Глава 12. Наконец они добрались до Эдинбурга

Наконец они добрались до Эдинбурга. Стоял холодный весенний день. Филиппа впервые в жизни увидела город, и от удивления не могла промолвить ни слова. То же самое можно было сказать и про Люси, которую хозяева взяли с собой. Мимо них пробежал мальчишка‑булочник. Он нес на голове лоток, полный теплых булок. У Филиппы открылся рот. По дороге им попадались женщины, торговавшие первой весенней зеленью. Их товарки наперебой предлагали молоко, сметану, яйца и свежее, только что сбитое коровье масло. По желанию покупателя торговки отрезали на пробу кусочек.

Водонос торговал питьевой водой, птичник – цыплятами, шумно толкавшимися в корзинке, а рыбак прикатил целую тележку рыбы свежего улова. Филиппа Мередит никогда в жизни не видела ничего подобного, и у нее буквально разбегались глаза. Розамунда следила за дочерью и снисходительно улыбалась при виде ее наивного восторга.

– Ох, барышня, вы только гляньте вон туда! – Люси ткнула пальцем в сторону цыган, устроивших акробатическое представление прямо на улице в надежде получить мелкую монету от глазевших на них прохожих.

Они проехали мимо цыган и свернули на Берлилейн, где располагался постоялый двор «Единорог и корона». Во дворе им навстречу кинулся конюх, чтобы позаботиться о лошадях, а Том расплатился с конвоем, нанятым для сопровождения от Фрайарсгейта до Эдинбурга. Он отсчитал положенную сумму командиру и добавил кое‑что еще, предложив выпить за их здоровье. Наемники шумно поблагодарили лорда за такую щедрость и поспешили в ближайшую таверну. В городе было достаточно менее роскошных заведений, где они могли с толком потратить полученные деньги.

Сердце тревожно ухало у Розамунды в груди. Где же Патрик? Черт побери! Она дрожала, как очумевшая от любви девчонка на своем первом свидании, но ничего не могла с собой поделать. Розамунда жадно высматривала во дворе дорогое ее сердцу лицо. Тем временем они вошли в общий зал, где их приветствовал хозяин постоялого двора – высокий, тощий, важный на вид мужчина.

– Добро пожаловать, дамы и господа! – бубнил он, низко кланяясь.

– Скажите, граф Гленкирк еще не прибыл? – первым делом осведомился лорд Кембридж.

– Они уже ждут вас, милорд. Позвольте, я вас провожу, – ответил хозяин. Лицо его было непроницаемо. Он провел их по узкому коридору до самого конца, распахнул какую‑то дверь и пригласил в комнату. – Я сию же минуту пошлю за лордом.

– Лесли, – проговорил он. – В буфете есть вино и кубки. Или леди пожелают чего‑то особенного?

– Будьте добры, почтенный, проводите мою дочь со служанкой в наши апартаменты, – попросила Розамунда и, присев на корточки, обняла Филиппу. – Я бы хотела поздороваться с Патриком наедине, моя хорошая, – произнесла она вполголоса. – Ты ведь понимаешь?

– Да, мама, – послушно кивнула Филиппа и вышла из комнаты следом за Люси и хозяином.

– Я бы не прочь промочить горло, – заметил Том. – К вечеру становится слишком прохладно. – Он подошел к буфету, наполнил кубок из оловянного кувшина и, пригубив вино, сказал: – Ого, оно вовсе не такое уж плохое. Не желаешь попробовать?

– И приветствовать Патрика, дыша на него перегаром, – добавила Розамунда. – Нет, кузен, лучше не надо.

Она встала и пересела поближе к очагу, в котором весело потрескивали толстые поленья.

– Лучше я согреюсь таким образом.

Какое‑то время Том и Розамунда просидели в молчании. Но вот наконец дверь распахнулась, и в комнату вошел какой‑то джентльмен. Он решительным шагом направился к Розамунде, взял ее руки и поцеловал.

– Я Адам Лесли, – представился он наконец, – а вы та самая Розамунда! – Сын Патрика оказался рослым и широкоплечим, как и его отец. Темно‑каштановые волосы отливали рыжиной, а глаза были не зеленые, как у отца, а ярко‑синие. – Отец нисколько не преувеличивал, описывая вашу красоту, мадам! – Адам повернулся, чтобы приветствовать Тома. – А вы, должно быть, лорд Кембридж, – сказал он с поклоном.

Том учтиво поклонился в ответ.

– Где ваш отец, Адам Лесли? Почему он не пришел сюда сам, чтобы поздороваться со мной? – в недоумении спросила Розамунда.

– Он здесь, мадам, – ответил Адам, – и ради него вам следует набраться терпения и отваги.

– Что случилось? – встревожилась Розамунда. Голос ее при этом дрогнул.

Адам тяжело опустился в кресло напротив нее и проговорил:

– Мы приехали еще вчера, поздно вечером. Я еще никогда не видел, чтобы моему отцу так не терпелось поскорее попасть в Эдинбург. Он вел себя как мальчишка. Мы могли бы спокойно переночевать в нескольких милях от города, но отец во что бы то ни стало хотел оказаться в «Единороге и короне». Он боялся, что вы приедете рано утром и не застанете его на месте. Хозяин постоялого двора подал нам превосходный ужин, и мы, поев, легли спать. Утром отец проснулся, жалуясь на резкую головную боль. Он встал с кровати, громко вскрикнул и упал без чувств. Сейчас он находится под присмотром врача.

Розамунда вскочила с кресла:

– Где вы его оставили? Я должна быть с ним! Ведите меня к нему сейчас же, Адам Лесли!

Она побледнела и дрожала от волнения.

Адам не пытался спорить. Он встал и взял Розамунду за руку.

– Вы ведь тоже пойдете с нами, милорд? – спросил он лорда Кембриджа.

Том кивнул и отправился за ними следом. Адам провел Розамунду по коридору и поднялся с ней вверх по лестнице. Отворив дверь одного из номеров, он пригласил возлюбленную отца пройти вовнутрь. Почти в ту же минуту из смежной комнаты им навстречу вышел высокий худощавый мужчина с очень смуглой кожей, в необычном белом балахоне до пят.

– А, милорд, вы вернулись. – Он с любопытством посмотрел на Розамунду и Тома. – Это та самая леди? – поинтересовался незнакомец.

– Да‑да, это нареченная невеста моего отца, мастер Ахмет, – ответил Адам. – Этого врача прислал сам король, – пояснил он Розамунде и Тому.

– Что с графом? – встревоженно спросила Розамунда. Врач внимательно посмотрел в ее мертвенно‑бледное лицо, взял за руку, усадил возле камина и присел сам. Розамунду сотрясала нервная дрожь. Ахмет взял ее за запястье и стал подсчитывать пульс.

– Постарайтесь успокоиться, мадам, – негромко проговорил он через минуту. – Что случилось, того уже не исправить. У вас сильное сердцебиение, и это нехорошо для вас. Милорд, вы не могли бы налить миледи немного вина из того кувшина? Выпейте немного, мадам, и тогда мы поговорим о состоянии графа.

Адам послушно наполнил кубок и подал его Розамунде. Она осушила его до дна и действительно немного успокоилась. Теперь ей хватило смелости прямо посмотреть на мастера Ахмета.

– У графа, – проговорил врач, – случился удар. Он все еще не пришел в себя. Припадок не отразился на остальном теле, все его члены остаются теплыми и подвижными. Он может очнуться безо всяких последствий, а может лишиться дара речи. Я видел немало таких случаев. Он может очнуться с поврежденной памятью, а может не очнуться вообще. Вот каков мой прогноз, мадам.

– Разве вы еще не пустили ему кровь? – спросила Розамунда.

– Кровопускание было бы неуместной мерой для подобного случая, мадам, – ответил врач. – Для выздоровления графу понадобятся все его силы.

Розамунда понимающе кивнула и добавила:

– Как по‑вашему, когда он может прийти в себя?

– Не знаю, мадам, – честно признался врач.

– Я сама буду за ним ухаживать, – решительно заявила Розамунда.

– Это было бы лучше всего для его сиятельства, – согласился врач. – Здешние сиделки на редкость нерасторопные женщины.

– Том, отправь посыльного во Фрайарсгейт! Мейбл должна приехать сюда! – скомандовала Розамунда. – А кроме того, постоялый двор не место для больного. У тебя ведь есть дом в Эдинбурге, не так ли?

– Я уже послал слугу, чтобы он проветрил комнаты и приготовил все к нашему прибытию, – откликнулся лорд Кембридж. – После свадьбы я собирался на несколько дней предоставить его в ваше с Патриком распоряжение. А мы с юной Филиппой отправились бы ко двору и познакомились с городом.

– Когда графа можно будет перевезти туда? – спросила Розамунда, обращаясь к врачу.

– Я бы дождался, пока к нему вернется сознание, – посоветовал тот.

– Адам… – Розамунда обратилась к сыну Патрика, – простите меня за то, что я стала отдавать распоряжения, не посоветовавшись с вами. Я ведь еще не жена вашему отцу. Вас устроит то, что я предлагаю?

Адам приблизился и опустился на колени перед креслом Розамунды.

– Я знаю, как сильно он любит вас, мадам, и меня все устраивает, поскольку я знаю, что вы сделаете для него все, что в ваших силах. – Он взял ее маленькую, холодную как лед руку и осторожно поцеловал.

– Спасибо, – коротко ответила Розамунда и, обратившись к врачу, деловито спросила: – Что я должна делать?

– Вам следует следить за тем, чтобы графу было удобно и чтобы его не беспокоили. Постоянно увлажнять ему губы водой или вином. Если он сможет глотать, поить его вином. Я буду приходить два раза в день, чтобы проверять состояние пациента, мадам. Если вам срочно потребуется моя помощь, вы найдете меня либо в замке, либо в доме на Хай‑стрит. – Мастер Ахмет поднялся со своего кресла. – А сейчас я вас покину. – Он низко поклонился и вышел из комнаты.

Розамунда встала, сняла теплую накидку и отложила в сторону.

– Я должна немедленно его увидеть, – сказала она и вслед за мужчинами вошла в соседнюю комнату.

Патрик лежал на кровати с закрытыми глазами. Дыхание было частым и неглубоким, а кожа бледной и холодной. За то время, что Розамунда не видела его, он почти не изменился.

– Ох, любовь моя! – еле слышно прошептала Розамунда, опускаясь на край кровати и робко касаясь его руки. Она была совершенно безвольной, и длинные пальцы не попытались ответить на пожатие. – Патрик, ты слышишь меня? – с дрожью в голосе произнесла Розамунда. – О Господи, этого не может быть! Не отнимай его у меня! У его сына! У Гленкирка!

Граф Гленкирк оставался таким же неподвижным и молчаливым.

Розамунда не вспомнила о том, что рядом находится ее кузен, пока Том не заговорил.

– Как нам быть с Филиппой? Ты сама скажешь ей или это сделаю я? – спросил он.

Розамунда повернула к нему искаженное скорбью лицо:

– Это должен сказать ты, Том, если сможешь. Но только не я. Я не могу оставить Патрика ни на минуту.

– Может, стоит отослать ее домой вместе с Люси? – предложил Том.

– Нет. Девочка так мечтала об этой поездке. Кто же знал, что так все обернется. Ты сам слышал, что сказал врач. Патрик еще может прийти в себя и остаться совершенно здоровым. Если я отошлю Филиппу назад, она пропустит свадьбу и не побывает при дворе. Тебе самому придется представить ее ко двору, Том. И откуда королю Якову стало известно о том, что Патрик болен? Почему он послал своего врача? Надо будет спросить об этом у Адама.

– Он уже мне все объяснил, – сказал Том. – Граф успел обратиться к королю за разрешением на брак. Он хотел, чтобы вас обвенчали в королевском соборе. И еще вчера вечером отправил во дворец посыльного с известием о том, что приехал в город. А утром, когда отца хватил удар, Адам попросил короля о помощи.

– Он хороший сын, – заметила Розамунда.

– Он достоин своего отца, – ответил Том.

– Сегодня уже поздно отправлять гонца, – продолжила Розамунда. – Я сама напишу Мейбл, а ты позаботься о том, чтобы письмо отправили рано утром – чем скорее, тем лучше, Том. И мы перевезем Патрика в твой дом, как только врач позволит нам поднять его с постели. Кстати, ты обратил внимание, какой этот врач странный? Явно не шотландец.

– Он мавр, – ответил Том. – Это мне тоже рассказал Адам Лесли. Его семье пришлось бежать из Испании после воцарения короля Фердинанда и королевы Изабеллы. Они успели перебраться через Гибралтар и нашли там временный приют. Этот врач был лично приглашен ко двору короля Якова. Он известен как талантливый врач и искусный хирург. Король собирается открыть в Эдинбурге колледж для медиков, поскольку считает, что врачи должны проходить надлежащее обучение, и в особенности хирурги. Мастер Ахмет хорошо разбирается в болезнях мозга. Вот почему его пригласили сюда. Король Яков надеется уговорить его читать лекции шотландским докторам. Нам повезло, что он оказался в городе.

– И как ты успел столько всего узнать за такой короткий срок? – удивилась Розамунда.

– Я тоже обладаю кое‑какими талантами, кузина, – отвечал Том с довольной улыбкой и следом добавил: – А теперь ступай в гостиную, к Адаму. На данный момент твоему графу ничего не требуется. И тебе вовсе ни к чему сидеть возле него как пришитой.

– У него пересохли губы, – попыталась отговориться Розамунда. – Позволь мне их увлажнить. Я скоро к вам выйду. – Она пересекла комнату и намочила приготовленную заранее чистую тряпицу водой из кувшина. Кувшин стоял на столике под окном, выходившим во внутренний сад постоялого двора. В саду кое‑где уже пробивались сквозь землю островки весенней зелени. Розамунда вернулась к постели больного, присела несколько раз осторожно провела тряпкой по губам Патрика. Он никак не отреагировал на это. Розамунда почувствовала, как слезы отчаяния набегают ей на глаза. Она сморгнула, и прозрачные капли побежали по щекам. Сердито смахнув слезы, она наклонилась и поцеловала ледяные губы Патрика. Посидев еще немного, она вернула тряпку на место возле кувшина и вышла в соседнюю комнату.

– Он такой неподвижный, – пожаловалась она Адаму. – И его губы все время пересыхают. Мне придется следить, чтобы они не потрескались.

Розамунда оглянулась, ища глазами кузена, но его в комнате не было.

– Он отправился проведать вашу маленькую дочку, – сообщил Адам, предвидя ее вопрос.

– Бедная моя Филиппа! – со вздохом произнесла Розамунда. – Она ужасно огорчится, когда узнает, что ее любимый дядя Патрик так болен. Мои девочки успели к нему привязаться.

– Он всегда был чудесным отцом и очень любил мою сестру, хотя она частенько испытывала его терпение, – сказал Адам.

– Вы так и не нашли ее? – спросила Розамунда. – Мне очень жаль.

– Но я живу надеждой, мадам, и не прекращу поиски, пока не найду Жанет. Это непременно случится, я верю.

– Жанет повезло с братом, Адам Лесли, – констатировала Розамунда. – Мой брат умер, когда мне было три года. И я не помню ни его, ни моих родителей.

– Отец рассказывал мне вашу историю и то, как вы познакомились, – сказал Адам.

– Ваша жена все еще не знает обо мне? – поинтересовалась Розамунда.

– Отец рассказывал вам об Анне? – вопросом на вопрос ответил Адам с неловкой улыбкой.

Розамунда кивнула, но ничего не добавила. Вряд ли будет уместно вспоминать сейчас о том, что его отец считал свою невестку мегерой.

Адам коротко хохотнул:

– У моей жены тяжелый характер, но это потому, что она старается всегда и во всем навести идеальный порядок. У меня есть очаровательная любовница, и я вполне этим доволен. Зато у Анны в Гленкирке все ходят по струнке, и она родила мне троих детей. Я не могу требовать от нее большего. Нет, она пока не знает о вас, мадам, потому что моему отцу вовсе не улыбалось провести зиму под одной крышей с разъяренной невесткой. Она извела бы его своими упреками и ворчанием по поводу того, что только глупец в его годы гоняется за молодыми любовницами. И что молодой женщине нужен не он, а его жалкое состояние и титул. И что если она родит от него ребенка, это уменьшит долю ее детей в семейном наследстве. Мой отец, как вы знаете, мадам, – мудрый мужчина. Он решил, что лучше известить мою жену уже после того, как отпразднует свадьбу.

Розамунда не удержалась и улыбнулась:

– Да, Адам, Патрик – мудрый мужчина, и я уверена, что он настоял бы на том, чтобы вы звали меня по имени. Вы ведь не будете возражать?

– Нет, Розамунда, я буду только рад, – с готовностью отозвался Адам.

Как только Том сообщил Филиппе о постигшем лорда Лесли ударе, девочка решила, что должна повидаться с матерью, и удержать ее нельзя было никакими силами. Малышка готова была удариться в слезы, но Розамунда быстро успокоила дочь.

– Ты хочешь остаться со мной в Эдинбурге, милая? – спросила Розамунда. – Это было бы для меня большой поддержкой.

– Ох, мама, конечно! – воскликнула Филиппа. – Я от тебя ни на шаг не отойду!

– Нет, – возразила Розамунда с грустной улыбкой, – за графом я буду ухаживать одна, Филиппа. А дядя Том представит тебя ко двору, королю и королеве. Для тебя важно обзавестись этими связями, потому что в один прекрасный день королева Маргарита может тебе помочь. Она моя старинная подруга. Фрайарсгейт стоит на самой границе, а значит, нам нужны друзья и по ту, и по другую сторону. Ты наследница наших семейных владений, и твой долг сделать как можно больше для Фрайарсгейта в свой первый визит в Эдинбург. А я постараюсь исполнить свой долг, ухаживая за лордом Лесли. Как только ему станет легче и врач разрешит, мы все переберемся в дом к дяде Тому, детка.

Филиппа кивнула.

– Может, мы уже будем там к моему дню рождения? – предположила она.

– Я тоже так думаю, – согласилась Розамунда. – Я отправлю письмо, чтобы Мейбл приехала к нам из Фрайарсгейта.

– Вот уж кто вряд ли обрадуется, что ее зовут в Эдинбург, мама, – заметила Филиппа.

– Да, это верно! – рассмеялась Розамунда. – Но она все равно приедет, потому что я ее попрошу.

– Хоть бы дядя Патрик поскорее поправился! – со вздохом заключила девчушка.

– Да, я тоже об этом мечтаю, моя хорошая, – согласно кивнула Розамунда.

Но Патрик Лесли, граф Гленкирк, оставался без чувств еще три дня. Врач сказал Розамунде, что исхода кризиса осталось ждать недолго. В бессознательном состоянии больной не мог глотать, и его тело медленно сгорало от недостатка влаги. Где‑то к середине четвертого дня граф беспокойно заворочался в постели. Розамунда поднесла к его губам чашку с водой, и хотя Патрик так и не открыл глаза, он жадно выпил все до капли и снова рухнул на подушки.

– Он выживет, – вынес свой вердикт мастер Ахмет, выслушав сообщение Розамунды.

– Но он все еще не пришел в себя! – с сомнением заметила она.

– Он уже пытается очнуться, мадам. На это может уйти еще несколько дней. Следите, чтобы ему было удобно, и поите водой с вином.

Розамунда в точности исполнила предписания врача. С помощью Адама она следила за тем, чтобы большое тяжелое тело Патрика оставалось чистым. Она настояла на том, чтобы каждый вечер и каждое утро обтирать его и переодевать в свежую сорочку. Она каждый день меняла постель, с величайшим терпением подносила к губам графа чашку с водой и заставляла пить как можно чаще. Она даже спала в кресле возле его кровати на тот случай, если он вдруг очнется ночью и ему что‑то понадобится. Ее преданность вызвала невольное уважение. Адам видел, какую замечательную женщину полюбил его отец и хотел сделать своей женой, и искренне восхищался Розамундой.

Поначалу его насторожило признание отца в том, что он снова влюбился. Патрик вернулся домой накануне своего дня рождения. Ему исполнялось пятьдесят два года. И тревога Адама возросла во много раз, когда выяснилось, что избраннице отца всего‑навсего двадцать три. Впрочем, между людьми их круга большая разница в возрасте между невестой и женихом не была в диковинку. Но его отец оставался вдовцом на протяжении двадцати девяти лет. Он по‑прежнему не утратил аппетита к женской плоти, хотя при этом никогда не изъявлял желания снова жениться. А теперь Адам видел, как начинает светиться лицо отца всякий раз, стоило ему заговорить о Розамунде. Каждый день на протяжении всей зимы он писал письма своей возлюбленной. Все эти письма лежали сейчас в кожаной седельной сумке, которую отец прихватил с собой. Он хотел разделить зимнее одиночество со своей обожаемой Розамундой. Мало‑помалу Адам смирился с мыслью о том, что отец не тронулся рассудком на старости лет и что для графа Гленкирка провести остаток жизни с Розамундой Болтон – самый лучший выход. И теперь Адам вручил Розамунде пакет с письмами. Но сейчас ей было не до писем. Она так тревожилась из‑за болезни Патрика, что не смогла прочесть ни строчки и отложила их на потом.

Стоило Адаму увидеть Розамунду воочию, как он понял, что она любит отца так же преданно, как он любит ее. Ее тревога за графа и неустанная забота о нем не могли быть притворством. Она ни разу не пожаловалась, ни разу не посетовала на то, что теперь им придется отложить свадьбу. Адаму даже показалось, что для Розамунды единственной целью в жизни стало здоровье его отца. И наконец мастер Ахмет объявил, что они могут перебраться с постоялого двора в дом лорда Кембриджа. Хотя больной все еще не пришел в себя, однако теперь он выглядел гораздо лучше и небольшое путешествие не могло причинить ему вреда.

Том приобрел на Хай‑стрит небольшой дом с обширным садом, который как раз начинал цвести. Графа переместили на носилки, чтобы вынести из спальни и доставить к удобному крытому экипажу, поджидавшему у входа. Розамунда не отходила от Патрика ни на шаг и ехала в экипаже вместе с ним. Наконец карета остановилась возле дома лорда Кембриджа. Лакеи осторожно извлекли носилки из кареты и подняли на второй этаж, в просторную спальню, отведенную для больного. Судя по всему, этот переезд на новое место не повредил графу Гленкирку, все еще остававшемуся без сознания. Розамунда, едва державшаяся на ногах от усталости и недосыпания, ни за что не хотела оставлять Патрика хотя бы ненадолго.

И тут наконец‑то из Фрайарсгейта приехала Мейбл.

– Как будто моей бедной девочке и без того не хватало горестей в жизни! – начала причитать она прямо с порога. – Где моя крошка?

Том хмыкнул, и даже Адам не удержался от улыбки, услышав речи старой няньки. Она напомнила ему бабушку его сводной сестры, незабвенную Мэри Маккей.

– Как, Мейбл, ты даже не поздороваешься со мной? – поддразнил ее лорд Кембридж.

– Добрый день, добрый день, Томас Болтон! – ворчливо проговорила Мейбл. – А этот милый юноша, надо полагать, и есть сын графа. – Мейбл сделала реверанс. – Милорд! Ну а теперь показывай, где моя Розамунда!

– Она там, наверху, и мы оба рады видеть тебя здесь, Мейбл! – сказал Том. – Не спеши бежать к ней, присядь и позволь объяснить тебе, что случилось. Не желаешь глоток эля?

– Желаю, ежели это добрый эль, – немного смягчилась Мейбл. Она даже позволила Тому проводить себя в гостиную и усадить в кресло. – Ох, по крайней мере это хоть не качается подо мной! Господь свидетель, милорды, путешественница из меня никудышная! – призналась старушка. – Ну рассказывай.

Адам Лесли рассказал няньке о том, что случилось с его отцом. Розамунда в письме ограничилась лишь краткими намеками. И теперь Мейбл узнала все от начала и до конца.

– Есть какие‑то перемены к лучшему? – спросила она, как только Адам умолк.

– Отец все еще не открыл глаза, – отвечал Адам, – но мало‑помалу приходит в себя. Вы и сами в этом убедитесь. И он уже может пить. Розамунда кормит его как младенца. Она сама смешивает для него питье из вина, яиц, сметаны и сахара. А для вкуса добавляет туда корицу и ваниль. По‑моему, отцу нравится, потому что он выпивает все до капли. Леди Розамунда умудряется скормить ему омлет и даже немного молочного печенья.

– Граф набирается сил? – уточнила Мейбл.

– С каждым днем, – убежденно ответил Адам. Мейбл важно кивнула и задала следующий вопрос:

– Врач пускал ему кровь?

– Нет. Он считает, что это не принесет пользы, но наверняка ослабит отца.

– Никогда в жизни не слышала, чтобы такому больному ни разу не пустили кровь, – заявила тоном знатока Мейбл. – А это хороший врач? Вы не советовались с другими врачами?

– Это личный врач самого короля, – вставил Том. – И чтобы тебя не напугал его вид, сразу скажу: он мавр.

– Это еще что за овощ? – с подозрением посмотрела на Тома Мейбл. – Как пить дать какой‑нибудь иностранец!

– Да, он родом из Испании, и король лично пригласил его читать лекции в колледже, – пояснил Адам.

– Никак еврей? – продолжила свои расспросы Мейбл.

– Нет, он мусульманин, – со снисходительной улыбкой ответил Том. – Настоящий язычник, Мейбл!

– Господи, спаси и помилуй нас всех! – торопливо проговорила старушка, мелко крестясь. – А он не прикончит нашего графа?

К большому недовольству старушки, оба мужчины весело расхохотались.

– Нет! – ответили они в один голос.

– Мейбл, я клянусь, что он самый доверенный человек короля! – авторитетно заявил Том, как только перестал смеяться.

– Ну… коли вы так говорите, милорды, придется верить вам на слово, – глубокомысленно проговорила Мейбл, осушив кружку эля, поданную ей расторопным лакеем. Она поднялась с места и добавила: – А теперь ведите меня к моей девочке.

Том и Адам проводили Мейбл наверх, в спальню графа, где неотлучно дежурила Розамунда. Увидев свою старую няньку, она вскочила с места и молча приникла к ее груди.

– Благодарение Господу, ты наконец‑то приехала! – со слезами на глазах проговорила Розамунда.

– Слава Богу и Пресвятой Деве Марии! – подхватила Мейбл. – Ох, да какая же ты бледная, какая замученная! Ты сию же минуту отправишься в постель, Розамунда Болтон, и чтобы больше у меня никаких глупостей! Теперь я здесь и сама позабочусь о лорде Лесли. Иначе ты доведешь себя до смерти, и какой от этого ему будет прок, когда он очнется? А где Люси?

– С Филиппой, – ответил Адам.

– У вас найдется молодая служанка, чтобы помогать мне, милорд? – спросила Мейбл у Тома. – Только не из тех вертихвосток, у которых ума ни на грош, а приличная воспитанная девица, которая знает, что такое выполнять приказы? – Нянька строго посмотрела на Розамунду: – Вы все еще здесь, миледи?

– Я дремала у Патрика под боком на случай, если он очнется, – пояснила Розамунда.

– Ну, так больше ты этого делать не будешь. Ступай и спи в отдельной комнате! – отрезала Мейбл.

– Это за соседней дверью, – поспешно сообщил Том, опасаясь, что его кузина начнет спорить. – И я непременно найду тебе подходящую помощницу из здешней прислуги, Мейбл. Идем, Розамунда. – Он взял кузину под локоток и вывел из спальни.

– Итак, милорд… – Мейбл посмотрела на Адама в упор. – И что вы обо всем этом думаете?

– Сам не знаю, – признался Адам, растерянно взглянув на старушку. – Я надеялся, что к этому времени он уже полностью оправится от удара. Однако врач говорит, что это вполне обычный случай, когда выздоровление затягивается и больной медленно восстанавливает силы. Мастер Ахмет уверен, что в ближайшие дни отец откроет глаза.

– А что вы думаете о моей госпоже, милорд? – пожелала знать вездесущая Мейбл.

– Я думаю, что она любит отца больше жизни, Мейбл. Я молю Господа о том, чтобы он поправился и они могли пожениться и жить вместе, – с чувством отвечал Адам.

– Теперь я вижу, что вы похожи на своего отца, – важно кивнула Мейбл. – Поначалу я и сама не верила, что это приведет к чему‑то хорошему. Я ведь заботилась о Розамунде с колыбели и старалась ее защищать, как могла, от любых обид. Ей повезло с мужчинами. И Хью, и Оуэн в ней души не чаяли. Но ее чувства к этим мужчинам не идут ни в какое сравнение с тем, что она испытывает к вашему отцу. Я в жизни не видывала подобной любви. И вряд ли такое встречается часто. Поглядеть на них вместе – все равно что в сказке побывать, милорд, – заключила старушка.

– Со своей стороны я могу сказать лишь одно: никогда в жизни мой отец не был таким счастливым, – добавил Адам. – Моя мать умерла во время родов, когда на свет появился я, но все говорят, что отец был к ней очень привязан. И до некоторых пор у него не возникало желания жениться. Однако когда он впервые заговорил со мной о твоей хозяйке, Мейбл, его лицо прямо‑таки светилось. Такова сила его любви. Его счастье можно было пощупать руками.

– Ну да, в точности как отец, – проворчала Мейбл, с улыбкой глядя на молодого человека. – Ну ладно, теперь ступайте по своим делам, а я присмотрю за вашим отцом, пока моя хозяйка отдыхает.

Адам улыбнулся, низко поклонился и вышел, оставив Мейбл у постели отца.

А Мейбл села в кресло и стала мрачно размышлять о том, в какой переплет угодила ее любимая Розамунда. Патрик Лесли как будто спал. Его дыхание стало более глубоким и ровным. Мейбл сокрушенно покачала головой. Прошло уже больше недели, а граф так и не пришел в себя. Есть ли еще надежда на то, что он поправится? Она устроит допрос с пристрастием этому иноземному врачу. Пусть только он явится проведать пациента. Мейбл поудобнее устроилась в кресле и продолжила неотрывно смотреть на графа Гленкирка. Бедняга!

Розамунда прилегла не раздеваясь, поскольку не собиралась спать долго. Но как только ее голова коснулась подушки, она тут же провалилась в глубокий сон, от которого очнулась только через двадцать четыре часа. Она открыла глаза, в спальне суетилась Люси, готовя для Розамунды ванну. Ванна уже стояла перед очагом, и над поверхностью горячей воды завивались струйки ароматного пара.

– Который час? – сонным голосом спросила Розамунда.

– Недавно перевалило за полдень, миледи, – отвечала Люси.

– И сколько я проспала? – тут же осведомилась Розамунда.

– Да почитай целые сутки, миледи. Мейбл велела приготовить для вас ванну, а уж потом будить, – сообщила Люси, присев в реверансе.

– Где Филиппа?

– Лорд Том повел ее в замок, миледи. Он сказал, что девочке давно пора быть представленной ко двору. – Люси не прочь была поболтать.

Розамунда поспешно встала с кровати, пересекла комнату и распахнула дверь в спальню, где лежал больной. Мейбл сидела у постели графа и вязала.

– Почему ты позволила мне так долго спать? – с трудом сдерживая досаду, спросила у няньки Розамунда. Первым делом она поспешила к постели больного, опустилась на колени и пощупала лоб. Он был прохладным. Никаких признаков лихорадки. – Теперь я буду сидеть возле него, – решительно заявила Розамунда.

– Нет, Розамунда Болтон. Теперь ты примешь ванну и приведешь себя в порядок. Никогда в жизни от тебя не разило потом так, как сейчас. Неужели тебе самой не противно? И волосы вымыть не забудь. А когда ты вымоешься и переоденешься в свежее платье, то сядешь за стол и как следует поешь. После этого, так и быть, я разрешу тебе посидеть возле твоего суженого, но не раньше!

Розамунда готова была накричать на Мейбл, но передумала. Какой смысл доказывать, кто из них главный? Тем более что никакой спешки нет. Патрик ни в чем не нуждается. У него нет лихорадки, и его ничто не беспокоит. Целые сутки он обходился без ее присутствия, и не случилось ничего непоправимого. Еще один час ситуацию не изменит.

– Да, Мейбл, – послушно произнесла Розамунда. Мейбл тихонько рассмеялась.

– Ну‑ну, я рада, что ты еще не забыла, что значит слушаться старших! – шутя поддразнила она свою воспитанницу.

Розамунда вернулась в свою комнату и с помощью Люси избавилась наконец от платья, в котором проходила почти десять дней. И только теперь осознала, что никогда в жизни не относилась с таким пренебрежением к своей внешности. Она даже удивилась, как это Тому хватило терпения промолчать. Ведь он был в этом смысле чрезвычайно щепетильным джентльменом. Розамунда забралась в дубовую ванну, и теплая ароматная вода ласково обняла ее тело, изгоняя из него усталость, которую прежде Розамунда даже не замечала. Она блаженно вздохнула.

– Люси, согрей полотенце перед огнем, – приказала Розамунда служанке, прежде чем начала намыливать свои пышные золотисто‑каштановые волосы душистым мылом.

Она сделала это несколько раз, и каждый раз Люси хорошенько промывала ее волосы чистой водой, а потом замотала их в полотенце и закрепила этот тюрбан на самой макушке. Теперь Розамунда могла вымыться сама. Она была неприятно удивлена, обнаружив, какая она грязная. Но ведь с самого приезда у нее не было свободной минуты, чтобы отряхнуть хотя бы дорожную пыль. Наконец, закончив мытье, Розамунда вылезла из ванны, и Люси тут же закутала ее в теплое полотенце.

– Дай мне щетку для волос, Люси, – приказала леди Фрайарсгейт, усаживаясь поближе к огню.

– Вот она, миледи. – Люси подала хозяйке густую щетку. Розамунда распустила волосы, старательно расчесала их и высушила у огня. Затем она надела свежее платье и со стыдом подумала про себя: а вдруг Патрик пришел бы в себя и увидел свою Розамунду грязной и нечесаной, ничуть не лучше какой‑нибудь уличной потаскухи? Розамунда старательно разгладила золотисто‑рыжий бархат своего нового платья. Собрав волосы в тяжелый узел на затылке, она закрепила их красивым золотым гребнем, а потом расправила на талии широкий кушак с золотым шитьем.

– Госпожа Мейбл велели вам покушать, миледи, – напомнила Люси. – Я уже сбегала на кухню и предупредила, что вы проснулись. Теперь мне стоит дернуть вот за этот шнурок, чтобы зазвенел колокольчик, и вам подадут обед. – И она сильно дернула за шнурок. – Очень удобное приспособление, не так ли, миледи?

– Да, очень удобное, Люси, – согласилась Роза‑мунда. – Пожалуй, нам стоит поломать голову над тем, нельзя ли провести такие шнурки у нас во Фрайарсгейте. Может, тогда ты не будешь часами торчать на кухне с поварихами?

– Ох, миледи! – Люси зарделась от смущения.

Лакей постучал в дверь и внес поднос с обедом. Передал поднос Люси, отодвинул ванну от очага и поставил на ее место небольшой столик, до сих пор остававшийся возле стены. Когда стол оказался перед креслом Розамунды, лакей забрал у Люси поднос и опустил на стол. Коротко поклонился и вышел из комнаты.

Розамунда принялась за еду. Она удивилась своему аппетиту, ведь за все время ее пребывания в Эдинбурге ей ни разу не захотелось поесть как следует. Повар приготовил для нее четыре крупные креветки, вываренные в белом вине. Она с удовольствием съела их, пока они были горячие. Затем пришла очередь сочного ростбифа и румяного пирога с крольчатиной. На соседнем блюде лежали грудка жареного каплуна, кусок окорока, артишоки и молодой горошек. Розамунда съела все до последнего кусочка, аккуратно подбирая хлебом соус с тарелки. Под конец она доела и хлеб, щедро намазав его маслом. Люси круглыми от удивления глазами следила за тем, как хозяйка поглощает все это обилие пищи, а когда Розамунда освободила все тарелки, убрала поднос в буфет и добавила в ее кубок сладкого вина.

Розамунда позволила себе еще несколько минут посидеть в кресле у огня, а потом решительно встала.

– Теперь мне пора к графу, – сказала она и пересекла комнату, направляясь к двери.

– Ага, вот теперь ты похожа на приличную даму, чистая и свежая, – довольным тоном произнесла Мейбл, заметив входящую в спальню Розамунду. – Сегодня граф все время ворочается, но это оттого, что у него прибавилось сил. – Нянька встала. – Пора и мне отдохнуть. Годы уже не те, дитя мое.

Розамунда крепко обняла Мейбл и сказала:

– Спасибо тебе!

– Это еще за что? – добродушно заворчала Мейбл. – Ты моя хозяйка, мое дитя. Ты позвала меня, и я пришла. Я всегда буду рядом, когда понадоблюсь тебе, Розамунда.

– Но я знаю, что ты терпеть не можешь переезды – так же, как когда‑то не любила их я.

– Что верно, то верно, милая, – усмехнулась Мейбл. – Но эта поездка оказалась не такой утомительной, как путь до Лондона. И к тому же я давно хотела посмотреть на Эдинбург. – Старушка ласково похлопала свою воспитанницу по плечу.

Розамунда вернулась к постели графа и ощупала его лоб. Лихорадки не было. Она ласково провела рукой по темным волосам Патрика, он шевельнулся и вдруг резко открыл глаза. Его рука взметнулась и схватила Розамунду за запястье. Она не удержалась и вскрикнула от удивления.

– Мейбл! – позвала она няньку. – Пошли за Адамом Лесли! Граф приходит в себя!

Мейбл опрометью бросилась из спальни больного в коридор, на ходу призывая Адама:

– Милорд! Милорд! Ваш отец приходит в себя! Идите скорее!

Сын Патрика находился в это время в холле внизу и взлетел наверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Он едва не сбил с ног старую няньку, стремясь как можно скорее оказаться у постели больного.

Граф Гленкирк рассеянно обвел взглядом комнату и задержал взгляд на сыне.

– Адам! Что случилось? – невнятно спросил Патрик.

– Ты был болен, отец, – ответил Адам. – Но я надеюсь, что теперь благодаря Розамунде все будет хорошо. Она все десять дней ни днем, ни ночью не отходила от твоей постели.

– Розамунда?.. – недоуменно повторил граф.

– Да, Патрик, любовь моя, это я! – проговорила Розамунда, чуть не плача от счастья.

Патрик еще сильнее смешался и сказал:

– Мы знакомы, мадам?

При этих словах Розамунда вздрогнула, словно чья‑то невидимая холодная рука стиснула ее сердце мертвой хваткой. Она больше не могла сдерживать горькие слезы и, резко оттолкнувшись от кровати, выскочила из спальни.

– Он меня не узнал, – шептала Розамунда, глядя отрешенным взглядом куда‑то в пространство.

Мейбл взяла ее за руку и стала горячо убеждать:

– Детка, мавр ведь нас предупреждал, что после того, как граф очнется, память может вернуться к нему не сразу, а медленно и по крупицам. Он же едва успел открыть глаза. Лорд Адам – его сын, а потому нет ничего удивительного в том, что его он вспомнил первым. Не убивайся ты раньше времени!

– Я не перенесу, если Патрик меня не вспомнит! – в отчаянии выкрикнула Розамунда.

– Ты перенесешь все, что должна перенести! – резко оборвала ее Мейбл. – И никуда не денешься! Вспомни, разве кто‑нибудь посмел бы назвать тебя трусихой? Дай графу время окончательно прийти в себя. Не может быть, чтобы он совсем утратил воспоминания о тебе, ведь ты была так дорога ему!

Розамунда шумно вздохнула и сказала:

– Надо послать за мастером Ахметом.

– Согласен, – произнес Адам, выходя из спальни. – Отец все еще очень слаб и растерян. Теперь, когда он снова в сознании, ему необходимо восстановить силы. Все будет хорошо, Розамунда! – Адам взял леди Фрайарсгейт за руку, стараясь ободрить.

Прикосновение этих больших горячих рук окончательно лишило Розамунду выдержки. Она, впав в полное отчаяние, зарыдала в голос, повторяя при этом:

– Я умру, если Патрик меня не узнает!

Адам ничего ей не сказал. Да и что он мог сказать? Он хорошо помнил о том, что сказал мастер Ахмет. Что память к его отцу может вернуться полностью, может – частично, а может и вообще не вернуться. Ему самому не терпелось выяснить как можно точнее, в какой степени сохранилась память у лорда Гленкирка. Адам чувствовал бессилие Розамунды, ее отчаяние и боль. Он привлек ее к себе и крепко обнял. Не может быть, чтобы отец не вспомнил женщину, которую так сильно любил.

А Розамунда в какой‑то момент вдруг подумала о том, что это объятие Адама почти не отличается от того, как обнимал ее когда‑то Патрик. Она еле слышно вздохнула, представив себе, что вот сейчас поднимет голову – и окажется, что она в объятиях Патрика. Он ласково улыбнется ей и поцелует в губы.

– Патрик… – сорвалось с ее трепетных губ.

– А ну хватит реветь! – послышался резкий возглас Мейбл.

Розамунда моментально очнулась и увидела себя в объятиях Адама. Он искренне старался ее утешить. Она должна была стать его мачехой. Розамунда еще несколько раз всхлипнула, прежде чем окончательно успокоиться. Осторожно освободившись из объятий Адама, она еле слышно промолвила:

– Простите, я не должна была поднимать такой шум. Спасибо, Адам, за вашу доброту.

Розамунда выпрямилась, расправила плечи и твердым шагом направилась к себе в комнату.

– Вы дадите мне знать, когда придет врач? – попросила она, обращаясь к сыну Патрика.

Он молча кивнул, не в силах что‑либо сказать. Он еще не пришел в себя от тех чувств, которые испытал, держа в объятиях возлюбленную отца. Адам вдруг подумал, что только присутствие в комнате Мейбл удержало его от дерзкой попытки покрыть поцелуями заплаканное лицо Розамунды.

– Это вполне естественная реакция, милорд. Любому нормальному мужчине захочется утешить красивую женщину, коли она так жалобно плачет, – сказала Мейбл, словно подслушав его мысли.

– Но я хотел поцеловать ее, – тихо промолвил Адам.

– Ну а как же не хотеть! – невозмутимо отвечала Мейбл. – Самое обычное дело. Хорошенькая женщина плачет от горя. И мужчине обязательно захочется ее поцеловать, чтобы утешить. – Мейбл легонько похлопала Адама по руке.

– Она же невеста моего отца! – произнес он, простонав.

– Тем более вы не могли остаться равнодушным к ее слезам, – заключила Мейбл. – Ну а теперь, Адам Лесли, пошлите наконец за доктором да выкиньте эти свои мысли из головы. – Она вежливо выпроводила мужчину из комнаты и вернулась к своему месту у изголовья графа Гленкирка. Он спал сном выздоравливающего человека. Дай Бог, чтобы он узнал Розамунду, когда снова проснется, подумала про себя Мейбл. Бедняжке и без того досталось в жизни…

В комнату вошел врач, и в этот момент граф проснулся.

– Он все еще слишком слаб, – сообщил мастер Ахмет, – но я твердо могу заверить вас, что худшее уже позади. Король будет рад услышать от меня эту новость.

– А что с его памятью? – спросил Адам. – Судя по всему, она пока не восстановилась полностью.

– Память еще может вернуться, а возможно, и нет, – неопределенно ответил мавр.

– Патрик не вспомнил меня! – в отчаянии вскричала Розамунда и с надеждой посмотрела на мавра.

Его темные глаза были полны искреннего сочувствия.

– Я не могу себе представить, чтобы мужчина был способен забыть такую женщину, как вы, мадам, но не исключена возможность, что он вас так и не узнает. Впрочем, учтите и то, что он только‑только пришел в себя. Дайте ему еще немного времени. – Мавр повернулся к Адаму и добавил: – Милорд, я полагаю, что теперь могу сократить свои визиты до одного раза в день.

Он поклонился всем присутствующим и вышел.

Когда Том привел из дворца Филиппу, малышка была буквально переполнена впечатлениями от увиденного там.

– Королева сказала, что я похожа на тебя в те дни, когда вы только познакомились, мама! – сообщила она.

Розамунда лишь рассеянно улыбнулась в ответ и вяло пробормотала:

– Конечно, доченька.

– Скачи‑ка ты лучше к Люси, козочка, и расскажи ей обо всем, что видела, – посоветовал Том, заметив подавленное настроение кузины. Как только Филиппа выбежала из комнаты, он спросил Розамунду: – Что случилось, милая моя? На тебе лица нет!

– Патрик очнулся, – отвечала она убитым голосом.

– Так ведь это чудесно! – воскликнул лорд Кембридж.

– И он меня не узнал, – с дрожью в голосе добавила Розамунда.

– А вот это совсем не чудесно, – отозвался Том.

– Том, что мне теперь делать? – в растерянности вопрошала Розамунда. – Я же не могу выйти за человека, который меня не узнает!

– Я видел, как из дома выходил врач, когда мы с Филиппой вернулись, – заметил Том. – Что он говорит по этому поводу?

– Он говорит, что Патрик может вспомнить меня, а может и не вспомнить. Господь свидетель, я этого не переживу! Я умру от горя! Я умру без него!

Том шумно вздохнул. Он помнил, как Розамунда с Патриком в один голос повторяли, что с самой первой встречи их не покидало мрачное предчувствие разлуки. До сих пор он не относился к этим словам всерьез и считал, что Розамунда слишком все драматизирует, однако в свете последних событий начинал думать, что предчувствия их не обманули. Это потом, когда их страсть укрепилась настолько, чтобы влиять на ясность рассудка, им удалось поверить в то, что они могут остаться вместе навсегда. И вот теперь такой удар судьбы! Предсказанный ими самими и в то же время неожиданный в своей жестокости. Лорд Кембридж просто не знал, как утешить бедную кузину.

– Королева сказала, что желает тебя видеть, – произнес он наконец.

– Я не могу сейчас идти во дворец! – в раздражении выкрикнула Розамунда.

– Но ты же не можешь просто взять и уехать из Эдинбурга, не выразив королю и королеве свое почтение. Маргарита терпеливо ждала твоего визита и не сердилась, поскольку знала, что Патрик болен. Но врач наверняка сообщит королю о том, что сегодня граф пришел в себя. Значит, королева решит, что ты на днях явишься с визитом, и именно так ты и сделаешь, Розамунда. Филиппа очаровала их обоих. Она сидела на ковре в личном кабинете ее величества и играла с маленьким принцем, который уже учится ходить. Сегодня ему исполнился год. Твоя дочь, как только узнала об этом, без колебаний сняла с шеи золотую цепочку и надела ее на принца Якова.

– Этот поступок по достоинству оценили их величества. У Филиппы есть явное умение найти подход к великим мира сего. Мне кажется, нам следует как можно скорее представить ее ко двору Генриха Тюдора. Нисколько не сомневаюсь, девочка моя, что там для нее найдется достойный супруг.

Розамунда, казалось, не слышала, о чем говорил кузен. Она сидела напротив с отсутствующим взглядом и все время повторяла одно и то же:

– Он меня не узнал.

– Наберись терпения! – ласково посоветовал Том. Он почти физически ощущал боль, терзавшую бедное сердце Розамунды. – Наберись отваги! Ты же всегда была храброй!

– Но я люблю его, Том, – слабым голосом отозвалась леди Фрайарсгейт. – Я еще никогда никого не любила так, как люблю Патрика. И не думаю, что смогу полюбить кого‑то другого. Если он так и не вспомнит обо мне, не вспомнит о нас – что я буду делать?

– Подумаем об этом тогда, когда придет время, кузина, – посоветовал Том. – Больше мы ничего не можем сделать.

Розамунда слабо кивнула.

Поначалу у нее не было сил ухаживать за графом. Но Том с Адамом убедили ее, что Патрику пойдет только на пользу то, что она будет проводить с ним как можно больше времени. Однако это давалось Розамунде нелегко. Граф по‑прежнему не узнавал ее и обращался с ней как с чужой. Он был подчеркнуто вежлив, но равнодушен.

– Вы умудрились порядком напугать нас всех, милорд, – сказала Розамунда однажды вечером. Апрель уже был на исходе. – До сих пор удивляюсь, что заставило вас все‑таки открыть глаза и очнуться. Мы уже почти утратили надежду.

– Я почувствовал запах белого вереска, – ответил Патрик. И Розамунда вспомнила, что в тот день приняла ванну и вымыла волосы любимым мылом с ароматом белого вереска.

– Вы почувствовали запах? – переспросила Розамунда.

– Это ваш запах, – заметил граф.

– Да, мой. – Розамунда кивнула и вспомнила, что Патрику всегда нравился запах белого вереска.

– Но в тот день он был особенно сильным, – продолжал граф.

– Тогда я только что приняла ванну, – ответила Розамунда.

– Мой сын сказал, что мы с вами собирались пожениться, – неожиданно добавил граф Гленкирк.

– Да, это верно, – медленно произнесла Розамунда, растерянно посмотрев на него.

– И вы все еще хотите выйти за меня, мадам? – полюбопытствовал граф.

– Как я могу выйти за мужчину, который даже не помнит, кто я такая? – с горечью спросила Розамунда. – Если ваша память не восстановится, милорд, ни о какой свадьбе не может быть и речи.

– Разве вы не хотите стать графиней? – снова спросил Патрик.

Розамунда нарочито рассмеялась, чтобы скрыть невольно навернувшиеся на глаза слезы.

– Я собиралась замуж не для того, чтобы стать графиней, милорд. И прежде чем вы зададите следующий вопрос, спешу заверить, что собиралась замуж не ради денег – их у меня достаточно. Точно так же, как и вы хотели жениться на мне не ради приданого.

– Так почему же мы решили пожениться? У меня взрослый сын и двое внуков. Я больше не нуждаюсь в наследниках, – резонно заметил граф.

– Вы и не можете больше иметь наследников, милорд. Болезнь умертвила ваше семя много лет назад. Мы хотели пожениться, потому что любили друг друга, – сказала Розамунда. Слезы готовы были вот‑вот брызнуть из ее глаз.

– Чтобы я на старости лет вдруг влюбился? – Патрик готов был рассмеяться, но заметил, что его слова неприятно поразили прелестную сиделку, и, смутившись, добавил: – Простите, мадам. Просто у меня не укладывается в голове, что мужчина в моем возрасте мог бы всерьез влюбиться в красивую молодую женщину. И вы ответили на мою любовь?

– Да, ответила, – горделиво вскинув голову, сказала Розамунда. – Всю зиму мы провели вместе, и вы вернулись со мной на лето во Фрайарсгейт. Там мы решили пожениться. И еще решили, что будем проводить в моем поместье весну, лето и половину осени, а ближе к зиме переезжать в Гленкирк. Вы считали, что Адам во время вашего отсутствия показал себя хорошим хозяином и он вполне мог бы обойтись без вас.

– Хотя вы так говорите и я вам верю, все равно это не укладывается у меня в голове. Я ничего не помню, – признался Патрик.

– И вы не помните, как в прошлом году по просьбе короля ездили в Сан‑Лоренцо? – спросила Розамунда.

– Нет, не помню, – в растерянности произнес Патрик. – Я бы ни за что на свете не вернулся в Сан‑Лоренцо, ведь это то самое место, где у меня похитили мою дорогую дочку Жанет. Нет. По своей воле я не поехал бы в Сан‑Лоренцо.

– И все же вы это сделали, потому что так пожелал ваш король, а вы всегда были его преданным слугой, – возразила Розамунда. – Там мы провели чудесную зиму и начало весны. Наши слуги, Дермид и Энни, поженились там с нашего благословения.

– Дермид Мур женился?! – искренне удивился граф. – А что понадобилось от меня Якову Стюарту? Зачем он посылал меня в Сан‑Лоренцо?

– Мой король вынуждал вашего короля стать членом так называемой «Священной лиги». Поскольку изначально этот союз замышлялся против Франции, ваш король не собирался в него вступать. Он отправил вас в Сан‑Лоренцо в надежде, что вам удастся ослабить союз, переговорив с посланниками Венеции и Священной Римской империи, – пояснила Розамунда.

– И мне это удалось?

– Нет. Хотя король Яков с самого начала не надеялся на успех, он считал своим долгом предпринять все возможное, чтобы предотвратить войну. По дороге домой мы заехали в Париж. Вы получили аудиенцию у короля Людовика Двенадцатого и заверили его в том, что король Яков не собирается нарушать слово, данное Франции. И вы ничего не помните? – заключила свой пересказ Розамунда.

– Ничегошеньки, мадам, – покачал головой Патрик. – Я все еще с трудом верю в то, что набрался храбрости туда вернуться.

– Вы очень не хотели ехать в Сан‑Лоренцо, – напомнила Розамунда, – но все же мы отправились туда и были счастливы там.

Повисло долгое неловкое молчание.

– Мне очень жаль, мадам, но память сыграла со мной жестокую шутку, – наконец извиняющимся тоном произнес граф.

– Вы можете назвать последние события из тех, которые помните, милорд? – спросила Розамунда.

Патрик снова отрицательно покачал головой.

– Кажется, я вспоминаю себя в Гленкирке, – неуверенно произнес он, а потом спросил: – Какой сейчас год?

– По христианскому календарю сейчас апрель, милорд, тысяча пятьсот тринадцатого года, – ответила Розамунда. – И мы не в Гленкирке, а в Эдинбурге.

Граф выглядел искренне удивленным.

– Тысяча пятьсот тринадцатый… – повторил он. – А мне казалось, что сейчас тысяча пятьсот одиннадцатый год, мадам. Похоже, я и не заметил, как потерял два года жизни. Но все‑таки я помню почти все основные события.

– Что ж, я рада за вас, милорд, – еле слышно промолвила Розамунда и часто‑часто поморгала, пытаясь избавиться от слез, застилавших глаза. Слезами горю не поможешь.

– Как вы считаете, когда я наберусь сил для того, чтобы вернуться к себе в Гленкирк? – спросил снова граф.

– Об этом лучше меня знает мастер Ахмет, – ответила Розамунда.

– Не по душе мне этот темнокожий, – заметил Патрик. – Когда‑то темнокожий слуга выдал мою дочь работорговцам.

– Он на самом лучшем счету у короля Якова, – заметила Розамунда. – Сам король прислал его, когда узнал, что вы заболели. И его метод лечения, и советы заслуживают самой высокой оценки. – Розамунда поднялась с кресла. – Милорд, мне кажется, что сейчас вам лучше отдохнуть. Я оставлю вас на время.

– Со мной обращаются как с дряхлым стариком, – недовольно проворчал граф. – И вам, мадам, наверняка не терпится от меня отделаться. Когда я смогу подняться с постели?

– Об этом мы тоже спросим у мастера Ахмета. Сегодня он придет, чтобы проведать вас. – С этими словами Розамунда вышла из комнаты. Задержавшись в коридоре, она перевела дух. Память о двух последних годах жизни не восстановилась, и ее надежда на воссоединение с Патриком стала угасать. На душе стало холодно и пусто. Такой одинокой Розамунда, не чувствовала себя никогда в жизни. Слова Патрика о том, что ей якобы не терпится от него отделаться, ранили ее в самое сердце.

Двадцать девятого апреля Филиппе Мередит исполнилось девять лет. Графу Гленкирку позволили спуститься к общему столу. Он уже несколько дней совершал небольшие прогулки по комнате, и с каждым часом его силы прибывали. Филиппа стала стесняться его присутствия, ведь этот человек обращался с ней как с незнакомкой. Это не укладывалось у нее в голове, однако ее манеры оставались безукоризненными. Из‑за случившихся неприятностей все забыли, что тридцатое апреля – день рождения самой Розамунды.

Пора было подумать о том, чтобы отцу и сыну Лесли вернуться в Гленкирк, а Розамунде с ее родными – во Фрайарсгейт. Лорд Кембридж сопровождал свою кузину, когда она отправилась засвидетельствовать свое почтение королеве. Маргарите Тюдор к тому времени уже доложили в подробностях о том, что случилось с графом Гленкирком. Королева встретила старую подругу с распростертыми объятиями и повела в личный кабинет. Она понимала, что нет таких слов, которые могли бы утешить Розамунду, унять ее душевную боль. Оставшись наедине, женщины просто молча обнялись.

– Я буду молиться о том, чтобы тебе не довелось изведать той боли и горечи, какую испытала я, – произнесла наконец Розамунда.

– Граф так ничего и не вспомнил? – спросила в свою очередь королева.

– Он помнит почти все, кроме последних двух лет жизни. Мастер Ахмет считает, что со временем его память восстановится полностью. Это единственное, на что я еще могу надеяться, Мег.

– Я буду молиться и за него, и за тебя, дорогая Розамунда! – с чувством произнесла королева.

– Кормилица принесла принца Якова – упитанного розовощекого малыша, – чтобы показать леди Фрайарсгейт. Розамунда не заметила в нем ни малейшего сходства с Тюдорами. Отсидев положенное приличием время, она попросила у королевы разрешения покинуть Эдинбург.

– Скоро будет война, – предупредила королева. – Побереги себя, Розамунда!

– Ты действительно так считаешь? – встревожилась леди Фрайарсгейт.

Королева кивнула и, тяжело вздохнув, сказала:

– Мой брат не слушает ничьих советов. Его упрямство не доведет до добра. Он поставил короля и Шотландию в безвыходное положение. Вряд ли армия дойдет до вашей глуши, но все же будь начеку. – Королева сняла с пальца перстень и протянула его Розамунде: – Если все‑таки шотландские отряды перейдут границу, покажи им этот перстень и скажи, что его подарила тебе королева Шотландии в знак того, что запрещает трогать твое поместье.

В глазах Розамунды стояли слезы.

– Благодарю вас, ваше величество, – произнесла она, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Проклятие! В последние дни у нее глаза постоянно на мокром месте! Две женщины обнялись на прощание, и Розамунда покинула королевскую резиденцию.

Поиск по сайту: