Глава 10. Через три дня они покинули Эдинбург и поехали во Фрайарсгейт

Через три дня они покинули Эдинбург и поехали во Фрайарсгейт. Лорд Кембридж пообещал, что отправится следом за ними через несколько дней. Королева Маргарита Тюдор попросила его хотя бы ненадолго задержаться при дворе.

– Я заверил ее, что понятия не имею о том, что происходит при дворе ее брата, однако она уговаривала меня слишком настойчиво, и мне пришлось пообещать задержаться в Эдинбурге еще на пару недель. Наверное, мне придется поехать прямо на юг, чтобы наверстать упущенное время. Я хотел бы как можно скорее покончить все дела с твоим дядей Генри, – пояснил Том, прощаясь с Розамундой и графом.

– Из тебя получится гораздо более приятный сосед, чем из него, – с улыбкой заметила Розамунда.

– Лучше пожалей его, кузина, – проговорил Том в ответ. – Того, что с ним случилось, я бы не пожелал никому, и он действительно конченый человек. Жена довела его до ручки. Он может с уверенностью считать своим сыном только младшего Генри, хотя все ублюдки, произведенные на свет Мейвис, носят имя Болтон. И даже когда ее непристойное поведение перестало быть тайной, остатки гордости не позволили Генри отречься от нее публично. С определенной точностью можно сказать, что все его ребята рано или поздно кончат свои дни на виселице, все, как один.

– Ты, как всегда, в курсе всех последних сплетен! – рассмеялась Розамунда. – Напиши мне, когда будешь точно знать дату своего приезда. Тебе придется жить во Фрайарсгейте до тех пор, пока Оттерли не вернут вид человеческого жилья.

– Я намерен сровнять это место с землей и отстроить все заново, – сообщил Том.

– А будет ли обстановка в новом доме напоминать то, что было в Лондоне и Гринвиче, дорогой кузен? – поинтересовалась Розамунда. Впрочем, она заранее знала ответ.

– Конечно, – торопливо ответил лорд Кембридж. – Ты же знаешь, милочка, что я терпеть не могу перемены. К тому же это позволит мне забрать с собой старых слуг – как я забрал их когда‑то в Гринвич – и не ждать, пока они освоятся с новым местом. Подумать только: все это время они прохлаждаются в Лондоне! Безобразие!

– Том, я тебя обожаю! – воскликнула Розамунда и расцеловала кузена в обе щеки.

– Для меня великое облегчение знать, что я еще занимаю какое‑то место в твоем сердце, девочка моя, – ответил Том, возвращая Розамунде поцелуй. – Будь осторожна в пути, а я непременно тебе напишу.

– Смотри, я желаю знать обо всех твоих похождениях! – шутя погрозила пальчиком Розамунда.

– Мои похождения бледнеют по сравнению с твоими, дорогая. Сейчас даже не верится, что, когда мы встретились в первый раз, ты показалась мне ничем не примечательным тихим деревенским мышонком!

Том взмахнул на прощание рукой и тронул свою лошадь.

– Он любит тебя всей душой, – заметил Патрик, глядя ему вслед.

– И я люблю его не меньше, – эхом отозвалась Розамунда. – Он для меня как старший брат и всегда был добр ко мне, с самой первой встречи.

Оставив за спиной Эдинбург, они не спеша ехали по южному тракту, приближаясь к границе. Передвигаться приходилось только в светлое время, потому что обстановка в приграничных землях между Шотландией и Англией была неспокойной даже в мирное время. Патрик и Розамунда пересекли вброд реку Ярроу возле деревни с таким же названием, а через Тевиот перебрались неподалеку от Хоика, ниже Джедборо. Следуя руслом реки Лиддел, они проникли в глубь Тевиот‑Хиллз. Розамунда горела желанием проскочить мимо Клевенз‑Карна, не заглядывая в замок, но последний переход был слишком велик и поздние летние сумерки застали их на подступах к родовому гнезду Логана Хепберна.

– Я бы лучше разбила лагерь в ущелье, чем проситься на ночлег к Логану, – сказала Розамунда.

– А я – нет. Он уже давно стал женатым человеком, – веско заметил граф.

– Ты увидишь, что я права, Патрик. И хотя я ни за что на свете не хотела бы причинить неприятности его милой женушке, ты сам увидишь, как все повернется. Он будет пожирать меня глазами и отпускать всякие непристойные шутки. Она не настолько глупа, чтобы не догадаться, что все это неспроста. А уж его грубияны братья с их женами не пожалеют красок, чтобы расписать, как я морочила ему голову, чтобы потом оставить с носом.

– Здесь есть другое место, где мы могли бы переночевать? – просил граф, слегка нахмурившись.

– Нет, – угрюмо ответила Розамунда.

– Значит, у нас нет выбора. Выход один – проситься на ночлег в Клевенз‑Карне.

– Тогда я скажу, что ужасно устала, и сразу отправлюсь спать, – решила Розамунда.

– Вот именно, – кивнул граф Гленкирк, – так будет лучше всего. А для начала ссутулься в седле и изобрази, что ты действительно устала, душа моя. Я сам буду вести переговоры от твоего лица. Бедная Энни с ее животом оказалась очень кстати, – усмехнулся Патрик. – Ну и жалкий же у нас вид!

Еще в Эдинбурге граф позаботился о небольшом вооруженном конвое из наемных солдат. И теперь Розамунда, Энни и Гленкирк выехали к самым воротам замка, оставив охрану на дороге.

– Эй, в замке! – крикнул Патрик, махнув рукой.

– Кто там спрашивает? – послышалось с высоты стены.

– Патрик Лесли, граф Гленкирк, леди Фрайарсгейт, двое слуг и двадцать человек вооруженной охраны! Мы просим пустить нас на ночлег. Леди и ее служанка, женщина в положении, совсем устали и не в состоянии ехать дальше. Мы просим гостеприимства у Логана Хепберна и его жены!

– Погодите, я спрошу хозяина! – ответил голос из темноты, сгущавшейся над стенами замка.

Ждать пришлось довольно долго. С гор подул холодный ветер, принесший с собой запах приближающейся грозы.

– Он нам откажет, – не выдержала Розамунда, – но жена заставит его передумать, напомнив о том, что законы гостеприимства не позволяют оставлять путников без крова.

– Похоже, ты отлично изучила характер Логана, – сухо заметил Гленкирк.

– Там и изучать‑то нечего, – язвительно произнесла Розамунда и внезапно рассмеялась: – Либо он уступит мольбам милой Джинни, либо проявит себя грубияном и невежей. Если бы не его молодая жена, он не пустил бы нас на порог, и мы бы давно об этом знали. Но раз уж ему придется нас впустить, он заставит нас долго топтаться у ворот, как бездомных попрошаек. Он тоже понимает, что мы никогда не попросили бы у него убежища, будь у нас выбор.

– Завтра ты уже будешь дома, – поспешил успокоить разволновавшуюся Розамунду граф.

Начался редкий дождик, а путники по‑прежнему стояли под стеной, ожидая ответа. Наконец до них донесся натужный скрип и лязг подъемной решетки. Деревянные ворота приоткрылись, но ровно настолько, чтобы путники по одному смогли протиснуться во двор. Здесь их поджидали хозяин замка и его жена. Ее беременность была уже сильно заметна. Патрик соскочил с седла сам и помог сойти на землю Розамунде. Она тяжело повисла у него на плече, как будто и правда едва держалась на ногах от усталости.

– Я благодарен вам за гостеприимство, Логан Хепберн, и вам тоже, миледи Джинни, – произнес граф как можно любезнее. – Надеюсь, у вас найдется место, чтобы миледи могла прилечь? Мы весь день провели в седле в надежде добраться засветло до Фрайарсгейта, но переоценили свои силы и темнота застала нас в горах. – Патрик натянуто улыбнулся.

– Ох, бедняжка леди! – с сочувствием воскликнула Джинни и перевела взгляд с Розамунды на Энни. – Идемте! Я сама позабочусь о том, чтобы вас уложили немедленно. Вы голодны? – захлопотала она.

– Боюсь, мне придется нести леди на руках, – заметил Гленкирк, когда Розамунда медленно стала сползать на землю. Он подхватил ее на руки и шепнул: – Негодница! Смотри, если там лестница – потащишь меня сама!

– Передайте ее мне, милорд, – раздался вдруг голос Логана. – У меня в замке крутые лестницы.

Он решительно забрал Розамунду из рук графа и направился в замок. Все остальные едва поспевали за ним.

– Он такой заботливый, – говорила Джинни, введя графа Гленкирка за руку в зал. – Он отнесет леди Розамунду в комнату для гостей. Ступай за ним, девушка, – приказала она Энни.

Логан буквально взлетел вверх по крутой лестнице, ведущей на второй этаж. Громко протопав по темному коридору, он пинком отворил дверь, вошел в спальню и буквально швырнул свою ношу на кровать.

– Что, не нашла ничего лучше? – рявкнул он. – Зачем ты сюда явилась? Мало ты надо мной издевалась до сих пор?

– Будь моя воля, я бы скорее отправилась в ад, чем попросила у тебя крова! – отвечала Розамунда ему в тон.

– Так‑так! – процедил сквозь зубы Логан. – Значит, мы вовсе не такие усталые, какими притворяемся? Мне с самого начала следовало догадаться, что это очередная подлая уловка!

– Не смей говорить со мной таким тоном! – возмущенно воскликнула Розамунда. – Я просто хотела избежать как раз той сцены, которую ты только что закатил! У тебя хорошая жена, и она мне действительно нравится. Ей вовсе ни к чему знать о том, какой ты двуличный тип, тем более что ты уже успел заделать ей ребенка. Когда бишь он появится на свет?

– Это мог быть наш первенец, Розамунда, – неожиданно вкрадчивым голосом проговорил Логан. – Я люблю тебя и никогда не разлюблю. Они заставили меня жениться, потому что ты не постеснялась у всех на глазах прыгнуть в постель к лорду Лесли. Но этот ребенок должен был родиться у нас!

– Мерзавец! – взорвалась Розамунда. – Убирайся! Вон отсюда! Дай Бог, чтобы твоя жена никогда не узнала о твоем коварстве!

– Я никогда не обижал Джинни, – торопливо произнес Логан. – Она такая же жертва обстоятельств, как и я, хотя не подозревает об этом. Она как маленький беспомощный котенок. Такое создание невозможно обидеть. Его волей‑неволей хочется любить и защищать.

– Тогда зачем ты завел со мной этот разговор? – сердито спросила Розамунда.

– Потому что я тебя люблю, – тихо ответил Логан, сразу как‑то весь обмякнув.

– Ты всего лишь хотел родить наследника, а для этого подойдет любая женщина, – холодно заметила Розамунда.

– Да, я не скрываю, что хотел наследника. Это право любого мужчины. Но я вовсе не потому хотел жениться именно на тебе, Розамунда Болтон! Я люблю тебя. Почему ты не хочешь в это поверить?

– Убирайся из моей комнаты, Логан Хепберн! – выкрикнула Розамунда. – Там, в зале, наверняка удивятся, куда ты пропал. Ага, а вот и Энни. Входи, милая, и давай укладываться. Доброй ночи, милорд, – добавила она, давая понять, что разговор окончен.

– Ты действительно так его любишь? – не унимался лорд Клевенз‑Карн.

– Да, люблю, – твердо заверила Розамунда. – Так, как никогда не любила и не полюблю никого другого.

Логан развернулся и вышел, не проронив больше ни слова.

– Леди Джинни обещала прислать нам ужин, – пролепетала Энни, еще не придя в себя от испуга.

– Как много ты успела подслушать? – строго спросила у камеристки Розамунда.

– Да почитай все, миледи, от начала и до конца. У меня просто ноги отнялись от страха. Все стояла под дверью и боялась войти, – отвечала Энни.

– Ты сейчас же забудешь все, что слышала, – чеканным голосом произнесла Розамунда.

– Да, конечно, – поспешно согласилась Энни. – Его сиятельство просил передать, что они с Дермидом переночуют в зале.

Розамунда кивнула.

– Леди Джинни очень добрая, – заметила Энни через несколько минут. – Она так переживала из‑за моего положения. Ведь она и сама должна скоро родить. Говорит, что ждет ребеночка в сентябре.

– Она и правда милая, – согласилась Розамунда. – Нам стоит помолиться о том, чтобы у нее родился мальчик, иначе ее муж ни за что не успокоится.

– Надеюсь, что я тоже рожу мальчика, – с улыбкой добавила Энни.

Явилась горничная и развела в камине огонь, чтобы гости не страдали из‑за ночной сырости. Другая горничная принесла поднос с двумя плошками бараньей похлебки, хлебом, сыром и элем. Третья девушка принесла тазик с теплой водой для умывания и заботливо пристроила его возле очага, чтобы вода не остывала. Судя по всему, хозяйка замка хорошо вымуштровала свою челядь и знала, как позаботиться о том, чтобы ее гостям было удобно. Розамунда и Энни с большим аппетитом поужинали, умылись, скинули платья и забрались в кровать. Постель была чистая и пахла лавандой. Женщины тут же заснули и крепко проспали до самого рассвета.

Услышав щебетанье птиц за окном, Розамунда проснулась. Она соскочила с кровати, извлекла из‑под нее ночной горшок, помочилась и выплеснула содержимое прямо в окно. День обещал быть теплым. И что‑то неуловимое в утреннем свежем прозрачном воздухе все сильнее звало ее домой. Она только и думала о том, как вернется. Еще несколько часов пути – и она снова будет дома, во Фрайарсгейте. Патрик будет с ней, так же

как и ее родные. Розамунда глубоко вздохнула. Наверное, она могла считать себя счастливой. Накинув платье и сунув ноги в башмаки, Розамунда подошла к кровати.

– Энни! – Она осторожно потрясла служанку за плечо. – Проснись, Энни. Мы скоро выезжаем и к обеду уже будем дома!

Энни простонала спросонья, но послушно поднялась с кровати.

– Энни, я сейчас спущусь в зал. Не копайся тут слишком долго, дорогая, – проговорила Розамунда и поспешно вышла из спальни. В зале ее ждал Патрик. Розамунда бросилась к нему и с разбегу поцеловала прямо в губы. – Я соскучилась по тебе за эту ночь! – шепнула она.

– Он не потрудился спуститься, чтобы попрощаться с нами, – вполголоса произнес Патрик, имея в виду хозяина замка.

– Он бы снова сцепился со мной. Разве я тебя не предупреждала о том, что так и будет? – спросила Розамунда.

– Вчера он так напился, что братьям пришлось волоком тащить его в постель, но его жена и виду не подала, что это ее смущает. Она слишком хотела выговориться. Наверное, ей здесь очень одиноко. Обе ее невестки – недалекие женщины, у которых на уме одни побрякушки, кружева да барахтанье в постели.

– Давай убираться отсюда, пока не поздно, – сказала Розамунда. – До Фрайарсгейта всего пара часов езды. И я вовсе не хочу снова встречаться с Логаном Хепберном.

– Поговорим об этом потом, – ответил Патрик. – По‑моему, нам следовало дождаться хотя бы хозяйку замка, чтобы поблагодарить за гостеприимство. Идем, милая, поешь овсянки. К тому же здесь еще остался свежий хлеб.

Патрик отвел Розамунду к столу, и слуга живо подал им горячую овсянку и свежий деревенский хлеб. В овсянку Розамунда добавила меда и густых сливок. Особенно вкусным казался мягкий ароматный хлеб. Розамунда отламывала от него по кусочку, макала в мед и угощала Патрика. Он отвечал ей тем же, и вскоре они со смехом принялись слизывать капельки меда с пальцев и с губ.

Вдруг Патрик посерьезнел и сказал:

– Я не просто хочу быть с тобой, Розамунда. К собственному удивлению, я обнаружил, что мне без тебя не обойтись.

– И я тоже чувствую это, любимый, – отвечала Розамунда, утопая взглядом в его глазах.

В зал вошла хозяйка замка.

– О, вы уже встали! – воскликнула она и поспешила к столу. – Хорошо ли вы позавтракали? А выспались как?

– Мы очень довольны оказанным нам приемом, миледи Джинни, – встал, приветствуя ее, граф.

– Вы оказались щедрой хозяйкой, – добавила Розамунда. – Я хочу отдельно поблагодарить вас за заботу и за тот ужин, что прислали вчера ко мне в спальню. Я была слишком усталой, чтобы спуститься к столу. Мы совсем недавно вернулись из дальних стран. Но благодаря вашему гостеприимству у меня такое чувство, будто я уезжала всего на каких‑то две недели.

– Я так рада, что вы решили остановиться именно у нас! – ответила Джинни. – Я буду еще более рада принимать вас у себя вновь!

– И вы могли бы навестить Фрайарсгейт, как только захотите, – учтиво ответила Розамунда.

– Ох, когда родится ребенок, мне станет не до разъездов, – заметила Джинни. – А уж теперь я и подавно не в состоянии путешествовать. Когда‑нибудь я непременно навещу вас, только это случится не раньше, чем дети Логана – которых, по уверениям его братьев, я должна нарожать ему полный дом, – достаточно подрастут. – Джинни смущенно улыбнулась. – Кажется, у вас есть дочери, верно?

– Три, а один сын умер совсем маленьким, – вполголоса отвечала Розамунда.

– Все в один голос повторяют, что я ношу мальчика и оттого у меня такой огромный живот, – сказала Джинни.

– Я бы не очень верила в это до тех пор, пока ребенок не появится на свет, – заметила ей Розамунда. – Девочки тоже могут быть большими.

– Нет, это непременно будет мальчик, – упрямо покачала головой Джинни, – ведь Логан ждет мальчика. Я не могу его разочаровать.

– А я не могу себе представить, что вы вообще способны его разочаровать, – ответила Розамунда и повернулась к Патрику: – Милорд, мы готовы выехать?

– А где Энни и Дермид? – ответил он вопросом на вопрос.

– Мы здесь, милорд, – отозвался Дермид. Энни, все еще выглядевшая вялой и сонной, стояла возле него. – Лошади поданы, и солдат накормили завтраком. Благодарим вас, миледи. – Слуга низко поклонился Джинни и следом за женой вышел из зала.

– Пожалуйста, дайте нам знать, как прошли роды, – попросила Розамунда хозяйку замка. – Я скажу отцу Мате, чтобы он молился за вас, Джинни Хепберн. Мне жаль, что мы не смогли попрощаться с вашим мужем. Прошлой ночью он был не в себе. Но надеюсь, сегодня ему стало легче и его настроение улучшилось. Передайте, что я спрашивала о нем.

Розамунда улыбнулась и вложила свою ручку в широкую ладонь графа.

– Непременно передам, – улыбнулась в ответ Джинни. – Езжайте с миром, леди Розамунда!

Когда они уже были во внешнем дворе замка Клевенз‑Карн и сидели в седлах, Патрик наклонился и сказал так, чтобы могла слышать одна Розамунда:

– У вас чрезвычайно острые коготки, мадам! Остается лишь предположить, что вчера он позволил себе на редкость грубую выходку. Иначе ваша жестокость была бы неоправданна.

– Он снова начал говорить о том, как он меня любит, – с досадой проговорила Розамунда.

Граф Гленкирк сдержанно кивнул:

– Это и впрямь наглость, особенно если помнить о том, что эта доверчивая малютка носит под сердцем его ребенка.

Они выехали из Клевенз‑Карна и оказались на широкой дороге, ведущей в Англию.

– Мне неприятно думать о том, что когда‑нибудь Джинни Хепберн может узнать, что муж ей изменяет. Она‑то из кожи вон лезет, чтобы ему угодить.

– По‑твоему, она его любит? – спросил Патрик.

– Не знаю, – ответила Розамунда, задумчиво качая головой. – Но он все равно должен быть ей верен. А вместо этого заявляет мне в своем доме, когда его жена принимает гостей в зале, что любит меня! До сих пор жалею, что не дала ему по физиономии. Но меня слишком поразили его слова, Патрик! Впрочем, это только подтвердило мою правоту. Я всегда считала его настырным выскочкой.

– А мне его жалко, – заметил граф.

– Это с какой стати ты его жалеешь?! – удивленно воскликнула Розамунда.

– Я жалею его, потому что он действительно любит тебя, Розамунда, – задумчиво произнес Патрик. – Я знаю, ты всегда считала, что он гоняется за тобой исключительно ради наследника. Может, отчасти это и правда, и тем не менее он любит тебя по‑настоящему. И для него нет пытки хуже той, когда он смотрит на нас с тобой. Когда он вчера вернулся в зал, то почти не разговаривал, а старательно напивался до полного бесчувствия. Под конец братьям пришлось на руках тащить его в постель.

– Мне очень жаль, что так вышло, – ответила Розамунда. – Но, Патрик, я никогда не обещала ему выйти за него и всегда говорила «нет». Я не давала ему ни малейшего повода для надежды. Отчасти мне тоже его жалко, но меньше всего мне бы улыбалось оказаться в том же неловком положении перед крошкой Джинни, в каком я оказалась перед королевой. Я не люблю чувствовать себя виноватой, милорд, тем более что те, кто в первую очередь виноват в измене, вовсе не ощущают за собой вины. Логан только и делает, что жалеет самого себя. И совершенно не думает, каково его жене. Но я думаю. Генрих Тюдор счел себя преданным, когда я вернулась во Фрайарсгейт. Ему даже в голову не пришло подумать о том, как оскорбится королева, если вдруг до нее дойдет, что ее близкая подруга оказалась в постели ее мужа. Но я подумала.

– Не похоже, чтобы вам предстояло снова встретиться с Хепберном в ближайшее время – да и вообще в этой жизни, – заметил граф. – Ему больно даже смотреть на тебя. Мне кажется, что он если не любит, то по‑своему уважает жену. В конце концов, это вопрос фамильной гордости.

– Вот именно, уж чего‑чего, а гордости Логану не занимать, – с досадой заметила Розамунда.

Через несколько часов езды Розамунда стала узнавать окрестности. Она вся подалась вперед, с трудом сдерживая нетерпение.

– Ты почувствовала близость Фрайарсгейта, – заметил граф.

– Да, да! – энергично кивнула Розамунда. – Патрик, еще одна гора – и мы увидим мое озеро и мои поля! О Господи! Просто в голове не укладывается, что я скоро буду дома! Я так давно не видела его! Но ведь я не могла разлучиться с тобой, мой любимый! Ты любишь свой Гленкирк ничуть не меньше, чем я люблю Фрайарсгейт. И я была бы рада в один прекрасный день увидеть твой замок.

– Так оно и будет, – заверил Патрик.

Они свернули с тракта на неприметную тропинку и стали спускаться в долину, чтобы потом подняться на склон следующего холма. На перевале им открылся вид, в точности описанный Розамундой. Она на миг остановилась, чтобы насладиться этой картиной. В низине раскинулся Фрайарсгейт. Его луга зеленели густой летней травой, по которой бродили стада овец. Пашня золотилась колосьями, полными зерна, а ухоженные сады, тянувшиеся вдоль дороги, обещали обильный урожай. Спокойные воды озера, в которых отражался господский дом, блестели в лучах послеполуденного солнца. На церкви зазвонил колокол, и люди побросали все дела, чтобы встретить свою хозяйку. Когда Розамунда и Патрик подъехали к дому, на крыльцо вышла Мейбл в сопровождении трех дочек Розамунды.

Леди Фрайарсгейт соскочила с коня, встала на колени и прижала к груди всех трех сразу.

– Ох, дорогие мои девочки! – повторяла она, покрывая поцелуями их счастливые лица. Бесси, самой младшей, едва исполнилось четыре года. Она быстро устала от всех этих нежностей и попыталась вырваться. Дочери постарше, Бэнон и Филиппа, напротив, облепили мать с обеих сторон, словно боялись, что она вдруг снова исчезнет.

– Я не думала, что ты покинешь нас так надолго, мама! – воскликнула восьмилетняя Филиппа. – С дядей Томасом было весело, но все равно мы скучали по тебе.

Тут девочка заметила графа Гленкирка и изумленно посмотрела на мать.

Розамунда выпрямилась и сказала:

– Филиппа, я хочу познакомить тебя и твоих сестер с Патриком Лесли, графом Гленкирком.

Мать окинула дочек строгим взглядом, и те послушно присели в реверансе.

– Граф погостит у нас некоторое время, – продолжила Розамунда.

– У вас есть замок, милорд? – осмелев, спросил Филиппа.

– Есть, – ответил Патрик, невольно улыбаясь при виде уменьшенной копии своей возлюбленной. – И я надеюсь, что однажды вы со своей мамой навестите нас.

– Не очень‑то ты спешила возвращаться домой! – с укором сказала Розамунде Мейбл. – Хотя теперь, когда я вижу этого джентльмена, мне стало ясно, что задержало тебя в Эдинбурге. Идемте в дом, – произнесла Мейбл и только тут обратила внимание на Энни: – А это еще что? Как прикажешь это понимать? Тебе хватило совести притащить домой свой позор?

– Я почтенная замужняя женщина! – выпалила Энни и выставила Дермида перед собой. – Вот этот пригожий шотландец – мой муж, Мейбл! А хозяйка обещала нам свой домик!

– Свой домик нужно заслужить, негодная девчонка! – сердито воскликнула Мейбл. – И где же это вы успели окрутиться, ребятки?

Энни вопросительно посмотрела на хозяйку и, когда та кивнула, не без злорадства заявила:

– В самом большом каменном соборе, и нас венчал сам епископ, Мейбл! Могу поспорить на что угодно – во всем Фрайарсгейте не найдется девчонки, у которой была такая богатая свадьба!

Мейбл онемела от неожиданности.

– Мы расскажем тебе совершенно невероятную историю, Мейбл, – сказала, обнимая ее, Розамунда. – Но не здесь. Мы с самого утра в седле и просто умираем от голода и жажды, но больше всего нам не хватает горячей ванны! Я уже и не припомню, когда могла вымыться как следует. Эдмунд! – воскликнула она при виде пожилого джентльмена, вышедшего из дома. – Патрик, это мой дядя, Эдмунд Болтон. Дядя, это Патрик Лесли, граф Гленкирк.

Через несколько минут все дружно вошли в дом. В зале стояла приятная прохлада. Розамунда не спеша обвела взглядом привычную обстановку и глубоко вздохнула. Ей понравились приключения в Сан‑Лоренцо и Эдинбурге, но – Господь свидетель – она была просто счастлива, наконец‑то вернувшись домой, и тут же уселась в свое любимое кресло возле очага. Наступал вечер, и слуги уже развели огонь. Розамунда сидела в кресле и слушала, как оживленно переговариваются между собой слуги, внося в дом их вещи, и как Энни, лопаясь от важности, отдает распоряжения что куда поставить. Молоденькая служанка, лицо которой Розамунда помнила смутно, подала хозяйке вино и сладкие хлебцы.

– Как тебя зовут, дитя? – спросила Розамунда.

– Я Люси, миледи, младшая сестра Энни. – Девочка робко улыбнулась.

– Спасибо тебе, Люси, – сказала Розамунда и обратилась к графу: – Пожалуй, пора начинать рассказ?

Патрик кивнул.

– Все равно моя миссия закончена, да и вряд ли отсюда, из Камбрии, до короля Генриха дойдут вести о нашем путешествии, – проговорил он с улыбкой, а потом наклонился и посадил к себе на колени Бесси, давно теребившую его за штанину. Малютка поерзала на коленях, устраиваясь поудобнее. В какое‑то мгновение на лицо графа набежала смутная тень, но уже в следующую секунду он ласково улыбнулся милой девчушке.

– Ты вспомнил о своей дочери? – вполголоса спросила Розамунда.

– Да, – с грустью признался Патрик. – Жанет была примерно такого же возраста и роста, когда родился ее брат и она перебралась в Гленкирк и стала жить со мной в замке. Но ты забыла о своем рассказе, дорогая.

Розамунда обвела глазами родных. Мейбл и Эдмунд внимательно смотрели на нее, и даже на физиономиях Филиппы и Бэнон застыло выражение напряженного ожидания. Розамунда начала свой рассказ с того момента, когда познакомилась с графом и полюбила его с первого взгляда. Она кратко описала все, что случилось с Патриком в его первый визит в Сан‑Лоренцо, и как его любимую дочку похитили работорговцы и продали на невольничьем рынке, навеки разлучив с отцом. Затем она перешла к тому, как король Яков вызвал к себе графа Гленкирка и попросил исполнить одно важное поручение. Для этого графу необходимо было снова почти через восемнадцать лет побывать в Сан‑Лоренцо. На этом месте рассказа священник, отец Мата, тихонько вошел в зал и присел на свободное место.

– Я так рада снова видеть вас, святой отец! – приветствовала его Розамунда. – Я рассказываю о своих приключениях.

– Что я пропустил? – спросил священник, и Розамунда коротко повторила свой рассказ.

– Король Яков служит миру, – продолжала она, – а наш король подталкивал его к коварному предательству, зазывая в папский союз и вынуждая нарушить данное слово.

– Он еще в детстве был большим озорником, – перебила Розамунду Мейбл, сокрушенно качая головой. – Но продолжай, девочка моя!

– Король Яков надеялся, что сумеет ослабить союз, который Англия и папа Юлий Третий создают против Франции. Если бы это удалось, его отказ присоединиться к «Священной лиге» не вызывал бы такого недовольства. Вот почему Патрика тайно отправили в Сан‑Лоренцо, чтобы встретиться с представителями венецианского дожа и императора Максимилиана. Король Яков был почти уверен, что эта миссия безнадежна, но считал своим долгом предпринять все возможное для того, чтобы предотвратить войну, которая неизбежно разразится между нашими странами, если коварный план Генриха VIII осуществится. Патрик согласился выполнить поручение короля, но лишь в том случае, если я поеду с ним.

– Мама, ты что, плавала по морю?! – восторженно воскликнула Филиппа.

– Да, девочка моя. Я повидала и Францию, и Сан‑Лоренцо, – с гордостью ответила Розамунда. – В Сан‑Лоренцо очень красиво, и когда здесь всюду лежит снег и стоит зимняя стужа, там солнечно и тепло. Весь город утопает в цветах, и я сама плавала в море. – Боже спаси и помилуй! – испуганно произнесла Мейбл. Розамунда весело рассмеялась при виде ее перепуганного лица.

– Мы жили в огромном доме, который называется вилла. Он стоял прямо над морем, – продолжала она. – Меня представили герцогу, правителю этого чудесного города, и он даже станцевал со мной один танец. Великий художник, который приехал из Венеции, чтобы провести в Сан‑Лоренцо зиму, написал мой портрет. Когда картину доставят из Италии, мы повесим ее у всех на виду, в этом зале. Мне слишком хорошо запомнились слова Маргариты Тюдор о том, что жителям провинции недоступна такая роскошь, как настоящие портреты, – добавила Розамунда с многозначительной улыбкой.

– А как поживает госпожа Мег, став королевой? – поинтересовалась Мейбл.

– Когда я приехала к ней на Рождество, она ждала ребенка, а в апреле родила чудесного мальчика. Это крепкий и здоровый младенец, Мейбл, и королева Шотландии наконец‑то может считать себя счастливой женщиной, – с гордостью заметила Розамунда. – Мне пришлось обмануть ее, когда я собралась с Патриком в Сан‑Лоренцо, но она простила меня. Вот почему мне пришлось прислать сюда Тома, чтобы он позаботился о Фрайарсгейте в мое отсутствие. Он уже говорил вам, что покупает у дяди Генри его Оттерли?

– Да, – вступил в разговор дядя Эдмунд. – Судьбе моего сводного брата не позавидуешь. Даже мне стало его жалко. Его вторая жена оказалась настоящей мерзавкой. Я и представить себе не мог, что Генри Болтон способен так низко пасть, и тем не менее это случилось. Том будет следить за тем, чтобы он был сыт, ухожен и чтобы у него была крыша над головой до самой смерти. Деньги, которые он выплатит за Оттерли, будут положены на хранение ювелиру в Карлайле. Генри не сможет до них добраться. Когда же он оправится от пережитого и его сочтут дееспособным, он составит завещание. Розамунда, ты увидишь Генри и не узнаешь – от него осталась лишь бледная тень.

– Это от дяди Генри? Да ведь он всегда был толстяком и обжорой! И кто бы мог подумать! – с горечью произнесла Розамунда.

– От его румяной физиономии осталось лишь воспоминание. Сейчас он больше похож на отшельника, – добавила Мейбл. – Но стоит заглянуть ему в глаза – и кровь стынет в жилах. В них тоска и безнадега. Однако думаю, что даже свалившиеся на него несчастья не изменили его характер. Он по‑прежнему опасен.

– Жена, имей же снисхождение! – возмутился Эдмунд.

– Тощий он или толстый, а как был негодяем, так им и остался! – решительно заявила Мейбл. – И у меня станет гораздо спокойнее на душе, когда лорд Том вернется и возьмет Оттерли в свои руки. Он говорит, что потом это имение достанется Бэнон.

– Знаю, – сказала Розамунда.

– Значит, миссия лорда Лесли закончилась неудачей, – негромко проговорил отец Мата.

– Да, – вздохнув, ответил Патрик. – Нам пришлось остаться в Сан‑Лоренцо до конца зимы, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что мы действительно пара любовников, искавших временного уединения и свободы. Только первого апреля мы отправились в обратный путь. Но и тогда мы сделали остановку в Париже, чтобы заверить короля Людовика Двенадцатого в том, что король Яков остается верен данному слову.

– Это большое несчастье, что вам не удалось добиться поставленной цели. Мир был бы намного лучше, если бы в нем не было всего того, что нам всем предстоит пережить, – сказал священник.

– Тебе известно, что Логан Хепберн недавно женился? – спросила Мейбл, обращаясь к Розамунде.

– Да, известно, – ответила она. – Я была на его свадьбе с госпожой Джинни, а вчера мы ночевали в Клевенз‑Карне.

– Я все еще не могу понять, почему ты от него отказалась, – начал было Эдмунд, но племянница на него взглянула так, что он предпочел умолкнуть.

– Где расположен Гленкирк? – вежливо поинтересовался отец Мата у Патрика, желая увести разговор от щекотливой темы.

– Высоко в горах, на северо‑востоке страны. Я давно овдовел. У меня взрослый сын и внуки, – ответил граф, намеренно сообщив все те сведения, которые наверняка будут интересны близким Розамунды.

– Патрик останется погостить у меня какое‑то время, – вставила Розамунда.

– Они любовники, – говорила позднее Мейбл, оставшись наедине со своим мужем Эдмундом. – Подумать только! Моя милая девочка стала вести себя как настоящая распутница!

– Оставь ее в покое, Мейбл, – оборвал жену Эдмунд. – Она впервые в жизни влюбилась по‑настоящему и вполне довольна тем, что имеет. Разве ты сама не видишь? Неужели Розамунда не заслужила хотя бы немного счастья? Ты воспитывала ее с колыбели. Кому, как не тебе, знать, через что ей пришлось пройти. Розамунда всегда исполняла свой долг перед Фрайарсгейтом. И имеет право насладиться собственным счастьем. Она уже не ребенок.

– Ей следует снова выйти замуж, – упрямо твердила свое Мейбл.

– Может, когда‑нибудь она и соберется замуж, а может, и нет, – резонно заметил Эдмунд.

– Но ведь ты сам считал, что Логан Хепберн был бы для Розамунды подходящей партией! – не унималась Мейбл.

– Это ведь я считал, а не Розамунда! – продолжал отбиваться от жены Эдмунд.

– Но Логан ее любит! – настаивала на своем Мейбл.

– Но он сделал большую ошибку, не потрудившись уверить ее в том, что любит ее ради нее самой. Ему следовало меньше болтать о том, как он ждет не дождется целого выводка наследников. Как ты думаешь, Мейбл, Розамунде приятно было считать, что за ней ухаживают только потому, что она доказала свою плодовитость? И мне по душе этот ее граф Гленкирк, которого она привезла с собой.

– Да он ей в отцы годится! – возмущенно воскликнула Мейбл.

– Что‑то мне подсказывает, что он питает отнюдь не отцовские чувства к моей племяннице! – многозначительно ухмыльнулся Эдмунд и тут же получил увесистую оплеуху от супруги.

– Он и не подумает на ней жениться! Ему не нужна жена! – продолжала, впав в праведный гнев, Мейбл.

– Точно так же, как Розамунде не нужен муж, – отважно стоял на своем Эдмунд.

– Хоть бы дочерей постеснялась! Притащила любовника к себе в дом среди бела дня! – возмущалась Мейбл.

– Я уверен, что они не станут обниматься у всех на виду, – пытался защитить влюбленных Эдмунд.

– Бэнон и Бесси еще маленькие и ничего не поймут, но Филиппе уже восемь, и у нее острый глаз! – вскричала Мейбл.

– Вот и напомни об этом Розамунде, – предложил Эдмунд.

– Еще как напомню! – многообещающе произнесла Мейбл. – Она отвела ему комнату рядом со своей, и между этими комнатами есть дверь! А если дети войдут к ней в комнату и застанут в постели у матери этого графа?

Эдмунд добродушно ухмыльнулся, но Мейбл было не до шуток.

– Ты ведь не успокоишься, старуха, пока не выложишь все как есть. Лучше ступай и скажи Розамунде что думаешь.

Наградив мужа испепеляющим взглядом, Мейбл помчалась искать Розамунду. Громко топая, она поднялась по лестнице на второй этаж. Оказавшись перед спальней хозяйки, она толкнула дверь не постучав и стремительно вошла. Розамунда была в комнате одна. Услышав за спиной шум, она невольно вздрогнула и резко обернулась.

– Ох, Мейбл, как же хорошо снова оказаться дома! – с улыбкой произнесла она, увидев няньку. Повнимательнее вглядевшись ей в лицо, Розамунда вдруг посерьезнела и спросила: – Что случилось? Что не дает тебе покоя?

– Этому типу здесь не место! – в запальчивости выкрикнула Мейбл. – Подумай о своих невинных дочерях! Привести в дом любовника, открыто показать всем свое распутство – это же слишком! О чем ты думаешь, дитя? Или тебе уже совсем наплевать на своих дочек?

Розамунда глубоко вздохнула и преувеличенно спокойным голосом проговорила:

– Ты не забыла, сколько мне лет? Мне двадцать три года, Мейбл. Я пережила троих мужей, и у меня подрастают три дочери. На протяжении двадцати лет я честно исполняла все, что требовали интересы Фрайарсгейта и его людей. И впредь не собираюсь отказываться от своих обязанностей. Точно так же, как не собираюсь выслушивать нравоучения и упреки в том, что посмела хотя бы ненадолго испытать настоящее счастье. Я люблю тебя всем сердцем, потому что ты заменила мне мать, ты вырастила меня как родную. Но даже это не дает тебе права помыкать мною. Никто не способен любить моих дочерей так, как люблю их я. Ни Патрику, ни мне и в голову не пришло бы демонстрировать перед ними то, что тебе угодно было назвать «распутством». Да, мы любовники, и стали ими в первый же вечер, когда увидели друг друга в тронном зале замка Стерлинг. Этого я не могу объяснить, точно так же как и он. Просто это случилось – и все. Чтобы немного утешить тебя, скажу, что он давно бы женился на мне, если бы только я этого захотела. Но он знает, что я предпочитаю свободу, и, уважая мой выбор, не настаивает на свадьбе. Наша близость не грозит нежелательной беременностью, потому что его семя давно утратило свою силу после тяжелой болезни. А теперь, когда я по мере сил удовлетворила твое любопытство, больше не смей снова обсуждать со мной этот вопрос.

– Но почему ты за него не выходишь замуж? – не унималась Мейбл. Она была довольна полученными разъяснениями, но не желала сдаваться так просто.

– Потому что я не оставлю Фрайарсгейт, а Патрик не оставит свой Гленкирк, – пояснила Розамунда. – К осени он снова вернется в Шотландию. Может, он еще приедет во Фрайарсгейт, а может, я больше вообще никогда его не увижу. Никто из нас не знает, что с нами будет, но обоим ясно одно: нам не суждено быть вместе. А теперь, Мейбл, давай прекратим этот разговор. Я больше не желаю оправдываться, а ты постарайся быть с Патриком достаточно учтивой.

– Чтобы женщина не хотела выйти замуж… – не унималась Мейбл. – Да где же это видано?

Розамунда грустно рассмеялась:

– Знаю, это навсегда останется для тебя загадкой, дорогая Мейбл! И я прошу простить меня за то, что оскорбляю тебя в самых лучших чувствах.

Мейбл поднялась с кровати, на которой до этого сидела:

– Ну, по крайней мере теперь мне все ясно, дитя. А вообще‑то твой граф неплохой парень. И я вижу, что ты любишь его так, как никогда еще никого не любила. Спущусь‑ка я в зал да присмотрю за ужином. И куда запропастилась эта лентяйка Энни?

– Я сама отвела им с мужем небольшую комнату. Пусть передохнет несколько дней. От Сан‑Лоренцо путь неблизкий и нелегкий, особенно если учесть, что Энни беременна.

– Избалуешь ты эту негодницу вконец! – с досадой проворчала Мейбл. – После обеда я сама прослежу, чтобы тебе приготовили ванну. Хоть вымоешься как следует. – На этом нянька покинула спальню Розамунды, с шумом захлопнув за собой дверь.

– Она слишком тебя любит, – заметил Патрик, входя через дверь, соединявшую их комнаты.

– Ты все слышал? – Розамунда протянула навстречу ему руки и ласково погладила по лицу.

– Я как раз собирался войти к тебе, когда ворвалась эта фурия. И знаешь, она права. Нам не следует подавать дурной пример твоим дочкам. Кстати, они очаровательны. И больше всего мне понравилась самая младшая.

– Надо помнить о том, чтобы запирать обе двери в коридор, когда мы будем у себя в комнатах, – сказала Розамунда. – Больше нам никто не помешает, милорд. И сегодня ты будешь спать со мной. У меня есть замечательная ванна. Она достаточно большая для двоих. Оуэну нравилось мыться вдвоем, – добавила она, игриво улыбнувшись.

– У этого человека явно был вкус к жизни, – заметил граф.

– Иди, приляг со мной! – тихо произнесла Розамунда и потянула Патрика к постели.

– Нас вот‑вот позовут ужинать, и будет неловко, если мы не спустимся или, еще хуже, спустимся красные и взъерошенные, – рассудительно заметил он.

– Но мы просто полежим и поболтаем, – прошептала Розамунда, освобождая место на кровати рядом с собой.

– Мне понравилась твоя земля, – сказал Патрик, лежа в объятиях Розамунды, – хотя она совсем не похожа на мою. Гленкирк со всех сторон стиснут горами, хотя и у меня есть озеро. А полей совсем мало, и урожая с них хватает только на то, чтобы прокормиться самим. Зато у тебя здесь вдоволь лугов и пастбищ. Хватает не только людям, но и скотине. Давай завтра проедемся верхом, и ты мне все покажешь?

– Нам действительно повезло с землей, – согласилась Розамунда. – Почему тебе непременно нужно покинуть меня, Патрик? Разве твой сын не способен управлять хозяйством? Неужели без тебя в Гленкирке не обойдутся?

– До тех пор пока король Яков не наградил меня титулом графа, я был простым помещиком. И я все еще им остался. Простые люди Гленкирка видят во мне хозяина, пекущегося об их благополучии. И пока я жив, этого не изменишь, – задумчиво рассуждал Патрик. – Они попросту не примут Адама до тех пор, пока меня не станет. В мое отсутствие они готовы уважать его, помня о моем авторитете, но все равно не захотят считать его полноправным хозяином, Розамунда. И я понимаю, почему ты не можешь оставить Фрайарсгейт. По той же самой причине. Да вдобавок твои девочки слишком малы, чтобы управляться без тебя.

– Я же управлялась в их годы, хотя это было не так‑то легко и ужасно возмущало дядю Генри, который только и мечтал, как бы прибрать Фрайарсгейт к рукам. Нет, я не хочу, чтобы дочери повторили мою судьбу. Мейбл, Эдмунд и мой дядя Ричард, аббат в монастыре Святого Катберта, не давали меня в обиду, но им это трудно давалось, еще когда они были молоды, а сейчас они совсем старики.

– Итак, мы кончили тем, с чего начинали, – пробормотал Патрик.

– Это так, – с горечью признала Розамунда, не в силах сдержать слезы отчаяния, – и от этого мне еще хуже!

– Мы должны быть благодарны судьбе за то, что имеем, – утешал ее Патрик, осушая соленые капли нежными поцелуями.

Розамунда согласно кивнула, но про себя подумала, что не желает смиренно покоряться судьбе. Она любит этого мужчину и всегда будет его любить. Она не желала разлучаться с ним. Никогда.

За ужином графа Гленкирка усадили по правую руку от леди Фрайарсгейт. А по правую руку от него сидела Филиппа Мередит, наследница Фрайарсгейта. Бэнон и Бесси уже накормили и уложили спать. Но Филиппе исполнилось восемь лет, и ей позволили ужинать со взрослыми.

– А вы очень красивый для старика, – не по‑детски серьезным тоном заявила девчушка.

– А ты, насколько я могу судить, будешь копией своей матери, – учтиво заметил граф. Ему стоило большого труда не расхохотаться.

– Мейбл тоже твердит, что я похожа на маму, – продолжала Филиппа. – Вы теперь всегда будете жить у нас, милорд?

– Нет, – ответил Патрик. – Я приехал сюда в гости, потому что мы с твоей мамой стали друзьями, встретившись при дворе короля Якова. А осенью я вернусь в Гленкирк.

– Вы когда‑нибудь еще вернетесь к нам? – не унималась Филиппа. – По‑моему, мама станет грустить, если вы не вернетесь.

– Я непременно постараюсь вернуться, Филиппа, – пообещал граф Гленкирк. – Я знаю, что и сам захочу вернуться, но иногда то, что ты хочешь, не совпадает с тем, что ты должен делать.

– А я думала, что взрослые всегда могут делать все, что им хочется, – рассудительно проговорила девчушка.

Патрик грустно рассмеялся:

– Хорошо, если бы все было бы так, моя милая! Но увы, это не так. У взрослых людей всегда есть множество обязанностей, и слишком часто обязанность и долг противоречат тому, чего им на самом деле хочется. И тем не менее долг остается превыше всего. Тебе следует помнить об этом, ведь когда‑нибудь ты сама станешь хозяйкой Фрайарсгейта.

– По‑моему, вы дали мне хороший совет, милорд, – важно кивнула девочка. – Я постараюсь его запомнить.

Патрик удивился про себя тому, какой серьезной оказалась старшая дочь Розамунды. Его дочка Жанет в восемь лет была совсем другой – настоящим дьяволенком, эдаким сорванцом. Она сломя голову носилась на своем пони и без раздумий пускала в ход кулаки, если считала, что кто‑то посмел обидеть ее младшего брата или задумал против него какую‑то каверзу. Однако его Жанет не меньше гордилась своим наследством, чем эта сдержанная серьезная девочка, уже осознавшая свой долг перед Фрайарсгейтом. И хотя Патрику не очень хотелось отдавать любимое дитя замуж за сына герцога Сан‑Лоренцо, уж лучше бы она оставалась с Рудольфо ди Сан‑Лоренцо, чем с ней случилось то, что случилось. Адам все еще был уверен, что рано или поздно сумеет разыскать свою старшую сестру, но Патрик уже давно потерял надежду.

Пожив несколько дней у Розамунды, Патрик обнаружил, что Фрайарсгейт живет такой же обособленной уединенной жизнью, как и его родовое гнездо высоко в горах. Новости из большого мира доходили сюда редко и обрывками. Их приносили случайные путники. По большей части это были бродячие торговцы, добиравшиеся сюда от границ Шотландии. Они рассказали о том, что строительство военного флота, заложенного королем Яковом, идет успешно и что наследник шотландского трона радует всех своим крепким здоровьем. И англичане, и шотландцы укрепляют приграничные замки и увеличивают в них гарнизоны. Король Яков обновил свою подпись на союзном договоре с Францией, а в Европе уже вовсю воюют. Испания оккупировала Наварру, а Генрих Тюдор высадился в Байонне и теперь собирается с помощью союзников отвоевать обратно корону Франции. Однако его флотилия бесславно погибла в шторме у побережья Бретани, когда возвращалась в Англию.

Весна закончилась. Наступило лето, и дни, поначалу казавшиеся Розамунде томными и медлительными, постепенно стали сменять друг друга с ужасающей быстротой. Теперь, когда она сама знала, какое удовольствие доставляет плавание, Розамунда настояла на том, чтобы Патрик научил этому и ее дочерей. Вдвоем они заплывали далеко от берега, а Филиппа, Бесси и Бэнон резвились на мелководье, громко вереща и поднимая фонтаны брызг.

– Здесь вода намного холоднее, чем в море возле Сан‑Лоренцо, – заметила Розамунда, когда они окунулись в озеро в первый раз.

– Это ерунда по сравнению с водой в Гленкирке! – заявил граф.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что каждый раз разбиваешь лед головой, когда ныряешь? – поддразнила его Розамунда.

– Только в мае, – ответил Патрик ей в тон. – Вот погоди, сама увидишь.

– Да уж, придется самой явиться за тобой в Гленкирк, если ты обо мне забудешь, – проговорила с улыбкой Розамунда. – Если не в этом году, то в следующем уж точно мы с девочками проведем у тебя в горах всю зиму – но за это остаток года ты погостишь у нас.

Это справедливое предложение, и вообще это хорошая мысль, душа моя, – согласился Патрик. – Таким образом никто из нас не будет вынужден пренебречь своими обязанностями перед подданными.

Они сидели на берегу и наблюдали за играющими детьми.

– Ох, Патрик! – воскликнула Розамунда, и в ее голосе послышались нотки надежды. – Неужели все так просто? Неужели это и есть решение нашей проблемы?

– Да, – помедлив, ответил граф, – и тогда ты могла бы согласиться выйти за меня, Розамунда, и нам не пришлось бы расставаться!

– Нет, дорогой, давай сначала посмотрим, как к этому отнесется твой сын, – рассудительно заявила Розамунда. – Я не перенесу, если из‑за меня вы поссоритесь. Возвращайся ко мне весной, Патрик, и если к тому времени никто из нас не передумает, мы с девочками отправимся к тебе на всю зиму.

– И тогда сможем пожениться, – добавил граф, и Розамунда согласно кивнула.

– Но пока никому ни слова об этом, милорд. Мы должны держать наше решение в тайне. О свадьбе не может быть и речи, если твой сын не согласится. Позволь мне сначала познакомиться с Адамом, а уж потом поговорим о свадьбе. Пожалуйста!

– Очень хорошо, дорогая. Пусть все будет по‑твоему, ибо я все равно не могу тебе ни в чем отказать.

В начале сентября во Фрайарсгейт явился извозчик. Он потребовал плату за большой груз, доставленный им от самого порта Ньюкасл на реке Тайн. Розамунде пришлось сходить в дом за деньгами. Но прежде чем отсчитать извозчику положенное, она приказала:

– Сперва распакуй груз, чтобы я могла убедиться, что ты все доставил в целости и сохранности. Да смотри не поцарапай!

Действуя с величайшей осторожностью, извозчик распаковал портрет, написанный маэстро Лоредано. Двое его подручных подняли картину повыше, чтобы было лучше видно. У всех собравшихся в зале вырвался из груди вздох восхищения.

– Это так красиво, милая! – восторгался Эдмунд. – В жизни не видел ничего подобного!

– Его доставка обошлась бы мне гораздо дешевле, если бы маэстро отправил одно полотно, – ворчливо заметила Розамунда, – но он никому не захотел доверить выбор рамы. – Она посмотрела на графа и добавила: – Хотела бы я знать, что он сделал со второй картиной.

Патрик расхохотался:

– Боюсь, этого ты никогда не узнаешь, мадонна!

Затем он рассказал Эдмунду и Мейбл историю с двумя портретами.

– Да он просто настоящий жулик, этот ваш мазила! – сердито фыркнула Мейбл.

– Действительно, ему не следует доверять, – заметил граф, – но это не умаляет его таланта. Посмотрите, как мастерски он изобразил Розамунду!

– Вот именно, – подхватил Эдмунд. – Она прямо как живая, милорд! Того и гляди, соскочит с полотна к нам в зал!

С уборкой урожая было покончено, и Фрайарсгейту пришла пора готовиться к зиме. В годовщину безвременной кончины сэра Оуэна Мередита отец Мата отслужил заупокойную мессу. Дни стали заметно короче, а по ночам подмораживало. И Патрик, и Розамунда все время избегали разговоров о предстоящем расставании.

– Я больше не могу оставаться здесь, иначе придется зимовать, – сказал граф однажды вечером, когда они с Розамундой легли спать.

– Не оставляй меня! – взмолилась она. – Я так боюсь, что если мы нарушим чары, хранившие нас все эти месяцы, то я никогда больше тебя не увижу!

– Тогда поехали со мной, – предложил Патрик, поглаживая Розамунду по ее золотисто‑каштановым волосам.

– Ты же знаешь, что я не могу уехать, Патрик, – покачала головой она. – Я все еще не пришла в себя от того, что совершила за последний год и в каких местах побывала благодаря тебе. Обещай, что, как только у вас в горах сойдет снег, ты вернешься ко мне! Ох, если бы ты побыл со мной еще немного! Хотя бы до своего дня рождения!

– Декабрь – слишком суровый месяц для путешествий по горам. А на дворе уже октябрь. Я и так запоздал не меньше чем на две недели, – решительно возразил граф. – Завтра я уезжаю, Розамунда.

Она вскрикнула, как будто ее ударили, и, посмотрев графу прямо в глаза, сказала:

– Значит, сегодня ты должен любить меня так, словно мы делим это ложе в последний раз, Патрик!

Розамунда привлекла графа к себе, и их губы слились в жадном поцелуе, словно каждый хотел выпить другого до дна. Ее язык проник в рот Патрику. Он же положил ладони ей на ягодицы и прижал к себе что было сил.

– Я люблю тебя! – слегка простонав, прошептала Розамунда.

– И я люблю тебя так, как не любил ни одну другую женщину! – ответил граф и стал ласкать ее, стараясь делать это неторопливо и нежно. Его прикосновения разбудили в Розамунде настоящий вулкан желаний. Патрик взял в рот ее сосок и крепко стиснул упругую грудь. Через минуту его пальцы проникли в расщелину между ее ног. Там было горячо и влажно. В следующее мгновение Розамунда была уже на Патрике сверху. Сжав в ладонях его напряженный член, она поднесла его ко рту и стала ласкать губами и языком так, что Патрик застонал от блаженства. Однако ему хватило выдержки вовремя почувствовать приближение разрядки, и он, снова уложив Розамунду на спину, без труда вошел в ее распахнутые влажные горячие ножны.

– Ах, моя милая любовница с границы, как тебе удается вернуть мне давно ушедшую молодость? Я никогда не пойму этого, Розамунда, но больше меня это не волнует. Главное – ты подарила мне свою любовь, отныне и навсегда! – с нежностью в голосе шептал Патрик. Тем временем его рывки делались все сильнее и чаще.

Его вкус и запах, оставшиеся у Розамунды на губах, оказались сильным возбуждающим средством. Она с великой неохотой отпустила его, когда ласкала губами, хотя при этом испытывала не менее страстное желание почувствовать его копье в своем лоне. Ах, какая сладкая это была пытка: то вбирать его в себя, то отпускать при каждом движении взад‑вперед, взад‑вперед!.. В какое‑то мгновение Розамунде вдруг показалось, что ей никогда не достичь разрядки, но через секунду она уже содрогалась от вспышки экстаза, подаренного ей Патриком.

– Я люблю тебя! – выкрикнула она, и он снова приник к ее губам, пока ее тело впитывало в себя его любовные соки. Он выжал себя до конца.

После этого Розамунда не удержалась и заплакала.

– Я не перенесу разлуку! – рыдала она.

Патрик не отвечал, потому что не знал, что сказать. Он молча держал Розамунду в объятиях и ласково гладил по пышным золотисто‑каштановым волосам. Розамунда выплакалась и не заметила, как заснула. Патрик же еще долго лежал без сна. Неужели они и правда были вместе в последний раз? Нет, у него не было такого чувства. До сих пор он полагался на свои инстинкты, и они его не подводили. У него не было причины не доверять шестому чувству сейчас, да он и не собирался. И тем не менее ему ужасно не хотелось уезжать. Зима в горах покажется ему бесконечной, если рядом не будет Розамунды.

Утром он попрощался со всеми родными и близкими Розамунды. Бесси, с первого дня ставшая его любимицей, горько плакала, не желая отпускать гостя. Дермид собрался сопровождать хозяина, но к декабрю должен был вернуться, чтобы успеть к родам своего первенца. Эдмунд и Мейбл не на шутку расстроились, узнав о том, что Патрик уезжает. Розамунда старалась держаться как ни в чем не бывало, а Энни так выла и убивалась, что под конец Мейбл пришлось пригрозить ей оплеухой.

– Твой муж вернется, глупая ты девчонка! – ворчала она. – Иначе зачем вам было венчаться у епископа в большом каменном соборе? Или это не его ребенок у тебя в утробе?

– Не убивайся так, милая, – утешал жену Дермид. – Должен же я съездить домой и рассказать обо всем своей мамаше?

Мужчины вскочили в седла, и Розамунда, стоя у стремени графа, обратила к нему залитое слезами лицо и прошептала:

– Помни, что я люблю тебя, Патрик!

Он наклонился, приподнял ее так, чтобы поцеловать в губы, и ответил:

– И ты помни, что я люблю тебя, Розамунда Болтон!

Когда всадники скрылись из виду, провожавшие постепенно разошлись и вернулись к своим обычным делам. Розамунда вбежала к себе в спальню и, рухнув ничком на кровать, которую они делили с Патриком, горько зарыдала. Подушки все еще хранили запах его волос. Это только усиливало ее отчаяние. Она искренне считала, что разлука ее убьет. О Господи! Почему она так и не решилась попросить отца Мату их обвенчать? Почему не поехала с Патриком в Гленкирк? Эти вопросы Розамунда без конца задавала сама себе, прекрасно зная ответы на них. Нужно убедиться, что у сына Патрика не будет возражений против брака давно овдовевшего отца с леди Фрайарсгейт. Да и она сама не могла снова оставить девочек без присмотра. С тех пор как трагически погиб их отец, Розамунда только и делает, что мечется то в один конец света, то в другой. Розамунда вдруг вспомнила про Тома: почему его нет сейчас рядом? Он бы утешил ее. Проплакав несколько часов, Розамунда наконец успокоилась. Глубоко вздохнув, она поднялась с кровати и умылась холодной водой. У нее есть определенные обязанности в этом доме, и если она как можно скорее не вернется в зал, девочки наверняка испугаются за нее. Леди Фрайарсгейт, снова вздохнув, решительным шагом вышла из спальни и спустилась в зал, где домочадцы в тревоге ждали ее появления.

Поиск по сайту: