Глава 9. Йона Уизард замер и стоял тихо, не шевелясь

Йона Уизард замер и стоял тихо, не шевелясь. Здесь, в Музее мадам Тюссо, были собраны все, кто был значимой личностью в последние двести лет. Они были запечатлены в виде восковых фигур в натуральную величину, которые олицетворяли бессмертие их славы или просто памяти о них. На самом деле фигура Йоны была еще не готова, и поэтому в данном случае совершенно живой и здоровый Йона изображал самого себя. Было утро, и двери музея открылись лишь некоторое время назад. Однако залы очень скоро начали наполняться туристами и их восторженными возгласами: «Они совсем как настоящие!»

Пройдет еще несколько минут, и фигура Йоны зашевелится, сначала едва заметно, может быть, он просто сдвинет брови, потом исполнит целый танец, и наконец заиграет музыка, и он начнет петь. Все вокруг завизжат от радости, соберется целая толпа. Может быть, кто‑то из девчонок даже упадет в обморок.

Такая любовь публики приносила ему только радость и огромное удовольствие. Для этого он, честно говоря, и жил. Но только не сегодня… сегодня это вызывало в нем отвращение.

Сегодня его представление было не для публики, не для шоу, не для рекламы новых альбомов или энергетических напитков, книжек‑раскладушек или нового бренда модной одежды. Вообще ни для чего, что составляло огромную развлекательную империю Йоны Уизарда. Нет. Сегодня он был просто приманкой для посетителей музея и отвлекающим маневром. Он здесь был «на подпевке». Пока он отвлекал публику, его мать, Кора Уизард, должна была в другом зале исполнять главную партию – а точнее, вынуть незаметно для всех из туфли Уильяма Шекспира предполагаемый ключ. А на случай провала основного плана у нее был с собой целый баллон отравляющего газа. А еще у нее были дымовые шашки. А также пистолет.

«Кто‑нибудь обязательно пострадает, – думал Йона. – Кто‑нибудь может и погибнуть. И этот кто‑нибудь может оказаться моим поклонником. И в этом буду виноват я».

И Йона ничего не мог изменить и как‑то помешать планам своей матери. Она шантажировала его. Шантажом она вынудила его остаться в гонке за ключами и во всем идти у нее на поводу.

Она была в ярости от того, что он вышел из потасовки в «Глобусе» с пустыми руками. И не могла простить ему этого.

– Тебе, совершенно очевидно, не нужен самый большой приз за всю историю человечества, – говорила она ему. – И тебе, совершенно очевидно, требуется какой‑то новый стимул для этого.

– Нет, мам, я попытался, но просто… мы же не Люциане. Я хотел одержать победу другим путем. Как потомок Януса. Я могу рассказать тебе…

– Но это же не получилось, правда? Поэтому я больше не хочу слышать о подобных глупостях. – Она улыбнулась ему, не разжимая губ. – Я знаю, как надо действовать, чтобы все получилось.

И после этого она сама вызвала полицию. Она сама привезла его в полицейский участок и заставила встать в один ряд с подозреваемыми перед свидетелями беспорядков в «Глобусе».

– Теперь ты понял, перед каким выбором ты стоишь? – сказала она. – Или ты выполняешь мои приказы. Или тюрьма.

Йона думал об этих словах и чувствовал, что еще чуть‑чуть – и он больше не сможет стоять на месте.

Ну как его посадят в тюрьму? Это просто невозможно! Но отец очень просто и ясно изложил ему все, что способен с ним сделать любой маленький, продажный пиарщик. А именно:

Телевизионные шоу будут запрещены.

Концерты отменены.

Контракты с музыкальными студиями разорваны.

Майки с его логотипом брошены на 75‑процентную распродажу. Или даже сметены с полок и ликвидированы как невостребованный покупателем товар.

Такого Йона вынести не мог. Чтобы никому, ни одному человеку на свете не нужны были его майки, его музыка, его телешоу… и он сам.

Но если Йона согласится с условиями своей матери, его родители все устроят. И предотвратят неминуемую катастрофу.

Вот мать подала ему с другого конца зала сигнал. Йона незаметно поднял бровь. И девчушка, которая во все глаза смотрела на его «восковую фигуру», подскочила от неожиданности и взвизгнула на весь зал. Йона запел и начал танцевать. И все пошло по плану – восторг поклонников, толпа народу и даже падающие в обморок девушки.

Но никакой радости ему это не принесло. Наоборот, он чувствовал во всем только фальшь и собственную ложь. Ему было противно, невзирая на то, что его матери не пришлось прибегнуть к отравляющему газу, дымовым шашкам и оружию.

Когда все закончилось, Йона, как в тумане, сел на заднее сиденье лимузина и даже ни разу не взглянул на своих поклонников, которые, как всегда, кольцом окружили его автомобиль.

– Мама тебе наверняка уже звонила. Ты все сделал? – спросил он у своего отца.

Бродерик согнулся над своим «Блэкберри» и, не отрываясь от него, ответил:

– Есть проблема. Одна из свидетельниц никак не хочет взять назад свои показания. И настаивает на своем.

– Ну так заплатите ей.

Бродерик наконец впервые посмотрел на своего сына.

– Она говорит, что ей не нужны наши деньги.

– Всем нужны деньги, – ответил Йона, постепенно обретая былую самоуверенность. – Дай ей больше.

Он снова почувствовал близость со своим отцом, с которым их объединяла общая убежденность, что от хороших денег никто никогда не отказывается.

Но Бродерик только покачал головой.

– Ей ничего не надо. Но… она говорит, что готова поговорить с тобой, если мы не против.

– А, это одна из них, – рассмеялся Йона. – Так бы сразу и сказал, йоу.

Это просто одна из тех поклонниц, которые готовы отдать все, включая деньги, лишь бы встретиться с ним лично.

Это он уважает. Ему как раз этого сейчас не хватает.

Прошло около получаса, и их автомобиль остановился около старой обшарпанной гостиницы.

– Просто постарайся очаровать ее, – сказал на прощание Бродерик.

Но что‑то в его взгляде заставило Йону насторожиться.

– Знаю, – холодно ответил Йона. – Порезвимся. Как обычно.

Они вошли в гостиницу.

– У моего сына назначена встреча с одним из ваших постояльцев. Где у вас гостиная? – обратился Бродерик к портье.

Портье показал им на несколько разнокалиберных облезлых кресел.

Йона мурлыкал себе под нос: «Йоу, йоу, фанаты вы мои дорогие…», но вдруг замолчал.

Напротив него в кресле сидела старенькая сухонькая дама.

Волосы ее были седыми, как снег.

Лицо ее было испещрено морщинками, словно она никогда в жизни не слышала о пластической хирургии.

Она сжимала на коленях дешевую сумку, явную подделку какой‑нибудь старомодной модели вроде той, что была у королевы Елизаветы, когда Йона имел честь видеться с ней лично.

Одета она была в коричневый синтетический – как это называется? – кажется, брючный костюм.

– Йона… э‑э‑э… познакомься, это Гертруда Плюдерботтом, – представил ее Бродерик.

Старушка поджала губы.

– Называйте меня мисс Плюдерботтом, – сказала она старушечьим трескучим голоском.

Казалось, взгляд ее был прикован сразу и к Бродерику, и к Йоне. Как это у нее получается?

– Кажется, мы договаривались, что я встречусь с Йоной наедине, – обратилась она к Бродерику.

– Э‑э‑э… хм… да… ох, Йона, я буду ждать в машине, – сказал Бродерик и был таков.

Йона рухнул в кресло рядом с мисс Плюдерботтом.

– Че слышно, йоу, – начал он.

Мисс Плюдерботтом прищурилась и стала еще страшнее.

– В целях культурного диалога между двумя людьми я позволю себе рассматривать эту сентенцию как выражение того, что вам приятно со мной познакомиться и вы желаете поинтересоваться, о чем я думаю и что меня волнует. Правильно ли я вас поняла?

Йона словно издалека услышал свой собственный голос:

– Да, мэм.

Он был готов ручаться, что впервые в жизни произнес это слово – «мэм».

Он даже не удивился, что знает это слово.

– Так лучше, – прошипела мисс Плюдерботтом. – Итак, вчера в «Глобусе» я попыталась с тобой поговорить.

– Правда? – удивился Йона.

– Ты ничего не помнишь? – спросила она.

Йона чуть было не сказал: «Я не обращаю внимания на таких, как вы». Разве к нему обращалась какая‑нибудь старушка? Это исключено. Она немолода и некрасива. Она не знаменитость. Она не может помочь ему ни с карьерой, ни с ключами.

«А сегодня может», – подумал он.

– Простите, – как можно искреннее извинился Йона.

Мисс Плюдерботтом явно ему не верила. Она смахнула соринку со своего синтетического пиджака.

Йоне стало жалко соринку.

– Что ты вчера делал в театре, Йона? – Она снова прищурилась, подозрительно глядя на него.

– Ах, я так люблю Шекспира, – ответил Йона. – Он мой герой – Вилли Шэк.

– Хм, – сказала мисс Плюдерботтом.

Она помолчала.

Йона не знал, что еще сказать.

– И потому что моя мама так хотела, – добавил он.

– Разумеется, – отвечала она. – И полагаю, что твоя мама повела тебя в театр не для того, чтобы разрушать там искусство, а для того, чтобы впитывать его.

Йона ничего не понимал. Что ей надо?!

– Большинство мам – да, – уточнил он. – Но моя… Понимаете, у нас в семье ищут что‑то вроде сокровища.

Зачем он это сказал? У них было негласное правило – не говорить с чужакам о гонке за ключами.

Но его уже было не остановить.

– В конце игры победителя ждет большой приз, – сообщил он. – И это все, что имеет значение для моих родителей, то есть для моей мамы. Победа.

– Что уж тут скажешь. Действительно. – Мисс Плюдерботтом внимательно изучала его.

Йона привык, что на него вечно таращат глаза посторонние люди. Его жизнь, начиная с самого рождения, протекала на глазах у всего мира. На него почти каждый день смотрели миллионы. Но в этом взгляде было что‑то новое. Так его еще никто не разглядывал. Словно эта мисс Плюдерботтом видела его насквозь. Читала его мысли и знала о нем все – даже самую незначительную провинность.

Интересно, а о том, что он бросил Эми с Дэном одних на крокодиловом острове в Египте, она тоже знает?

А то, что он был замешан в покушении на Дэна в Китае?

«Но я прекрасно видел, что ничего страшного в Египте не произойдет! – чуть не выкрикнул он мисс Плюдерботтом. – А в Китае я вообще в последний момент передумал! Я вернулся и даже рисковал собственной жизнью, чтобы спасти Дэна. Видите, я не такой и ужасный!»

– А этот большой приз… – медленно проговорила мисс Плюдерботтом. – Он стоит того, чтобы испортить праздник сотням других людей? Стоит того, чтобы испортить свою репутацию? Чтобы лгать?

Йона нервно заерзал в кресле.

– Ну, мать моя считает, что да, – сказал он. – Понимаете, это вроде невероятного семейного сокровища.

– Понятно. Ты хочешь сказать, это достояние семьи. А известно ли тебе, Йона, что в мире нет ничего более достойного, чем честность?

– Хм, – промычал Йона.

– Это из Шекспира. Твоего героя Вилли Шэка, – продолжала она. – Из «Все хорошо, что хорошо кончается».

Наверное, в другой ситуации Йона покатился бы со смеху, увидев, каким трудом этим тонким синеватым губам далась эта фраза – «Вилли Шэк». Но только не сейчас. Сейчас ему было не до смеха.

– Позволь, я расскажу тебе, как я оказалась вчера в театре, – сказала мисс Плюдерботтом.

Йона вежливо приготовился слушать.

– Я учительница, – начала она. – Я преподаю в старших классах Шекспира в городке под названием Кедровая Роща, штат Айова, в течение последних сорока девяти лет своей жизни. И все эти годы я копила на эту поездку. Для этого я каждый день – даже когда к нам в столовую завозили вкуснейшие бутерброды – брала на работу обед и не тратила деньги на ланчи. Я собирала купоны и экономила гроши. Я никогда не покупала себе новые вещи.

Йона посмотрел на нее и, прикинув, решил, что, видимо, это началось в 1972 году.

– Единственной мечтой моей жизни было увидеть землю, на которой родился великий Бард, пройтись по земле, по которой ходил он, – продолжала мисс Плюдерботтом. – А потом в Лондоне был реконструирован «Глобус». И я поняла, что там я увижу его пьесы такими, какими замыслил их он, в его постановке и на его сцене…

– Ну так приезжайте, когда они еще раз будут давать «Ромео и Джульетту», – простодушно пожелал ей Йона.

– Посмотри на меня. Как ты думаешь, есть у меня в запасе еще сорок девять лет, чтобы скопить столько же денег и прилететь сюда еще раз?

И тут Йона понял, что его папа полный кретин.

Все‑таки это деньги.

– Давайте, я оплачу следующую вашу поездку, – сказал он. – А если вы измените ваши показания, то я даже профинансирую «Глобус», чтобы они открылись в ближайшие же дни. Вы помогаете мне – я помогаю вам, и всем только лучше.

– Нет, – ответила мисс Плюдерботтом. – Всем только хуже. Я выставляю на продажу свою честность. Ты же будешь думать, что тебе все может сойти с рук.

Она что, шутит? Ему и так все сходит с рук.

По крайней мере, сходило до сегодняшнего дня.

– Нет, нет, получается, что вы хотите меня повоспитывать, – возмутился Йона, уставившись в дырку в обивке кресла, из которой постепенно вылезало все его содержимое. – А я предлагаю устроить вас в шикарный отель. Пять звезд. Заплачу кучу денег.

– Да если тебе придется заплатить за мое путешествие миллион долларов, ты этого даже не заметишь! – проговорила мисс Плюдерботтом, и глаза ее сделались холодными как сталь. – А я, если бы захотела тебя повоспитывать – хотя это не совсем корректное слово в данном случае, – заставила бы тебя, например, сделать что‑нибудь такое, что не прошло бы для тебя даром. Например, пообещать мне, что прочитаешь всего Шекспира. И написать сочинение по каждому его произведению.

– Я и так могу, – еле слышно ответил Йона.

Он думал, что она скажет – вот, ты можешь кого угодно нанять, чтобы за тебя написали отличное сочинение. Но эти вопросы можно уладить с помощью адвокатов. Пусть думают – это их работа.

Ну вот, кажется, и все.

Но неожиданно взгляд ее смягчился. И стал почти добрым.

– Да как же так, Йона? – растроганно сказала она, прижимая к сердцу кошелку времен холодной войны. – Почему? Каждый второй нормальный пятнадцатилетний подросток стал бы ныть и стонать и вести себя так, словно я собираюсь подвергнуть его страшнейшей из пыток! Но ты… ты ведь и правда любишь Шекспира. Я вижу это по тебе.

Йона подскочил словно ужаленный.

– Нет! – твердо сказал он. – Это неправда! Мисс Плюдерботтом не сводила с него строгих, проницательных глаз.

– А вот теперь ты лжешь, – сказала она. – Ты ведь не просто любишь Шекспира, ты его настоящий поклонник.

Йона бросился перед ней на колени.

– Пожалуйста! – взмолился он. – Не говорите никому об этом! Я все для вас готов сделать. Я куплю вам билеты на все пьесы Шекспира в каждый реконструированный «Глобус» мира. Вы будете в восторге от Токио! И Рима! И…

– Йона! – крикнула мисс Плюдерботтом и рассмеялась. – Но это не преступление – любить Шекспира!

– Но это разрушит мою репутацию! – в отчаянии завопил он. – Мой рэп, мой респект, мой аттитюд… мое стрит‑кредо! Со всем будет покончено!

Разумеется, в кругу своих – исключительно в клане Януса – он не стеснялся бы признаться в любви к Шекспиру. И не только. А также к Моцарту, Рембрандту, Бетховену и Баху… Ко всем старикам.

Он даже как‑то проговорился об этом Дэну, когда они были в Китае. Но он всегда может отказаться от своих слов.

Но поклонники! Им ни в коем случае нельзя знать эту сторону его жизни.

– Но это о'кей, – сказала мисс Плюдерботтом. – Честно, у Шекспира есть много общего с рэпом.

Йона тупо смотрел на нее.

– Но… это то, о чем я и сам все время думаю, – еле слышно сказал он.

– И именно поэтому каждый раз, когда я начинаю цикл лекций по шекспировскому сонету, я предваряю его твоей строкой «Жил я, жил, и гангстой стал». Дети тогда сразу понимают, что такое стихотворный размер.

Йона как стоял перед ней на коленях, так и рухнул на пол. Потом сел, встряхнул головой и медленно‑медленно проговорил:

– Вы? Вы знаете мои песни?

– Вон из класса! – воскликнула мисс Плюдерботтом. – А ты думаешь, что семидесятилетняя кляча из штата Айова не способна полюбить рэп? А ты знаешь, что эта твоя последняя песня, которую ты выставил в онлайн – «Междоусобная боль», – лучшая из всех, что ты написал!

Ага, так, значит, мисс Плюдерботтом – просто еще одна фанатка. Все ясно. Проблем не будет.

– Значит, вы скажете и полиции, и журналистам, что вы просто обознались, – сказал Йона уверенно. – И просто приняли меня за какого‑то другого парня. И что меня вообще не было в тот день в «Глобусе».

– Нет. Я не могу это сделать. Ты забыл, что я тебе сказала – о честности и прямоте? – напомнила мисс Плюдерботтом.

– Но вы же фанатка!

– И именно поэтому я не допущу, чтобы рядом с тобой существовала ложь! И тебе, и мне нужна только правда. «Всего превыше: верен будь себе. Тогда, как утро следует за ночью, последует за этим верность всем». Это из…

– «Гамлета», – хмуро продолжил Йона.

Йона и чувствовал себя словно Гамлет. Обреченным. Мисс Плюдерботтом никогда не изменит своих показаний. Йоне предъявят обвинение в вандализме. Его карьере настанет конец. А гонка за ключами будет все хуже и хуже – пока ему действительно не придется кого‑нибудь пристрелить.

– Йона, это не просто слова, – неожиданно ласково обратилась к нему мисс Плюдерботтом. – По‑моему, тебе действительно надо стать верным себе. Перестать себя обманывать и стать самим собой.

«О чем она? Наверное, она хочет, чтобы я на весь мир признался в любви к Шекспиру. Но нет, не только это… В ее голосе есть что‑то еще… Кто есть истинный я? Тот, кто чуть не убил Дэна, или тот, кто спас ему жизнь? Маменькин сынок или тот, у кого есть собственное мнение?»

«Кто я?»

Поиск по сайту: