зале устремились на Курта, когда он вошёл, и в тот момент, когда он потянулся, взял Финнерти за руку, и демонстративно прогуливался по центральному проходу, подчёркнуто размахивая руками с Эми, как двое малышей на детсадовской экскурсии. Это всё было сделано для шефов «MTV»: Курт дал понять, что если её уволят, он не будет играть на их вечеринке.

Эта особенная репетиция была ничем не примечательна. Группа играла «Lithium»; песня звучала великолепно, и штат «MTV» хлопал, возможно, даже слегка с чрезмерным энтузиазмом. Однако пока все ждали начала концерта, стали циркулировать слухи, что раз концерт будет живым, Курт планирует играть «Rape Me». Это было своего рода напряжением, которое окутывало самые значимые выступления «Нирваны», и Курт в этом преуспел.

Тем временем, за кулисами разворачивалась драма. Курт, Кортни, няня Джэкки и Финнерти сидели с Фрэнсис, когда мимо проходил Эксл Роуз, держась за руки со своей подружкой-моделью Стефани Сеймур. «Эй, Эксл, - поманила его Кортни, голосом, слегка похожим на Бланш Дюбуа: «Ты будешь крёстным отцом нашего ребенка?». Роуз её проигнорировал, но повернулся к Курту, который подбрасывал Фрэнсис на своём колене, и наклонился поближе к его лицу. Когда вены на шее Эксла раздулись до размера садового шланга, он пролаял: «Заткни свою суку, или я выброшу тебя на мостовую!».

Идея, что кто-то мог контролировать Кортни, была настолько смехотворна, что на лице Курта появилась широкая улыбка. Он начал бы неудержимо хихикать, если бы не его сильное чувство самосохранения. Он повернулся к Кортни и приказал голосом, как у робота: «Хорошо, сука. Заткнись!». У всех, кто это слышал, это вызвало хихикание, кроме Роуза и Сеймур. Возможно, стремясь сохранить лицо, Сеймур создала свою собственную конфронтацию, спросив Кортни, с таким большим количеством сарказма, сколько она могла собрать: «Ты - модель?». Лав, которая только что родила своего ребёнка три недели назад, была слишком быстра, чтобы взять верх над кем угодно в таком типе остроумия - особенно над Стефани Сеймур - и дала отпор: «Нет. Ты - нейрохирург?». С этим Роуз и Сеймур быстро удалились.

Потом «Нирване» пришло время выходить на сцену. Шефы «MTV» уже придумали план на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы быть уверенными, что Курт их не обманет. Инженеры были проинструктированы, что если группа будет играть «Rape Me», они должны были немедленно дать рекламу. Единственная проблема была в том, что никто в кабине не знал, как звучит невыпущенная «Rape Me». Шоу началось, и «Нирвана» вышла на сцену. Внезапно наступило неловкое молчание, и в тот момент можно было увидеть, как Курт, Крист и Дэйв зажмурились. Курт жил ради таких моментов - все те часы во время его юности, когда он машинально рисовал логотипы групп в записных книжках и бесчисленные часы просмотра «MTV» хорошо его обучили. Он знал, что никогда не разочарует зал, будь то восемнадцать ребят в Любительском Народном Театре,

или компания свиты с «MTV», сидящих в Ви-Ай-Пи-секции. Он начал медленно бренчать на своей гитаре. Сначала было неясно, какую песню он играет, но когда Крист вступил с партией баса, все в зале и по радиоволнам, услышали начальные аккорды «Rape Me». Что телевизионные зрители не могли слышать или видеть, это то, что один из руководителей «MTV» бежит в аппаратную. Но до того, как их могли отключить, «Нирвана» переключилась на первые аккорды «Lithium». «Мы сделали это, чтобы их разозлить», - вспоминал Крист. Это было меньше двадцати секунд - и «MTV» вырезали это, когда они снова повторяли этот концерт - но это был один из самых прекрасных моментов «Нирваны». Когда песня закончилась, Крист подбросил свой бас в воздух, и он приземлился прямо ему на лоб. Он спустился со сцены и упал без сил, и многие подумали, что он умер. Когда Финнерти нашла его за кулисами, он трясся и смеялся.

Когда «Нирвана» завоевала награду за Лучшее Альтернативное Музыкальное Видео, они послали его получать пародиста Майкла Джэксона. Но все трое членов группы на самом деле появились, когда они завоевали приз Лучшему Новому Артисту, и Курт сказал: «Знаете, очень трудно верить всему, что читаешь». Опровержение статьи «Vanity Fair» стало для него навязчивой идеей. Он был трезв в течение двух недель, у него был ясный цвет лица и чистота проповедника в глазах. Впоследствии, пока Эрик Клэптон играл «Tears in Heaven», Финнерти и Кортни сговорилась заставить Курта и Эдди Веддера станцевать вместе медленный танец. Когда женщины столкнули их вместе, Курт схватил своего конкурента и танцевал с ним, как неуклюжий подросток на балу.

Новоселич тем временем столкнулся с Даффом МакКэганом из «Guns N' Roses» и двумя телохранителями, нарываясь на драку. Крист, Кортни и малышка Фрэнсис были в трейлере группы, когда окружение безуспешно пыталось его свалить. Курт это пропустил, потому что он уехал, чтобы успеть к комендантскому часу «Эксодуса». «Это было довольно забавно, то, что ты сделал», - сказала Финнерти, когда он влез в фургон, чтобы уехать. «Да», - сказал Курт. Он улыбался, как маленький мальчик, который смутил своих преподавателей, но убежал, чтобы снова их раздражать на следующий день.

Спустя неделю после «MTV Awards» Курт сел в своём доме в Альта-Лома с Робертом Хилберном из «Los Angeles Times», чтобы дать своё первое большое интервью за шесть месяцев. Впервые он был отдалённо честен с кем-то из прессы по поводу своего пристрастия к героину – более половины печатного интервью касалась его сражений с наркотиками и здоровьем. Курт признался в проблеме с героином, но преуменьшил её степень. Он сказал, правильно, что его опыт с наркотиками до того, как он записал «Nevermind», был лишь «поверхностным», но когда он говорил о своём употреблении с того времени, он его минимизировал, называя его «маленькой привычкой», и рассказывал о своей стадии зависимости как о «трёхнедельной». Он сказал, что он «предпочёл использовать наркотики», воспроизводя язык своих собственных дневников.

Многие из его комментариев о его здоровье и его жизни были смягчены присутствием Фрэнсис, которую он держал на руках во время интервью. «Я не хочу, чтобы, когда моя дочь выросла, её однажды изводили бы дети в школе…. Я не хочу, чтобы люди говорили ей, что её родители были героинщиками, - говорил он. - Я знал, что, когда у меня будет ребёнок, я буду ошеломлён, и это верно…. Я не могу передать, насколько изменилось моё отношение, с тех пор как у нас появилась Фрэнсис. Держать на руках моего ребёнка – это самый лучший в мире наркотик».

Он говорил о том, как он был близок к уходу из «Нирваны», но сказал, что группа теперь находится на твёрдой почве. Они планировали записать «очень сырой альбом» и могли бы снова гастролировать, предполагал он. Но он не принимал в расчёт идею относительно длинного тура, предупреждая, что его хрупкое здоровье мешает ему сделать это. «Мы не могли бы больше продолжать длинные туры, - сказал он Хилберну. - Я лучше буду здоровым и живым. Я не хочу жертвовать собой или своей семьёй».

Это интервью представляло собой эмоциональный прорыв для Курта; будучи честным по поводу своего пристрастия, он избавился от части позора, связанного с ним. Как только Курт обнаружил, что за честность ему рукоплещут, а не избегают, он чувствовал себя человеком, которого обрекли на публичную экзекуцию, только чтобы в последний момент простить. Вскоре после выхода статьи Хилберна он размышлял в своём дневнике над текущим состоянием своей жизни.

Иногда я думаю, что я мог быть просто самым счастливым парнем в мире. Почему-то в прошлом году я был благословлён множеством хорошо сделанного материала, и я особо не задумываюсь, что эти безделушки и подарки были приобретены из-за того факта, что я – приветствуемый критикой, любимый во всём мире подростковым кумиром, подобный полубогу блондин-ведущий вокалист, непонятно честный. Заикающийся, с откровенным дефектом членораздельной речи, Золотой мальчик, рок-звезда, который наконец, наконец перестал скрывать своё порочное двухмесячное пристрастие к наркотикам, излив на мир классическое: «Я больше не могу хранить это в тайне, потому что мне причиняет боль то, что я скрываю какую-то часть моей личной жизни от моих любящих, обеспокоенных, мы-думаем-о-тебе-как-о-нашем-всеобщем-достоянии-персонаже-комиксов-но-мы-по-прежнему-любим-тебя-фэнов». Да, дети мои, в этих словах полного грёбаного идиота, говорящий от имени всего: «Мы очень ценим то, что ты, наконец, признался в том, в чём мы тебя обвиняли, нам нужно было услышать это, потому что мы были обеспокоены, потому что эти ехидные сплетни, шутки и догадки у нас на работе, в школах, и на вечеринках, ну, м-м-м, истощились».

Поиск по сайту: