ВВЕДЕНИЕ. СОЦИАЛЬНАЯ НАУКА

...Эта наука изучает простейшие соединения, которые составляют базис общественной жизни; изучает возникновение и развитие самого важного средства общения между людьми — языков; затем более сложные формы соединений, от родового общения до государства, общие обычаи, нравы, религиозные убеждения и обряды, развитие права и хозяйства, наконец, законы, управляющие развитием и жизнью всего объединенного в государства и нации человечества. Она помогает и психологии при решении ее самых трудных и высоких задач, а именно, при исследовании тех процессов, которым обязаны своим происхождением нормативные законы нашего мышления, чувств и воли, логические, эстетические и этические принципы, ибо и этические принципы наука не может рассматривать «как бы непосредственно упавшими с неба», и в психологии народов создается почва, где обе науки пытаются совместно решать свои проблемы. Социальная наука, следовательно, обнимает и постигает государство, хозяйство, право, язык, нравы, религию, искусство, науку и, наконец, историю, как продукты социальной жизни. Общество — не как абстрактное, мифическое понятие, но как самый реальный факт совместной жизни и общей работы людей — есть как бы субстанция для социальной науки, а указанные проявления его жизни — те атрибуты, под которыми она может изучаться. В этом факте отдельные дисциплины имеют общую точку их соприкосновения, которой они не должны забывать, чтобы не впасть в односторонность и противоречие....

Я предпослал эти соображения, чтобы точно определить мою позицию по отношению к проблемам, которыми я думаю заняться далее. Я хочу, именно в кратких очертаниях показать, что такое право с точки зрения этики, построенной на почве социальной науки, попытаться установить следствия, которые вызывает нарушение правовых норм в обществе, и определить, наконец, характер социальной реакции против этих следствий — наказания.

Глава I

СОЦИАЛЬНАЯ ЭТИКА

(...) Человек, находящийся у исходного пункта социального развития, уже должен обладать специфической способностью считаться с жизнью других существ человеческого рода, т.е. умерять первоначально свойственное каждому организму стремление к самоутверждению и возможно более полному удовлетворению своих потребностей посредством второго прирожденного влечения к совместной жизни с другими людьми, причем этот второй импульс по необходимости ведет к ограничению эгоистических стремлений, так как только таким путем создается возможность общественной жизни.

...Таким образом, в человеке нужно различать два главных свойства или, лучше, две главных группы свойств. Одни, эгоистические, побуждают человека заботиться только о себе, другие, настойчиво влекущие каким бы то ни было образом к действиям, результат которых идет на пользу другому, а не самому действующему индивидууму, можно назвать альтруистическими. При отсутствии последних свойств, в известной степени немыслимо прочно устроенное общежитие, ибо без них никогда не началось бы соприкосновение людей....

Формула, к которой можно свести с социально-этической точки зрения все нравственные веления, такова: если ты желаешь существования общества и его развития, ты должен поступать так, чтобы твой образ действий способствовал сохранению и благосостоянию общества. А так как нежелание общества в основе невозможно, ибо тот, кто не хотел бы его, должен был бы освободить себя от всего, данного ему обществом, — что равнялось бы самоуничтожению — так как даже тот, кто очень тяжко преступает против общества, дает понять тем, что он продолжает в нем жить, что он все-таки его признает, то гипотетическое положение формулы может быть обращено в категорическое, которое гласит: действуй так, чтобы твой образ действий поддерживал общество и содействовал ему. Но наука не должна забывать, что все должное есть условное долженствование.

Такое условное долженствование встречается не только в обществе. Повсюду, где мы устанавливаем существование и развитие органического целого, мы находим такие условные законы, или, что тоже самое, нормы....

Сознанием, что люди в обществе солидарно связаны во всех своих действиях, порождается такая строгость нравственных требований, какой никогда не могла предполагать ригористическая нравственная этика....Сознание, что человек обязан обществу физически, духовно и морально, порождает такие глубокие обязанности индивидуума по отношению к целому, которые непрестанно будят у нас чувство долга, пред которым должно замолкнуть всякое другое чувство....

Жизненная деятельность, сообразная с этической нормой — таково первое и принципиальное требование общественной морали. Она требует, прежде всего, проявления воли во внешнем мире; для нее не имеет полной ценности намерение, которое не обнаруживается в деянии, заключающем в себе и способствующем всеобщему, но остается замкнутым внутри человека....

Общество и индивидуум — два полюса жизни человеческого рода, и каждая попытка разгадать ее будет обречена на неудачу, если будет односторонне опираться на один из этих полюсов, оставляя без внимания другой.

Глава II

ПРАВО

Вытекающие из условий существования и развития общества, обращенные для их осуществления к человеческой воле, нормы мы признали объективным содержанием этики. Если мы обратимся теперь, при определенном историческом общественном строе, к нормам, следование которым делает возможным продолжительное существование такого строя, мы получим право этого общества. Право, это — не что иное, как этический минимум. Объективно, это — условия сохранения общества, поскольку они зависят от человеческой воли, т.е. existenzminimum этических норм; субъективно — минимум нравственной жизнедеятельности и нравственного настроения, требующийся от членов общества.

Я говорю об условиях существования исторически-определенного строя. Ибо право меняется исторически в зависимости от условий существования различных состояний общества. В виде вечного, абсолютного права могли бы явиться только скудные нормы, при несоблюдении которых совершенно немыслимо возникновение даже самой примитивной формы человеческого общежития. Чем сложнее и развитее становятся способы и формы социальных отношений между людьми, чем многочисленнее и интенсивнее цели, достигнуть которых отдельный человек и все общество желают путем общения, тем больше число бездействующих на волю условий, при которых является возможность сохранить неприкосновенно такое сложное целое. Поэтому каждый общественный строй имеет свое особое право; поэтому право, в силу необходимости различается исторически и национально. Общим для всякого права является только его консервативный характер и его соотношение с нравственностью. Право, согласно этому воззрению, относится к нравственности, как часть к целому, как фундамент к зданию....

Всего яснее нравственный характер права, как этического минимума, выступает в первобытных законах раннего периода нравственности, как ее представляют десять заповедей Моисея и пять главных заповедей буддистов. Если в десяти заповедях, которые составляют основание этических понятий современных культурных народов, оставить в стороне заповеди, говорящие об отношении человека к Богу, в нем окажутся главным образом те основные нормы, на которых покоится правовой порядок всякого сколько-нибудь цивилизованного народа. «Чти отца и мать». «Не убивай, не кради, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй». Т. е., посредством этих заповедей охраняется и поддерживается святость семьи, неприкосновенность личности, собственности, брака, основывающегося на вере в честное слово нравственного и материального оборота. Буддистские заповеди, которым должен следовать каждый мирянин, точно так же предписывают не убивать ничего живого, не красть; соблюдать целомудрие и не лгать. Эти основные заповеди подавляют безграничное эгоистическое стремление в такой степени, чтобы оно не угрожало существованию всеобщенеобходимых социальных учреждений и благ. Чем дальше идет культурное развитие какого-либо народа, тем становится больше число таких норм, необходимых для сохранения целого и частей, тем поэтому шире нравственный базис права.... Этому противоречит, однако, все историческое развитие как права, так и нравственности. И право, и нравственность возникают из нравов, этического обычая....Исторически минимальное этическое требование нынешнего соблюдения нравственной нормы также предшествует требованию внутреннего ее усвоения.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что право, подобно нравственности, присоединяет к этому принципиальному требованию внешнего поведения второе, хотя и менее строгое, а именно — требование усвоения волею правовой нормы внутренне. Так как задача права состоит прежде всего в охране созданного положительными и отрицательными человеческими действиями общественного строя, то оно должно располагать силою принуждения, дабы в случае надобности возмещать путем принуждения то, что должно исполняться добровольными актами человека. Эта власть принуждения, сопровождающая право, является таким заметным его свойством, что нетрудно проникнуться убеждением в его существенном значении для права и считать право и принуждение нераздельно соотносительными понятиями. Однако принуждение обращается лишь против патологических явлений правовой жизни и...правовой порядок, который должен был бы применять в каждом отдельном случае принуждение для осуществления своих задач, держался бы на глиняных ногах....

Таким образом, именно возможность того, что принуждением может заменяться добровольное действие, указывает на необходимость усвоения права волею, ибо правовой порядок, осуществляющийся в течение долгого времени исключительно путем принуждения, является невероятным.

Этот внутренний характер права подтверждается на деле историческим и психологическим анализом его проявлений. Во времена первоначального образования государств оно живет в не писанном виде в сердцах народов, тесно связанное с благоговением и страхом перед Богом....

Таким образом, в правовом требовании соблюдения членами общества этического минимума скрывается, кроме непременной жизнедеятельности сообразно с нормой, более высокое требование усвоения нормы волей. Не только внешнего соблюдения порядка требует общество от своих членов, но и внутреннего хотения порядка. Конечно, последнего оно требует не от каждого в отдельности, но от всей совокупности своих членов. Со стороны отдельного человека его удовлетворяет это внешнее соблюдение нормы; у всей совокупности оно предполагает определенную степень правового настроения. Чем сильнее это последнее, тем прочнее правовой порядок, тем надежнее долженствующее быть переходить в сущее, чем оно ниже, тем случайнее ее исполнение, тем необходимее принуждение....Таким образом, этический минимум с субъективной стороны обозначает обязательную жизнедеятельность сообразно с правовыми нормами, усиленную той степенью внутреннего хотения норм, которая необходима, чтобы не предоставлять их осуществления только нравственному случаю и принуждению.

Вторым пунктом, который должен доказывать безразличие права по отношению к нравственности, является возможность дозволения правом того, что недопустимо морально....Безжалостный заимодавец, отбирающий у бедного должника его последнее достояние, поступает безнравственно, но не противоправно. Это противоречие, однако, разрешается, если принимать право с его этической стороны, как минимум нравственно-необходимого. Хотя этот заимодавец действует и не безнравственно, выколачивая долг, но он действовал бы более нравственно, если бы отпустил его должнику. При взгляде на право как на низшую ступень нравствен-ности устраняются все конфликты, которые возникают, если право и мораль представлять двумя самостоятельными силами....

Право является охранителем существования данного общественного строя. Чем же вызывается в этом консервативном элементе движение, необходимое для того, чтобы он шел наравне с развитием общества? Отчасти самим правом, когда развивается полное логическое содержание действующих норм, разрешается столкновение норм, друг другу противоречащих. Но движение права следует объяснять, как и развитие всякой другой социальной функции, лишь в связи со всеми функциями общества и на основании их теснейшего взаимодействия. Право определяется и обуславливается всеми формами проявления совместной человеческой деятельности, от религиозных воззрений до случайностей национальных и даже местных нравов. Ибо все органы и учреждения общества стремятся к самосохранению, сознательно или инстинктивно, и вызывают поэтому образование норм, поскольку на их существование может оказывать влияние человеческая воля.

Глава III

НЕПРАВДА

Поддерживаемые деятельностью человеческой воли условия существования общества составляют содержание права. Нарушение неприкосновенности этих условий существования со стороны противящейся норме человеческой воли представляет собой неправду. Она обозначает падение ниже этического минимума, который осуществляется нормами, необходимыми для существования определенного общественного строя, а субъективно — минимумом моральной жизнедеятельности.

Всякая неправда поэтому производится противящейся норме волей. Конечно, не соотвегствующее правовой норме обстоятельство может быть вызвано и другими силами, кроме противящейся норме воли. Но в таком случае возникает только логическая противоположность права, состояние является неправомерным; только противное прав, созданное противящейся норме волей, является неправым.... Нормы — социальные продукты, они создаются целями, которые для нас неразрывно связаны с понятием общества. Какое же отношение к обществу имеет по своему происхождению поступок индивидуума, направленный против нормы?...

Если мы ближе исследуем влияние общества на индивидуума, то найдем, что оно имеет двоякий характер. С одной стороны, общество образует его характер, с другой — оно создает для него мотивы. Почти всем, что делает индивидуума определенным, отличным от других существом, он обязан, отчасти физическим, отчасти социальным влияниям....

Если мы будем иметь в виду преимущественно те из вызванных разными состояниями общества мотивов, которые могут повлечь за собою социально вредные последствия, то найдем, что самые различные социальные пороки могут иметь одну и ту же внешнюю причину....Среди людей, которые в духовном отношении стоят на самой низкой ступени, которые не знают иных наслаждений, кроме самых грубых чувственных, которые живут скученно в тесных каморках, распространяются не только заразные болезни, но и с поразительной быстротой нравственные язвы. Кварталы бедняков являются и высшими школами преступления. Поэтому всякая деятельность, направленная на уменьшение какого-нибудь общенародного зла, обязательно окажет свое благотворное действие и на уголовную преступность....

Если выше мы обозначили преступление как болезнь индивидуальной воли, то теперь его значение в совокупной жизни общества выясняется с новой стороны. Правильность и постоянство его проявлений, длящиеся нарушения, которые оно вызывает в социальной жизни, постоянство причин, которыми оно обусловлено, представляют его в качестве хронической болезни самого социального организма....Когда больны легкие, нарушается дыхание, а вследствие этого процесс питания и потому здоровье всего тела; каждую болезнь можно понимать как непосредственное нарушение нормальных функций захваченного ею органа и как нарушение общей жизни организма. Преступление, если его рассматривать только в отношении его виновника, представляется деянием индивидуума, порожденным болезненным моральным настроением, а в ходе социальной жизни оно означает замедление необходимого стремления общества осуществить прогрессивное развитие нашего духовного, нравственного и материального бытия. И эта хроническая социальная болезнь обусловлена силами, коренящимися в обществе и окружающей его природе. Преступление есть социальный продукт. В общем существовании социального тела, в сумме причин, коренящихся в обществе, находится основа социального проявления....

Признание, что причина преступления, как и всякой другой болезни, коренится в совокупности социальных обстоятельств, влечет за собой правильное-представление о том, как трудно исцеление общественного организма от гнездящегося в нем зла.... В стремлении устранять мотивы к преступлению или дать склонной к преступлениям воле мотивы к несовершению деликта, государство может действовать двояким образом. Или оно старается постигнуть отдаленные, вызывающие преступление как общую социальную болезнь, причины и противодействовать им путем соответственных мер, или оно стремится к тому, чтобы отнять у склонных к преступлению лиц возможность его выполнения, т.е. предупреждать вредное действие болезни индивидуальной воли. Первого результата оно может достичь путем своей общей направляющей деятельности, второго — своей полицейской деятельностью в тесном смысле слова....Как ни важна функция полиции, все-таки и при самом идеальном совершенстве организации она не в состоянии подавить в корне каждое преступление и обнаружить каждого скрывшегося злодея. От одной полиции так же, как и от всякой иной государственной или общественной функции, нельзя ожидать защиты от последствий социального зла....

ГЛАВА IV

НАКАЗАНИЕ

С древнейших времен рассуждали люди о значении наказаний. В бесчисленном множестве уголовно-правовых теорий, которые были выставлены со времени греков до наших дней, можно различить две главных группы. Первая рассматривает наказания как этическую необходимость, вторая — как необходимость социальную. (...)

Преступление порождает в обществе чувство правовой неуверенности и возмущение по поводу нарушения правовой нормы. Путем наказания, которое приходится на долю преступника, восстанавливается чувство уверенности и спокойствия. Таким образом, происходят два социально-психологических процесса, один — названный преступлением, другой — наказанием, действие которых в общем компенсируется....

Бесспорно правильно то, что обращение последствий злодеяния на голову виновника производит в нас чувство удовлетворения. Злодеяние колеблет, вследствие вызываемого им раздражения, гармонию нашего существа; зрелище кары восстановляет нарушенное равновесие нашей природы....

Все предписания и запрещения предполагают предписывающую и запрещающую власть. Все предписания и запрещения могут истекать из чистого произвола этой власти или из необходимых ее целей. Произвол или необходимые цели предписывающей и запрещающей власти суть последние возможные источники всех нравственных и правовых законов....

Однако исходящее от голого произвола право является правом только с его формальной стороны; по материальному основанию оно только тогда есть право, когда соответствует конкретному состоянию общества. Положение же общества можно рассматривать двояко. Субъективно оно образуется психологическими состояниями индивидуумов, объективно — совокупностью всех индивидуумов и условиями существования общественного целого. Всякое выведение данного права должно поэтому доказать, что последнее соответствует субъективному и объективному положению общества. Это — критерий, который дает высшее оправдание действующего права....

Кроме уменьшения стремления к реакции, прогресс культуры несет с собой и большую устойчивость и прочность социального строя. Последний противопоставляет поэтому больше силы против нападений, которые на него направлены. Нарушение, которое вызывает в обществе неправда, стоит в обратном отношении к высоте цивилизации. Чем прочнее правовой порядок, чем вероятнее реакция против неправды, тем ничтожнее социальное колебание, которое составляет следствие противоправного поступка, тем незначительнее и сила реакции, потребной для того, чтобы восстановить нарушенное равновесие. Третьим историческим законом в развитии наказания является поэтому постоянное уменьшение меры наказания. Уголовное право, быть может, самое лучшее, какое только существует, мерило культуры. Совместные интересы общества, ценность личности, средний уровень альтруистических стремлений, степень интеллектуальных способностей, психологического и социального сознания народа, прочность правового порядка и правосудия, совершенство государственных мер защиты против неправды, находят в нем свое выражение....

...Количество противных норме поступков, результаты которых могут быть заглажены самым временем, по необходимости невелико. Если оно переходит известный предел, то нормальному состоянию общества грозит опасность. Нужна поэтому, как общее правило, репрессия нарушений социально-психологического состояния равновесия. Предпринимаемые обществом, а при более развитой культуре... специально государством против виновника неправды действия, посредством которых должны быть загпажены вызванные неправдой вредные социально-психологические явления, есть наказание....

Государственная репрессия психологических последствий неправды не начинается только фактическим назначением наказания уже осужденному преступнику; все учреждения, которые существуют, чтобы подвергнуть нарушителя правовой нормы окончательной каре, участвуют в репрессивном действии.

Поэтому наказание начинается собственно уже с выраженной в уголовном законе воли государства карать преступления; поэтому меры, которые применяются, чтобы настичь преступника — следствие, возбуждаемое против него, судебное заседание, в котором разбирается о нем дело, вынесение и объявление приговора — составляют моменты в акте наказания, в котором исполнение приговора составляет лишь заключительный пункт.

Мы выяснили до сих пор основной репрессивный характер наказания. Нам еще нужно рассмотреть его побочное, превентивное значение.

...Угроза наказанием, которая содержится для обычного человеческого рассудка в уголовном законе, подавляет, конечно, значительное число преступлений в самом их зародыше. То же действие оказывают все следующие стадии наказания, вплоть до исполнения и последствий наказания, все равно, предполагалось ли такое действие или нет. Народное воззрение поэтому уже давно видит одну из главных целей наказания в предупреждении преступлений, и, несмотря на всякие теоретические протесты, устрашение все еще играет практически большую роль в уголовном праве. (...)

Рудольф Ієрінг

Борьба за право (1872) [166]

ПРЕДИСЛОВИЕ

Цель, руководившая мною при разработке и опубликовании этого сочинения, с самого начала была не столько теоретическая, сколько этико-практическая: я имел в виду содействовать не столько научному познанию права, сколько развитию того настроения, которое должно служить для права последним источником его силы,— развитию мужественного и стойкого правового чувства.

Основную свою идею я как прежде, так и потом считал столь несомненно справедливой и неопровержимой, что мне представлялось излишним тратить слова против тех, которые его оспаривают. Кто не чувствует, что в том случае, когда беззастенчиво нарушают и попирают его право, вопрос идет не просто об объекте этого права, но об его собственной личности, кто в подобном положении не испытывает стремления защищать себя и свое полное право, тот уже человек безнадежный, и для меня нет никакого интереса привлекать его на свою сторону. Это - тип, который остается лишь признать как факт, тип людей, которых я назвал бы филистерами права; их отличительными чертами служат доморощенный эгоизм и материализм. Они не были бы Санчо Пансами права, если бы не видели Дон-Кихота в каждом, кто при защите своего права преследует интересы иного рода, ем карманные. Мне нечего сказать им, кроме следующих слов Канта: «Кто делает из себя червяка, тот не может потом жаловаться, если его попирают ногами». В другом месте Кант называет такой образ действия «бросанием своих прав под ноги другим, нарушением обязанности человека к себе самому», и из «обязанности по отношению к достоинству человека в нас» выводит правило: «Не допускайте, чтобы ваше право безнаказанно попиралось другими». Это—та же самая мысль, которой я даю здесь дальнейшее развитие; на написана в сердце у всех сильных индивидуумов и народов и тысячу раз уже высказывалась. Единственная заслуга, на которую я могу претендовать, состоит в ее систематическом обосновании и более точном изложении....

Цель права есть мир, средство достижения этой цели—борьба. До тех пор, пока право должно держаться наготове против посягательств со стороны беззакония — а это будет продолжаться, пока стоит свет,—оно не может обойтись без борьбы. Жизнь права есть борьба, борьба народов, государственной власти, сословий, индивидуумов.

Всякое право в мире было добыто путем столкновений, каждое важное правоположение надо было сначала отвоевать у тех, кто ему противился, и каждое право—все равно, отдельного ли лица или целого народа,—предполагает постоянную готовность его отстаивать. Право есть не просто мысль, а живая сила. Поэтому-то богиня правосудия, имеющая в одной руке весы, на которых она взвешивает право, в другой держит меч, которым она его отстаивает. Меч без весов есть голое насилие, весы без меча—бессилие права. Тот и другой атрибуты дополняют друг друга, и действительное правовое состояние существует лишь там, где сила, с какой правосудие держит меч, не уступает искусству, с каким оно применяет весы.

Право есть непрерывная работа, притом не одной только власти, но всего народа. Вся жизнь нрава, взятая в ее целом, являет перед нами такое зрелище неустанною напряжения и труда со стороны всей нации, какое представляет деятельность последней в области экономического и духовного производства. Всякое отдельное лицо, которому приходит нужда отстаивать свое право, имеет свою долю участия в той национальной работе, по мере своих сил способствует осуществлению на земле идеи права (...)

Выражение «право», как известно, употребляется в двояком смысле —в объективном и субъективном. Право в объективном смысле есть совокупность применяемых государством правовых принципов, законный распорядок жизни, право в субъективном смысле — конкретное воплощение абстрактного правила в конкретном правомочии личности обоих направлениях право встречается с противодействиями, в обоих ему приходится их преодолевать, т. е. путем борьбы завоевывать или отстаивать свое существование. В качестве предмета своего обсуждения я избрал собственно борьбу во втором случае, но я не в праве уклоняться от доказательства того, что мое утверждение, будто борьба лежит в самой сущности права, имеет силу и для первого случая.

Что касается осуществления права со стороны государства, положение это не подлежит спору и потому не нуждается в дальнейшем разъяснении: поддержание правового порядка государством есть не что иное, как непрерывная борьба против посягающего на него беззакония. Но иначе обстоит дело с вопросом о возникновении права, не только об его первоначальном возникновении на пороге истории, но об его ежедневно повторяющемся перед нашими глазами обновлении, упразднении существующих учреждений, замене имеющихся правоположений новыми—словом, о прогрессе в праве. Здесь, по моему мнению, указывающему и для формировки права тот же самый закон, которому подчиняется все его бытие, противостоит другой взгляд, который пока пользуется еще всеобщим признанием, по крайней мере в нашей романистической науке, и который я по имени двух его главных представителей вкратце обозначу как савиньи-пухтовскую теорию о возникновении права. Согласно этой теории, право образуется столь же незаметно и безболезненно, как и язык; для него не требуется напряжения, борьбы, не требуется даже искания: здесь действует тихая истины, без потрясений, медленно, но верно пробивающая себе дорогу, власть убеждения, постепенно покоряющего людей и получающего себе выражение в их деятельности,—новое правополо-жение столь же легко вступает в жизнь, как какое-нибудь грамматическое правило. (...)[167]

С таким же взглядом на происхождение права я сам оставил в свое время университет, еще много лет после того находился я под его влиянием, можно ли считать его правильным? Надо согласиться, что и в области права, точно так же как в языке, играет роль непреднамеренное и бессознательное, пользуясь традиционным выражением—органическое развитие, идущее изнутри. Такому развитию подлежат все те правоположения, которые постепенно отлагаются благодаря однообразному самостоятельному завершению правовых сделок в общежитии, а также все те абстракции, следствия, правила, какие наука выводит аналитическим путем из существующего права, сообщая им этим сознательный характер. Но сила обоих этих факторов — общественной жизни и науки— ограниченна: она может регулировать, облегчать движение в пределах имеющихся уже путей, но она не в состоянии прорвать плотин, мешающих реке пойти по новому направлению. Это может делать лишь закон, т. е. преднамеренное, к этой именно цели направленное действие государственной власти, и потому-то не случайностью, а глубоко в самой сущности права коренящейся необходимостью объясняется тот факт, что все коренные реформы процесса и вещного права связаны с законом. (...)

Но очень часто дело бывает так, что изменение это может быть достигнуто лишь ценою весьма значительного пожертвования имеющимися правами и частными интересами. Существующее право с течением времени пришло в столь тесную связь с интересами тысяч индивидуумов и целых сословий, что его нельзя бывает устранить без самого чувствительного нарушения последних: поставить вопрос об отмене правоположения или учреждения— значит объявить войну всем этим интересам, вырвать полипа, прикрепившегося тысячью отростков. Всякая подобного рода попытка вызывает поэтому естественную реакцию инстинкта самосохранения, самое энергическое сопротивление со стороны угрожаемых интересов и. следовательно, борьбу, при которой, как и при всякой борьбе, решающее значение имеет не вескость оводов, а относительная сила борющихся сторон, так что нередко получается такой же результат, как в параллелограмме сил,—отклонение первоначального направления в диагонали. Этим только можно объяснить тот факт, что учреждения, над которыми общественное мнение давно уже произнесло свой приговор, часто долго еще влачат снос существование: они обязаны этим не своей исторической устойчивости, а силе сопротивления отстаивающих их интересов. (...)

Таким образом, право в своем историческом движении являет перед нами картину искания усилий, борьбы—словом, тяжелого напряжения. Человеческому уму, бессознательно работающему над образованием языка, не приходится при этом преодолевать каких-либо враждебных противодействий; у искусства не бывает никакого другого врага, кроме его собственного прошлого, представляемого господствующим вкусом. ТІраво же как целевое понятие, будучи поставлено среди хаотического движения человеческих желаний, стремлений, интересов, постоянно должно ощупью отыскивать надлежащий путь, а отыскав его, уничтожать преграждающие его препятствия. Нет сомнения, что и развитие права точно так же отличается закономерностью, единством, как и развитие искусства и языка; тем не менее оно весьма отличается от последнего по способу и форме своего проявления, так что в том смысле мы должны решительно отвергнуть выставленную Сави-ньи и так быстро получившую всеобщее признание параллель между правом, с одной стороны, языком и искусством—с другой. Ложная, но безопасная как теоретическое воззрение, в качестве политического принципа параллель эта заключает в себе одно из самых роковых заблуждений, какие только можно представить: в области, где человек должен действовать, притом действовать с полным, ясным сознанием цели и с приложением всех своих сил, она успокаивает его тем, что все здесь делается само собою, что самое лучшее для него сложить руки и с полным доверием ожидать того, что мало-помалу будет произведено на свет народным правовым убеждением, этим якобы первоисточником права. (...)

(...) Именно то обстоятельство, что право не достается народам без труда, что им приходится за него бороться и спорить, сражаться и проливать кровь,—это именно обстоятельство завязывает между ними и их правом такую же тесную связь, какая образуется между матерью и рождающимся ребенком благодаря тому, что первая рискует при этом жизнью. Без труда приобретенное право стоит на одной доске с детьми, которых приносит аист: что принесет аист, то может вновь унести лиса или коршун. Но мать, родившая ребенка, не позволит его похитить: точно так же и народ не расстанется с правами и учреждениями, которые он должен был добывать кровавым трудом. Можно смело утверждать, что энергия любви, с какой народ держится своего права и отстаивает его, находится в зависимости от величины тех усилий и напряжения, каких оно стоило. Не простая привычка, а жертва создает наиболее прочную из связей между народом и его правом, и если Бог благоволит к какому народу, Он не дарит ему нужных ля него условий и не облегчает ему работы их достижения, а делает ее более трудной. В этом смысле я, не колеблясь говорю: борьба, которой требует право для своего рождения, есть не проклятие, но благословение. Обращаюсь к борьбе за субъективное или конкретное право. Она возникает в том случае, если последнее подвергается нарушению или встречает себе препятствие. Так как против этой опасности не гарантировано никакое право, ни индивидуальное, ни народное, — обладатель права, заинтересованный в его сохранении, всегда наталкивается на кого-либо другого, заинтересованного в его попрании,—то отсюда происходит, что борьба эта постоянно возобновляется во всех сферах права: в низменностях частного права, как и на высотах права государственного и международного. Война, как и международная форма защиты нарушенного права, восстание, возмущение, революция, как форма народного сопротивления актам насилия, нарушениям конституции со стороны государственной власти, самовольное осуществление частного права в форме так называемого закона Линча, в форме средневекового кулачного и боевого права, последним остатком которого является в настоящее время дуэль, самозащита в форме вынужденной обороны, наконец, правильный способ утверждения права путем гражданского процесса — все это, несмотря на всю разницу в объектах спора и в риске, в характере и в размерах борьбы, не более как формы и сцены одной и той же борьбы за право. Если я из всех этих форм беру наиболее трезвую — законную борьбу за частное право в форме процесса, то это не потому, чтобы она была мне наиболее близка как юристу, но потому, что при ней истинное положение дела легче всего ускользает от понимания, притом в такой же ере со стороны представителей юридической науки, как и со стороны чуждых ей лиц. Во всех остальных случаях оно выступает открыто и вполне ясно. Даже самый тупоумный человек понимает, что в них дело идет о благах, оправдывающих всякие жертвы, и никому не придет здесь в голову вопрос: зачем бороться, почему лучше не уступить? При взятой же нами частноправовой борьбе оказывается совершенно иное. Относительная незначительность интересов, из которых она ведется, - обыкновенно вопрос о «моем» и «твоем», неизбежная проза, присущая этого рода вопросам, ограничивают ее, по-видимому, исключительно областью трезвых расчетов и житейских соображений, а ее формы, ее механический характер, исключающий всякое свободное, энергическое проявление личности, едва ли может ослабить производимое ею неблагоприятное впечатление. Во всяком случае, было и для нее время, когда она не затрагивала самую личность и когда именно благодаря этому ясно выступило истинное значение борьбы. В то время, когда еще меч решал спор о «моем» и твоем», когда средневековый рыцарь посылал своему противнику объявление войны, тогда и незаинтересованные лица невольно чувствовали, что при этой борьбе дело идет не просто о ценности вещи, о предотвращении какой-нибудь денежной потери, но что в вещи этой ставит на карту и защищает себя самое, свое право, свою честь личность.

Нам нет, однако, нужды обращаться к давно исчезнувшим условиям, чтобы выяснить на них значение того, что, несмотря на изменившиеся формы, по своей сущности все остается совершенно таким же, как и тогда. То же самое даст нам взгляд на явления теперешней жизни и психологическое самонаблюдение.

При всяком нарушении права перед субъектом последнего возникает вопрос, должен ли он отстаивать это право, оказать противнику сопротивление, следовательно, бороться или же, примирившись с претерпленной несправедливостью, тем самым избежать борьбы: то или другое решение ему непременно надо принять. Каково бы решение это ни оказалось, в обоих случаях оно связано с жертвой: в одном право приносится в жертву миру, в другом—мир праву. Таким образом, вопрос сводится, по-видимому, к следующему: какая жертва будет сноснее при данных индивидуальных особенностях случая и личности. Богатый ради мира откажется от незначительной для него спорной суммы, бедный, для которого эта сумма сравнительно более значительна, ради нее откажется от мира. В таком случае вопрос о борьбе за право принял бы вид простой арифметической задачи, при которой надо взвесить представляющиеся с обеих сторон выгоды и невыгоды, чтобы принять решение сообразно их взаимному отношению.

Всякому известно, что в действительности дело обстоит совершенно иначе. Мы ежедневно можем видеть процессы, при которых ценность объекта спора нисколько не соответствует имеющейся в виду затрате труда, волнений, денег. Ни один человек, уронивший в воду рубль, не истратит двух, чтобы достать его оттуда: для него вопрос о том, чем можно здесь поступиться, есть просто арифметическая задача. По чему же не прибегает он к такому арифметическому расчету и при представляющемся ему процессе? Неосновательным было бы утверждение, будто он рассчитывает выиграть этот процесс и надеется, что его издержки падут на противника. Юрист знает, то даже несомненная перспектива дорого заплатить за победу во многих случаях не удерживает от процесса. Как часто адвокату, указывающему на сомнительность дела и отговаривающему начать процесс, приходится слышать такой ответ: «Я твердо решился на ведение процесса, сколько бы мне это не стоило!» (...) Оставим пока в стороне спор двух частных лиц и поставим на их место два народа. Один противозаконно отнял у другого квадратную милю пустынной, ничего не стоящей земли, должен ли тот начать войну? (...)

(...) Но подобно тому, как народ борется не за квадратную милю, а за самого себя, за свою честь и независимость, точно так же и в процессах, где истец хлопочет о том, чтобы оградить себя от наглого попрания своего права, дело идет не о ничтожном спорном объекте, а об идеальной цели — об утверждении самой личности и ее правового чувства. Наряду с такой целью в глазах правомочного субъекта теряют всякий дальнейший смысл соображения о всяких жертвах и неприятностях, сопряженных с процессом: цель вознаграждает средство. (...)

Тем не менее, опыт все-таки показывает, что многие люди в подобном положении принимают как раз противоположное решение: мир для них дороже права, защита которого сопряжена с уси-лиями.(...)

Этому взгляду я противопоставил следующее положение: сопротивление наглому, затрагивающему самое личность беззаконию, т. е. нарушению права, носящему по своему приему характер его попрания, характер личного оскорбления, есть обязанность. Это—обязанность правомочного по отношению к. себе самому, потому что таково повеление нравственного самосохранения; это — обязанность по отношению к обществу, потому что таково необходимое условие для существования права.

Борьба за право есть обязанность правомочного по отношению к себе самому.

Защита собственного существования есть высший закон всего одушевленного мира; он проявляется у каждого создания в инстинкте самосохранения. Для человека дело идет не только физической жизни, но вместе с тем о его моральном существовании, а одним из условий последнего служит отстаивание права. (...)

До сих пор я старался доказать первое из двух выставленных выше положений: борьба за право есть обязанность правомочного перед самим собою. Теперь я обращаюсь ко второму положению: защита права есть обязанность перед обществом.

Чтобы обосновать это положение, я должен несколько ближе коснуться отношения между правом в объективном смысле и правом в смысле субъективном. В чем состоит это отношение? Мне кажется, я вполне верно передам ходячее воззрение, если скажу: оно состоит в том, что первое право предполагается вторым; конкретное право может быть лишь там, где имеются налицо условия, с которыми его существование связано в абстрактном правоположении. Этим, о господствующему учению, совершенно исчерпывается взаимное отношение, в каком находятся между собой то и другое право. Но это — совершенно одностороннее представление: оно подчеркивает исключительно зависимость конкретного права от абстрактного, упуская в то же время из виду, что подобное же отношение зависимости имело место и в противоположном направлении. Конкретное право не только воспринимает от абстрактного жизнь и силу, но и в свою очередь дает ему то же. Сущность права есть практическое осуществление. Правовая норма, никогда не получавшая себе такого осуществления или опять его утратившая, не может более претендовать на такое наименование: она стала испорченной пружиной в механизме права, которая не участвует в его работе и которую можно удалить без всякого изменения последней. (...)

(...) Право и справедливость проступают в стране не через то только, что судья неустанно готов выполнять свои обязанности и что полиция рассылает своих агентов, но каждый со своей стороны должен содействовать тому процветанию. Каждый призван и обязан подавлять гидру произвола и беззакония, где только она не осмеливается поднимать свою голову; каждый, пользующийся благодеяниями права, должен в свой черед также поддерживать по мере сил могущество и авторитет закона — словом, каждый есть прирожденный борец за право в интересах общества. (...) Так и в борьбе за право один может выступать на арену, побуждаемый трезвым интересом, другой — болью от претерпленного им беззакония, третий — чувством обязанности или идеей права как таковой: все они протягивают друг другу руку для общего дела, для борьбы с произволом.

Здесь мы достигли идеальной вершины борьбы за право. Восходя от низменного мотива материального расчета, мы поднялись до точки зрения морального самосохранения личности и наконец пришли к участию отдельного индивидуума в работе над осуществлением правовой идеи в интересах общества. (...)

(...) Без борьбы нет права, как без труда нет собственности. Наряду с положением: «В поте лица твоего будешь ты есть хлеб свой» стоит одинаково верное положение: «В борьбе обретешь ты право свое».

Цель в праве (1877) [168]

ПОНЯТИЕ ЦЕЛИ

Глава I

Целевой закон

По учению о достаточном основании, в мире ничто не совершается само собой, а напротив все, что ни совершается, то есть всякое изменение в чувственном мире, является последствием другого, предшествовавшего изменения. Этот логически необходимый и подтвержденный опытом факт мы, как известно, называем законом причинности.

Закон этот применим и к воле, потому что и деятельность воли подходит под понятие о происходящем, совершающемся. Без достаточного основания движение воли столь же немыслимо, как и движение материи; свобода воли в том смысле, что воля может прийти в движение самопроизвольно, без какого-либо побудительного основания, есть ни что иное, как сказочный Мюнхгаузен, извлекающий самого себя из болота за волосы.

Таким образом, воля столько же нуждается в достаточном основании, как и природа. Но в природе это основание механического свойства: причина; для воли оно должно быть свойства психологического: цель. Камень падает не для того, чтобы упасть, а потому что он должен падать, то есть потому, что он в данном случае лишен точки опоры; человек же, совершающий деяние, совершает его не потому что, а для того, чтобы, — для того, чтобы деянием достигнуть того или другого. Вот это «для того, чтобы» столь же неизбежно для воли, как «потому что» для камня; сколь невозможно движение камня без причины, столь же мало возможно и движение воли без цели. В первом случае речь идет о механическом, в последнем же о психологическом законе причинности. Отчасти ради краткости, отчасти же и для того, чтобы и в названии постоянно указывать на цель, как на единственное психологическое основание проявления воли, я буду далее называть психологический закон причинности целевым законом, механический же — законом причинности.

Закон причинности в последнем смысле гласит: не может быть явления во внешнем чувственном мире без другого предшествующего ему, вызвавшего это явление, или, выражая то же самое известной формулой: нет следствия без причины. Целевой закон гласит: нет хотения, или, что то же, нет деяния без цели....

...Без цели деяние немыслимо. Действовать — и действовать ради какой-либо цели — значит одно и то же; деяние без цели такая же бессмыслица, как следствие без причины. Здесь мы достигаем пункта, который мы обязались выше доказать: существование целевого закона....

Бесконечная цепь причин и следствий во внешнем мире прерывается при всяком столкновении с человеческой волей; над последней закон причинности не имеет никакой власти, по отношению к природе воля свободна, не подчинена ее закону, она повинуется лишь своему — целевому закону. Но, не признавая над собой власти природы, сама воля имеет несомненную власть над последней; природа должна повиноваться воле, когда того последняя хочет — человеческая воля постоянно является источником причинности во внешнем мире. Таким образом, волю можно назвать началом и концом движения причин и следствий в природе — волей называется способность к собственной причинности, существующей независимо, рядом с причинной связью явлений внешнего мира....

Глава III

Эгоизм на службе чужим целям

Спрашивается: каким образом мир может существовать при эгоизме? — Отвечаем: пользуясь его услугами, давая ему вознаграждение, какого он требует. Пусть мир заинтересует эгоизм в осуществлении своих целей и его содействие будет для мира обеспечено.

Вот простое правило, посредством которого как природа, так и человечество, а равно и отдельный человек могут завладеть эгоизмом для своих целей....

Природа сама указала человеку путь, которым он может склонять других людей к содействию его целям; таким путем служит для него соединение собственной цели с чужим интересом. На этой формуле основана вся наша человеческая жизнь: государство, общество, тоговля и промышленный оборот....

Организация государственной цели характеризуется обширным применением права. Но значит ли это, что в государственной сфере стимул эгоизма или интерес недостаточен или излишен? Никоим образом, ибо само право, хотя девизом его и служит необходимость, все-таки принуждено обращаться к интересу, то есть к свободному деянию по собственному деятеля выбору: в большинстве случаев право достигает своей цели лишь потому, что привлекает на свою сторону интерес человека. Преступник не заботится о цели государства или общества; при совершении преступления им руководит исключительно его собственная цель, личная страсть, злость, алчность, словом его собственный интерес. Но именно на это и рассчитано средство, которым государство защищается от него, — наказание....

Аппарат, с помощью которого государство осуществляет свои цели, совершенно тот же самый, которым пользуется и природа в своих целях. Он основан на двоякого рода принуждении: прямом или механическом и косвенном или психологическом....Средством, которым пользуются природа и государство, чтобы побудить человека к таким действия (или бездействию), служит собственный интерес лица; средством же для того, чтобы повлиять на последний, являются опять-таки награда и наказание....

Все сказанное здесь о праве и обязанности можно выразить в следующих трех положениях:

1) Я существую для себя.

2) Мир существует для меня.

В этих двух положениях лицо выражает занимаемое им правовое положение; но мир, как эхо, откликается ему третьим положением:

3) Ты существуешь для меня, и тем противопоставляет праву

обязанность.

На этих трех краеугольных положениях зиждется не только весь правовой, но и весь этический мировой порядок: наша частная и семейная жизнь, гражданский оборот, общество, государство, международный оборот, взаимные отношения народов как современных, так и уже давно исчезнувших....

Лицо, то есть цель его физического самосохранения, создало имущество, то есть цель правильного и обеспеченного осуществления вышеуказанной первой цели. Лицо и имущество в свою очередь обуславливают необходимость права, то есть ограждения их обоюдных целей, — которые без права зависели бы от одной физической силы субъекта, — посредством силы, превосходящей силу каждого из отдельных индивидов, а именно: государственной власти. Поэтому понятие о праве заключает в себе два момента: систему целей и систему их осуществления. Подобно тому, как лицо и имущество необходимо вызывают собою право, так последнее неминуемо приводит к государству; не (логическая) сила отвлеченного понятия, а (практическая) производительная сила цели необходимо создает одно из другого.

Право охватывает лицо со всех сторон его существования. Охрану, удержание за собой такого положения, отведенного ему правом, мы называем правовым самоподдержанием лица. Оно простирается на все, что составляет сущность лица и что принадлежит ему: тело и жизнь, честь, имущество, семейство, общественное, правовое положение....

Глава VI

Жизнь с помощью других и для других или общество

Всякая человеческая жизнь служит во благо человеческому

обществу....

Никто не существует только ради самого себя, никто не может в жизни обойтись самим собою, всякий живет, сознательно или бессознательно, с помощью и вместе с тем для других. Подобно тому, как всякое тело полученную им извне теплоту должно возвратить обратно, так и человек, вдыхая в себя интеллектуальный или этический эфир, разлитый в культурной атмосфере общества, должен выдыхать его....

Понятие об обществе... понятие новейшего времени; в Германию, насколько мне известно, оно проникло из Франции....

Товарищество, общество в юридическом смысле, есть союз многих лиц, соединившихся для преследования одной общей цели, из которых поэтому каждое, направляя свою деятельность к осуществлению цели такого общества, действует вместе с тем и для себя....Согласно с сим общество можно определить так: оно есть фактическая организация жизни для и посредством других и — так как лучшими сторонами своего бытия отдельное лицо обязано исключительно другим — вместе с тем необходимая форма жизни для себя; общество, следовательно, в действительности есть вообще форма человеческой жизни. Человеческая и общественная жизнь — одно и то же....

Итак, общество значит: каждое отдельное лицо существует для мира и мир существует для отдельного лица....

Глава VII

Социальная механика или двигатели социального движения

...Сила, приводящая в движение механизм человеческого общества, есть человеческая воля, то есть сила, которая одна только, в противоположность силам природы, может похвалиться свободой; но эта воля, в такой своей функции, должна носить название воли тысяч и миллионов индивидов, именоваться борьбой интересов, противоположностью интересов, противоположностью стремлений, называться эгоизмом, капризом, упрямством, ленью, слабостью, пороком, злобой. В мире нет ничего более достойного удивления, как дисциплина и укрощение человеческой воли, осуществление которых выражается словом общество....

...Социальная механика тождественна с учением о двигателях, посредством которых общество для своих целей приводит в движение волю, короче, она — учение о двигателях социального движения.

Таких двигателей четыре. Мотивом и предложением двух из них служит эгоизм; я называю их низшими или эгоистическими двигателями; они суть вознаграждение и принуждение. Без их общественная жизнь немыслима: оборот немыслим без вознаграждения, право и государство — без принуждения; поэтому они служат для нас представителями элементарных двигательных сил общества, необходимыми и неизбежными условиями его существования, хотя бы в самом неразвитом и несовершенном их состоянии. Этим двигателям противополагаются два другие, мотивом и предположением которых является не эгоизм, а наоборот, отрицание его в видах общественной пользы, и которые я... называю высшими или нравственными социальными двигателями....Двигатели эти — чувство долга, то есть гармония личной воли с требованиями общества, выраженными (право) или невыраженными (нравственность, мораль) в форме закона, и свободное самоотречение, простирающееся дальше требований общества. Первое — проза, второе — поэзия нравственности....

ГЛАВА VIII

Поиск по сайту: