СНОВА В ШКОЛЕ

Олимпия, штат Вашингтон апрель 1987 – май 1988 года

«Чёрт, я снова в школе! Я хочу переехать обратно в Абердин». - выдержка из письма к Дэйлу Кроверу.

Через два месяца после концерта в Рэймонде Курт предпринял ещё одну знаменательную поездку: он навсегда уехал из Абердина. Он провёл там первые двадцать лет своей жизни, но, уехав, он редко возвращался. Он собрал свои вещи, которые в то время включали немногим более, чем мешок «Hefty» с одеждой, корзину с альбомами, и его теперь опустевшую клетку для крысы, и загрузил их в машину Трэйси для 65-мильной поездки в Олимпию. Хотя Олимпия была всего чуть-чуть побольше, чем Абердин, это был город-колледж, столица штата, и одно из самых причудливых мест к западу от Ист-виллидж, со странной коллекцией панк-рокеров, художников, потенциальных революционеров, феминисток и просто явно экстравагантных типов. Студенты в Колледже Вечнозелёного Штата – который всюду звали Гринерами* - создавали свой собственный учебный план. У Курта в планах не было колледжа, но он был, по крайней мере, в надлежащем возрасте, чтобы с ними сойтись. У него должны были быть противоречивые отношения с компанией этого города с претензией на художественность - он очень хотел, чтобы они его приняли, однако он часто чувствовал, что не соответствует их требованиям. Это была периодически повторяющаяся тема в его жизни.

Курт переехал в Олимпию, чтобы жить с Трэйси в однокомнатной квартире в старом доме, превращённом в «трёшку» на Пир-стрит, 114 1/2. Она была крошечной, но арендная плата была всего 137.50 $ в месяц, включая коммунальные услуги. И расположение, всего в нескольких кварталах от центра города, было идеальным для Курта, который редко имел возможность пользоваться действующим транспортным средством. В первый месяц он без особого успеха искал работу, в то время как Трэйси содержала его, работая в кафетерии авиационного завода «Боинг» в Сиэтле. Она работала с полуночи до раннего утра, и это длинное ежедневное расстояние означало, что она уезжала на работу в десять вечера и не приезжала домой до девяти утра. Эта работа действительно приносила устойчивый доход - то, чего, как они оба знали, нельзя было ожидать от Курта - и она могла красть еду, чтобы добавить к своему заработку. Из-за своих необычных смен Трэйси начала оставлять Курту списки того, что он должен сделать, и эта форма общения превратилась в ритуал их отношений. Один такой список, который она написала в конце 1987 года, гласил: «Курт: подмети кухню, за кошачьим туалетом, мусорным ведром, под кормом кота. Вытряси коврики, положи грязную посуду в раковину, приберись в закутке, подмети пол, вытряси коврики, пропылесось и приберись в гостиной. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Эта записка была подписана сердечком и улыбающимся лицом. В ответ Курт написал: «Пожалуйста, поставь будильник на 11. Тогда я помою посуду. Хорошо?».

Сперва Курт помогал с работой по дому, мыл посуду и даже иногда мыл пол. Хотя квартира была крошечной, ей требовалась постоянная уборка из-за их зверинца из домашних животных. В то время как фактический перечень менялся за следующие два года в зависимости от продолжительности жизни, у них были пять кошек, четыре крысы, австралийский попугай, два кролика и черепахи Курта. В квартире был запах, который гости часто неблагосклонно сравнивали с зоомагазином, но можно сказать, что это был дом. Курт назвал их кролика Стю.

Он также покрасил ванную в алый цвет и написал на стене «РЕДРАМ», ссылаясь на «Сияние» Стивена Кинга. Поскольку у Курта была склонность писать на стенах, они благоразумно были покрыты в основном рок-плакатами, многие повернуты обратной

стороной, поэтому у него было больше места для творчества. Немногие плакаты, демонстрирующие лицевую сторону, все были, так сказать, некоторым образом видоизменены. Огромный плакат «Beatles» теперь мутировал в афро, и очки были на Поле Маккартни. Над кроватью был плакат «Led Zeppelin», к которому Курт добавил следующую прозу: «Неудачник, пьянь, алкоголик, мразь, подонок, дегенерат, вошь, струпья, инфекции, пневмония, диарея, кровавая рвота, моча, дисфункциональная кишечная мышца, артрит, гангрена, психотическое умопомешательнство, неспособный строить фразы, ожидая быть предоставленным самому себе в коробке в снегу». Рядом с этим перечислением был рисунок бутылки креплёного вина «Сандербёрд» и карикатура на Игги Попа. На холодильнике красовался фотоколлаж, который он сотворил из изображений мяса, смешанных со старыми медицинскими иллюстрациями патологически изменённых влагалищ. «Он был неравнодушен к тем вещам, которые были грубы», - вспоминала Трэйси. И хотя сам Курт редко говорил о религии – «я думаю, что он верил в Бога, но больше в дьявола чем на самом деле в Бога», говорила Трэйси – на стенах были кресты и прочие религиозные экспонаты. Курту нравилось воровать с кладбища скульптуры Девы Марии и рисовать кровавые слёзы под её глазами. Трэйси росла в лютеранской семье, и большинство их религиозных дискуссий касалось того, мог ли Бог существовать в мире, наполненном таким ужасом, и Курт принимал позицию, что Сатана более силён.

Побыв пару месяцев домохозяином, Курт устроился на недолгую работу за 4.75 долларов в час в «Обслуживание Зданий Лемонс», маленький семейный бизнес по уборке. Он заявлял своим друзьям, что он убирал кабинеты врачей и стоматологов и использовал эту возможность, чтобы красть лекарства. Но, по словам владельца бизнеса, на маршруте, где работал Курт, были главным образом промышленные здания, где было немного шансов что-нибудь украсть. Он использовал кое-что из того, что он заработал, чтобы купить ржавый старый «Датсан». Одно было несомненно по поводу этого обслуживания зданий: и физически, и эмоционально оно оставляло Курту мало энергии, чтобы уже не заниматься уборкой своей собственной квартиры, что создало первый конфликт между ним и Трэйси. Даже после того, как он бросил эту работу, он явно желал, чтобы больше никакой уборки за всю его жизнь ему не требовалось.

В Олимпии его внутренняя художественная жизнь развивалась так, как никогда ранее. Будучи безработным, Курт пустил в ход определённый режим, которому он следовал до конца своих дней. Он вставал около полудня и у него был, так сказать, поздний завтрак. Его любимой едой были макароны и сыр «Крафт». Пробуя другие марки, его тонкий вкус определил, что, когда доходило до плавленого сыра и макаронных блюд, «Крафт» заслужил свою роль лидера рынка. После еды он проводил остальную часть дня, занимаясь одной из трёх вещей: смотрел телевизор, что он сделал беспрерывно; занимался на своей гитаре, что он делал по нескольку часов в день, обычно смотря при этом телевизор; или создавал какой-нибудь художественный проект, будь то картина, коллаж или трёхмерная инсталляция. Эта последняя деятельность никогда не была формальной - он редко называл себя художником - однако он проводил часы в этой манере. Он также писал в своих дневниках, хотя внутренний диалог, который он вёл, был не столько прямым репортажем его дня, сколько терапевтическим одержимым / навязчивым методом, с помощью которого он давал волю своим сокровенным мыслям. Эти записи были образными и порой тревожащими. Его песни и дневниковые записи иногда сочетались, но и то, и другое было одержимо отправлениями человеческого организма: рождение, мочеиспускание, дефекация и сексуальность были темами, в которых он достиг совершенства. Один маленький отрывок иллюстрирует эти легко узнаваемые темы, к которым он возвращался снова и снова:

Шеф-повар Бойярди* более скуп более силён менее восприимчив к болезням и более влиятелен, чем самец гориллы. Он приходит ко мне ночью. Специально открывая

замки и сгибая решётки на моём окне. Обходясь мне в жуткие суммы денег за консультации по поводу домашних ночных вторжений. Он приходит ко мне в мою спальню. Голый, бритый и пьяный. Покрытая гусиной кожей толстая чёрная рука волосы встают дыбом на его коже. Стоя в накопителе жира для пиццы. Блюя мукой. Она попадает в мои лёгкие. Я кашляю. Он смеется. Он взбирается на меня. Я бы хотел пнуть его горячо воняющую чёртову задницу мачо.

Эти сокровенные мысли, порой полные насилия, резко отличались от внешнего мира Курта. Впервые в жизни у него была постоянная подружка, которая любила его до безумия и брала на себя каждую его потребность. Иногда то внимание, которое уделяла ему Трэйси, граничило с материнской заботой, а он в некоторой степени нуждался в материнской заботе. Он говорил своим друзьям, что она «лучшая подружка в мире». Будучи парой, они проявляли признаки общественного порядка. Они вместе ходили в прачечную самообслуживания, и когда они могли себе это позволить, брали пиццу на вынос в Таверне на Четвёртой авеню (они жили по соседству с пиццерией, но Курт утверждал, что она обслюнявленная). Курт любил готовить, и он часто делал Трэйси своё фирменное первое блюдо, «ванильный цыплёнок», или домашнюю лапшу Альфредо. «Он ел такие вещи, которые заставляют людей прибавлять в весе, но он так в весе и не прибавил», - замечала Трэйси. Его размеры всегда были предметом беспокойства, и он посылал заказы порошков для увеличения веса по объявлениям в конце журналов, но у них был небольшой эффект. «У него просматривались тазовые кости, и у него были выпуклые колени, - вспоминала Трэйси. - Он не носил шорты, пока не становилось очень жарко, потому что он был очень застенчив по поводу того, какие тощие у него ноги». В одну поездку на пляж Курт поехал одетым в длинные бриджи, пару «Ливайс», вторая пара «Ливайс» была одета поверх первой пары, рубашку с длинным рукавом, футболку и две фуфайки. «Он хотел сделать так, чтобы он казался больше», - говорила Трэйси.

Единственное в его жизни, что успешно заставляло его чувствовать себя больше, была его музыка, и к лету 1987 года группа была в расцвете сил. Они по-прежнему не остановились на постоянном названии, как только ни называясь - от «Throat Oyster» («Створка Устрицы») до «Ted, Ed, Fred» («Тед, Эд, Фред»), в честь приятеля мамы Грега Хокансона. Они сыграли на нескольких вечеринках в начале 1987 года, а в апреле они даже выступали на колледж-радиостанции «KAOS» в Олимпии. Трэйси дала плёнку этого радиошоу Джиму Мэю из Любительского Народного Театра (ЛНТ) в Такоме и убедила Джима пригласить их. Трэйси и Шелли содействовали группе в те ранние дни способами, которые нельзя недооценивать: они играли неофициальные роли пресс-агентов, менеджеров, бухгалтеров и рекламистов-продавцов, в дополнение к их работе по обеспечению того, чтобы их мужчины были сыты, одеты и репетировали.

В мае состоялся первый концерт группы не на вечеринке, который они играли под названием «Skid Row»(«Городское Дно») – в то время Курт не знал, что у лайт-металл-группы из Нью-Йорка такое же имя. Это не имело значения; они меняли названия на каждом из ранних концертов, так, как светский лев мог бы примерять шляпы. Это выступление, хотя и немного позже вечеринки в Рэймонде, показало группу стремительно растущей. Даже Трэйси, которая была пристрастна, поскольку она была влюблена в певца, была поражена тем, насколько они развились: «Когда они начали играть, у меня широко открылся рот. Я сказала: «Эти парни хороши!».

Может, они звучали и хорошо, но они, несомненно, странно выглядели. На этом концерте Курт попытался быть эффектным. Он был одет, как и на многих концертах в этом году, в расклешённые брюки, шёлковую гавайскую рубашку и четырёхдюймовые туфли на платформе, чтобы казаться выше. Музыкант Джон Пёрки оказался в ЛНТ в тот вечер и, несмотря на их странное одеяние, вспоминал, что «просто обалдел. Я слышал, как пел этот человек, и это меня совершенно поразило. Я никогда раньше не слышал такого

голоса, как у него. Он был очень индивидуальный. Была одна песня, «Love Buzz», которая явно выделялась».

«Love Buzz» было одной из недостающих частей, необходимых группе. Крист обнаружил эту песню на альбоме голландской группы под названием «Shocking Blue», и Курт сразу же принял её и сделал их фирменной песней. Она начиналась с барабанного бита в среднем темпе, но быстро превращалась в кружащийся гитарный рифф. Их исполнение этой песни смешивало равные части психоделического транса с глухой, замедленной тяжеловесностью партии баса Криста. Курт играл гитарное соло, навзничь лёжа на полу.

Они начали регулярно играть в ЛНТ, хотя предполагать, что они формировали аудиторию, было бы преувеличением. Сам театр был бывшим порно-кинотеатром, и единственным источником тепла был пропановый вентиляторный воздухонагреватель, который громко работал даже во время концертов группы. Курт высказывался, что в этом месте был «вездесущий запах мочи». Большинство в толпе на их ранних концертах приходило посмотреть на другие группы – вечером накануне выступления Курта играли «Bleeder», «Panic» и «Lethal Dose». «Джим Мэй пригласил тех парней, несмотря на то, что больше никто с ними не соприкасался, - объяснял Базз Осборн. – Именно там они приобрели свой первый жизненный опыт». Курт, всегда учившийся у Базза, понимал, что даже концерт перед своими друзьями был шансом на рост. «Я мог рассчитывать на них, чтобы они сыграли в любое время, вспоминал Мэй. - Курт никогда не брал денег, что было также для меня хорошо, потому что я делал только около двенадцати концертов в месяц, и только два приносили деньги». Курт мудро оценил свою ситуацию и понял, что группа получит больше концертов и больше опыта, если они будут играть бесплатно. Зачем им нужны деньги? У них были Трэйси и Шелли.

Шелли, как и Трэйси, устроилась на работу в кафетерий «Боинга». Она и Крист переехали в квартиру в Такоме, в 30 милях к северу от Олимпии. Из-за этого переезда группа ненадолго распалась. Раньше, когда и Крист, и Эрон жили в районе Абердина, Курт ездил на репетиции на автобусе. Но поскольку Крист был в Такоме и работал на двух работах (в «Сирзе» и в качестве промышленного художника), единственным, у кого, казалось, было время на группу, был Курт. Он написал Кристу письмо, чтобы уговорить его вернуться назад в группу. «Оно было забавным; оно было похоже на рекламное объявление, - вспоминал Крист. – «В нём было написано: «Давай, присоединяйся к группе. Никаких обязательств. Никаких обязанностей (ну, кое-какие)». И я позвонил ему и сказал: «Да, давай сделаем это снова». То, что мы сделали, это соорудили репетиционную точку внизу, в подвале нашего дома. Мы курсировали по стройплощадкам, собирали отходы и обустроили его старыми деревянными брусами и старым ковром». Курт и Крист некоторое время были друзьями, но это второе создание группы глубже сплотило их отношения. Хотя ни один особенно не славился разговором о своих эмоциях, они выковали братские узы, которые казались сильнее всех прочих отношений в их жизни.

Но даже имея репетиционную точку в Такоме, когда 1987 год подходил к концу, они снова столкнулись с проблемой ударника, которая будет изводить их в течение следующих четырёх лет. Бёркхард жил по-прежнему в Грэйс-Харбор, и с новой работой помощника менеджера в абердинском «Бургер-Кинге» он больше не мог с ними играть. В ответ Курт поместил объявление «Требуются Музыканты» в номере «Rocket» за октябрь 1987 года: «ТРЕБУЕТСЯ СЕРЬЁЗНЫЙ УДАРНИК. Ориентация на андеграунд, «Black Flag», «Melvins», «Zeppelin», «Scratch Acid», Этель Мёрман. Подвижный, как чёрт. Курдт

352-0992». Они не нашли никаких серьёзных соискателей, поэтому к декабрю Курт и Крист начали репетировать с Дэйлом Кровером, который вернулся из Калифорнии, и они начали говорить о записи демо. В 1987 году у Курта было множество песен, и он жаждал их записать. Он увидел объявление «Reciprocal», студии, которая запрашивала всего 20 $ в час за запись, и заказал январскую сессию с подающим надежды продюсером Джэком

Эндино. Эндино понятия не имел, кто такой Курт, и он записал «Курта Ковэйна» в свой график.

23 января 1988 года друг Новоселича привёз группу и всю их аппаратуру в Сиэтл в покрытом гонтом доме на колёсах, обогреваемом дровяной печью. Он напоминал захолустную лачугу, размещённую в пикапе, каковой он и был. Направляясь в большой город, они напоминали «Beverly Hillbillies» с дровяным дымом, выходящим из задней части дома на колёсах; их грузовик был так перегружен, что задевал все ухабы на дороге.

«Reciprocal» управлялся Крис Хэнжек с Эндино. «Mudhoney», «Soundgarden» и «Mother Love Bone» - все там работали, и к 1988 году она уже была легендарной. Сама студия была всего 900 квадратных футов, с диспетчерской, такой крошечной, что три человека сразу не могли располагаться в ней удобно. «Ковры были потёртыми, все дверные рамы разваливались и чинились несколько раз, и это показывало их возраст, - вспоминал Хэнжек. – Можно было увидеть, что в этом месте были подписи 10 000 музыкантов, которые ошивались в этом месте». Однако для Курта и Криста это было именно то, что они искали: наряду с желанием записать демо-кассету они стремились находиться в той же лиге с этими другими группами. Они быстро обошлись без официального знакомства и почти сразу приступили к записи. Менее чем за шесть часов они записали и смикшировали девять с половиной песен. Последняя песня, «Pen Cap Chew», была не завершена, поскольку катушка с плёнкой закончилась во время записи, и группа не хотела выкладывать дополнительные 30 $ на ещё одну катушку с лентой. Группа произвела впечатление на Эндино, но не слишком. В конце дня Курт оплатил счёт на 152.44 $ наличными, деньги, которые, как он сказал, он сэкономил, занимаясь своей работе по уборке.

Потом дом на колёсах был снова загружен аппаратурой, и группа направилась на юг - в этот день у них также был запланирован концерт в Любительском Народном Театре Такомы. За час езды они дважды прослушали демо. Эти десять песен были, по порядку, «If Yoy Must», «Downer», «Floyd the Barber», «Paper Cuts», «Spank Thru», «Hairspray Queen», «Aero Zeppelin», «Beeswax», «Mexican Seafood» и половина «Pen Cap Chew».

Когда пришло время концерта, они сыграли те же самые десять песен по порядку. Для Курта это был день триумфов, его первый день в качестве «настоящего» музыканта. Он был на студии в Сиэтле, и он сыграл ещё один концерт перед обожающей компанией из двадцати человек. В тот вечер в программе в другой группе играл Дэйв Фостер и вспоминал это выступление как особенно вдохновенное: «Они были замечательными. Кровер был просто великолепен, хотя было тяжело расслышать его из-за пропанового вентиляторного воздухонагревателя, поскольку был очень холодный вечер».

За кулисами произошёл инцидент, который охарактеризовал этот вечер такими способами, которых Курт не мог предвидеть. По сравнению с Кристом и Куртом Кровер был ветераном, и он с «Melvins» играли в ЛНТ несколько раз. Он спросил Курта, сколько они заработали за этот концерт, и когда Курт сказал ему, что они играли его бесплатно, Кровер выразил несогласие. Мэй объяснил, что он пытался заплатить группе за несколько их последних концертов – дела у клуба, наконец, пошли чуть получше) - но что Курт постоянно отказывается брать деньги. Кровер начал кричать до тех пор, пока Курт, наконец, не сообщил: «Мы не берём никаких денег». Кровер утверждал, что, даже если плата была всего каких-то жалких 20 $, на карту поставлен принцип: «Ты никогда не должен делать этого, Курт. Эти парни просто вас обманывают. Вас всегда будут обманывать. Вы должны получать свои деньги». Но Курт и Крист понимали реальность ситуации Мэя. Мэй, наконец, придумал компромисс, который позволял Курту сохранить свою честность и осчастливить Кровера: он убедил группу взять 10 $ на бензин. Курт положил эту купюру в 10 $ себе в карман и сказал: «Спасибо». В тот вечер он ушёл из клуба впервые в жизни профессиональным музыкантом, трогая пальцем купюру по пути до самого дома.

Месяц спустя Курт отпраздновал своё 21-летие, наконец, испытав американский обряд посвящения, который означал, что он мог легально покупать спиртное. Они с Трэйси напились – на этот раз покупал Курт - и поели пиццы. Отношения Курта с алкоголем были то продолжающимся, то прекращающимся флиртом. Будучи с Трэйси, он меньше пил и принимал меньше наркотиков, чем в те дни, которые он провёл в абердинской лачуге. Никто из его друзей не помнил, чтобы он был самым пьяным в их группе – эта особенность обычно выпадала Кристу или Дилану Карлсону, который к тому времени жил по соседству с Куртом на Пир-стрит - и иногда Курт казался совершенно воздержанным. Ещё один их сосед, Мэтью «Слим» Мун, бросил пить два года назад, поэтому рядом были примеры воздержания. Бедность Курта в 1988 году означала, что он едва мог позволить себе еду, поэтому такая роскошь, как алкоголь, приберегалась на праздники, или когда он мог совершить набег на ещё чей-то холодильник.

К тому времени, когда Курту исполнился 21, он временно бросил курить и был твёрд по поводу того, чтобы люди не курили рядом с ним (он подписал записку одному другу в том году как «заносчивая рок-звезда, которая жалуется на дым»). Он чувствовал, что курение вредит его голосу и его здоровью. Курт всегда был странной смесью самосохранения и самоуничтожения, и встретив его однажды вечером, можно было с трудом представить себе, что он был тем же самым человеком, если бы вы столкнулись с ним две недели спустя. «Однажды мы ходили на вечеринку в Такоме, - вспоминала Трэйси, - и на следующее утро он спрашивал меня, что он делал, потому что он был очень пьян. А я сказала ему, что он курил сигарету. Он был шокирован!».

Его сестра Ким приезжала примерно в то время, когда Курту исполнился 21 год, и они были связаны так, как не были связаны в течение многих лет, пересказывая во всех подробностях их общую травму детства. «Он изводил меня лонг-айлендским чаем со льдом у себя дома, - вспоминала Ким. - Я заболела, но было весело». К 1988 году Курт перестал пить перед концертами – он всегда был сосредоточен на группе, исключая всё остальное. В 21 год он исключительно серьёзно относился к музыке. Он жил, спал и дышал группой. Даже до того, как у группы появилось постоянное название, Курт был уверен, что получить видео на «MTV» было их билетом к славе. С этой целью Курт убедил группу играть в абердинском «Радио-шэке*», в то время как один из друзей снимал это выступление на видеокамеру с маленькой платой за аренду, используя разнообразные спецэффекты. Когда Курт посмотрел законченную плёнку, даже он понял, что это больше похоже на любителей, притворяющихся рок-звёздами, чем на профессиональных музыкантов.

Вскоре после их выступления в «Радио-шэке» Кровер бросил работу в группе, чтобы вернуться в Калифорнию с «Melvins». Они всегда знали, что Кровер был только временным решением их проблемы с ударником. Массовое переселение «Melvins» было признаком того, во что в то время верили многие с Северо-Запада: прошло так много времени с тех пор, как какая-нибудь группа с Северо-Запада совершала прорыв – последним большим успехом была «Heart» - что переезд в более густонаселённый центр казался единственной дорогой к славе. Потеря Кровера добавилась к расстройству Курта, но это также помогло ему найти себя, и о его группе можно было думать как о чём-то другом, чем как об ответвлении «Melvins». Ещё в середине 1988 года больше людей в Олимпии знало Курта как тур-менеджера «Melvins», чем как лидера его собственной группы.

Всё поменялось. Кровер порекомендовал Дэйва Фостера, трудно стучащего и трудно живущего абердинского ударника. Однако снова иметь ударника в Грэйс-Харбор оставляло логистическую проблему, к тому времени у Курта был его «Датсан» для помощи. Когда машина работала, что было нечасто, он ездил в Абердин, заезжал за Гролом, отвозил его в Такому на репетицию, а потом полностью повторял свой путь в обратном направлении позже тем же вечером или утром, тратя на дорогу несколько часов.

Их первый концерт с Фостером был на вечеринке в одном доме в Олимпии по прозвищу «Лачуга Кэдди*». Одной из странностей Олимпии было то, что каждый студенческий дом в восьмидесятых имел какое-нибудь прозвище – «Лачуга Кэдди» находилась возле поля для игры в гольф. Помимо их радиошоу на «KAOS» и концерте «Brown Cow» в «Gessco», это было первое публичное выступление Курта в Олимпии, и это было сегментом трудной кривой роста. Играть в гостиной, полной студентов колледжа, было культурным шоком. Курт попытался одеться поприличнее - он был в своей разорванной джинсовой куртке с гобеленом «Тайной Вечери», пришитой на спине, с пластмассовой обезьяной, Чим-Чим, из мультфильма «Гонщик Спиди», приклеенной к эполету. Фостер был в футболке, варёных джинсах и с усами. Прежде, чем у группы даже появилась возможность начать, один парень со стрижкой ирокезом схватил микрофон и крикнул: «Ударники из Абердина определённо выглядят странно». Хотя парень критиковал именно Фостера, этот комментарий также очень обидел и Курта: он просто хотел, чтобы о нём думали как о каком-то ироничном парне из Олимпии, а не об абердинском провинциале. Классовые предрассудки были борьбой, которую он будет вести всю свою жизнь, потому что независимо от того, как далеко он уходил от Грэйс-Харбор, он чувствовал на себе клеймо деревенщины. Большинство Гринеров были из больших городов – как многие дети из привилегированных колледжей, их предубеждение по отношению к людям из сельских общин резко отличалось от того либерализма, который они выражали по отношению к другим расам. Концерт в «Лачуге Кэдди» был спустя почти год с того дня вечеринки в Рэймонде, и он застал Курта в парадигме, которую он не ожидал: его группа была слишком стильной для Рэймонда, но здесь, в Олимпии, они были недостаточно стильными.

Он обсудил это со своими товарищами по группе, надеясь что, если бы они выглядели более современно, к ним отнеслись бы более серьёзно. Курт велел Фостеру сократить свою ударную установку с двенадцати барабанов до шести, а потом он напал на внешний вид Фостера: «Ты не должен быть таким старомодным, Дэйв». Фостер сердито ответил: «Это нечестно - высмеивать меня как парня с короткой стрижкой – я устроился на работу. У нас могут быть зелёные волосы и, тем не менее, мы будем выглядеть как деревенщины». Несмотря на тот факт, что он говорил полную противоположность в интервью, Курт был очень озабочен тем, что люди о нём думали. Если это означало избавление от своей варёной джинсовой куртки с белым воротником из овечьей шерсти, которая теперь находилась в гардеробной его квартиры, так тому и быть. Одежда Фостера, кроме усов, ничем не отличалась от одежды Курта два года назад, возможно, поэтому Курт воспринял эту критику так лично. Курт обнаружил, что панк-рок, несмотря на то, что был провозглашён раскрепощённым жанр музыки, пришёл со своими собственными социальными нравами и стилями, и что они были значительно более ограничены, чем те соглашения, против которых они будто бы бунтовали. Существовал дресс-код.

Возможно, в какой-то слабой попытке оставить позади своё прошлое и те ассоциации с Абердином, которые были у группы, Курт придумал окончательное название для группы. Фостер впервые услышал о новом названии, когда увидел рекламную листовку «Нирвана» дома у Курта. «Кто это?», - спросил он. «Это мы, - ответил Курт. - Это означает достижение совершенства». В буддизме нирвана – это место, достигаемое, когда кто-то выходит за пределы бесконечного цикла возрождений и человеческих страданий. Отвергая желания, после Восьмеричного Пути и через медитацию и духовную практику верующие пытаются достичь нирваны и таким образом получить освобождение от боли жизни. Курт в то время считал себя буддистом, хотя единственное, в чём он придерживался этой веры – это смотрел ночную телевизионную программу.

Именно под названием «Нирвана» группа впервые добилась внимания в Сиэтле, городе с населением в полмиллиона, где, как был убеждён Курт, его куртка с «Тайной Вечерей» хорошо подойдёт. Джэк Эндино повторно смикшировал сессию от 23 января на

кассете, которую он передал нескольким своим друзьям. Одна отправилась к Дон Андерсон, которая писала для «Rocket» и издавала фэнзин «Backlash»; другая – к Ширли Карлсон, которая была ди-джеем-волонтёром на «KCMU», радиостанции Вашингтонского Университета; а третью он передал Джонатану Поунмэну, совладельцу «Sub Pop», независимой студии звукозаписи Северо-Запада. Все три кассеты очень повлияли на будущее «Нирваны». Андерсон эта кассета понравилась настолько, что она планировала статью; Карлсон передавала «Floyd the Barber» на «KCMU», их первая трансляция в эфир; а Поунмэн получил от Эндино номер Курта. Когда он позвонил, Курт был дома с приехавшим к нему Дэйлом Кровером.

Это был разговор, которого Курт ждал всю свою жизнь. Впоследствии он переделал эти события, чтобы намекнуть, что слава пришла без какого-либо подталкивания с его стороны, но это не могло быть далеко от истины. Как только он получил это демо, он начал делать копии и рассылать их на студии звукозаписи по всей стране, присматриваясь, чтобы заключить контракт. Он посылал длинные, написанные от руки письма на каждую студию, о которой он знал, и тот факт, что он не знал о «Sub Pop», был единственным показателем скромного статуса студии. Курт больше всего был заинтересован в том, чтобы быть на «SST» или на «Touch and Go». Грег Джинн, один из владельцев «SST» и член группы «Black Flag», вспоминал, что получил ту раннюю демо-кассету по почте: «Моё мнение о них было таким, что они не были очень оригинальными, что они были механически альтернативными. Это было неплохо, но также не было замечательно». Хотя Курт послал массу демо на «Touch and Go» в 1988 году, и он даже зашёл так далеко, чтобы озаглавить эти песни «Демо «Touch and Go» в своей записной книжке, эта кассета произвела такое слабое впечатление, что никто на студии не помнил, что они её получали.

Эта плёнка наделала больше шума с Поунмэном, который дал кассету своему партнёру Брюсу Пэвитту на его основной работе - на «Muzak Corporation», компании, занимающейся музыкой, звучащей в лифтах. Странно, но комната для дублирования плёнок «Muzak» была предпочтительной основной работой для многих членов рок-элиты Сиэтла, и Поунмэн прослушал эту плёнку с теми, кто там присутствовал, включая Марка Арма из «Mudhoney». Они не одобрили её, поскольку Арм отверг её как «похожую на «Skin Yard», но не такую хорошую». Однако Поунмэн смог включить «Нирвану» в конец программы в маленьком клубе Сиэтла под названием «Vogue» одного из ежемесячных шоу «Sub Pop Sunday». В этих шоу за 2 $ участвовали три группы, хотя скидки на пиво было столь же большой частью приманки для зрителей, как и музыка. Поунмэн спросил, может ли «Нирвана» сыграть в «Vogue» в последнее воскресенье апреля. Курт, пытаясь казаться не слишком восторженным, быстро согласился.

«Vogue» был крошечным клубом на Первой авеню Сиэтла, славившимся своим барменом-трансвеститом. В прежние времена в нём недолго был клуб новой волны, а до этого – бар геев-байкеров. В 1988 году самой большой приманкой была ночная дискотека и скидки на пиво, например, три бутылки «Бир Бир» за три доллара. В этом отношении «Vogue» был отражением в целом плохого состояния сиэтлской клубной сцены клуба в то время, где было немного мест для игры новых групп. Как Пэвитт писал в «Rocket» в декабре 1987 года: «Несмотря на отчаянную нехватку хорошего клуба, Сиэтл редко видел столько групп». В «Vogue» не было такого сильного запаха мочи, как в Любительском Народном Театре, но в нём на самом деле был слабый аромат ванили, остаток от множества разбитых ампул с амилнитритом на полу во время ночной дискотеки.

Тем не менее, Курт Кобэйн не мог дождаться, чтобы выйти на ту сцену. Как пожилой гражданин, собирающийся на приём к стоматологу, группа позаботилась о том, чтобы приехать пораньше на этот крайне важный концерт - прибыв за четыре часа до начала концерта. От нечего делать и зная мало людей в этом городе, они бесцельно разъезжали на машине. Перед проверкой звука Курта стошнило на парковке возле места их выступления. «Это было только из-за того, что он нервничал, - вспоминал Фостер. - Он

не был пьян». До того, как их позвали, им пришлось ждать в своём фургоне, поскольку Фостер был несовершеннолетним.

Когда пришло время играть, Курт стал, по описанию Фостера, «довольно взволнованным». Когда они вышли на сцену, они были удивлены, увидев аудиторию, в точности такую же маленькую, как на их обычных концертах в ЛНТ. «Там почти никого не было, - вспоминала ди-джей Ширли Карлсон. – Те немногие люди, которые там были, все знали Трэйси или Курта по вечеринкам или слышали плёнку. Мы даже не знали, кто поёт».

В лучшем случае это было тусклое выступление. «Мы не очень облажались, - вспоминал Фостер, - типа, нам не приходилось останавливаться в середине песни. Но это было очень устрашающе, потому что мы знали, что это было для того, чтобы получить контракт на звукозапись». Они сыграли четырнадцать песен без всякого вызова на бис, начиная с «Love Buzz», которая в то время была необычна. Курт счёл благоразумным поставить свой лучший материал первым на тот случай, если люди уйдут.

Несколько зрителей на самом деле ушли, и Карлсон была одной из немногих, кто сказал что-то хорошее о группе, сравнивая их с «Cheap Trick»: «Я помню, как думала, что Курт не только умел петь и играть на гитаре, хотя вместе не очень хорошо, но у него был необыкновенный голос, как у Робина Зэндера». Большинство членов сиэтлского рок-эстэблишмента думали, что эта группа никуда не годится. На фотографа Чарлза Питерсона они настолько не произвели впечатления, что он не тратил зря на них плёнку и спросил Поунмэна, благоразумно ли подписывать контракт с этой группой.

Возможно, самым суровым критиком этого выступления группы, как всегда, был сам Курт. Когда фотограф Рич Хансен снимал группу после концерта, Курт, теперь потягивая спиртное, кричал: «Мы облажались!». «Они были очень самокритичны по поводу своего концерта, - вспоминал Хансен. - Казалось, был какой-то разговор о том, что они пропустили несколько аккордов. Я был поражён тем, какими они были ещё очень неопытными. У них была абсолютная наивность».

Фотографии Хансена с того вечера дают большее понимание этому выступлению-паноптикуму группы. Крист, ростом в шесть футов семь дюймов, кажется гигантом рядом с Куртом и Фостером; у него длинные бакенбарды и вьющиеся волосы средней длины. Фостер, ростом всего пять футов пять дюймов, доходит до груди Криста и одет в такую экипировку, за которую, как можно себе представить, его отчитывал Курт: варёные джинсы, белая футболка с силуэтом горы, выполненным шелкографией, и бейсбольная кепка задом наперёд с логотипом пива «Корона». Он, кажется, держится на некотором расстоянии, возможно, помня, что он должен быть на работе в семь утра. Курт, которого Хансен убедил сесть на колено к Кристу для нескольких кадров, одет в джинсы, серую фуфайку, вывернутую наизнанку, и тёмный свитер. Его белокурые волосы отросли до длины на три дюйма ниже плеч. Со своей отросшей пятидневной щетиной он имеет поразительное сходство с некоторыми изображениями Иисуса Христа. Даже выражение лица Курта на одной из фотографий - страдальческий и отсутствующий взгляд, как будто он отмечает этот момент во времени – похож на образ Христа на «Тайной Вечере» Леонардо да Винчи.

По дороге домой Курт обсуждал этот концерт как их первую настоящую неудачу и клялся, что они больше никогда так не оконфузятся. Было четыре утра, прежде чем они вернулись домой, и в этой долгой поездке Курт обещал своим товарищам по группе и самому себе, что он будет больше репетировать, писать новые песни, и они больше не облажаются. Но когда Поунмэн позвонил ему через пару дней и предложил им вместе записать альбом, внезапно собственные воспоминания Курта об этом концерте изменились. Две недели спустя Курт написал письмо Дэйлу Кроверу, озаглавив его: «О, и наше окончательное название – «Нирвана»». Цель письма состояла в том, чтобы и похвастаться, и чтобы посоветоваться. Это было одно из многих писем, которые он написал, но так и не отправил, и его содержание подробно описывает те детали того

вечера, которые он предпочёл вспомнить, и те детали, которые он предпочёл забыть или восстановить на свой собственный вкус. Он написал полностью следующее:

Итак, в течение последних пары месяцев наше демо своровали, записали и обсуждали все светила Сиэтлской Сцены. И тот чувак, Джонатан Поунмэн (помнишь того парня, который мне звонил, когда ты последний раз был у меня?) Мистер-Наследник бешеных денег, правая рука Брюса Пэвитта, а также финансовый инвестор «Sub Pop Records», устроил нам концерт в «Vogue» на «Sub Pop Sunday». Важное Событие. Но я думаю, что, возможно, помогли навязчивая реклама и то, что нас регулярно передавали на «KCMU». Столько людей, которые пришли, чтобы ОЦЕНИТЬ нас, не сидеть в баре, напиваться, смотреть на какие-то группы и получать удовольствие, а просто смотреть концерт. 1 час. Там было по представителю от каждой сиэтлской группы, чтобы просто посмотреть, мы чувствовали себя так, словно у них должны были быть карточки с оценками. И вот после выступления Брюс взволнованно пожимает нам руки и говорит: «Ничего себе, хорошая работа, давайте делать альбом», потом защёлкали вспышки камер, и та девушка из «Backlash» говорит: «Вот это да, мы можем сделать интервью», да, конечно, почему бы и нет. А потом люди говорят - хорошая работа, вы, парни, потрясающие, и теперь от нас ожидают, что мы будем целиком и полностью светскими людьми, встречаясь, знакомясь и т.д. ЧЁРТ, Я СНОВА В ШКОЛЕ! Я хочу переехать назад в Абердин. Нет, Олимпия точно такая же скучная, и я могу с гордостью сказать, что я был только в «Смитфилде» [кафе] раз 5 в этом году. И вот из-за этого беспорядочного события мы, по крайней мере, получили контракт на сингл с 3 песнями, который выйдет к концу августа, а в сент. или окт. выйдет EP. Мы попытаемся уговорить их на LP. Теперь Джонатан - наш менеджер, он устраивает нам концерты аж в Орегоне и Ванкувере. Он оплачивает всю запись и издержки, связанные со сбытом, и теперь у нас не должно быть чрезмерно больших счетов за телефонные разговоры. Дэйв работает хорошо. Когда-нибудь в следующем году «Sub Pop» собирается отправить в тур фургон с 2 или 3 сиэтлскими группами. Да, посмотрим. Исходя из ваших прошлых опытов, как ты думаешь, разумно ли будет требовать квитанции на запись, урезая затраты? Хватит о записях. О, кроме того единственного вечера в прошлом месяце мы с Крисом приняли кислоту и смотрели последний концерт (содрали с Джонни Карсона), и там были Пол Ревир и «Raiders». Они такие чёртовы тупицы! Усатые, выплясывают, пытаясь изображать из себя смешных и бестолковых. Это нас так взбесило, и я спросил Криса: у тебя есть какие-нибудь альбомы Пола Ревира и «Raiders»?

Даже на этой ранней стадии своей карьеры Курт уже начал процесс пересказа своей собственной истории в манере, которая формировала другого себя. Он начинал создание своего самого замечательного персонажа, мифического «Курдта Кобэйна», когда он начал писать с ошибкой своё имя. Он показывал этот тщательно очищенный фантом, когда ему нужно было дистанцироваться от своих собственных действий или обстоятельств. Он преувеличил каждый аспект концерта, который был, по его собственному признанию, лажей: компания была слишком маленькой, чтобы там были «представители от каждой сиэтлской группы»; вспышки камер были главным образом метафорическими, поскольку Хансен снял всего несколько кадров. Рассказывая о боссах «Sub Pop», которые подходили к нему, Курт даже пытается изображать себя как невольного участника своего собственного успеха. Но в тот момент он был начинающим актёром, и он признаёт, что планировал «уговорить [«Sub Pop»]» на полнометражный альбом. Стоит отметить, что фактически каждое деловое ожидание, которое было у Курта по поводу «Sub Pop», по крайней мере, в ближайшей перспективе, оказывалось невыполненным.

Поиск по сайту: