Визит Вилы в Дубовую крепость

Стены Дубовой крепости подрастали. Молодые дубки встали уже по пояс, и пришло время посеять внутренний ряд. Дубовые ветви создали основу для настенной галереи, но ветвям нужны были подпорки. Их можно сделать более тонкими и вложить другие свойства. Мы выбрали яблони. Они не будут смыкаться стволами, а лишь поддержат дубовые ветви и образуют сквозную галерею. А вот для башен яблоня все же мелковата. Даже волшебникам не заставить её взобраться на такую высоту. Придётся взять дерево попроще, например, рябину. И яблоня, и рябина - тонкокожие и слабые деревья. Но зато в случае осады они будут кормить своих защитников. Живые деревья горят с неохотой, не то, что мёртвая и сухая древесина, из которой строят люди. Деревья поделятся своими силами с эльфийскими магами, когда будет в том нужда. А как прекрасны яблони в пору цветения!

…Я проснулась с ощущением праздника. Так бывает. Ещё и глаза не успеешь открыть, а радость уже пробивается в тебя, щекочет ресницы солнечным светом, наполняет чутье цветочными запахами, кружит голову бодростью. Хватит спать, ведь мир так прекрасен!

Первое тёплое прикосновение ребёнка у груди. Малыш, оказывается, уже не спит, смотрит широко открытыми глазёнками вверх, где колышется шёлковый полог. Я приподнялась на локте и заглянула ребёнку в глаза. Сынишка радостно загукал.

Я осторожно повернулась к спящему рядом мужу. Как редки, как дороги эти мирные рассветы, так что хочется остановить мгновение: стой, судьба, большего счастья уже не будет! Мне припомнился свой же шутливый вопрос: когда он только спит этот Спящий? Вчера он опять пришёл глубоко за полночь, обнял меня нежно. И я в ответ потянулась к нему, не открывая глаз, пальцами и ладонями гладила его кожу, целовала, тычась вслепую как новорождённый щенок, и заснула, устроившись уютно не его широкой груди, в кольце сильных рук.

Нукума спал. Его дыхание тянулось едва заметно, он выглядел спокойным и умиротворённым, и лишь вызывающе вздёрнутая верхняя губа придавала лицу совсем мальчишеское выражение. Длинные волосы слегка кудрявились, и я провела рукой по этим непослушным завиткам, и улыбнулась тому, что он не проснулся от лёгкого движения. Пусть спит. Так многое держит он на своих плечах, что каждый миг отдыха драгоценен.

Я решительно вылезла из постели, сполоснула лицо из чаши с водой и села покормить малыша у входа в шатёр. Солнце уже приподнялось над горизонтом и резкими косыми лучами пронзало прохладный утренний воздух. От подножия холма тянуло речной сыростью, над голубеющим озером неспешно растворялся утренний туман, а в лесу звонко перекликались птицы. Лагерь ещё только просыпался. Со стороны полевой кухни доносится звяканье посуды. Там сменившиеся караульщики тихо переговаривались за кружкой горячего чая. Я слышала, как поют заклинатели деревьев. Мелькнуло мгновенное сожаление о том, что я не с ними. Как хорошо, наверное, петь для деревьев тихой ночью при лунном свете, и как хорошо петь, встречая рассвет.

Что-то заставило меня взглянуть на восток, туда, где солнце резкими косыми лучами освещало песок побережья. По склону холма поднималась женщина, и я могла бы поклясться, что ещё минуту назад там никого не было. Перед глазами все закружилось в водовороте предчувствий. На меня хлынуло прорицание, но странное, какого со мною ещё не случалось. Будущее не открылось, но и угрозы не было. Как была, с ребёнком на руках, я поднялась навстречу гостье. За мною потянулись другие эльфы.

Почему никто не поднял тревогу? Откуда было известно, что гостья не враг нам? В тот момент это казалось очевидным, как восходящее солнце, и ясным, как небо над головой. Женщина приблизилась, она шла величественно и в то же время легко. Когда я взглянула в ее глаза глубокого жёлто-зелёного цвета, как свет солнца, что проникает сквозь едва распустившиеся листья, то узнала её по изображениям, что украшали святилища Великого леса, по образу, который передавался из уст в уста в рассказах и песнях.

Ее округлые губы улыбнулись:

- Проси меня.

Я опустилась на одно колено, и все мы склонились перед нею.

- Мы просим твоего благословения, Ясноцветущая, Подательница жизни. Мы, плоть от плоти леса, просим защиты твоих ветвей, силы твоих вод, мудрости твоих корней и света твоих глаз, чтобы сохранить надежду.

- Пусть корни и ветви защитят вас, - ответила Вила и запела. Её голос, как звук струны в шорох прибоя врезался в ту мелодию, которую тянули заклинатели деревьев. И если до сих пор я думала, что наша песня прекрасна и сильна, то сейчас я поняла, как несовершенны были наши потуги, сравнимые с детским лепетом перед звонким стихом. Так несовершенна дудка пастуха перед мастером-флейтистом. Песнь Вилы вызывала восхищение, и полностью захватила мой ум, и лишь через некоторое время, на границе слуха, до меня донеслось странное поскрипывание и шорох. Земля пузырилась. Из неё лезли и тянулись вверх только что посаженные ростки рябин и яблонь. Со звоном лопались почки, выбрасывая молодые листья. Побеги тянулись ввысь, дрожа и извиваясь как змеи. Внешний ряд уже подросших молодых дубков тоже бросился в рост. Стволы гудели от напряжения, стремясь угодить Хозяйке Жизни. Они уходили вверх, отделяя нас от остального мира, закрывая собой озеро, лес и реку. К чести заклинателей деревьев, никто не оставил свои посты, заворожённые колдовством. Как утлая лодчонка, оседлавшая штормовую волну, как чайка, подхваченная ураганом, заклинатели продолжали петь, не давая деревьям ветвится раньше срока, и направляя стремительный рост ветвей, как этого требовал замысел. Я чувствовала, как напряжено их внимание, как они вкладывают всю свою силу, пытаясь удержаться на волне творения. Не осмелясь послать свой голос в эту бурю, я обратилась к сородичам:

- Помогите заклинателям все, кто может!

Меня услышали и откликнулись. Теперь моему внутреннему взору казалось, что вокруг холма сложилось огненное колесо, где из центра многими ниточками лились ручейки живой силы, а на ободе горели двенадцать звёзд, собирая и изливая силу в круг стен. А рядом бушевал ураган, солнечный ветер, стремительный горный поток, ярость самцов, по весне бьющихся за самку, сладкий мёд вожделения, безумие любовной болезни, наслаждение до стона, до крови, до разорванной глотки, тёмное безумие похоти у корней, и торжественный гимн ветвей, взметнувшихся в небо. Я сама изнемогала от тёмного женского животного желания почувствовать на себе тяжесть самца, вонзающегося в моё лоно, стать кобылицей, на которую навалился жеребец, волчицей в пору течки, за которую дерутся вожаки. Ноги подкосились, и я опустилась на землю. Надо смотреть вверх, не вниз, только вверх, туда, где гибкие ветви заслоняют солнце. Почему солнце так высоко, ведь только что было утро?

Внезапная тишина ударила по нервам. Над головой раскачивались ветви деревьев, впереди взгляд упирался в колоннаду гладкокожих коричневых стволов, а за ними виднелась сплошная стена серой дубовой коры, надёжным заслоном окружившая вершину холма. Слух постепенно возвращался. Вот шелест ветвей, лай собак, удивлённые восклицания в лагере. И появилось нечто новое – лепет ручья, прыгающего по камням. Рядом поднимались с земли те, кто вместе со мной вышел приветствовать Вилу, и кого, как и меня бросило наземь последним аккордом волшебной музыки. Но самой Вилы уже не было с нами. Я подошла к роднику, пробившемуся на том месте, где она стояла, и зачерпнула ладонью прозрачной зеленоватой воды, как будто опять посмотрела в глаза богине.

Поиск по сайту: