ГЛЕБ СТРУВЕ - ИСТОРИК ЛИТЕРАТУРЫ

Мы не в изгнании, Мы в послании.

З.Гиппиус

4 июня 1985 года в Беркли (Калифорния) скончался выдающийся рус­ский ученый Глеб Петрович Струве; его деятельность в течение многих лет советской наукой либо игнорировалась, либо подвергалась острой критике¹, что было вызвано прежде всего его принадлежностью к так называемой «первой волне» русской эмиграции XX века, которая, как известно, в целом непримиримо относилась к послереволюционным преобразованиям в Рос­сии. Вместе с тем во всем мире литературоведческие труды Г.П.Струве давно получили широчайшее признание; без учета его работ в настоящее время невозможно полноценное изучение русской литературы и ее международных взаимосвязей. Изменение в России отношения к творчеству эмигрировавших писателей, признание единства русского литературного процесса на всех континентах, еще недавно считавшееся дискуссионным², требуют от нас более пристального внимания к научному наследию русской эмиграции, в особенности «первой волны», чьи издания (обычно малотиражные) реже других проникали на территорию бывшего Советского Союза.

Хотя уже предпринимались попытки осуществить комплексный анализ вклада русской эмиграции в мировую науку³, не будет преувеличением ска­зать, что в России данный аспект ее деятельности не получил еще необходи­мой разработки: это и побуждает нас уделить ему некоторое внимание. Рус­ская диаспора по своей численности и интенсивности формирования не может быть даже сопоставлена с историей рассеяния евреев, армян или французских гугенотов. Эта своеобразная этнокультурная общность, насчи­тывавшая более двух миллионов человек, сложилась стремительно, всего за семь лет (1918-1925 годы). Она включала русское население Бессарабии, Финляндии, Эстонии, Литвы, Польши, Угорской и Прешовской Руси, Китая и полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги и Западной Европы (50000, живших здесь до 1917 года); сюда нужно прибавить число беженцев, зафиксированных Лигой Наций (к сент. 1926 года — 1160000), а

¹ См., например, дважды опубликованную статью А.А.Беляева «Глеб Струве — апостол антикомму­
низма», полную резких и несостоятельных выпадов (Москва, 1971, № 5. С.193-204; Русская литература
и ее зарубежные критики: Сб. статей. М., 1974. С. 343-388), и его книгу «Идеологическая борьба и
литература» (М., 1977; 2-е изд., М., 1988).

² См. об этом: Одна или две русских литературы? Сб. статей. Лозанна, 1981.

³ Адамович Г.В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. Париж, 1961; Ковалевский П.Е.
1) Русское рассеяние. [Б.м., б.г.]; 2) La dispersion russe. Chauny, 1954; 3) Наши достижения. [Б.м.],
1960; 4) Зарубежная Россия. Париж, 1971. 4.1; 1973. Ч.2.; RaeffM. Russia Abroad: A Cultural History of
the Russian Emigration, 1919-1939. New York, 1990. P. 202-203. Из публикаций в России пока можно
отметить лишь одну как введение в данную проблематику: Костиков В.В. Не будем проклинать
изгнанье... (Пути и судьбы русской эмиграции). М., 1990.

также значительное число военнопленных Первой мировой войны⁴. Пожа­луй, только правительства двух стран — Югославии и Чехословакии (соот­ветственно 70000 и 50000 русского населения) — создали программу целена­правленной поддержки русских беженцев, в результате чего именно здесь стали возможны русские образовательные учреждения и крупные научные центры. Нужно отметить высокий образовательный ценз русской диаспоры — 3/4 со средним, весьма значительное количество лиц с высшим образова­нием; в социальном отношении наименьшим было число рабочих и духовен­ства. Несмотря на это русским беженцам было трудно интегрироваться в странах проживания, получить работу, на каждом шагу они встречали прене­брежение со стороны обывательского большинства. Как всякие изгнанники, они не представляли ни для кого угрозы, были беззащитны, существовали обособленно, жили бедно...

Интеллектуальный потенциал эмиграции значительно вырос за счет высылки творческой интеллигенции из Советской России осенью 1922 года (Н.А.Бердяев, Н.О.Лосский, Ф.А.Сгепун, Л.П.Карсавин и др.)⁵; выходцы из России стали более интенсивно включаться в жизнь Западной Европы, фор­мировалась оригинальная культурная общность, переживали расцвет литера­тура, журналистика, наука. Постепенно Берлин — благодаря относительно дешевой жизни — становится столицей русского Зарубежья, здесь концент­рируется свыше 30 издательств («Петрополис», «Скифы», «Издательство З.И.Гржебина», «Мысль», «Знание», «Грани», «Кооперативное издательст­во», «Литература», «Геликон», «Манфред», «Возрождение», «Огоньки», «Нева» и т.д.)⁶, множество мелких редакций журналов и газет⁷. Создаются и научные организации: парижская, югославская, германская, болгарская, английская, итальянская, эстонская, чехословацкая, харбинская и через не­которое время североамериканская академические группы. С 1921 года регу­лярно проводятся их съезды, выходят научные труды⁸

Активная научная деятельность способствовала тому, что ученые пер­вой русской волны внесли значительный вклад фактически во все области знания. Перечислим хотя бы некоторых из тех, кто добился мирового при­знания: А.П.Ольденбург, С.Н.Виноградский, В.НАнри (медицина и биоло­гия), В.В.Стратонов, Н.М.Стойко-Радишевский, ОЛ.Струве, И.И.Ковалев­ский (астрономия), В.Г.Демченко, С.Н.Владимирский, И.И.Сикорский (авиаконструирование и аэродинамика), П.А.Сорокин, Н.С.Тимашев, П.Б.Струве, Е.В.Спекторский, М.А.Таубе, В.И.Синайский, И.А.Курганов,

⁴ RaeffM. Russia Abroad: A Cultural History of the Russian Emigration. P. 202-203; Стефан Дж. Русские
фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции. М., 1992. С. 19-35.

⁵ См. об этом: Геллер М. «Первое предупреждение» — удар хлыстом (К истории высылки из
Советского Союза деятелей культуры в 1922 г.) // Вестник РХД. 1978. № 124. С. 187-232; Лососий Б.Н.
К изгнанию людей мысли // Русский альманах. Париж, 1981. С. 351-362; Хоружий С. Философский
корабль // Литературная газета. 1990, № 19 (5293), 9 мая; Колодный Л. Изгнание философов //
Московский комсомолец. 1990, №№ 133-134, 12-13 июня; Костиков В. Изгнание из рая // Огонек.
1990, № 24, июнь. С. 14-16; Рещикова ВА. Высылка из РСФСР // Минувшее. Т. П. М.; СПб., 1992.
С.199-208.

⁶ Гуль Р.Б. Я унес Россию. Нью-Йорк, 1981. Т. 1. С. 117-133 (глава «Книжное дело»). См. также
соответствующие разделы книги Г.П.Струве "Русская литература в изгнании".

⁷ SchatoffM. Haifa Century of Russian Serials: 1917-1968: Cumulative Index of Serials Published outside
the USSR. New York, 1970-1972. Vol. 1-3; Ossorguine-Bakounine T. L'emigration russe en Europe: Catalogue
collectif des periodiques en langue russe. 1885-1940. Paris, 1976; Katchaki I.N. Bibliography of Russian
Refugees hi the Kingdom of S.H.S. (Yugoslavia) 1920-1945. Arnhem, 1990. См. подробнее обзор: Араме Д.
Русская библиография за рубежом // Сов. библиография. 1990. № 1. С. 141-148.

⁸ Материалы для библиографии русских научных трудов за рубежом (1920-1930). Белград, 1931.
Вып. 1; 1941. Вып. 2; Записки Русского научного института в Белграде. 1930-1940. Вып. 1-17; Записки
Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 1967. Т. 1 —.

В.ВЛеонтьев (юриспруденция, социология), Б.Г.Унбегаун, Н.илруоецкои, Ю.С.Коловрат-Червинский, Ю.В.Шевелев, Р.О.Якобсон, АЛ.Бем, А.В.Со-ловьев, Д.И.Чижевский, Г.Б.Бобринский (лингвистика и литературоведение), М.И.Ростовцев, М.А.Миллер, М.М.Карпович, С.Г.Пушкарев, Е.Ф.Шмурло, С.П.Мельгунов, С.С.Ольденбург, Д.Д.Оболенский (история, археология), Н.И.Андрусов, А.Ф.Мейендорф, Н.Н.Меньшиков (геология), В.К.Агафонов, В.С.Малышева, А.Н.Федоров (почвоведение), К.Н.Давыдов, М.М.Новиков, Л.В.Черносвитов, Б.П.Уваров (зоология), В.С.Ильин, Н.С.Шостенко (бота­ника), В.Н.Ипатьев, А.Е.Чичибабин, НАЛушин (химия), И.Р.Пригожин, А.А.Эйхенвальд, В.Ф.Горшков, С.Д.Болтовский, С.Г.Никитин, В.К.Мироно­вич (физика), С.П.Тимошенко, А.П.Фан дер Флит (математика) и многие другие. Подлинный ренессанс пережили в 1920-1940-е годы русская фило­софская мысль и история церкви (Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, Г.В.Флоров-ский, Г.П.Федотов, СЛ.Франк, Б.П.Вышеславцев, А.В.Ельчанинов, Л.Шес-тов и др.)⁹.

Именно в атмосфере поисков, споров о дальнейшей судьбе России, с одной стороны (достаточно вспомнить евразийцев, сменовеховцев, младр-россов, непредрешенцев и т.д.), и напряженной научной деятельности, с другой, происходило становление Г.П.Струве, принадлежавшего по своему рождению к одной из семей, внесших наибольший вклад в развитие культу­ры русской эмиграции (Зёрновы, Игнатьевы, Ковалевские, Елисеевы, Лос-ские, Рязановские и др.). Однако картина будет неполна, если мы обойдем вниманием его предреволюционную биографию.

Глеб Петрович Струве родился в Петербурге 19 апреля (ст.стиль) 1898 года, он был старшим сыном социолога и политического деятеля Петра Бернгардовича Струве, чья идейная эволюция от «легального» марксизма все более вправо представляет довольно типичное явление для людей его круга и образа мыслей. Несмотря на неудовольствие отца, предпочитавшего тради­ционное классическое образование, стараниями матери мальчик был опре­делен в Выборгское восьмиклассное коммерческое училище в Петербурге, которое окончил в 1916 году. В стенах училища формируются литературные вкусы Г.П.Струве, вспоминавшего более полувека спустя: «...мне было лет 14-15, когда я зачитывался Блоком и Белым и не пропускал ни одного номера "Аполлона"»¹⁰. Он пишет стихи и статьи, которые появляются в газете, составлявшейся учащимися¹¹. Осенью 1915 года через Ю.А.Николъ-ского, брата своего соученика С.А.Никольского, молодой человек знакомит­ся с кружком поэтов, связанных с Венгеровским семинарием и Пушкинским обществом при Петроградском университете: в кружок входили ВАЗлобин, Н.А.Оцуп, В.А.Рождественский, ДЛ.Майзельс, Л.М.Рейснер, НА.Авдеев, Г.В.Маслов, Е.М.Тагер и др. В кружке был подлинный культ А.С.Пушкина, что наложило сильный отпечаток на творчество его участников, подчеркнуто классичных в своей ориентации. Дружба с юными литераторами была пре­рвана сначала поездкой с отцом в Англию, затем — недолгосрочным участием в Первой мировой войне.

⁹ См. подробную библиографию: ZanderL. (ed.) List of the Writings of Professors of the Russian Orthodox
Theological Institute in Paris. Paris, 1932, 1937, 1947, 1954, 1965; Зёрнов Н.М. 1) Русские писатели
эмиграции: Библиографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной
философии, церковной истории и православной культуре (1912-1972). Бостон, 1973; 2) Русское
религиозное возрождение XX века. Париж, 1974. С. 333-368.

¹⁰ Струве Г.П. К истории русской поэзии 1910-х — начала 1920-х годов. Беркли, 1979. С. 15.

¹¹ Дебют Г.П.Струве в рукописной газете «Светлый луч» (1915), посвященный авангардистской
выставке, был перепечатан к его 80-летию крупнейшими газетами Зарубежья (Новое русское слово.
1978, 2 мая; Русская мысль. 1978, 4 мая).

Стихи Г.П.Струве появляются в газетах и журналах уже после его эми­грации (1918), мы встречаем их на страницах «Руля», «Возрождения», «Рус­ской мысли», «России и славянства», «Дней», «Звена», «Современных запи­сок», «Сегодня» и др. Позже лучшие из них были объединены в книге «Утлое жилье», выдержавшей два издания (1965¹² и 1978); общая эволюция лирики поэта и ученого представляет движение от стихов, написанных под несо­мненным влиянием символистов («Тени», «Город великих соблазнов», «Мы живем в туманном ожиданьи...» и др.), к произведениям, в которых преоб­ладают трагические ноты, «тютчевская тональность» («Дерев неубранного сада...», «Я вдруг почую облегченье...», «Знай: мир лишь утлое жилье...», «Я на снегу писал любимой имя...» и т.д.). Все чаще в его стихах звучит тема смерти — загадочного освобождения человеческой души, ее воссоединения с Богом:

... А я услышу тот, упрямый, Невероятный, легкий звук: Дрожанье звезд вот тут, над самой Дугой твоих склоненных рук. И я увижу, у придела, Два белых ангельских крыла: Душа опередила тело И, легкая, осиротела, И, легкая, изнемогла.

(«Ты легким поцелуем тронешь...», 1925)

В целом поэтическое наследие Г.П.Струве демонстрирует ту высокую поэтическую культуру и мастерство, которыми обладали писатели-эмигран­ты второго и третьего рядов, и несомненно заслуживает внимания современ­ного читателя.

Вместе с тем литературная деятельность Г.П.Струве, его участие в жур­налистике 1920-1930-х годов, помощь отцу в издательских предприятиях (данью сыновней привязанности стала подготовленная через много лет со­вместно с Н.А.Струве книга литературно-критических статей: Струве П.Б. Дух и слово. Париж, 1981) позволили в дальнейшем ученому использовать в трудах по истории эмигрантской литературы опыт общения с редакциями, сделали его обладателем бесценных документов (письма И.А.Бунина, В.Ф.Ходасевича, Б.В.Анрепа, Г.В.Иванова, М.И.Цветаевой, М.А.Алданова, Д.С.Мережковского и многих других). После окончания Balliol College в Оксфорде весной 1922 года Г.П.Струве переехал в Прагу, затем в Берлин, где до весны 1924 года ведал печатанием «Русской мысли», редактировавшейся его отцом. Затем он переселяется в Париж и становится секретарем Комитета содействия образованию русского юношества за границей, а также секрета­рем Русского национального комитета. Летом 1925 года Г.П.Струве получил место в редакции хроники газеты «Возрождение», основанной А.О.Гукасо-вым. В августе 1927 года вместе с отцом он принял участие в создании парижской газеты «Россия» (с 1928 года выходила под названием «Россия и славянство»). В 1932 году Г.П.Струве получил место лектора в Лондонском университете вместо возвратившегося в СССР Д.П.Святополка-Мирского.

В 1946 году русский ученый был приглашен прочесть лекции в несколь­ких американских университетах, а в следующем, 1947 году стал преподава­телем русской литературы в Калифорнийском университете (Беркли), где работал до 1967 года. С 1960 года он редактировал созданный по его иници-

¹² См. неоправданно резкую рецензию автора, скрывшегося за прозрачными инициалами «Р.Г.» (не Роман ли Гуль?): Новый журнал. 1966. Т. 83. С. 303-304.

т

ативе славистический сборник «California Slavic Studies», один из наиболее авторитетных и содержательных; на протяжении десятилетия он принимал также активное участие в деятельности издательства «Международное лите­ратурное содружество». В 1971 году русский ученый был удостоен степени почетного доктора прав университета в Торонто, в 1973-м — награжден премией за исключительные научные заслуги Американской ассоциацией поощрения славистических исследований, в 1977-м — избран почетным пред­седателем Русской академической группы в США, в 1978-м — награжден почетной грамотой Калифорнийского университета, высшим знаком отли­чия этого учебного заведения. Библиография Г.П.Струве, насчитывающая более девятисот названий, свидетельствует о колоссальном трудолюбии уче­ного и широте его научных интересов¹³. Несомненна также его заслуга как воспитателя плеяды американских славистов (Герман Ермолаев, Ольга Раев-ская-Хьюз, Роберт Хыоз, Семен Карлинский, Владимир Марков, Алекс Шейн, Эрвин Тутыник и др.); он стал для них воплощением лучшего в русской культуре, а смерть ученого заставила многих из них ощутить невос-

полнимость этой утраты¹⁴.

Классическая русская литература XVIII-XIX веков была объектом на­пряженного внимания Г.П.Струве в течение всей жизни, хотя его статьи, посвященные этой тематике, сравнительно немногочисленны. Особой его симпатией пользовался русский дипломат С.Р.Воронцов, чью биографию ученый даже хотел одно время написать¹⁵. В 1920-х годах он рецензировал все наиболее заслуживающие внимания публикации, посвященные класси­ческой литературе (как в СССР, так и за его пределами). С именем Г.П.Стру­ве связаны также поиски и выявление за границей биографических докумен­тов русских писателей — так, им впервые были описаны пушкинские мате­риалы из архива С.А.Соболевского в Британском музее (неизвестные списки «Гавриилиады», стихотворения «Ура! В Россию скачет кочующий деспот...» и некоторых других)¹⁶, сделан ряд наблюдений над переводами произведений АС.Пушкина на иностранные языки.

В 1950 году в Сан-Франциско была опубликована монография Г.П.Струве «Русский европеец», посвященная интереснейшей фигуре начала XIX века, литератору и дипломату князю П.Б.Козловскому, сотруднику пуш­кинского «Современника», корреспонденту Ж. де Сталь, Ж. де Местра, при­ятелю А.И.Тургенева и П.А.Вяземского. Ученому принадлежит также сфор­мулированная позднее гипотеза о П.Б.Козловском как адресате пушкинского послания «Ты просвещением свой разум просветил...»¹⁷, это предположение в свое время вызвало горячее одобрение Ю.Г.Оксмана, поддерживавшего переписку с коллегой. В зарубежной печати Г.П.Струве часто выступал с обзорными статьями, посвященными русским писателям — В.К.Кюхельбе-керу, В.А.Жуковскому и др.; он подверг резкой критике «Полное собрание сочинений АП.Чехова», выходившее в Москве с 1944 по 1951 год под редак-

¹³ Hughes R.P. Gleb Struve: A Bibliography // California Slavic Studies, 1980. Vol. XI. P. 269-317.

¹⁴ См., например, некролог Г.П.Струве, написанный Н.В.Рязановским: Записки Русской академи­
ческой группы в США, Нью-Йорк, 1985. Т. XVIII. С. 350. Сходное чувство выразили в некрологах
Г.П.Струве Б.Филиппов (Новое русское слово. 1985, 16 июня; Новый журнал. 1985. Кн. 160. С.
278-282), Г.С. и Т.С.Ермолаевы (Рус. жизнь. 1985, 29 июня), Дж.Смит (The Slavonic and East European
Review. 1986. Vol. 64. № 4. Oct. P. 569-570).

¹⁵ Струве Г.П. Эпизод из жизни П.А.Яковлева, «сенатора, дяди А.И.Герцена» // Возрождение. 1971.
№ 229. С. 52-68; Struve G. An Englo-Russian Medley: Woronzows, Pembrokes, Nicolays and Others:
Unpublished Letters and Historical Notes // California Slavic Studies, 1970. Vol. 5. P. 93-135.

¹⁶ Струве Г.П. Новые пушкинские материалы из Британского музея // Белградский пушкинский
сборник. Белград, 1937. С. 343-357.

¹⁷ Струве Г.П. Кто был пушкинский «полонофил»? // Новый журнал. 1971. Кн. 103. С. 92-106.

цией С.Д.Балухатого, Н.С.Тихонова, В.П.Потемкина. В нем вопреки всем принципам академических изданий были выпущены фразы из путевых заме­ток писателя об успехах английской администрации в колониях, исключено, откуда возможно, имя В.Э.Мейерхольда¹⁸.

Почти личным было отношение Г.П.Струве к старшим современни­кам — писателям русского Серебряного века¹⁹, популяризации их творчест­ва, спасению автографов от гибели и распыления были посвящены его уси­лия на протяжении четырех послевоенных десятилетий. В 1950-х годах начи­нается издательская деятельность Г.П.Струве. Это публикации отдельных стихотворных циклов, произведений, эпистолярных подборок:

Гумилев N. Отравленная туника и другие неизданные произведения / Ред., вступ. статья и примеч. Г.Струве. Нью-Йорк, 1952.

Мандельштам О. Собрание^ сочинений / Ред., вступ. статья и примеч. Г.Струве и Б.Филиппова. Нью-Йорк, 1955.

Цветаева М. Лебединый стан. Стихи 1917-1921 / Ред., вступ. статья Г.Струве. Мюнхен, 1957.

Ахматова А. Реквием / Ред. Г.Струве. Мюнхен, 1963.

Ахматова А. Реквием / Ред., послесл. Г.Струве. 2-е изд. Нью-Йорк, 1969.

Цветаева М. Лебединый стан. Перекоп / Ред., вступ. статья Г.Струве. Париж, 1971.

Цветаева М. Неизданные письма / Ред. Г. и Н.Струве. Париж, 1972. Ахматова А. Реквием / Ред., послесл. Г.Струве. 3-е изд. Мюнхен, 1974.

В дальнейшем на их основе Г.П.Струве (главным образом совместно с Б.Филипповым) подготовил многотомные собрания сочинений русских клас­сиков XX столетия. Дополнительную сложность составляло то, что фактичес­ки весь труд был проделан по переписке, сказывался и отрыв от отечествен­ных архивов, в силу чего колоссальную работу все же нельзя считать окон­чательной. Тем не менее высокий текстологический уровень этих изданий стал залогом их широкого научного признания (в дальнейшем отдельные тома были дополнены, в настоящее время почти все они репринтированы). По утверждению О. Раевской-Хьюз, эти издания составили эпоху в славяно­ведении XX века²⁰; перечислим их²¹:

Пастернак Б. Сочинения / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Ann Arbor, 1961. Т. 1-3.

Гумилев Н. Собрание сочинений / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Ва­шингтон, 1962-1968. Т. 1-4. (Фактически как т. 5 можно рассматривать кн.: Гумилев Н. Неизданные стихи и письма / Ред. и примеч. Г.Струве. Париж, 1980).

Мандельштам О. Собрание сочинений / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Вашингтон, 1964-1969. Т. 1-3. (Т. 4, дополнительный, также под ред. Н.Стру­ве — Париж, 1981).

¹⁸ Струве Т.П. 1) Чехов в советской цензуре // Новый журнал. 1954. Т. 37. С. 210-212; 2) Чехов,
Мейерхольд и фальсификаторы // Грани. 1954. № 2. С. 121-125.

¹⁹ Ученый начал свою журналистскую деятельность с некролога АА.Блока (Русская мысль. 1921.
Кн. VIII-IX. С. 273-281), рецензирования сборников АА.Ахматовой (Там же. 1921. Кн. XI-XII.
С. 349-353).

²⁰ Записки Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 1985. Т. XVIII. С. 347.

²¹ См. рецензии на них в «Новом журнале», принадлежащие перу В.Завалишина, Р.Гуля, Ю.Иваска,
И.Одоевцевой (1952-1967. Кн. 32, 38, 43, 48, 67, 77, 82, 84, 87, 88).

Заболоцкий Н. Стихотворения / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Вашинг­тон, 1965.

Ахматова А. Собрание сочинений / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Ва­шингтон; Париж, 1965-1983. Т. 1-3 (Т. 3 также под ред. Н.Струве).

Клюев Н. Собрание сочинений / Ред. Г.Струве и Б.Филиппов. Мюнхен,

1969. Т. 1-2.

Волошин М. Стихотворения и поэмы / Ред. Г.Струве, Н.Струве и Б.Фи­липпов. Париж, 1982-1984. Т. 1-2.

Особенно нужно отметить заслуги Г.П.Струве перед памятью Н.С.Гу­милева, Н.А.Клюева и О.Э.Мандельштама, чьи трагические судьбы общеиз­вестны. По крохам собирая просачивавшуюся из Советского Союза инфор­мацию, фиксируя ее в статьях и газетных заметках, ученый способствовал поддержанию памяти о них и в конечном счете возвращению их творчества к читателю России.

Органически связанной с темой Серебряного века в научном наследии Г.П.Струве была тема литературы русской эмиграции, продолжающая до сих пор волновать ученых²². Особенную ценность его итоговой работе в данной области, книге «Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы» (1-е изд. — Нью-Йорк, 1956; 2-е — Париж, 1984), придает многолетняя литературно-критическая деятельность ее автора. В 1920-х — 1930-х годах на страницах «Русской мысли», «Возрождения», «России», «России и славянства» регулярно появлялись рецензии Г.П.Струве на книги В.Ходасевича, В.Сирина (Набокова), М.Цветаевой, К.Бальмонта, И.Одоев­цевой, Г.Иванова, В.Диксона, Д.Шаховского, Ю.Терапиано, Б.Божнева, Р.Блох, Г.Раевского, Б.Лазаревского, Ю.Мандельштама, В.Третьякова, А.Ла-динского и многих других. Можно даже утверждать, что книга «Русская литература в изгнании» в определенной степени «выросла» из многолетней обозревательской деятельности Г.П.Струве. Его рецензии обычно немного­словны, и хотя сам он с большим интересом относился к поискам формаль­ной школы в Советском Союзе, при анализе вновь появлявшихся поэтичес­ких произведений главное внимание уделял традиции, которой следовал автор, рассмотрению тематики, особенностям версификации. Лишь в своей монографии 1956 года на основе огромного фактического материала Г.П.Струве со свойственной ему осторожностью делает концептуальные обобщения.

«Русская литература в изгнании» посвящена главным образом довоен­ному периоду, в двух центральных частях рассматривается становление лите­ратуры русского Зарубежья (1920-1924) и ее самоопределение (1925-1939). В заключении характеризуется послевоенная ситуация, освещается встреча двух волн эмиграции, возникновение новых литературных центров. Однако общий вывод ученого содержит печальные нотки: завершая в начале 1950-х годов книгу, он писал: «Зарубежная литература как особая глава в истории русской литературы идет к своему неизбежному концу. Лучшие страницы ею несомненно в эту историю уже вписаны»²³.

Оторванность от Родины, отсутствие связей с родственниками и близ-

²² См.: Русская литература в эмиграции: Сборник статей / Под ред. Н.Полторацкого. Питтсбург,
1972; Моозер И.Р. Русская литература в изгнании // Отклики: Сборник статей памяти Н.И.Ульянова.
Нью-Хэвен, 1986. С. 155-169; ср. также шквал советских публикаций, зафиксированных в справоч­
нике: Литература русского Зарубежья возвращается на Родину: Выборочный указатель публикаций:
1986-1990. М., 1993. Вып. 1-2.

²³ Струве Т.П. Русская литература в изгнании. Париж, 1984. С. 394. См. также с. 138-140 настоящего
издания.

кими, оставшимися в Советской России, постепенная утрата языка молодым поколением, трагические коллизии Второй мировой войны, вызвавшие миг­рацию русскоязычного населения за океан, гибель многих писателей — все это привело к падению числа журналов и газет, снижению и без того невы­сокой коммерческой отдачи. Существующие по сей день зарубежные русские издательства и периодические органы продолжают свою деятельность по большей части благодаря субсидиям политических и религиозных фондов западных государств, поддержке меценатов.

Значение книги Г.П.Струве для современного читателя велико также потому, что помимо обзора журналистики и творчества отдельных писателей она содержит массу дополнительной информации — о формировании рус­ской диаспоры, об основных направлениях общественно-политической мысли Зарубежья, о литературной критике, литературоведении, публицисти­ке, философской прозе, мемуаристике. В первой части монографии подроб­но рассмотрено продолжение творческого пути в эмиграции писателей, по­лучивших известность еще до революции, причем в центре внимания учено­го находятся произведения писателей-реалистов: ИАБунина, И.С.Шмелева, Б.К.Зайцева, А.Н.Толстого, А.И.Куприна и др. Еще весьма незначительно было свершенное писателями молодого поколения, однако и среди них по­явились новые имена: поэты Г.Евангулов, В.Набоков, Н.Оцуп, Н.Берберова, А.Несмелов, прозаики АДроздов, Г.Алексеев, Р.Гуль и другие.

Во второй части проблема двух поколений эмиграции, их споров за­нимает уже центральное место; молодежь подчас критически относилась к своим отцам: возникали новые политические объединения, учащались слу­чаи возвращения в Россию. Со второй половины 1920-х годов на страницах эмигрантских изданий («Последние новости», «Воля России», «Современные записки» и др.) вспыхивают споры о значении зарубежной литературы, ее задачах, часть журналов пытается ограничить свою деятельность чисто ли­тературными задачами («Встречи», «Числа»). Помимо прозаиков старшего поколения все больший резонанс имеют произведения В.Набокова, Н.Бер­беровой, Г.Газданова, В.Яновского, Ю.Фельзена, С.Шаршуна, Г.Пескова, Л.Зурова и др. Предвоенное время можно, по убеждению Г.П.Струве, назвать периодом расцвета эмигрантской поэзии — кроме К.Бальмонта, З.Гиппиус, М.Цветаевой, Вяч. Иванова, с первоклассными произведениями выступили литераторы, биографически связанные с гумилевским «Цехом поэтов» (Г.Адамович, Г.Иванов, И.Одоевцева, Н.Оцуп). Возникла также оригиналь­ная парижская поэтическая школа, которой принадлежат вершинные до­стижения литературы молодого поколения (Ю.Терапиано, В.Смоленский, Г.Раевский, Д.Кнут, Ю.Мандельштам, А.Присманова, Б.Поплавский и не­которые другие). Благодаря личному общению, сотрудничеству в тех же жур­налах с Г.Адамовичем, Г.Ивановым, В.Ходасевичем представителям па­рижской школы удалось унаследовать высокую поэтическую культуру Се­ребряного века, чего порой не хватало их сверстникам, рассеянным по всему миру.

Общие мировоззренческие установки Г.П.Струве невозможно оценить без его отношения к В.В.Набокову, набоковская тема проходит через всю книгу о русской литературе в эмиграции. Заметим, что наиболее часто печа­тавшимися в «России и славянстве» в конце 1920-х — начале 1930-х годов поэтами были К.Д.Бальмонт и Набоков, несомненно их личное знакомство с Г.П.Струве, входившим в редакцию газеты. Свои размышления на этом этапе знакомства с В.В.Набоковым Г.П.Струве суммировал в статье «Творче­ство Сирина», где утверждалось, что «Сирин — самый большой подарок

Зарубежья русской литературе»²⁴, опровергались резко отрицательные сужде­ния Б.К.Зайцева о его романах. Однако с одним замечанием оппонентов рецензент все-таки вынужден был согласиться — в творчестве Набокова нет столь характерной для русской литературы любви к своим героям, любви к человеку. Тем не менее этот упрек, весьма существенный для Г.П.Струве, снимается опубликованной незадолго до того «Защитой Лужина». В судьбе главного героя романа, по мнению рецензента, есть что-то «подлинно и патетически человечное». Но ожидания Г.П.Струве так и не оправдались — в «Русской литературе в изгнании», отдавая должное мастерству, виртуозно­му владению словом, ученый все-таки пишет о «каком-то коренном небла­гополучии» творчества Набокова: со временем, по-видимому, стали более явны общие расхождения писателя и его критика в понимании мира и человека. Дело в том, что Г.П.Струве был затронут столь важным явлением духовной жизни, как русский религиозный ренессанс XX века, недаром Ольга Раевская-Хьюз назвала его одним из последних представителей этого движения²⁵. Поэтому гуманизм в изображении человека, любовь к нему (ос­новная черта русской литературы, согласно Н.А.Бердяеву) были для Г.П.Струве необходимым условием всякого незаурядного произведения ли­тературы; в конце концов он присоединился к мнению тех, кто считал, что у героев Набокова «просто нет души»; это, впрочем, не препятствовало высо­кой оценке мастерства, виртуозной техники писателя, сущность которой была так интерпретирована ученым: «В основе этого поразительно блестяще­го, чуть что не ослепительного таланта лежит комбинация виртуозного вла­дения словом с болезненно-острым зрительным восприятием и необыкно­венно цепкой памятью, в результате чего получается какое-то таинственное, почти жуткое слияние процесса восприятия с процессом запечатления»²⁶.

Завершая обзор книги «Русская литература в изгнании», хотелось бы воз­разить одному из первых ее рецензентов М.М.Карповичу²⁷, считавшему глав­ным недостатком книга расширенное понимание автором термина «литерату­ра». Наоборот, вкус Г.П.Струве сказался в первую очередь в том, что он уделил внимание только наиболее значительным в художественном отношении произ­ведениям: вне поля его зрения (к большому сожалению современных ее чита­телей) оказались столь интересные явления, как развлекательно-бульварная, авантюрная и фантастическая беллетристика, произведения писателей меньших по калибру дарований. Однако уже сейчас вряд ли можно оспаривать класси­ческий характер этого исследования, положившего почти сорок лет назад нача­ло комплексному изучению литературы русского Зарубежья.

Одним из немногочисленных недостатков книги можно признать ее европоцентризм, в силу чего, например, не было уделено должного внима­ния кружку поэтов, возникшему в 1935 году при Пушкинском обществе в Нью-Йорке (Д.А.Могула, Е.А.Кристиани, В.С.Ильяшенко и др.), а имя блис­тательного гения русской литературы XX века, поэта Георгия Владимировича Голохвастова (1882-1963), этот кружок возглавлявшего, оказалось в книге даже не упомянутым. Более подробного освещения заслуживала литература русского Китая, русской Сербии и т.д., однако нелепо было бы столько лет спустя предъявлять подобные упреки к первопроходцу, ибо именно книга

²⁴ Россия и славянство. 1930. 17 мая. С. 3.

²⁵ Записки Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 1985. T.VIII. С. 348; См. также
специальный раздел «Памяти Г.П.Струве»: Вестник РХД. № 145. 1986. С. 198-226.

²⁶ Струве Т.П. Русская литература в изгнании. С. 289.

²⁷ Новый журнал. 1957. Кн. 46. С. 251-254. См. также: Гуль Р. О книге Глеба Струве // Новое рус.
слово. 1956, 23 сент.; Андреев Н. Литература в изгнании // Грани. 1957. N° 33. С. 164-176.

Г.П.Струве дала толчок к появлению более детальных исследований и спра­вочников²⁸.

Общая концепция «Русской литературы в изгнании» тесно связана с работами Г.П.Струве по истории советской литературы — ее общие курсы на английском языке с соответствующими авторскими добавлениями выдержали четыре издания (1936, 1944, 1951, 1971). Несмотря на то, что в заслугу ученому нельзя не поставить защиту таких писателей, как АЛхматова, М.Булгаков, А.Платонов, Е.Замятин, Б.Пильняк и др., следует сказать, что при оценке произведений советской литературы порой ощутимы его политические симпа­тии, порой сказывается отчужденность от литературного процесса в СССР; многие явления уже переосмыслены (так, свойственная Г.П.Струве идеализа­ция Ю.Олеши и его круга, думаю, уже невозможна после книг А.Белинкова). Публикации последних лет в отечественной печати по своей информативности, документальной насыщенности значительно перекрывают труды зарубежных ученых; в области отечественной литературы все более заметным становится отсутствие ее комплексной истории — надеемся, что этот труд все же появится. Нельзя не выделить из большого числа рецензий Г.П.Струве его статьи, содержащие полемику с теми, кто желал видеть причину размаха сталинско­го террора в свойствах русского характера, исконной склонности русских к деспотизму и сильной власти²⁹. Этот взгляд весьма распространен и до сего дня — достаточно вспомнить книгу Р.Пайпса «Россия при старом режиме» (1974). Наоборот, сочувствие, просвещенный интерес к прошлому нашей страны вызывали неизменную поддержку ученого.

Представление о Г.П.Струве было бы неполным без знаний о его пере­водческой деятельности: это стихи Р.М.Рильке, «Экономические последствия мира» Д.М.Кейнса (1921), «Принципы демократии» Т.Вильсона (1924), «Скот­ский двор» Д.Оруэлла (совместно с Марией Кригер; 3 издания — 1950, 1967, 1971). Он подготовил к печати столь интересные книги, как «Социальная и экономическая история России с древнейших времен» П.Б.Струве (совместно с Ал.П. и Арк.П.Струве; Париж, 1952), мемуары Н.Валентинова «Два года с символистами» (Стэнфорд, 1969). Г.П.Струве — инициатор появления в Соеди­ненных Штатах первого по времени сборника И.Бродского «Стихотворения и поэмы» (Вашингтон — Нью-Йорк, 1969), автор предисловия к нему.

В течение всех лет Г.П.Струве было свойственно в высшей степени заинтересованное отношение ко всему происходившему на родине³⁰, он с

²⁸ Boss О. Die Lehre der Eurasier: Ein Beitrag zur russischen Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts.
Wiesbaden, 1961; Volkmann H.E. Die Russische Emigration in Deutschland: 1919-1924. Wiesbaden, 1966;
Riasanovsky N, V. The Emergence of Eurasianism // California Slavic Studies, 1967. Vol. IV. P. 39-72;
Williams R.S. Culture in Exile: Russian Emigres in Germany: 1881-1941. Ithaca; London, 1972; Флейшман Л.,
Хъюз Р., Раевская-Хъюз О. Русский Берлин: 1921-1923: По материалам архива Б.И.Николаевского в
Гуверовском институте. Париж, 1983; Russian Literature in the Baltic between the World Wars / Ed. by
T.Pachmuss. Columbus, Ohio, 1988; Mierau F. Russen in Berlin: 1918-1933: Eine kultureUe Begegnung.
Weinheim, 1988; Ponfllfy de R. Guide des Russes en France. Paris, 1990. См. также предисловие «От
авторов» в Словаре настоящего издания (с. 265).

²⁹ Струве Т.П. 1) Две книги о судьбах России // Новый журнал. 1952. Кн. 28. С. 290-298. 2) О
Кюстине и «кюстинствующих иностранцах» // Возрождение. 1952. Кн. 20. С. 161-168.

³⁰ Несмотря на все препоны ученый в течение многих лет поддерживал переписку со своими
коллегами, жившими в России. В первую очередь следует назвать интереснейшие письма Ю.Г.Окс-
мана и Г.П.Струве 1962-1963 годов (курьерами в этой переписке были известные впоследствии
американские историки М.Малия и Т.Эмменс), хранящиеся ныне в составе собрания Г.П.Струве,
поступившего осенью 1985 года в архив Гуверовского института в Стэнфорде: Письма Ю.Г.Оксмана
и Г.П.Струве / Публикация Л.Флеишмана // Stanford Slavic Studies. Vol. 1. 1987. P. 15-69. Сведения о
переписке Г.П.Струве с другими учеными, работавшими на родине, см. в следующих некрологах:
Струве Т.П. Да будет ему легка земля // Поэт-переводчик Константин Богатырев. Друг немецкой
литературы. Mttochen. 1982. S. 277-280; Элъзон М.Д. Прощай, честный человек (Памяти А.ДАлексеева)
// Рус. мысль. 1990. 2 ноября. № 3852. Лит. приложение N° И. С. XV.

волнением следил за посмертной судьбой дорогих ему поэтов в России. Литература немыслима без горячей, наперекор всем запретам привязанности к творчеству любимых писателей, поэтому неожиданное на первый взгляд введение следующего рассказа в академически строгое предисловие к перво­му тому «Собрания сочинений» Н.Гумилева глубоко оправдано: «В 1956 году один мой знакомый, оказавшийся в Москве, бродя среди лотков букинистов, спрашивал, нет ли у них на продажу стихов Гумилева. Один букинист пред­ложил ему единственный сборник, который у него был — "Фарфоровый павильон". На вопрос моего знакомого о цене ответ был: "70 рублей" (то есть около семи долларов). Мой знакомый заметил, что это дороговато именно за этот сборник. В это время над ухом его, "из публики", раздался басовитый голос: "За Гумилева ничто не дорого!"»³¹.

С неослабевающим интересом Г.П.Струве следил за творчеством рус­ских писателей, выдвинувшихся на первый план в конце 1950-х — начале 1960-х годов; наиболее высоко он оценивал произведения В.Т.Шаламова и А.И.Солженицына, поведавших миру страшную правду о советском ГУЛАГе.

Свершенное Г.П.Струве в науке о русской литературе давно по досто­инству оценено учеными всех стран, однако интерес к его наследию не падает — репринтируются подготовленные им собрания сочинений класси­ков, переиздаются статьи и книги³². Многолетнее служение Г.П.Струве, от­торгнутого, казалось бы, от родной почвы, традиционным ценностям России и ее литературе, по праву можно назвать подвижническим. Жизненный путь ученого, его самоотверженный труд во многом типичны для представителей первой русской волны, мучительно размышлявших о своем месте в мире: «Какой же смысл в существовании русской эмиграции? Смысл ее в служе­нии. И раз "все проходит", то ее смысл в служении как раз тому, что "не проходит"»³³.

В заключение статьи нам хотелось бы выразить благодарность вдове ученого Марии Семеновне Струве и возглавляющему издательство YMCA-Press Никите Алексеевичу Струве, благодаря любезному разрешению кото­рых подготовлено третье по счету издание монографии Г.П.Струве «Русская литература в изгнании». В его основе — второе, доработанное автором изда­ние (Париж, 1984). В личном экземпляре книги ученый сделал ряд помет, которые до сих пор не учитывались, — при содействии Марии Семеновны Струве они внесены в предлагаемый вниманию читателей текст. Вероятно, работа над настоящим изданием не была бы начата, если бы американская научная ассоциация АЙРЕКС не предоставила автору этих строк возмож­ность сбора необходимой информации в США в октябре 1990 — январе 1991 года. Работавшие над третьим изданием сочли возможным посвятить свой труд светлой памяти Анатолия Дмитриевича Алексеева, одного из коррес­пондентов Г.П.Струве, создателя уникальной картотеки статей и рецензий эмигрантской периодики (ныне хранится в Пушкинском Доме в Санкт-Пе­тербурге).

К.Ю.Лаппо-Данилевский

³¹ Гумилев Н. Собр. соч. Вашингтон, 1962. Т. 1. С. XLIII.

³² Струве Г. 1) О четырех поэтах. Лондон, 1981. 2) Русская литература в изгнании. 2-е изд. Париж,
1984.

³³ Арсенъев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. Франкфурт-на-Майне, 1974. С. 188.

ГЛЕБ СТРУВЕ

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ИЗГНАНИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Почти 25 лет тому назад в одной статье в «Современных записках» Г.В.Адамович писал, что для составления истории эмигрантской литературы время еще не настало. Тогда, конечно, даже странно было об этом думать — такое время могло наступить только в том случае, если бы самому факту эми­грации был положен конец или если бы вымерло хотя бы старшее поколение эмигрантских писателей. Такое время не наступило еще и сейчас — среди нас еще живут и продолжают творить такие старшие представители зарубежной русской литературы, как А.М.Ремизов, Б.К.Зайцев, МААлданов, не говоря о более молодых, о так называемом «незамеченном поколении». Мы еще не знаем, что они нам дадут. Совсем недавно ушел от нас И.А.Бунин, главная гордость зарубежной литературы. Уже на седьмом десятке лет, во время войны, он написал ряд замечательных рассказов, вошедших в книгу «Темные аллеи». Смерть Бунина была воспринята символически, как конец зарубежной литера­туры. Появился ряд откликов на общую тему «после Бунина», в которых доми­нировали пессимистические оценки настоящего и столь же пессимистические прогнозы насчет будущего зарубежной русской литературы. Здесь не место давать оценку этим прогнозам. Но даже если считать, что с объявлением войны в 1939 году в истории зарубежной русской литературы завершился какой-то определенный период, открылась в ней новая глава, — даже и тогда писать историю ее первого, довоенного, периода еще не время. Можно лишь подвести какие-то предварительные итоги, составить, так сказать, приблизительный ин­вентарь этого первого периода. Это будет полезно и как материал для будущего историка, и для осведомления той «новой эмиграции», приток которой изменил лицо русского Зарубежья и которая ничего или почти ничего о раннем периоде эмиграции не знает. Это и является целью предлагаемой вниманию читателя книги. Она не притязает быть ни полной и окончательной историей русской зарубежной литературы в период между 1920 и 1939 годами, ни критическим подведением итогов. Это лишь первый опыт исторического обзора. Не воздер­живаясь от собственных критических оценок в тех или иных случаях, я старался быть беспристрастным, ссылаясь и на мнения, расходящиеся с моим. Моей главной задачей было дать максимально объективную картину развития русской зарубежной литературы на общем фоне бытия эмиграции, трактуя при этом литературу в широком смысле слова, то есть включая в нее и философскую прозу, и публицистику.

Задача эта была нелегкая и по самой своей сути и вследствие ряда чисто внешних причин (сравнительно небольшого срока, в течение которого книга должна была быть написана, недоступности многих материалов и т.д.).

История русской эмиграции довоенного периода, которая должна слу­жить фоном для истории эмигрантской литературы, до сих пор еще не напи­сана¹. Самая эта эмиграция есть явление огромное, в мировой истории бес­примерное. Слово «эмиграция» в обычном понимании не подходит к нему и стало подходить еще меньше с тех пор, как в прежнюю эмиграцию влилась новая волна военных и послевоенных выходцев из Советского Союза. Если я употребляю его, то лишь потому, что оно прочно укоренилось. Но я предпочитаю ему такие термины, как «русское Зарубежье» или «Зарубежная Россия», более отвечающие смыслу вещей. В большинстве случаев я говорю поэтому не об эмигрантской, а о русской зарубежной (или просто зарубеж­ной) литературе. (Оговариваю это здесь, потому что в советском русском языке, к которому привыкли новые эмигранты, слово «зарубежный» прочно вошло в обиход в смысле «иностранный, заграничный».) Эта зарубежная русская литература есть временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который — придет время — вольется в общее русло этой лите­ратуры. И воды этого отдельного, текущего за рубежами России потока, пожалуй, больше будут содействовать обогащению этого общего русла, чем воды внутрироссийские. Много ли может советская русская литература про­тивопоставить «Жизни Арсеньева» Бунина, зарубежному творчеству Ремизо­ва, лучшим вещам Шмелева, историко-философским романам Алданова, поэзии Ходасевича и Цветаевой, да и многих из молодых поэтов, и ориги­нальнейшим романам Набокова? Эту нашу теорию «единого потока» мы смело можем противопоставить советской, которая там к тому же не в чести. Специального обзора русской зарубежной литературы до сих пор не существует ни по-русски, ни.на иностранных языках, если не считать не­большой брошюры А.В.Амфитеатрова, вышедшей в Белграде в 1929 году, которой я не имел под рукой, когда писал книгу. В общей истории русской литературы покойного И.И.Тхоржевского², человека весьма талантливого, но крайне импрессионистичного, зарубежной литературе уделено немногим более двадцати страниц из почти трехсот во втором томе. Книга эта вообще очень неровная, субъективно окрашенная, полная фактических погрешно­стей и пропусков. Из младших писателей Зарубежья Тхоржевский никого

¹ Из общей литературы о русской антибольшевицкой эмиграции можно назвать раннюю книгу немца Ганса фон Римши (Hans von Rimscha. Russlandjenseits der Grenzen: 1921 -1926. Jena, 1927), немного более позднюю книгу американца В.Чапин Хантингтона (W. Chapin Huntington. The Homesick Millions Russia-out-of-Russia. Boston, 1933) и коллективный труд, явившийся результатом обследования всей проблемы эмиграции в целом, предпринятого по поручению великобританского Королевского Института Международных Дел (Sir John Hope Simpson. The Refugee Problem: Report of a Survey. Royal Institute of International Affairs. London & New York, 1939). Книга Хантингтона проникнута большой симпатией к русской эмиграции. Автор побывал в России в начале революции, состоя при американ­ской миссии в качестве коммерческого атташе (бывал он и потом в СССР). Перед тем как написать свою книгу, он посетил главные центры русского рассеяния в Европе, беседовал с зарубежными общественными и политическими деятелями и ознакомился на месте с бытом и настроениями эмигрантской массы и отдельными проявлениями ее культурной жизни. В предисловии своем он писал: «Эта книга является попыткой изобразить Зарубежную Россию — сообщество русских изгнанников во всем мире, попыткой войти в ее повседневную жизнь, разделить ее образ мыслей, нарисовать трагедию ее нищеты и пафос ее тоски по родине. Зарубежная Россия уходит на наших глазах, организм ее слишком хрупок, чтобы долго сопротивляться ассимиляции с другими народами. Главы, которые следуют, стремятся запечатлеть ее в ее расцвете, прежде чем исчезнут ее своеобразные нравы и поглотится ее богатая культурная жизнь...» Книга, не свободная от пробелов и неточностей, давала живую и' сочувственную картину повседневной, политической и культурной жизни русского Зарубежья. Совсем иной характер, гораздо более деловой и сухой, но и более обстоятельный и точный, носил отчет об обследовании, произведенном английским Королевским Институтом. Обзоры отдель­ных сторон эмигрантской жизни и деятельности были составлены для него, по заказу Института, русскими специалистами. Можно еще упомянуть довольно легковесную, чисто журналистическую книжку французского журналиста Делажа (Jean Delage. La Russie en exil. Paris, 1930), тоже написанную с большим сочувствием к эмиграции.

² «Русская литература», т. II. Изд-во «Возрождение», Париж, 1946.

почти даже не называет, кроме В.В.Набокова. Еще меньше повезло зарубеж­ной литературе в написанной для иностранцев книге М.Л.Слонима о совре­менной русской литературе³, где зарубежной литературе как таковой посвя­щено всего одиннадцать страничек, к тому же кишащих ошибками в именах, инициалах, фактах — ошибками, непростительными для деятеля самой зару­бежной литературы⁴. Английская история русской литературы кн. Д.П.Свя-тополк-Мирского⁵, второй том которой охватывает период после смерти До­стоевского, сама по себе прекрасная, вышла слишком рано, чтобы отдать должное зарубежной литературе, но то немногое, что Мирский говорит о ней, более объективно и справедливо (если не считать его весьма резкого отзыва о Мережковском), чем у Слонима. Хотя Мирский в основном отно­сился уже в то время отрицательно к эмиграции, он сумел в общем соблюсти беспристрастность. Неприкрытой враждебностью к эмиграции дышит книга другого эмигранта-ренегата — Владимира Познера⁶. Сочувственные, хотя и разные в своем подходе, но очень уж общие очерки раннего периода зару­бежной литературы читатель найдет в немецких книгах Н.С.Арсеньева и Н.А.Оцупа⁷. Имеются также краткие очерки зарубежной литературы и ее положения в уже упомянутых книгах Хантингтона и английского Королев­ского Института. Можно назвать еще общий обзор зарубежной литературы в сопоставлении с советской в несколько искусственных хронологических рамках (1927-1952), определявшихся специальным заданием, принадлежа­щий автору настоящей книги⁸. Только одному из зарубежных критиков уда­лось выпустить книгу статей, целиком посвященную зарубежной литературе⁹. Посмертная книга В.Ф.Ходасевича («Литературные статьи и воспоминания», Нью-Йорк, 1953) лишь частью посвящена литературе зарубежной.

Очень плохо обстоит дело с библиографией русской зарубежной лите­ратуры. Единственная попытка общего характера была сделана еще в 1924 году, когда существовавший в то время в Праге Комитет русской книги выпустил труд, озаглавленный «Русская зарубежная книга». Первую часть этого труда составляли «библиографические обзоры» по разным отраслям. Для художественной литературы обзор был составлен М.Л.Слонимом. Во второй части был дан перечень зарубежных изданий, разбитых по отделам. Труд этот при всех отмеченных составителями пробелах был весьма ценен (в нем мы находим, например, ценные, хотя и неполные, данные о зарубежных периодических изданиях и т.п.). Ничего сколько-нибудь приближающегося к нему по полноте с тех пор не появлялось¹⁰. Для самого раннего периода зарубежной литературы ценный биобиблиографический материал содержит-

³ Slonim M. Modem Russian Literature: From Chekhov to the Present. Oxford University Press. New York, 1953.

⁴ См. мою рецензию на книгу Слонима в журнале «Опыты» (Нью-Йорк), 1954, III, стр. 189-195.

⁵ Prince D.Mirsky. Contemporary Russian Literature: 1881-1925. Routledge & Sons. London, 1926.

⁶ Vladimir Pozner. Panorama de la litterature contemporaine russe. Paris, 1929.

⁷ N. von Arseniew. Die russische Literatur der Neuzeit and Gegenwart in ihren geistigen Zusammenhangen.
Dioskuren-Verlag, Mainz, 1929; N.Otzup. Die neueste russische Literatui. Ost-Europa Institut. Breslau, 1930.

⁸ Gleb Struve. «The Double Life of Russian Literature», Books Abroad, vol.28, №.4 (Autumn, 1954),
pp. 389-406.

⁹ Георгий Адамович, «Одиночество и свобода». Изд-во имени Чехова, Нью-Йорк, 1955.

¹⁰ Надо приветствовать почин мюнхенского Института по изучению истории и культуры СССР, издавшего недавно «Указатель периодических изданий эмиграции из России и СССР за 1919-1952 гг.» (Мюнхен, 1953). К сожалению, указатель этот был издан слишком поспешно: он полон пробелов и ошибок. Даже для такого центрального эмигрантского журнала, как «Современные записки», даны неверные годы (1920-1937 вместо 1920-1940). В список под видом русских изданий попали иностран­ные журналы: например, английский журнал «The Slavonic Review» дан под N° 1387 как «Славянское обозрение» — очевидно, на основании отзыва в каком-нибудь эмигрантском журнале, где не было указано английское название. «Указатель» нуждается в коренном пересмотре и переиздании, прежде чем им можно будет пользоваться как надежным справочником.

ся в издававшемся в Берлине журнале «Новая русская книга». Этим матери­алом я воспользовался. Для зарубежной поэзии некоторые необходимые био­библиографические данные можно найти в двух антологиях этой поэзии: «Якорь» и «На Западе»¹¹. Третья такая антология («Эстафета». Сборник сти­хов русских зарубежных поэтов. Под редакцией Ирины Яссен, В.Андреева, Ю.Терапиано, Париж — Нью-Йорк, б.г. [1948]) биобиблиографических дан­ных не содержит. Отсутствие общей библиографии художественной литера­туры, конечно, очень мешает работе летописца или историка зарубежной литературы. В частности, отсутствие надлежащих справочных изданий силь­но затрудняло датировку тех или иных произведений, и ошибки в этом отношении совершенно неизбежны в моей книге. По всей вероятности, не свободна она и от других неточностей, отчасти по крайней мере объясняемых неблагоприятными условиями работы.

Моим первоначальным замыслом было охватить в книге в одинаковой полноте всю русскую зарубежную литературу от ее начатков в 1920 году до сегодняшнего дня, но по соображениям и внешнего и внутреннего порядка от этого замысла пришлось отказаться. Основная часть книги посвящена разви­тию зарубежной литературы между 1920 и 1939 годами. Война, несомненно, провела какую-то историческую фань в этом развитии, и к довоенному периоду можно уже подходить более или менее исторически. Такой подход к послевоен­ному периоду, к текущей современности был бы невозможен. Лишь главные моменты литературного развития в Зарубежье во время и после войны намече­ны в «Послесловии».

Придерживаясь в книге в общем хронологического принципа, я отсту­пал от него, когда казалось нежелательным разбивать и без того краткую характеристику того или иного писателя, особенно поэта, цельного в своем развитии. Читатель сам заметит — и, надеюсь, простит — эти отступления от хронологического принципа. Все они представлялись мне оправданными. Но с другой стороны, представлялось оправданным и деление всего довоенного периода зарубежной литературы на два основных раздела.

В конце книги читатель найдет именной указатель. В интересах эконо­мии места я не давал в тексте книги имен и отчеств писателей, ограничиваясь их инициалами. Во всех тех случаях, когда это оказалось возможно, инициа­лы эти раскрыты в указателе. Когда это удавалось установить (а это было дело нелегкое — я все время ощущал острую потребность в эмигрантском биографическом словаре или литературной энциклопедии), после имени пи­сателя в скобках дан год его рождения (а где надо, и смерти).

ЧАСТЬ I

СТАНОВЛЕНИЕ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1920-1924 годы

В заключение хочу выразить искреннюю благодарность всем лицам, оказавшим мне то или иное содействие в моей нелегкой задаче, и в том числе особенно ГААлексееву, Н.Е.Андрееву, М.В.Вишняку, Ю.П.Иваску, А.М.Ре­мизову, М.Л.Слониму, А.П.Струве и Ю.К.Терапиано, а также всем авторам, сообщившим мне биобиблиографические сведения о себе. Моих студентов В.С.Кузубову и И.Р.Титюника благодарю за помощь, оказанную ими с биб­лиографическими справками и составлением указателя.

¹¹ «Якорь». Антология зарубежной поэзии. Составили Г.В.Адамович и М.Л.Кантор. Петрополис, Берлин, 1936; «На Западе». Антология русской зарубежной поэзии. Составил Ю.П.Иваск. Издатель­ство имени Чехова. Нью-Йорк, 1953.

т

Глава I

ИСХОД НА ЗАПАД

Отдельные русские писатели очутились за пределами России еще в первые годы революции. Некоторых революция застала за границей, другие последовали за немцами, когда те в 1918 году очистили занятую ими терри­торию России, и либо осели в лимитрофных государствах — Польше, При­балтике, либо проследовали дальше на запад и оказались в самой Германии, третьи эвакуировались с французами из Одессы в 1919 году или отступили с армией Юденича из-под Петрограда. Но историю зарубежной литературы, равно как и историю самой эмиграции как массового явления, надлежит начинать с 1920 года, когда рядом последовательных эвакуационных волн множество русских было выброшено за пределы родины и пришла к концу более или менее организованная вооруженная борьба против большевиков. Весной 1920 года, после поражения армии ген. Деникина, произошла массо­вая эвакуация из Новороссийска. Тогда же закончилась белая эпопея в Си­бири и последовало отступление остатков войск адмирала Колчака и рассея­ние русских по Дальнему Востоку, с центрами в Харбине и Шанхае, откуда многие потом попали в Соединенные Штаты. Правда, уголок русской земли на крайней оконечности азиатского материка, в Приморье со столицей во Владивостоке, оставался еще под некоммунистической властью до осени 1922 года, но имел он уже скорее символическое, чем реальное значение. Девятым валом эвакуации была врангелевская эвакуация из Крыма в ноябре 1920 года. Это был массовый исход в Константинополь и армии, и граждан­ского населения. Константинополь оказался только первым этапом, на кото­ром многим, правда, пришлось задержаться надолго, — двинуться дальше было нелегко. До 1924 года русское беженское население Константинополя и прилегающих островов исчислялось в 10000 (первоначальная цифра эваку­ированных достигала почти 150000). Но постепенно оно рассосалось — во Францию, на Балканы, в Чехословакию и в страны более отдаленные, до Южной Америки и Абиссинии включительно. В двадцатых годах, вероятно, не было почти уголка на земле, где бы не было русских беженцев-эмигран­тов, и эта тема вездесущности дала пищу не одному эмигрантскому писате­лю-юмористу.

С 1921 года можно уже говорить о нескольких центрах русского рассея­ния в Европе со своей собственной культурной жизнью — газетами, журна­лами, книгоиздательствами, лекциями, собраниями, школами, даже универ­ситетами и научными институтами. Главными такими центрами явились Париж, Берлин, Прага, Белград, София и (первое время) Константинополь (но последний был, скорее, пересыльным этапом, без пустивших прочные

корни учреждений), не говоря о государствах, пограничных с Россией и прежде составлявших часть Российской Империи, где положение было не­сколько особое в силу наличия исконного русского населения — русского национального меньшинства, с которым эмиграция в каком-то смысле сли­валась, что усиливало ее в правовом и отчасти культурном отношении, но и ослабляло политически. Так было в Польше, Литве, Латвии и Эстонии, не говоря об отошедшей к Румынии Бессарабии (Финляндия была в несколько обособленном положении, и совсем особняком стоял Харбин, остававшийся по существу русским городом).

К 1921 году из известных до революции писателей за пределами России оказались: А.Т.Аверченко, М ААлданов, кн. В.В.Барятинский, Н.В.Калишевич, ААПоляков, Н.Н.Чебышев, К.Д.Бальмонт, П.Д.Боборыкин, Н.Н.Брешко-Брешковский, И.А.Бунин, Давид Бурлюк, З.Н.Гиппиус, Г.Д.Гребенщиков, Л.М.Добронравов, Дон-Аминадо, ААДеренталь, О.ИДымов, ЕАЗноско-Бо-ровский, Анатолий Каменский, ААКойранский, ген. П.Н.Краснов, В.П.Кры-мов, А.И.Куприн, Б А Лазаревский, ГАЛандау, НАЛаппо-Данилевская, АЯЛевинсон, С.К.Маковский, Д.С.Мережковский, Н.М.Минский, С.Р.Мин-цлов, ЕАНагродская, И.Ф.Наживин, С.Л.Поляков-Литовцев, П.П.Потемкин, П.Я.Рысс, Б.В.Савинков, Игорь Северянин, САСоколов-Кречетов, Л.Н.Сто­лица, БАСуворин, И.Д.Сургучев, гр. А.Н.Толстой, АВ.Тыркова-Вильямс, НАТэффи, А.М.Федоров, Д.В.Философов, М.О.Цетлин, Саша Черный, Е.Н.Чириков, Л.И.Шестов (Шварцман), С.С.Юшкевич, А.А.Яблоновский, С.В.Яблоновский.

К этому списку, в который вошли как писатели-художники (независи­мо от их места в литературе), так и видные журналисты, можно добавить еще несколько известных журналистов, ко времени революции проживавших за границей в качестве иностранных корреспондентов русских газет, а именно И.В.Шкловского (Дионео), ГЛ.Кирдецова, М.Ф.Ликиардопуло, М.К.Перву­хина, С.И.Раппопорта. Список лиц, причастных к литературе и публицисти­ке, может быть пополнен такими видными политическими деятелями или учеными, как Н.Д.Авксентьев, В.Л.Бурцев, М.М.Винавер, М.В.Вишняк, И.В.Гессен, АВ.Карташев, А.Ф.Керенский, ВА.Маклаков, П.Н.Милюков, В.Д.Набоков, бар. Б.Э.Нольде, М.И.Ростовцев, В.В.Руднев, П.Б.Струве, И.И.Фондаминский (Бунаков), В.В.Шульгин и др. Всем им предстояло иг­рать большую роль в зарубежной литературе в широком смысле этого слова. Большинство перечисленных писателей еще в первые годы революции, годы гражданской войны, оказались вне Советской России, попав за границу в порядке эвакуации в результате крушения того или иного фронта или участка противобольшевицкой борьбы. Но кое-кому -- например, Д.С.Ме­режковскому, З.Н.Гиппиус и Д.В.Философову — удалось во время граждан­ской войны бежать за границу в одиночном порядке. Некоторые (например, К.Д.Бальмонт) получили возможность уехать из России легально. В таком же одиночном порядке происходило пополнение литературных рядов эмигра­ции в ближайшие за тем годы, причем бывали случаи, когда те или иные писатели приезжали за границу по советской командировке и не возвраща­лись. Таким образом за 1921-1923 годы в эмигрантах оказались попавшие за границу в различном порядке Г.В.Адамович, М.ПАрцыбашев, АВ.Амфите-атров, кн. С.М.Волконский, Б.К.Зайцев, Г.В.Иванов, Вас.И.Немирович-Данченко, НА.Оцуп, А.М.Ремизов, В.Ф.Ходасевич, М.И.Цветаева и И.С.Шмелев. Кроме того, осенью 1922 года советское правительство в по­рядке акта, не имевшего прецедентов и впоследствии уже не повторенного, сделало эмиграции неожиданный и весьма ценный подарок, выслав за гра-

ницу («бессрочно», но с советскими паспортами!) свыше 160 представителей интеллигенции — ученых, писателей, журналистов, общественных деятелей — деятельность которых была сочтена «оппозиционной» и нежелательной для советского режима. Основная группа была выслана из Москвы и Петро­града и прибыла в Берлин. Другая группа, численно меньшая, была выслана с юга России в Константинополь. В первую группу входили философы НАБердяев, Б.П.Вышеславцев, ИАИльин, Н.О.Лосский, Ф.АСтепун и С.Л.Франк (эти философы религиозно-идеалистического направления со­ставляли среди высланных едва ли не главное ядро), историки Л.П.Карсавин и АА.Кизеветтер, писатели, журналисты и критики Ю.И.Айхенвальд, АС.Изгоев, И.А.Матусевич, МА.Осоргин и многие другие. В числе выслан­ных были также связанные с Общественным Комитетом помощи голодаю­щим С.Н.Прокопович и его жена Е.Д.Кускова, известная публицистка. В числе высланных с юга был о. Сергий Булгаков.

После 1923 года и до Второй мировой войны ряды эмиграции пополня­лись почти исключительно т.н. «невозвращенцами», среди которых лиц, при­частных к дореволюционной литературе, не было. Были и отдельные случаи бегства из СССР — например, проф. В.В.Чернавина и его семьи и журнали­ста И.Л.Солоневича, которые бежали с Соловков. Особняком стоят случаи Вячеслава Иванова и Евгения Замятина. Первый выехал за границу — по-ви­димому, легально — в 1924 году (перед тем он был профессором Азербайд­жанского университета в Баку) и поселился в Италии, где вскоре перешел в католичество. До 1936 года он оставался в стороне от русской зарубежной литературы, сотрудничая исключительно в иностранных (немецких, швей­царских и итальянских) изданиях, но в 1936 году стал сотрудником «Совре­менных записок». Замятину с женой разрешено было эмигрировать в 1931 году. Он держался еще больше в стороне от эмигрантской литературы, ни в одном эмигрантском издании не сотрудничал, но поскольку некоторые его произведения только и могли быть напечатаны вне России (в том числе впервые изданный по-русски целиком посмертно роман «Мы»), а сам он прожил последние шесть лет и умер как изгнанник, имя его по праву может быть внесено в списки эмигрантских писателей, хотя основной своей лите­ратурной продукцией он принадлежит литературе советской (не забудем к тому же, что в Советской России от него теперь открещиваются и что там он задолго до своего отъезда слыл «внутренним эмигрантом»).

Поиск по сайту: