Отношения с властью

Не скажу, что здесь мы были чем‑то особенным.

Мы действительно в начале 1990‑х ушли сами и увели за собой наиболее сильных ребят из правительства в бизнес, но причиной этого выбора стала не возможность заработать больше денег. (Мы ведь не идиоты: как и сколько можно заработать во власти, прекрасно представляли.)

Проблем три.

Власть – иной механизм. Там очень важна интрига. Далеко не все эффективные предприниматели могут быть эффективными чиновниками.

Никто не претендует на то место, которое ты в бизнесе занимаешь по праву (если ты эффективен), и тебе не надо ни у кого это место отнимать. Ты можешь создать рядом. Во власти – это борьба за выживание (но не за эффективность), причем между своими, друзьями, единомышленниками. Неприятно.

Бизнес – это (в то время) свобода. Ты сам себе голова. Я готов был служить Ельцину, но не тем людям, которые, очевидно, слабее меня. А «подсидеть» их – см. п. 2.

Вот и ушли. Конечно, ошибка. Главная ошибка. Я об этом уже говорил. Мы восстанавливали промышленность тогда, когда надо было строить страну, общество. Мозгов в 30 лет не хватило понять. Думали, что без нас справятся.

Говорят о роскошных приемах, которые МЕНАТЕП якобы устраивал для высокопоставленных людей на Рублевке. Видимо, путают с «Микродином» или ЛогоВАЗом. У них такие мероприятия шли регулярно. Даже меня несколько раз приглашали. У нас был иной стиль.

Мы находили и открыто поддерживали единомышленников в политике. В то же время, действительно, я не люблю общаться с некоторыми людьми, не желаю подстраиваться под тех, чьи взгляды мне не близки. Было ли лучше, если бы я вел эту часть работы сам, а не поручал коллегам? Не знаю. Может быть, все кончилось бы намного раньше.

Ведь я совсем не Абрамович и не Фридман. Для меня «роскошь человеческого общения» относится к приоритетам, да и вообще я человек достаточно прямой. Византия – не для меня, врать не люблю и не умею. Вежливость – да. Даже по отношению к врагу. Но люди всегда ощущают степень моего действительного уважения к ним. А еще я упрямый. В общем, в общении с правительством мог только напортить. Поэтому и не лез. Особенно когда пришел Путин.

А русская традиция решать вопросы в бане? Мне лично не приходилось. Мне трудно себе представить, чтобы руководитель крупной компании встречался с соответствующими его уровню федеральными чиновниками в бане и решал там вопросы.

Может быть, теперь что‑то поменялось, но 10 лет назад такая стилистика была присуща «малиновым пиджакам», бывшим бандитам и их соратникам из числа мелких бюрократов.

Представьте меня решающим что‑то в бане с Виктором Геращенко, или с Евгением Примаковым, или с Анатолием Чубайсом. Смешно, честное слово.

Банные посиделки – это, конечно, традиция, но с друзьями. У нас в поселке тоже была русская баня, где мы иногда собирались, чтобы отдохнуть. Но рабочие совещания, даже со «своими», даже неформальные, я предпочитал проводить «под протокол», чтобы не возникало двусмысленности.

Что же касается чиновников, их коррумпированности, то те, кто имел дело с нами, по нынешним временам были «пуритане». А с другими, отмороженными, мы контакты рвали. И причина была проста: с 1998 года мы взяли курс на международные стандарты прозрачности. Чтобы нам поверили, пришлось стать «святее папы римского». До 1998 года в ходу были иные интересы, чем прямой, тупой подкуп. Хотя в любой год «коррупционный рынок» был нам известен. Поэтому я так уверенно говорил Путину в 2003 году. А открещиваться от того, что «вы сами все это начали», не стал, поскольку «идеальной чистоты» за собой не ощущал. Но если говорить прямо – мы были «чище» большинства, и мы действительно, в отличие от многих, рвали отношения, когда люди «теряли берега». То есть когда люди просили очевидно в свой карман, а не на политические и подобные цели. Не буду утверждать, что никогда и никто из наших никому не клал «в карман». Наверняка было и такое, но речь шла, видимо, не о тех суммах, чтобы решать на уровне руководства компании.

Несомненно, я владел значительным объемом точной информации. Несомненно, я знал, о чем говорю Путину и чем рискую. Хотя психотип «силовиков» оказался для меня не до конца понятым – это был не мой участок работы. Это был четко взвешенный риск с не до конца осознаваемыми последствиями. Вот такое противоречие.

Поиск по сайту: