Доверие. Я приезжал на каждый завод, в каждое объединение, НГДУ, в каждое крупное сбытовое подразделение, и несколько дней шли беспрерывные встречи

Я приезжал на каждый завод, в каждое объединение, НГДУ, в каждое крупное сбытовое подразделение, и несколько дней шли беспрерывные встречи. До десятка в день. Некоторые заранее планировались как совещания, другие – как митинги, третьи – среднее между первым и вторым.

Моей задачей было завоевать доверие. Чтобы люди поняли: я разбираюсь в их проблемах, социальных и производственных, знаю, как их решать, и принимаю на себя личную ответственность за решения.

У нас интересные люди – они соглашались на честность, без несбыточных обещаний. Я же обычно говорю жестко и конкретно. Зарплата – буду платить. Оборудование – буду менять, но не сразу. Повышать зарплату буду, но тоже не сразу. Будет тяжело. Мы должны давать стране валюту, мы должны начать платить налоги в бюджет. Остальное потом. Так и говорил: отвечал на вопросы, парировал выпады. Впрочем, выпады – редкость.

Чтобы кто‑то посмел меня где‑то «запереть» – этот миф даже слушать смешно. Избить и даже убить в запале могли в 1998 году, в пик кризиса, если бы у кого‑то нервы не выдержали, но запереть первое лицо – никогда. Психология другая.

Я не кум, и не сват, и даже не друг. Все это понимали, поэтому вопросы ко мне всегда были по делу:

– Будет ли работа? Где?

– Будет ли зарплата?

– Будет ли зарплата расти?

Реже – про условия труда, спецодежду, социалку. Поставить меня в тупик было непросто, поскольку с моим производственным и управленческим опытом предвидеть вопросы несложно. Специально загонять меня в неудобную ситуацию никто не стремился – людям важно было высказаться и узнать свои перспективы, а не «ущемить» руководителя.

Признание «хозяина» равно признанию «хозяином своего слова». Сказано – сделано. Люди это видят. Ровно здесь причина, по которой за умышленное неисполнение приказа следовало немедленное увольнение. В вопросе о власти нет места компромиссу, если речь идет об управленческой структуре компании.

В общем, попыток поставить под сомнение мое право командовать я не помню.

Пытаться обхитрить могли. Иногда успешно. Но пойти «поперек» – никто и никогда.

Знать, как живут рабочие, инженеры, проявлять и даже демонстрировать интерес, заботу – обязательное условие. Да, сначала я это делал «по необходимости», как компьютер. Потом, после 1998 года, болел душой. Но делал всегда. Зайти в гости в дом, в барак, в вагончик, попить чаю, пообедать, поговорить – обязательно. Личный прием – обязательно. Помощь, когда беда, – обязательно. Иначе невозможно работать.

Уровень жизни нефтяников был обычным в моем представлении. Кто‑то, конечно, существовал в плоховатых условиях – в бараках, похожих на коммуналку, где мне довелось провести первые семь лет моей жизни, другие – в нормальных городских квартирах. Ничем не хуже квартиры моих родителей или жены. Телевизоры, холодильники – у всех. Модели не самые новые, но нормальные. Чтобы холодильник был пустым, не видел ни разу.

Конечно, были люди опустившиеся – алкоголики, наркоманы, у них дома катастрофа. Есть «перекати‑поле», иммигранты, тоже очень печальная картина.

Но чтобы что‑то новое для меня – нет. Я же много по стране поездил. Где только ни работал. Наши люди очень любят «прибедняться», и здесь важно точно отличить обычные «причитания» от настоящей беды. А беда, бывает, заглядывает в гости.

Самое плохое – болезнь. Наша бесплатная медицина – не медицина вовсе. Так что болезнь близкого человека сводит «в ноль» накопления любой семьи. Знаю на своей «шкуре», когда заболела мама.

Поиск по сайту: