Марк Туллій Цицерон

О государстве [22]

...Мудрый не станет принимать никакого участия в делах государства, если только обстоятельства и необходимость не заставят его....И право,...я все-таки полагал бы, что пренебрегать познаниями в государственных делах мудрому человеку отнюдь не следует, так как он должен овладеть всем тем, что ему, пожалуй, рано или поздно еще придется применять....Ни в одном деле доблесть человека не приближается к могуществу богов более, чем это происходит при основании новых государств и при сохранении уже основанных....

Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе....Всякое множество людей, рассеявшихся по земле и скитавшихся по ней, благодаря согласию превратилось в гражданскую общину.

Итак, всякий народ,... всякая гражданская община, являющаяся народным установлением,...всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должны, чтобы быть долговечными, управляться, так сказать, советом, а совет этот должен исходить прежде всего из той причины, которая породила гражданскую общину. Далее, осуществление их следует поручать либо одному человеку, либо нескольким выборным или же его должно на себя брать множество людей, то есть все граждане. И вот, когда верховная власть находится в руках у одного человека, мы называем этого одного царем, а такое государственное устройство — царской властью. Когда она находится в руках у выборных, то говорят, что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же... является такая община, в которой, все находится в руках народа. И каждый их трех видов государства... не наилучший, но он все же терпим, хотя один из них может быть лучше другого.

Но при царской власти все прочие люди совсем отстранены от общего для всех законодательства и принятия решений, да и при господстве оптиматов народ едва ли может пользоваться свободой, будучи лишен какого бы то ни было участия в совместных совещаниях и во власти, а когда все вершится по воле народа, то, как бы справедлив и умерен он ни был, все-таки само равенство это не справедливо, раз при нем нет ступеней в общественном положении. Поэтому, хотя знаменитый перс Кир и был справедливейшим и мудрым царем, все же к такому «достоянию народа» (а это, как я уже говорил, и есть государство), видимо, не стоило особенно стремиться, так как государство управлялось мановением и властью одного человека. Если массалийцами... с величайшей справедливостью правят выборные и притом первенствующие граждане, то все-таки такое положение народа в некоторой степени подобно рабству. Если афиняне в свое время, отстранив ареопаг, вершили всеми делами только на основании постановлений и решений народа, то, так как у них не было определенных ступеней общественного положения, их община не могла сохранить своего блеска.

И я говорю это о трех видах государственного устройства, если они не нарушены и не смешаны один с другим, а сохранят черты, свойственные каждому из них. Прежде всего, каждый из этих видов государственного устройства обладает пороками, о которых я уже упоминал; далее, ему присущи и другие подобные пороки... Поэтому я и считаю заслуживающим наибольшего одобрения, так сказать, четвертый вид государственного устройства, так как он образован путем равномерного смешения трех его видов, названных мною ранее.

...И каждое государство таково, каковы характер и воля того, кто им правит. Поэтому, только в таком государстве, где власть народа наибольшая, может обитать свобода; ведь приятнее, чем она, не может быть ничего, и она, если она не равна для всех, уже и не свобода. Но как может она быть равной для всех, уж не говорю — при царской власти, когда рабство даже не прикрыто и не вызывает сомнений, но и в таких государствах, где на словах свободны все?...Когда в народе находился один или несколько более богатых и более могущественных человек, тогда — говорят они (тобто прибічники демократії. — Уклад.) — из-за их высокомерия и надменности и создавалось вышеуказанное положение (коли громадяни позбавлені влади, права участі в раді по справах держави, права участі в судах тощо. — Уклад.), так как трусы и слабые люди уступали богатым и склонялись перед их своеволием. Но если народ сохраняет свои права, то — говорят они — это наилучшее положение, сама свобода, само благоденствие, так как он — господин над законами, над правосудием, над делами войны и мира, над союзными договорами, над правами каждого гражданина и над его имуществом. По их мнению, только такое устройство и называется с полным основанием государством, то есть достоянием народа. Поэтому, по их словам, «достояние народа» обычно освобождается от владычества царей и «отцов», но не бывает, чтобы свободные народы искали для себя царей или власти и могущества оптиматов. И право, говорят они, в виду пагубных последствий, связанных с необузданностью народа, не следует отвергать вообще всего этого вида свободы для народа; нет ничего более неизменного и более прочного, чем народ согласный и во всем сообразующийся со своей безопасностью и свободой; но легче всего согласие это достижимо в таком государстве, где всем полезно одно и то же...

Поэтому, если закон есть связующее звено гражданского общества, а право, установленное законом, одинаково для всех, то на каком праве может держаться общество граждан, когда их положение не одинаково?

...Ив самом деле, если люди не согласны уравнять имущество, если умы всех людей не могут быть одинаковы, то, во всяком случае, права граждан одного и того же государства должны быть одинаковы. Да и что такое государство, как не общий правопорядок?...Поэтому, если свободный народ выберет людей, чтобы вверить им себя,— а выберет он, если только заботится о своем благе, только наилучших людей,— то благо государства, несомненно, будет вручено мудрости наилучших людей — тем более, что сама природа устроила так, что не только люди, превосходящие других своей доблестью и мужеством, должны главенствовать над более слабыми, но и эти последние охотно повинуются первым.

Какой из трех видов государственного устройства наиболее одобряю я; ведь ни одного из них самого по себе, взятого в отдельности, я не одобряю и предпочитаю каждому из них то, что как бы сплавлено из них всех, взятых вместе. Но если бы понадобилось выбрать какой-нибудь один строй в чистом виде, то я одобрил бы царскую власть. (Я считаю)...наилучшим государственным устройством такое, которое, с соблюдением надлежащей меры будучи составлено их трех видов власти — царской, власти оптиматов и народной, и не возбуждает, наказывая, жестоких и злобных чувств...

Если бы сама природа для нас установила права, все люди пользовались одними и теми же, а одни и те же люди не пользовались бы в разные времена разными законами... Законы же поддерживаются карой, а не нашим чувством справедливости.

Но когда один боится другого (и человек — человека, и сословие — сословия), то, так как никто не уверен в своих силах, заключается как бы соглашение между народом и могущественными людьми. Так возникает определенного рода государственное устройство.

Что справедливо относительно отдельных лиц, то справедливо и относительно народов...

Истинный закон — это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая, запрещая, от преступления отпугивает... И мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем....

О законах

...Мы должны разъяснить природу права, а ее следует искать в природе человека... Итак, ученнейшие мужи[23] признали нужным исходить из понятия закона... при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, и есть закон.

Поэтому принято считать, что мудрость есть закон, смысл которого в том, что он велит поступать правильно, а совершать преступления запрещает. Полагают, что отсюда и греческое название «номос», так как закон «уделяет» каждому то, что каждому положено... Если эти рассуждения правильны..., то возникновение права следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он — ум и сознание мудрого человека, он — мерило права и бесправия. Но так как весь наш язык основан на представлениях народа, то нам время от времени придется говорить так, как говорит народ, и называть законом (как это делает чернь) те положения, которые в писаном виде определяют то, что находится нужным,— либо приказывая, либо запрещая.

Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано.

...Я буду искать корни права в природе, под водительством которой нам и следует развивать все наше рассуждение....Из существ всех видов и различной природы один только человек способен думать и размышлять, чего все остальные лишены. А что, не скажу — в человеке, но и на всем небе, и на земле более божественно, чем разум? Когда этот разум достигнет зрелости и совершенства, то его по справедливости называют мудростью. И вот, так как лучше разума нет ничего, и он присущ и человеку, и божеству, то первая связь между человеком и божеством — в разуме. Но если общим для божества и человека является разум, то этот разум, им свойственный, должен мыслить правильно; а так как разум есть закон, то мы, люди, должны считаться связанными с богами также и законом. Далее, между теми, между кем существует общность в виде закона, существует общность и в виде права. А те, у кого закон и право общие, должны считаться принадлежащими к одной и той же гражданской общине. Более того, если они повинуются одним и тем же империи и власти, то они в еще большей степени повинуются небесному распорядку, божественной мысли и предержащему божеству, так что весь этот мир следует рассматривать уже как единую гражданскую общину богов и людей.

...Из всего того, что обсуждают ученые люди, конечно, ничто не важно в такой степени, в какой важно полное понимание того, что мы рождены для справедливости и что не на мнении людей, а на природе основано право.

...Природа создала нас для того, чтоб,ы мы разделили между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща....И если бы люди — как по велению природы, так и в силу своего служения — признавали, что «ничто человеческое им не чуждо», как говорит поэт, то все они одинаково почитали бы право. Ведь тем, кому природа даровала разум, она даровала и здравый разум. Следовательно, она им даровала и закон, который есть здравый разум — как в повелениях, так и в запретах. Если она и даровала закон, то она даровала и право; разум был дан всем. Значит, и право было тоже дано всем... У людей существует лишь одно, равное для всех и общее правило жизни; наконец все люди связаны, так сказать, природным чувством снисходительности и благожелательности друг к другу, а также и общностью права....

Но вот что нелепее всего: думать, что все, значащееся в установлениях и законах народов, справедливо. И даже если некоторые законы изданы тиранами....Ибо существует лишь одно право, связывающее человеческое общество и установленное одним законом. Закон этот есть подлинное основание для того, чтобы приказывать и запрещать..Кто закона этого не знает, тот— человек несправедливый, независимо от того, писаный ли этот закон или неписанный...

Более того, если право не будет корениться в природе, то все доблести уничтожатся. И в самом деле, где могут существовать благородство, любовь к отечеству, чувство долга, желание служить ближнему или проявить свою благодарность ему? Ведь все это рождается оттого, что мы, по природе своей, склонны любить людей, а это и есть основа права....

Если бы права устанавливались повелениями народов, решениями первенствующих людей, приговорами судей, то существовало бы право разбойничать, право прелюбодействовать, право предъявлять подложные завещания,— если бы права эти могли получать одобрение голосованием или решением толпы.

...Что касается нас, то мы можем отличить благой закон от дурного только на основании мерила, данного природой. Руководствуясь природой, отличают не только право от бесправия, но и вообще все честное от всего позорного.

...Если то, что заслуживает похвалы, есть добро, то в нем самом непременно должно и заключаться нечто такое, за что это хвалят; ибо добро само по себе существует не благодаря мнениям, а от природы. Ведь если бы было не так, то мы были бы счастливы также благодаря и чужому мнению, а можно ли назвать что-либо более нелепое? Итак, раз и добро, и зло расцениваются на основании их природы и являются началами природы, то и честное, и позорное должны расцениваться по такому же правилу и их следует относить к природе....

Из этого следует... то, что с очевидностью вытекает из вышеизложенного: к праву и ко всему честному надо стремиться ради него самого. И в самом деле, все честные мужи ценят самое справедливость и право само по себе, и честному мужу не подобает заблуждаться и почитать то, что само по себе почитания не заслуживает. Итак, право само по себе требует, чтобы к нему стремились и его ценили. Но если этого заслуживает право, то этого заслуживает справедливость, а с ней и остальные доблести следует почитать ради них самих....Справедливость не ищет ни награды, ни платы: к ней стремятся ради нее самой, а таковы же основа и смысл всех доблестей.

...Несомненно, что жить в согласии с природой — высшее благо; это значит вести жизнь умеренную и согласную с доблестью; но следовать природе и как бы жить по ее закону, то есть (насколько это зависит от человека) не упускать ничего такого, что позволяет достигнуть того, чего требует природа....В то же время природа хочет, чтобы мы жили как бы по закону доблести....

...Коль скоро «закон» должен исправлять пороки, а в доблестях наставлять, то из него и следует выводить правила жизни.

...Рассмотрим снова смысл и сущность закона вообще,...дабы мы не истолковали ложно смысла того названия, которым нам придется определять права....

Итак, мудрейшие люди, вижу я, что закон и не был придуман человеком, и не представляет собой какого-то постановления народов, но он — нечто извечное, правящее всем миром благодаря мудрости своих повелений и запретов....Закон, данный богами человеческому роду, был справедливо прославлен: ведь это — разум и мысль мудреца, способные и приказывать, и удерживать....А возник он одновременно с божественной мыслью. Поэтому, истинный и первый закон, способный приказывать и воспрещать, есть прямой разум всевышнего Юпитера.

...Но те разноообразные законы, которые, применительно к обстоятельствам, были составлены для народов, называются законами скорее в виде уступки, чем потому, что это действительно так....Из этого следует заключить, что те люди, которые составили для народов постановления пагубные и несправедливые, нарушив свои обещания и заявления, провели все что угодно, но только не законы... Ведь они заслуживают названия закона не больше, чем решения, с общего согласия принятые разбойниками....Итак, закон есть решение, отличающее справедливое от несправедливого и выраженное в соответствии с древнейшим началом всего сущего — природой, с которой сообразуются человеческие законы, дурных людей карающие казнью и защищающие и оберегающие честных.

...Если страсти и пороки первенствующих людей обыкновенно портят все государство, то их воздержанностью оно очищается и исправляется.

...И зло не только в том, что проступки совершают первенствующе люди (хотя это само по себе — большое зло), сколько в том, что у них находится очень много подражателей. Ибо, если обратиться к прошлому, то оказывается, что государство было таково, каковы были люди, занимавшие в нем наивысшее положение, и какое бы изменение не произошло в среде первенствующих, такое же последовало и в народе. Порочные первенствующие люди причиняют государству ущерб тем больший, что они не только воспринимают пороки сами, но и распространяют их в государстве....Смысл закона именно в том, что он принят и установлен для всех.

Марк Аврелій

Размышления («К самому себе») [24]

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

4. Если духовное у нас общее, то и разум, которым мы умны, у нас общий. А раз так, то и тот разум общий, который велит делать что-либо или не делать; а раз так, то и закон общий; раз так, мы граждане; раз так, причастны некой государственности; раз так, мир есть как бы город. Ибо какой, скажи, иной общей государственности причастен весь человеческий род? Это оттуда, из этого общего города, идет само духовное, разумное и законное начало — откуда же еще? Что во мне землисто — от земли какой-нибудь уделено мне, влажное — от другого начала, душевное — из некоего источника, а горячее и огненное — из собственного источника (ведь ничто не происходит из ничего, как и не уходит в ничто); так и духовное идет же откуда-то. (...)

10. Что происходит, по справедливости происходит; проследи тщательно — увидишь. Я не о сообразности только говорю, а именно о справедливости: как если бы некто воздавал всякому по достоинству. Так следи же за этим, как уже начал, и, чтобы ни делал, делай так, как достойный человек, в том смысле, в каком и мыслится достоинство. Сохраняй это в любой деятельности.

12. Две готовности надо всегда иметь. Одна: делать только то, что подлежит тебе по разуму властителя и законодателя на пользу людей. И еще: перестраиваться, если явится кто-нибудь, чтобы поправить или переубедить в каком-нибудь мнении. Только чтобы переубеждение шло от некой достоверности, будь то справедливость или общая польза или что-нибудь такое, а не оттого, что поманила слабость или там слава.

18. Сколько досуга выгадывает тот, кто смотрит не на то, что сказал, сделал или подумал ближний, а только на то, что сам же делает, чтобы оно было справедливо и праведно; и в достойном человеке не высматривает он темноту нравд, а спешит прямо и без оглядки своим путем.

29. Если чужой миру тот, кто не знает, что в нем есть, не менее чужой, кто не ведает, что в нем происходит. Изгнанник, кто бежит гражданского разумения; слепец, кто близорук умственным оком; нищ, кто нуждается в чем-то, у кого при себе не все, что нужно для жизни; нарыв на мире, кто отрывается и отделяет себя от всеобщей природы, сетуя на происходящее, — ведь все это она приносит, которая и тебя выносила. Отщепенец города тот, кто отщепляет свою душу от других разумных, между тем как она едина.

ПЯТАЯ КНИГА

6. Иной, если сделает кому что-нибудь путное, не замедлит указать ему, что тот отныне в долгу. Другой же не так скор на это— он иначе, про себя помышляет о другом как о должнике, помня, что ему сделал. А еще другой как-то даже и не помнит, что сделал, а подобен лозе, которая принесла свой плод и ничего не ждет сверх этого. Пробежал конь, выследила собака, изготовила пчела мед, а человек — добро — и не кричат, а переходят к другому, к тому, чтобы, подобно лозе, снова принести плод в свою пору. — Значит, надо быть среди тех, кто делает это некоторым образом бессознательно? — Именно. — Но ведь как раз это и надо сознавать, потому что свойственно общественному существу. Чувствовать, что оно действует общественно, и — клянусь Зевсом — желать, чтобы и другой это почувствовал. (...)

ШЕСТАЯ КНИГА

44. (...) Полезно каждому то, что по его строению и природе, моя же природа разумная и гражданственная. Город и отечество мне, Антонину — Рим, а мне, человеку — мир. А значит, что этим городам на пользу, то мне только и благо.

СЕДЬМАЯ КНИГА

9. Все сплетено одно с другим, и священна эта связь, и ничего почти нет, что чуждо другому. Потому что все соподчинено и упорядочено в едином миропорядке. Ибо мир при всем един, и бог во всем един, и естество едино, и един закон — общий разум всех разумных существ, и одна истина, если уж одно назначение у единородных и единому разуму причастных существ.

13. Что в единых телах суставы тела, то же по смыслу среди разделенных тел — разумные существа, устроенные для некоего единого сотрудничества. Осознание этого скажется у тебя больше, если почаще будешь говорить себе, что вот я — сустав в совокупности разумных существ. А если ты это на тот лад произносишь, что ты просто в составе целого, то, значит, еще не любишь людей от всего сердца, и твоя радость от благодеяния тобою еще не постигнута; и еще ты делаешь его просто как подобающее, а не так, как благодетельствующий самого себя.

55. Не оглядывайся на чужое ведущее, а прямо на то смотри, к чему тебя природа ведет: природа целого с помощью того, что с тобой случается, а твоя — с помощью того, что надлежит тебе делать. А надлежит то, что сообразно устроению каждого, устроено же все прочее ради существ разумных, как и вообще худшее ради лучшего, а разумные существа — друг ради друга. Так вот, первостепенным в человеческом устроении является общественное. Второе — неподатливость пред телесными переживаниями, ибо свойство разумного и духовного движения — определять свои границы и никогда не уступать движениям чувств и устремлений, так как эти последние животны, духовное же движение хочет первенствовать, а не быть под властью. И по праву — ведь ему от природы дано всеми распоряжаться. Третье в разумном устроении — неопрометчивость и проницательность. Так вот, держась этого, пусть ведущее шествует прямо и всем своим владеет.

Поиск по сайту: